Синий троллейбус Елены Камбуровой

Голос Камбуровой транслирует миры Бога. Лучше Голоса Камбуровой сегодня в России нет. Поклон и Аминь.

Наталья Анатольевна Шлемова   11.10.2015 12:38   Заявить о нарушении

Вибрации, Тонкие энергии Ее Голоса - ИСЦЕЛЯЮТ.

Наталья Анатольевна Шлемова   13.10.2015 08:28   Заявить о нарушении

Александр Малнач, журналист
"Маленький трубач" Елена Камбурова//http://baltnews.lv/news/20160227/1015743724.html

Елена Камбурова приезжала в Ригу с концертом. Подобно герою набоковской «Машеньки», я в предвкушении встречи перебирал в памяти всё, что было у нас с Еленой Антоновной, хотя она об этом даже не подозревала. Но и я не он, я встретил.
Теперь Камбурова собирает полные залы, но так было не всегда. Помню концерт в Калининграде, во Дворце культуры моряков, где в зале сидело человек 10-15. Но что это было за зрелище!

— Не помню. Мы много раз выступали в Калининграде.

- Я очень боялся, что концерт отменят. Казалось, что уважающий себя артист должен развернуться и уйти. Но вы работали для практически пустого зала будто он был битком забит.

— Нет, это не имеет никакого значения. Я выхожу с тем, что я очень люблю, и для меня ценно чуткое восприятие каждого отдельного зрителя. Вот если бы эти десять человек сидели вот так — вэ-э-э (показывает существо в полубессознательном состоянии — А. М.), тогда бы можно было развернуться. Но я не помню такого. Наверное, вы так не сидели.

Елена Камбурова. Фото из архива.
© театр Е.Камбуровой
Елена Камбурова. Фото из архива.
- На недавнем совещании «в верхах» Алла Пугачева вспомнила крепостную судьбу советских артистов. Вы ощущали себя крепостной?

— Много унизительного было в нашей работе. Например, артист должен был добиться права на сольный концерт, которого я долго не имела по идеологическим соображениям. Начальству всё казалось антисоветским, ненужным народу. Я получала за свои концерты то, что называется сегодня суточными. В то же время другие артисты, тот же Кобзон, получал несравнимо больше. И в этом были не только финансовые, но и какие-то моральные неудобства.

Я хочу выходить и петь свои песни, а те, от кого зависит моя сценическая жизнь, мне говорят, что это не нужно народу. Они за народ говорят мне, что ему нужно. А как раз тогда молодёжная аудитория была совершенно не такая, как сегодня; то с чем я выходила, для них было родным и любимым. Меня лишали возможности выходить к ним с тем, что я хочу — такое никому из эстрадников и не снилось.

- Тем не менее и пластинки выходили, и записи на телевидении.

— Чудом. Так же, как и советское кино выходило. Что-то клали на полку, а что-то чудом прорывалось. Это как раз и свидетельствует, что ты не сам по себе существуешь, а что над тобой эти рычаги…

- Вы сказали: «чудом». Где-то вы упомянули встречу с Цецилией Мансуровой как второе чудо в своей жизни. А что явилось первым чудом?

— Все ждут от меня каких-то хорошо знакомых имён, а когда оно не на слуху, то воспринимается с равнодушием. Но все-таки, когда с улицы приходит человек в Киеве в Театральный институт, спрашивает какого-нибудь профессора, и этот профессор — Михаил Полиэвктович Верхацкий — берет девочку на прослушивание, и он ей говорит слова, которых ей хватило на много лет вперед, разве это не чудо?

- Какие слова?

— «Характерная актриса с тремя восклицательными знаками. Эмоциональна и темпераментна». Я тогда и слов таких не знала, но по выражению его лица поняла, что это что-то хорошее.

- Одна из ваших пластинок попала в мои детские руки. А там Песня о маленький трубаче: «Кругом война, а этот маленький… / Над ним смеялись все врачи — / Куда такой годится маленький, / Ну, разве только в трубачи?». Ведь эта песня про вас.

— Я не задумывалась над этим, но, в принципе — да. Именно какие-то героические подвиги, что-то такое совершают как раз люди, от которых этого никто не ждет: и незаметные, и не лидеры. А вот надо, и встают такие бумажные солдатики.

- А вот другой «маленький» — Маленький принц с этой его детской открытостью: «Самое главное сказку не спугнуть, / Миру бескрайнему окна распахнуть». Не слишком ли поверили люди в сказку?

— Сказка-сказкой, а тем не менее, редактора нам с Микаэлом Таривердиевым «Маленького принца» не утвердили. На полном серьезе нам сказали, что мол, понимаете, там есть криминальные строчки: «Где же вы, где же вы, счастья острова, / Где побережье света и добра». Как можно, живя в такой счастливой стране, и т. д. Для меня это было потрясением. И эта песня не была тогда исполнена. Позднее в доме композиторов был вечер Таривердиева и как величайший риск Микаэл Леонович предложил спеть «Принца». Как будто мы подвиг какой-то совершили.

А что там такого? Вам ведь не пришло это в голову, а тогда это называлось «неуправляемая ассоциация». Редактора настолько боялись потерять место работы, если они пропустят что-нибудь эдакое, а там наверху увидят что-то, что можно повернуть как-то не в ту сторону. И это сколь анекдотично, столь и трагично.

- Ну, хорошо, распахнули окна миру бескрайнему, свету и добру. А что получили?

— Дело в том, что влияние романтиков, влияние поэтов на общество гораздо меньше, к сожалению, чем влияние грубых, невежественных сил. Как правило, у этих сил гораздо больше энергии. К энергии прибавляются финансовые возможности, и они побеждают. Вот и всё.

Во все века и времена все лучшие поэты, все лучшие мыслители, философы призывали людей распахнуть объятия добру, свету, красоте. И по сегодняшний день они это делают, как могут. И мой выход на сцену — это тоже предложение так вот смотреть на мир. Однако те силы физически, энергетически и финансово сильнее. И хитрее.

- Всё-таки ответственность художника. Вот у вас есть песня «Капли датского короля», прозвучавшая в фильме «Женя, Женечка и катюша». А ведь о чем этот фильм? О том, что дурацкое интеллигентское ребячество главного героя ведёт к гибели главной героини.

— Надо же, как интересно. А я не задумывалась. Я, посмотревшая это, не поняла, что он — причина. Я думала, что это дело военной случайности, роковой секунды.

- Так нет же. Ведь Женечка Земляникина удерживала Женю Колышкина: давай останемся, поговорим. Нет, он потащил её осматривать дом. И ведь опять это получилось, опять русская интеллигенция, которая вот так вела за собой какую-то часть общества — передовую, как казалось тогда, а привела всю страну в 90-е годы.

— Мне об этом трудно судить. Мне просто кажется, что если бы люди, которые оказались во главе творческой, культурной жизни той или иной страны, понимали, насколько глобальным может быть их влияние, насколько важно в творчестве не замыкаться на своих индивидуальных задачах, но заниматься нравственным воспитанием общества, если бы они это понимали, то огромное число людей в России, воспитанных на этих нравственных основах, даже в те 90-е годы действовали бы совершенно иначе, и не позволили бы тёмным силам, мимикрировавшим под демократов, вновь подняться и расправить плечи.

А так, могла бы быть другая страна. Был малюсенький промежуток времени, когда оковы, дикие оковы, тюремные стены пали, казалось бы. И самое главное — это уже по великому духовному счёту — если бы всё-таки в тот момент совершилось бы настоящее всероссийское покаяние за то, что было в истории этой действительно многострадальной страны по имени Россия, то могло бы народиться что-то новое.

- Странно, но вот Англия, Соединённые Штаты никогда не каются и при этом процветают.

— Там, если очень хорошо присмотреться — я говорю не об Англии, но об Америке, где я не жила, но неоднократно бывала — нет многого из того невероятного, чем обладала Россия еще недавно и немножечко сейчас. Это такой человеческий фактор, которого не было никогда в Америке по сути своей — вот таких людей, которых рождала Россия. Очень многие детали и нюансы американской жизни совершенно не по мне.

- С вами, наверное, редко говорят о рок-опере Александра Градского «Стадион», в которой у вас вторая по значению женская партия. Можете рассказать об этой своей работе?

— Чтобы говорить об этом, надо, чтобы эта рок-опера имела сценическое воплощение, чего не было. Была запись, в которой я участвовала. Мы давно с Сашей знакомы. Меня всегда потрясала его невероятная, ни во что не вмещающаяся энергия. Никогда не забуду, как он приехал ко мне (давно это было), сел за рояль и всю оперу пропел.

В результате я всё записала, но очень важно, чтобы был прецедент жизни на сцене. Хотя, если вам, слушателю, это интересно, то оно стоило затраченных усилий. Я все свои фрагменты записывала отдельно от целого. Не знаю, как Градскому удалось это всё соединить, но во время записи Саша был очень добр: «О, нормально, нормально…».

Наталья Анатольевна Шлемова   01.03.2016 12:46   Заявить о нарушении

- «Стадион» — ведь это не столько даже про Чили. Это как пророчество о том, что случится с Россией. 1985 год. Всё еще только начинается.

— Да? Я переслушаю…

- «Красной заразой сортиры выстелим!». «Кто беден — пусть молчит, не лезет в господа! / Вся сила человека спрятана в бумажник, / Так выпьем за бумажник, бумажнику — ура!». Правда, есть там и такое: «Родина или смерть!».

— Интересно. Вы меня заразили. Я послушаю. Сейчас фантастическая эпоха. Насколько невероятны способности человека в области техники, настолько он в детсадовском возрасте по части нравственности и морали.

- Ещё одна ваша работа, на мой взгляд, одна из вершин вашего творчества — песня «Да осенит тишина…» на музыку Владимира Дашкевича и стихи Юлия Кима.

— О, молодец, какая песня потрясающая! Она мне практически никогда не удавалась. Раз три я её, быть может, спела так как надо.

- Там у вас есть моменты, когда звук направляется каким-то немыслимым образом…

— Это «тень звука» называется. Любое явление имеет тень, и у звука тоже есть тень.

- Какой композитор в наибольшей степени позволил вам выразить себя?

— Это точно Владимир Дашкевич. Он для меня написал ряд циклов — на стихи Мандельштама, Маяковского, «Реквием» Ахматовой. И всё это не споёшь на раз-два. Это наращивало мои вокальные мускулы. Я училась на этих песнях, прежде чем их исполнить. Вот что значит желание что-то совершить.

В экстремальной ситуации человек может прыгнуть так высоко или далеко, как он никогда не прыгает. Это правило меня всегда сопровождало и сопровождает сейчас. Первый такой урок у меня был с песней Таривердиева «Вот так улетают птицы», где от мелодекламации голос должен резко уйти вверх, а я чувствую, что не могу. Нужно было прорвать этот голос.

И так во многих песнях, и как раз в тех, что сочинял для меня Дашкевич, очень много вокальных задач, которые надо было решать этим двум работникам — голосовым связкам. И мне кажется, что они у меня компьютерные: им даёшь задание, и сам не понимаешь, как они это делают. Всё от желания что-то совершить. Это и есть эффект Маленького трубача.

- У вас были педагоги по вокалу?

— Да, вначале, в эстрадно-цирковом училище я немножко позанималась с педагогом. Она меня вела как колоратурное сопрано, да так, что я потом разговаривать не могла. От неё я ушла. И потом были какие-то, но не долго. Один считал, что у меня меццо-сопрано, другая — что у меня просто сопрано, третья — что у меня народный голос. В результате самый главный мой учитель — это сами песни.

- А чему вас научила песня Дашкевича «Последняя любовь» на стихи Тютчева?

— О! Но самое интересное, не всегда понимаешь, какое произведение выстрелит. И первое прослушивание не всегда вызывает правильную реакцию. Так получилось, что (к сожалению) я не знала эти стихи. Потрясающе, да? Я хорошо помню, когда Дашкевич пел её для меня, я представила себе, как хор ветеранов дрожащими голосами поёт это. Мне было так смешно, что долгие годы мне даже в голову не приходило это петь. И лишь случайно как-то раз напела, и открыла для себя. Вместо того, чтобы сразу ухватиться.

- И всё же любовь в вашей жизни. Вы одинокий человек?

— Это такое растяжимое понятие. Влюбляться можно… Я влюбчивый человек, влюблялась и в тех, и в этих, в того и в этого мальчика. Какие-то любови были, а всё равно ни одна любовь не отнимает у тебя одиночества, которым ты всё равно на этой земле одинок.

Я знаю, что это очень по-женски — привязываться к кому-то, прямо-таки растворяться в нём. Но это никогда не было мне близко. Не понимаю этого. Хотя влюблённость я понимаю, как можно быть зависимым от кого-то, от его настроения. И вдруг, в какой-то момент ты понимаешь, что влюбиться можно в почку, в бутон цветка. Существуют более тонкие миры.

- Каким инструментом вы постигаете поэзию, смысл и сверхсмысл стихов, чтобы передать их в песне?

— Вот ветка дерева, по Божьему замыслу красавица-ветка. Как только ветерок её двинет, она начинает танцевать. Тут многого не понимаешь. Ты часть природы, и в тебе начинает что-то вибрировать. Мне бывает страшно, когда что-то исполняешь и ничего не чувствуешь. И тогда думаешь: о, всё, надо уходить. Только так. Иначе нельзя было бы огромное количество раз петь одно и то же.

- В своём концерте вы исполнили песню Высоцкого про канатоходца: «И сегодня другой без страховки идет». Вы видите «другого» сейчас?

— Другого конкретного не вижу, но это очень часто встречается во многих людях. И во мне это есть тоже. Для меня каждый концерт — это выход на этот канат.

Наталья Анатольевна Шлемова   01.03.2016 12:47   Заявить о нарушении