Один шанс из тысячи

Врачам невропатологам, спасшим меня от смерти, посвящаю.

ОДИН ШАНС ИЗ ТЫСЯЧИ.

Повесть.
1970 г.

1. Ясный день. Тепло. Июнь. Мягкий песок. Тихий плеск речной волны…
Лина нащупывает в песке камешки и бросает их в воду. Они с плеском погружаются на дно, оставляя на поверхности быстро расходящиеся концентрические круги, которые уносятся течением. Даже не оборачиваясь, она чувствует его присутствие у себя за спиной. Знает, что он лежит в своем любимой позе на боку, опершись на локоть, вторую руку закинул за голову, а сам не отрываясь смотрит на нее. Как-то, лаская ее, он назвал ее "ненаглядной" и не раз заявлял, что хочет насмотреться на нее "в запас. Ведь один Господь Бог знает, когда они еще встретятся!
Лина вытягивается на песке рядом с ним, кладет голову ему на грудь... Что еще нужно жен-щине? Быть рядом с любимым, понимающим тебя и тонко чувствующим человеком, слышать биение его сердца возле твоего уха, ощущать на своих плечах его сильную руку, заглядывать в серовато-синие, как предгрозовая туча, глаза, в которых отражается вся глубина его любви к тебе... Как драгоценны эти скоротечные минуты их близости! Лина ласково проводит рукой по его темно-русым, мягким волосам с легкой проседью на висках...
А ведь всего этого могло бы и не быть! Подумав о том, что ей пришлось не так давно пере-жить, Лина внутренне содрогается, несмотря на жаркий день, плотнее прижимается к горячему мужскому телу. Сильные толчки сердца под ухом словно успокаивают ее, обнимающие мускулистые руки кажутся надежной оградой от всего плохого в жизни. Даже странно подумать, что в ее жизни могло бы и не быть этого теплого дня, пронизанного любовью и взаимопониманием…
 С чего же начался ее путь к любимому, путь через тяжелую болезнь? Лине когда-то, еще в юности понравилось вычитанное в одной из книг выражение, девиз: "Per aspera ad astra" - "Сквозь тернии к звездам". Думала ли она тогда, что ее тоже ожидает впереди тернистый путь?
Вот она идет в кабинет главврача их районной больницы, где Лина уже третий год работает участковым терапевтом. Седой благообразный, отечески заботливый главврач сообщает Лине, что из облздравотдела пришла путевка на курсы специализации по электрокардиографии. Дело новое, у них в районе была только медсестра, которая записывала ЭКГ, а теперь дали полставки врача. Обучение пройдет на базе кабинета функциональной диагностики областной больницы, начало курсов со второго января. Лине не очень-то хотелось ехать на курсы зимой, но электрокардиография ей нравилась и она дала свое согласие. В институте электрокардиографию они изучали почему-то постольку-поскольку, а стать специалистом в этот области, конечно, ей бы не помешало. Знания – не груз, за плечами не носить, а в работе пригодятся, например, в случае у больного инфаркта миокарда, при котором не очень-то поставишь диагноз с помощью одних традиционных методов – перкуссии/выстукивания/ и аускультации /выслушивания/.
Зима в этом году выдалась морозная, щедрая на снег. Находясь в течение двух месяцев на курсах, Лина несколько раз приезжала к себе в райцентр /на то у нее были причины/.Снега выпало столько, что автобус шел по расчищенной дороге среди сугробов, словно в туннеле.
Лине понравилась заведующая кабинетом Ксения Родионовна – милая, приветливая, про-стая в обращении женщина небольшого роста с открытым лицом, усеянным, несмотря на зиму, россыпью веснушек. Понравилась и лаборантка кабинета, ее тезка Лина, тоже приветливая хорошенькая белокурая девочка. Медсестер кабинета ЭКГ до сих пор называли лаборантами из-за того, что некогда электрокардиограммы записывались на фотопленку, а после их нужно было проявлять, как обычные снимки. В кабинете даже сохранилась отгороженная маленькая темная комната для фотолаборатории. Но последние годы кардиограммы стали записывать с помощью новых, чернильно-пишущих аппаратов.
Даже санитарка в кабинете была приятной молодой девушкой, которая не смогла поступить в мединститут и теперь "нарабатывала" себе стаж.
Так как у Лины в областном городе не было ни родственников, ни близких знакомых, Ксения Родионовна позволила ей нелегально пожить эти два месяца в их кабинете функциональной диагностики. Спать Лина могла на стоящей в кабинете кушетке, при которой имелся полный комплект белья - простыня, подушка и два байковых одеяла. Питаться Лину Ксения Родионовна устроила в специальной столовой для работников больницы, где за плату питались все желающие. Так что с бытовой стороны Лина была устроена вполне. Утром и вечером она пила чай, воду для которого грела тут же в кабинете на электроплитке.
Она была обеспечена всем необходимым и могла безвылазно сидеть в больнице, тем паче, что на улице стояли сильные морозы. Для разнообразия во второй половине дня Лина иногда делала "вылазки в город". Посещала магазины, кинотеатры, два раза сходила в областной драмтеатр, заглядывала в магазины. Продрогнув, торопилась на автобус, отвозивший ее в Пышки, где и находилась больница. Нужно было успеть до семи часов вечера, когда закрывалась на замок наружная дверь поликлиники, расположенной в первом корпусе больничного городка. Там в гардеробе Лина переодевалась в халат, спускалась под землю в переход, проходящий под всей больницей, из которого можно было попасть в нужный корпус. Кабинет функциональной диагностики был расположен в самом дальнем, четвертом корпусе, и Лина долго шла по нему. Переход которого был освещен лампами дневного света, вдоль стен тянулись какие-то трубы коммуникаций. В переходе было тепло, свежий воздух и так приятно было очутиться там, промерзнув на улице! Пол был устлан линолеумом, вначале коричневым, а затем голубым, Лина шла по этому, казавшемуся бесконечным, переходу, до самого конца, затем поднималась наверх, где возле входа в детское хирургическое отделение, откуда всегда слышался плач, находилась дверь в ее кабинет функциональной диагностики.
Лина ужинала, немного читала и укладывалась спать на узкой и жесткой кушетке...
Поутру, зайдя в кабинет, Ксения Родионовна шутила, что Лина, наверное не одна, коротала ноченьку, хотя прекрасно знала, что у Лины тут в Гродно никого нет. Лина смущенно отшучивалась. Она не могла позволить себе мимолетного флирта, потому что у нее в райцентре был жених.
Год назад к ним прислали переводом из другого района на должность заместителя главного врача по селу симпатичного довольно молодого врача Петренко Клима Дмитриевича. Он стал ухаживать за Линой. Лина была не против его ухаживаний и через некоторое время сблизилась с ним. Петренко стал ее первым мужчиной.
Злые языки донесли Лине, что в своем районе Петренко якобы бросил беременную жену. Но Лина не разочаровалась в своем возлюбленном. Он объяснил ей, что женился вынужденно, так как его случайная подруга, которую он не любил, забеременела. Но когда он узнал, что ребенок не от него, он ее оставил, попросил перевода в другой район. Лина была увлечена Петренко и поэтому легко простила ему, как он выражался, "небольшую ошибку молодости". Правда, жениться на ней Петренко не торопился, он говорил, что они должны лучше узнать друг друга, чтобы не ошибиться. Нужно укрепить и свое материальное положение, поднакопить денег, так как все свои сбережения он, как истинный джентльмен, оставил первой жене. Не было у них и квартиры. Правда, Лине, как молодому специалисту, должны были дать хоть одну комнатку. Но в райисполкоме, когда она пришла по квартирному вопросу, ей популярно разъяснили, что у них стоит на очереди уже в течение нескольких лет масса народа, гораздо более нуждающихся в жилье, чем она, одинокая и со сравнительно хорошим окладом, так что ей придется пока пожить, снимая жилье внаем. А там будет видно, она девушка приятной наружности, выйдет замуж за человека с квартирой и ее жилищная проблема будет решена.
У Петренко квартиры пока тоже не было, его поселили в одной комнате общежития сельхозучилища.
Лина же снимала комнату в доме местной старушки, добродушной и аккуратной. Петренко надеялся с течением времени получить квартиру, чтобы они не мыкались по чужим углам, как бездомные студенты.
Два месяца в занятиях пролетели незаметно. Лина неплохо овладела методом расшифровки электрокардиограмм, на "отлично" сдала экзамен в облздравотделе, в благодарность за науку на память купила Ксении Родионовне статуэтку, простилась с работниками кабинета и пошла на автобусную остановку.
Мартовский день выдался ненастным, но довольно теплым. Прошел дождь и разом начал таять снег. Все тротуары были залиты водой. Под тяжестью пропитанного влагой снега, начали обламываться карнизы на домах старой постройки вдоль Советской улицы, по которой Лина шла на остановку междугороднего автобуса. По тротуару идти было опасно и Лина шла вместе с дру-гими пешеходами по середине улицы, хорошо, что еще движение транспорта по улице было запрещено.
Наверное, город плачет по мне, шутливо подумала Лина. Кто знал, что не пройдет и недели, как она снова вернется в город, чтобы не покидать его в течении полутора месяцев.
Уже во время езды в междугороднем автобусе, Лина почувствовала, как у нее замерзли ноги. Ее сапожки, так хорошо державшие тепло в сухую и морозную погоду, оказались совсем не приспособленными к слякоти. Во время прохода по залитым водой тротуарам, она сильно промочила ноги. Дома Лина сняла мокрую обувь, надела теплые шерстяные носки и меховые тапочки, но долго еще ее стопы оставались холодными.
В своем райцентре Лина вернулась к уже привычному образу жизни. Принимала больных в поликлинике, вела в стационаре, ходила на вызова на дом. И с энтузиазмом расшифровывала электрокардиограммы, которые снимала медсестра ее кабинета, тоже –Лина. Как-то к ней пришел Петренко, как он выразился, "скоротать вечерок"...
...Боль разрывает черепную коробку, страшная, невыносимая, невыразимая словами боль! Боль, исторгающая из груди непроизвольные короткие стоны... В бытность свою, некогда, занимаясь в мединституте, Лина изучала нервные болезни. В разделе о менингите было сказано, что одним из симптомов его является головная боль. И все. Но головная боль бывает разной. Кому, спрашивается, никогда не болела голова, даже сильно? Но эта боль была особо лютой, ни с чем несравнимой...
Лина знает, что лежит в неврологическом отделении областной больницы. Как она сюда попала? Кругом все серое - потолок, стены палаты, видимые ей другие койки, на которых лежат больные... Мысли медленно, с трудом ворочаются в голове, раскалывающейся от невыносимой боли... С трудом Лина начинает вспоминать...
Прошло пять дней после ее возвращения из Гродно. В самом разгаре была эпидемия грип-па, болели и врачи, в частности, грипп свалил напарника Лины по отделению. Ей пришлось взять на себя его палаты с больными. Резко подскочило число вызовов на дом, нередко приходилось ходить из одного конца райцентра в другой. Хождение нередко затягивалось до десяти вечера, Лина сильно уставала. Возвращаясь домой к своей старушке, она с трудом выпивала, заботливо заваренный ею чай и просто падала в постель, а на другой день вставала с рассветом...
На пятницу ей было поставлено по графику ночное дежурство. Перед дежурством к ней подошел Петренко, который по совместительству занимался эндокринными заболеваниями и предупредил Лину, что в терапию поступила тяжелая больная. Он назначил ей капельницу с инсулином. Задача Лины - сидеть возле больной, держать ее за руку и следить, не стала ли она потеть, чтобы не пропустить момент, когда гипергликемическая кома может перейти в гипогликемическую. Пришлось дежурить и лаборантке, которой было приказано каждые три часа брать анализы крови у больной, на количество сахара, результаты которых должна была оценивать опять-таки Лина. Короче говоря, Петренко обеспечил ей бессонную ночь. Лина робко попыталась заикнуться, что, пусть бы Клим сам подежурил у больной, он все-таки специалист, а она чувствует себя такой разбитой, что же станет с ней после бессонной ночи? На это ее любезный друг ответил, что все терапевты должны разбираться в эндокринных болезнях, а сидеть у постели больной - не его обязанность, а дежурного врача, раз уж ей так выпало...
И бедная Лина до самого утра сидела возле больной, следила за ее состоянием и ощупывала кожу - не стала ли она влажней. Чувствовала она себя отвратительно. Ее знобило, беспокоила слабость и головная боль; временами Лина боялась упасть на больную, так как на мгновения отключалось сознание. Но она мужественно выдержала пытку. Когда сахар у больной нормализовался, Лина смогла на какой-то часик прилечь и забыться тяжелым сном. Поднялась она с трудом, сдала дежурство, как обычно, в кабинете главврача. Чувствовала она себя так скверно, что решилась попросить главврача разрешить ей взять день отдыха после бессонной ночи, но главврач заявил, что раз ее напарник, второй терапевт, болен, отпустить он ее не сможет, некому работать.
Лине пришлось еще целый день делать обход в отделении, сидеть на приеме в Поликлинике и ходить по вызовам. Ее знобило так, что она должна была стискивать изо всех сил зубы, чтобы они не выбивали дробь. Голова просто раскалывалась, тело ломило. Лина с трудом доплелась до дома и совершенно без сил рухнула на постель. Ни есть, ни пить она просто не могла. Кое-как измерила температуру, было 38 градусов. Лина решила, что и ее свалил грипп. Ночью ее стало рвать. С трудом она доплелась до кухни и склонилась над тазиком для умывания, свет она не успела включить и пришла в ужас, увидев в полутьме свои рвотные массы - они были темного цвета. Лина подумала, что ее рвет кровью, но, когда включила свет, поняла, что ее рвало желчью, жидкость была темно-зеленого цвета. Лина выпила волы и вновь легла, но вскоре ее снова затошнило. Чтобы каждый раз не бегать не кухню, она принесла тазик и поставила его у кровати... Лина поняла, что у нее не заболевание желудка, а рвота центрального происхождения, наверное, по причине высокой температуры…
Утро не принесло облегчения. Рвота не прекращалась, страшно болела голова. Она попро-сила обеспокоенную ее состоянием хозяйку предупредить главврача, что она заболела и не мо-жет выйти на работу...
Дальнейшее Лина помнит смутно. Она стала терять сознание, то ныряла в черные воды беспамятства, то выныривала и них. Трудно было даже лежать в постели и Лина все пыталась принять какую-то удобную позу и наконец нашла - лежа на боку с откинутой назад головой и согнутыми ногами...
Пока главврачу сообщили о болезни Лины, пока он распорядился, чтобы Петренко подъехал к ней, а тот, испугавшись кривотолков, прихватил с собой врача-инфекциониста, наступило уже почти обеденное время. Но обо всем этом Лина узнает позднее.
Словно сквозь сон она вспоминает, как ее осматривали врачи, пытались согнуть шею и разогнуть ноги, а она им не давалась, вяло отталкивала. Они тормошили ее, мешали лежать в удобной позе и в тихом беспамятстве, которое умеряло невыносимую головную боль. До сознания доносились обрывки фраз, которыми обменивались врачи: "ригидность затылочных мышц", "симптом Кернига"... Каким-то краем сознания Лина поняла, что у нее не грипп, как она считала, а менингит! Но она не могла уже эмоционально отреагировать на страшный диагноз. Ей было все безразлично и она вновь погрузилась в беспамятство…
 Очнулась Лина в инфекционном отделении своей районной больницы. Ей что-то вводили в вену, наверное, раствор хлористого кальция, потому что тело окатила жаркая волна и ее вырвало. Толстая добродушная медсестра Анна Моисеевна, опрятав Лину, стала поить ее с ложечки чем-то розовым, приятно-кисленьким, приговаривая:
- Пейте, пейте компотик, это моя дочь Танечка делала...
Но Лина снова ныряет в небытие... Она очнулась лишь тогда, когда приехавшая из област-ной больницы на консультацию ассистент Жичкина, сделала ей спинномозговую пункцию. Мутная жидкость забила из иглы просто струей. У Лины был гнойный менингит, как об этом ей рассказали впоследствии. После пункции Лина пришла в себя, к ней вернулось сознание и она увидела сидящую у своей постели молодую черноволосую ассистентку Жичкину. Лина поняла, что состояние ее достаточно серьезно, если к ней вызвали консультанта из области.
Поигрывая неврологическим молоточком, Жичкина предложила Лине госпитализацию в неврологическое отделение областной больницы, где ей будет обеспечено соответствующее лечение. Лина охотно согласилась. Никогда она. не чувствовала себя такой слабой. И эта мучительная головная боль!
Медсестра Моисеевна поит Лину перед дорогой Таниным компотом. Ее дочь страдает ревматизмом и Лина как-то лечила ее при обострении. Теперь она пьет приготовленный Таней компот. Вся ее жизнь до болезни почему-то кажется ей нереальной и неправдоподобной, словно все было много лет тому назад.
Ее тепло одевают, на носилках грузят в УА3, накрывают одеялом. Рядом садится медсестра Тереса, которая будет сопровождать Лину. Машина трогается. Тряская зимняя дорога кажется бесконечной. Лина не то дремлет, не то теряет сознание. Туманно вспоминается, как ее принесли в приемный покой, переодели в больничную одежду, опустили на лифте в подвал, снова подняли в отделение... И вот она лежит в палате. Ей делают какие-то инъекции, санитарка приносит стакан кефира, который Лина выпивает с трудом. В палате гаснет свет и начинается ее больничная жизнь. Измученная головной болью, Лина забывается чутким, беспокойным сном...

2. Временами Лина просыпается, осознает, что из врача она стала пациенткой, что началась ее ущербная больничная жизнь, и снова впадает в забытье. Головая боль не прекращается. Лина надеется, что с рассветом ей станет легче.
Но утро не приносит облегчения. Невыносимая боль попрежнему разрывает черепную ко-робку. Лина лежит вялая, безвольная, похожая на тряпичную куклу. Во что смогла превратить болезнь ее, такую энергичную и деятельную прежде!
Брезжит рассвет. В палате вспыхивает свет. Лине он кажется особенно невыносимым, от него как бы усиливается головная боль, хотя куда уж ей усиливаться! Лина прикрывает глаза согнутой локте рукой. Это пришла медсестра мерить температуру. В числе других больных и Лина получает термометр, кладет под мышку прохладную стеклянную трубочку. Через пять минут сестра собирает термометры, уходит и гасит свет. Лина собирается еще немного подремать, но через десяток минут свет вспыхивает вновь - пришла санитарка убирать палату. Она с грохотом ставит на бетонный пол ведро с водой. Лина вздрагивает. Неужели нельзя потише? Ведь в палате лежат тяжелые неврологические больные вроде нее!
Небрежно прислоненная к чьей-то кровати, палка от швабры падает на пол с треском пистолетного выстрела, и Лина снова вздрагивает. Санитарка мочит тряпку, наматывает ее на швабу и начинает протирать пол, со стуком задевая шваброй за ножки кроватей, тумбочек и стульев. Лина стонет. Скорей бы санитарка кончила уборку! Видимо, она не имеет никакого понятия о лечебноохранительном режиме! Наконец санитарка уходит и выключает свет. Лина вздыхает с облегчением, но передышка отказывается недолгой - в палату входит медсестра со стерилизатором в руках и снова включает свет. Настало время делать инъекции.
Звякает шприц о крышку стерилизатора. Медсестра смачивает ватку спиртом и протирает место укола. Игла вонзается в тело. Лина почти не чувствует боли. Снова прохладное прикосновение ватки со спиртом. Лина прижимает ее пальцем, чтобы не было кровоподтека. Исчезают остатки сна.
Заходит санитарка с чайником и тазиком - настало время утреннего туалета. Непослушными, словно чужими руками, Лина вяло трет лицо. Горе, а не умывание Она прикладывает к лицу полотенце и, обессиленная, как от тяжелой работы, откидывается на подушки. Что только болезнь делает с человеком!
По-прежнему мучительно болит голова. Негромко переговариваются ее соседки по палате. Лине приносят завтрак. При виде пшенной каши к горлу поступает тошнота. Лина чувствует, что не сможет проглотить даже ложку твердой пищи. Она лишь с трудом выпивает стакан некрепкого сладкого чая и снова валится на постель. Она охотно выпила бы чего-нибудь кисленького, вроде Таниного компота, каким ее поила в райбольнице Анна Моисеевна.
Открывается дверь и в палату заходит группа студентов. Их, несомненно, привели показать тяжелый случай менингита. Да, она, Лина, теперь "случай"!
Во главе студентов преподаватель, молодой, худощавый, почти неотличимый от своих по-допечных. Как и Жичкину, Лина знает его в лицо. Зовут ассистента кафедры неврологии Яков Яковлевич Гордеев. Он осматривает Лину, давая пояснение студентам об имеющихся у нее сим-птомах, проверяет молоточком рефлексы. От его спокойного мягкого голоса, уверенных, но осторожных движений, Лине как-будто становится даже легче. Гордеев предлагает сделать Лине спинномозговую пункцию и она соглашается. Раз надо, так надо.
Крепкие руки студентов перекладывают Лину с койки на каталку, везут через все отделение в процедурную. Там стоит специфический тошнотворный запах воды из стерилизаторов, пролившейся на газовую плиту, и Лина сдерживается изо всех сил, чтобы ее не вырвало. Господи, и свет, и резкие звуки, и неприятные запахи - все ее раздражает!
Лину поворачивают на бок, поднимают рубашку, что-то делают со спиной. Боль не очень сильная, но неприятная, тянущая. Что-то говорят, что, вроде, жидкость у нее все еще мутная...
Лину перекладывают на живот и снова везут по коридору, теперь в палату. Непослушными руками по просьбе Гордеева Лина обнимает за шею какого-то студента и ее укладывают в койку. Гордеев предупреждает, что два часа она должна лежать на животе, а потом двое суток не вста-вать с койки. Головная боль после пункции немного ослабевает.
- Ей нужно давать антибиотики по миллиону единиц, - втолковывает Гордеев медсестре. - Иначе она не поправится.
Гордеев собирается измерить Лине давление крови. Он присаживается на стул у ее койки, достает из кармана стетоскоп и тонометр. Но трубочки аппаратов переплелись между собой и упрямо не желают расплетаться.
-Морской узел! - слабым голосом произносит Лина.
- Ого, смотрите, у нее даже сохранилось чувство юмора! - восхищается Гордеев. - Ну, пусть шутит, если может!
Он измеряет артериальное давление и ласково, успокаивающе похлопывает Лину по плечу:
- Лежите, миленькая, поправляйтесь, все будет хорошо!
Когда ассистент в сопровождении студентов выходит из палаты, одна из соседок Лины го-ворит, что Яков Яковлевич - молодой, подающий большие надежды ученый. Быть ему процессо-ром! Ксана - так зовут соседку Лины, оказывается, хорошо знакома с его матерью, ибо та дружит с ее матерью.
- Я всегда говорю ей, - продолжает рассказ Ксана, - когда встречаю:"Тетя Леля, какого хоро-шего сына вы вырастили! Вот если бы мой сыночек стал таким!"
Все больные в палате наперебой восхищаются "милым доктором Яшей" и его простотой и ласковым обращением с пациентами.
Только впоследствии Лина поняла, что, не посмотри ее в субботу Гордеев,  не пропунктируй и не назначь миллионы единиц антибиотиков, неизвестно, чем бы закончилось ее заболевание и выжила ли бы она вообще. Ей пришлось бы лежать два дня, субботу и воскресенье, без интенсивного лечения.
Наступило время обеда. Ходячие соседки по палате отправились в столовую, а Лине, как тяжело больной да еще и после пункции принесли обед в палату. Медсестра ставит на белый табурет у койки Лины тарелку со щами. Теплый капустный запах щекочет ноздри Лины, вызывая тошноту.
- Не буду есть, к скорее уберите! - просит она медсестру.
- Покушаете хоть второго, - упрашивает та Лину. Лина искоса смотрит на картофельное пюре с лежащей на ней, ощетинившейся сухарной крошкой котлетой, и понимает, что не сможет проглотить ни кусочка. Она выпивает только приятный на вкус кисель и без сил падает на подушку.
 Из столовой возвращаются соседки по палате. На ходу они подшучивают над одной из них- худенькой, подвижной блондиночкой. Оказывается, что на нее во время обеда все поглядывал какой-то Вацлав. Лина уже знает из разговоров соседок, что Дана тоже больна менингитом, но она лежит в отделении уже целый месяц. Дана отшучивается:
- А вам что, завидно, что он мной заинтересовался? Я своего Вацлавчика никому не отдам! Он меня будет на руках носить!
После уже Лина узнала, что все это - шутки, Вацлав перенес инсульт и еле передвигается с палочкой.
- Ах, как там дома мой Валерочка без меня? -погрустнев спрашивает Данута, вспоминая своего младшенького, трехлетнего сыночка. Вопрос чисто риторический, но, услышав его, начинают вздыхать и другие женщины
- Как там моя Светочка? - вторит ей Ксана. Сыну третьей соседки, Искрины Петровны, уже двенадцать лет, но и она вздыхает в унисон:
- А как там мой Игорешка?!
Тихонько переговариваясь, женщины укладываются спать. В больнице тихий час. Не при-выкшая спать днем, Лина лежит с открытыми глазами. Койка ее стоит у стены и она видит только белесое небо в большом больничном окне, черную сверху грязно-белую трубу котельни со штырем молниеотвода. Изредка по белесому небу пролетают какие-то черные птицы, подобно зловещим теням. Как бесконечно тянется ее первый день в больнице! А сколько еще таких дней ожидают ее впереди!
Смеркается, заканчивается тихий час, соседки встают. Вечер не приносит Лине облегчения. По-прежнему раскалывается голова. Приходит медсестра. Инъекции в вену, в ягодицы, в плечо... На закуску - микстура, горсть таблеток... Измерение температуры...
Медсестра приносит ужин - какой-то винегрет. Лина отказывается, только выпивает чай с кусочком булки. В палате никого нет - соседки остались в столовой смотреть телевизор. Томи-тельно тянется время.
Санитарка приносит положенный перед сном стакан кефира. Он приятный, кисловатый, Лина пьет его с удовольствием. Возвращаются соседки, обсуждая увиденный фильм, начинают готовиться ко сну. В десяти часов в палату заглядывает медсестра, желает всем "спокойной ночи" и выключает свет. Женщины, лежа в темноте, еще некоторое время переговариваются, но даже их тикая беседа раздражает Лину. Постепенно она погружается в неспокойный, с частыми пробуждениями сон.
Наступает воскресенье, второй день пребывания Лины в отделении.
День начинается, как и предыдущий с измерения температуры, шумной уборки... Голова болит невыносимо! В палату заглядывает дежурный врач. Лина уже знает, что это ЛОР врач, а не из своих, невропатологов. Они дежурят по очереди на оба отделения, то из одного, то из другого. Врач осматривает Лину и она просит его сделать что-нибудь, чтобы так не болела голова. Врач назначает инъекцию анальгина, но она мало помогает.
Видя, как мучается Лина, возле ее кровати садится жалостливая Данута, ласково берет за руку, чтобы отвлечь, начинает рассказывать о своей болезни. Ее взяло не так остро, как Лину, но она промучилась в своей участковой больнице пять дней и только потом вызвали к ней на кон-сультацию, по странному совпадению тоже Жичкину и она направила Дануту в областную боль-ницу. Доставили ее самолетом. Данута уверяет Лину, что боль пропадет сама по себе, по мере выздоровления.
Проходит и этот день, наступает ночь. Лина не может заснуть. Ну, почему она стала такой чувствительной к яркому свету, запахам, звукам. В коридоре полным ходом идет уборка. Раздражающе шваркает веник по ковровой дорожке, гремят ведра, которые санитарки ставят на пол из мраморной крошки. С пистолетными выстрелами падают на этот пол палки от швабр, так часто, что можно подумать, будто санитарки тем и занимаются, что бросают их. Все звуки уси-ливаются резонансом коридора. Ничего себе лечебно-охранительный режим! Лина засылает только к полуночи, когда утихает шум.

З. Наступает утро понедельника и в палату заходит лечащий врач - немолодая симпатичная полноватая женщина в белом халате. Она без колпачка.
- Нина Михайловна, а у нас новенькая! - сообщает врачу Данута. Бывают же такие совпаде-ния! Соседки по палате уже проинформировали Лину, что их врача зовут Нина Михайловна Вол-кова - она тройная тезка врача-инфекциониста из Лининой райбольницы.
Врач начинает обход с Лины, внимательно опрашивает и осматривает ее. Лине приятны легкие прикосновения ее прохладных рук. Нина Михайловна говорит о ее прогнозе так уверенно, что Лина убеждается в своем полном выздоровлении. Дело только во времени.
После обхода Лину везут на спинномозговую пункцию. На каталке она едет в процедурную по длинному коридору мимо любопытных взглядов находящихся там больных. Снова процедур-ная с ее тошнотворным запахом. Лину кладут на бок, обрабатывают место укола, игла вонзается в спину... Какая-то заминка.
-Жидкость не идет! - шепчет за спиной у Лины процедурная медсестра. В процедурную за-глядывает Яков Яковлевич Гордеев, узнает Лину.
-  А, старая знакомая! - и, оценив ситуацию советует Нине Михайловне: Посадите ее.
Процедурная медсестра помогает Лине сесть и ура! - жидкость пошла! Ее берут на анализ в пробирку, а Лину кладут на живот и везут в палату. Опять два часа лежать на животе! Впрочем, в этот день Лина не одна оказывается в таком состоянии - у Дануты тоже берут на анализ спинно-мозговую жидкость. Они лежат и беседуют. Время не тянется уже так томительно.
Головная боль у Лины начинает ослабевать лишь на пятый день ее пребывания в больнице. Она еще пока лежачая. Спасибо соседкам по палате! Они так внимательны к ней, подают попить, моют стакан после кефира, зовут при необходимости к ней санитарку или медсестру. Да, не может человек обойтись без помощи других, особенно, когда тяжело болен!
Выписывается домой Искрина Петровна. Она прощается с соседками по палате. Плачет. Ей не лучше, по-прежнему болит спина, трудно сгибаться. Врачи признают, что у нее сдвинулся межпозвоночный диск и защемился нерв. Одна надежда на операцию, но и та помогает не всегда. На операцию нужно екать в Минск. Искрина Петровна беседовала уже с одной женщиной, перенесшей такую операцию, она лежала тут в отделении и ей стало не намного легче: Искрина колеблется, стоит ли ей ехать в Минск. Советовалась с профессором, заведующим кафедрой неврологии, но он ей не сказал ничего вразумительного, а стал от нее требовал, чтобы она перепечатала на машинке его научную работу, только за то, что она лежала в отделении. 3а что же ей его благодарить?
После укола Искрины Ксана со смешком вспомнила, что в молодости за ней ухаживал ны-нешний заведующий их отделением. Правда, тогда он был просто студент мединститута Владик. Но он ей не нравился, казался недостаточно красивым.
- А он ничего? - заметила Данута. - Зря ты тогда его оттолкнула! Лежала бы теперь среди ковров и лечил бы тебя не рядовой врач, а сам доцент с кафедры!
 Все смеются. А что еще делать больным? Хорошая шутка поднимает настроение.
На шестой день Лина решилась наконец встать с постели и самостоятельно сходить в туа-лет. Она спустила ноги с кровати и, глянув на них, содрогнулась. Икроножных мышц не было, на голенях болтались мешки из кожи. Господи, когда ее ноги станут по-прежнему крепкими?!
Держась за спинку койки, Лина в стала. Ноги дрожали и подкашивались, голова кружилась. Санитарка поддержала ее, помогла надеть фланелевый пестрый халат. Опираясь одной рукой на санитарку, а второй о стену, Лина медленно двинулась к дверям. Ноги подгибались и Лине казалось, что они какие-то чужие, а голова была словно невесомой, набитой ватой. Трудно дались ей первые шаги, словно она заново училась ходить. Лина подумала, что пройдет еще много времени, пока она станет такой, какой была до болезни, так сказать, "вернет себе прежнюю спортивную форму". Да, поистине права народная мудрость, которая гласит, что болезнь приходит бегом, а уходит медленными шагами.
Оказавшись, в коридоре, Лина сразу же увидела знакомого человека. 3а два дня до болез-ни, осматривая его, она заподозрила у него рассеянный склероз и направила на консультацию в Гродно. Значит, его положили в неврологию. Лина кивнула ему, но он как-то очень странно по-смотрел на нее и не ответил на приветствие. Не узнал?
На следующий день после ее "выхода в свет", в дверь палаты постучали и на пороге появился давешний Линин пациент. Он поздоровался, и, оглядев палату, обратился к Лине:
- Как вы себя чувствуете, доктор?
- Немного лучше,- ответила она.
-А я вас вчера не узнал, - признался он.- Вроде, вы показались мне знакомой, спросил у медсестры, а она подтвердила, что это вы. Простите! Как меняет людей болезнь!
- Что поделаешь! - грустно улыбнулась Лина.
- Может, вы в чем нуждаетесь или в райцентр передать что нужно? Ко мне завтра жена приедет, так через нее можно.
- Спасибо, мне ничего не нужно. А как дела у вас?
- Пока поправляюсь слабо, но надеюсь на лучшее. Поправляйтесь быстрее, доктор.
- Спасибо, и вам того же желаю!- проговорила Лина, понимая в душе, насколько тяжел и безнадежен выставленный ему диагноз.
Даже этот короткий разговор утомил Лину. Она прилегла на кровать и задумалась, как же сильно изменила ее болезнь что даже знакомые перестали ее узнавать. Что если, вопреки под-бадриванию Нины Михайловны у нее все же останутся какие-то неврологические изменения? Холодок ужаса пробежал по спине Лины. Под вопросом была ее дальнейшая судьба, отношения с Петренко. Сохранятся ли они, примет ли он ее, если она в результате болезни станет инвалидом? Беспокоится ли он о ней? До сих пор он ее не навестил, ей даже не передавали, что он звонил по телефону. Пусть теперь эпидемия гриппа, посещения запрещены, но он мог бы прорваться, как врач к врачу…
О плохом не хотелось думать. Чтобы отвлечься, Лина глянула в окно, за которым было все такое же слякотное, белесое небо. Тут она с удивлением заметила, что, оказывается, потолок и стены палаты были не серыми, как она считала в начале своего пребывания в отделении, а были выкрашены в нежно-салатовый цвет. Почему-то это открытие подняло ей настроение.
В обед медсестра принесла Лине тарелку со щами. При виде их Лину замутило.
- Уберите, попросила она.
-У нас еще на первое перловый суп есть. Поедите? - предложила медсестра Вера.
-Ладно, принесите.
Медсестра вернулась и поставила на табурет тарелку с супом. На вид он понравился Лине –в тарелке плавали кусочки зеленого лука и полукружья оранжевой моркови. И запах показался Лине приятным. Впервые за время пребывания в больнице она с удовольствием поела, но от второго - жареной рыбы с картофельным пюре отказалась - твердое все еще не лезло в рот.3ато кисель выпила с удовольствием.
На место ушедшей Искрины поступила новенькая больная -худенькая, невысокого роста, с острым носиком, усыпаным веснушками. Она работала учительницей младших классов.
Лина поняла, что люди, пожалуй, так нигде не раскрываются, не бывают так откровенны, как во время совместного пребывания в больнице. Не успела новенькая еще расположиться, разложить, в тумбочке свои вещи, как уже вся палата знала, что зовут ее Верой Пахомовной и она, замужем за председателем колхоза.
Тут, дверь в палату распахнулась и вошел высокий русоволосый врач. Он поздоровался с больными и заявил, что просит новенькую подойти в ординаторскую для осмотра и заполнения истории болезни, так как он сегодня дежурит.
Лина была с ним знакома. В прошлом году он приезжал к ним в райцентр в командировку, осматривал в военкомате призывников, так как у них в районе не было своего невропатолога. Войтович понравился Лине, он не походил на того грузного и грубого невропатолога из сосед-него района, который осматривал призывников год назад. Войтович был мягким, приветливым человеком, никому не грубил. Они с Линой очень мило общались, так как вели осмотр в соседних кабинетах. Лина заходила к нему в случаях выявления ею у ребят неясной симптоматологии, он заглядывал к ней попросить бланков направлений на лечение или консультацию. Их хирург потом сказал ей, что хорошо знает Войтовича, они вместе учились в институте и что 3бигнев - "парень - во!" - и хирург поднял вверх большой палец. Во время своих двухмесячных занятий по ЭКГ Лина встречала его несколько раз в коридоре неврологического отделения, когда относила туда расшифрованные электрокардиограммы. Он приветливо здоровался с ней и останавливался, чтобы перекинуться несколькими словами. Однажды они даже сидели рядом, когда Лина, от нечего делать пришла на профсоюзное собрание работников больницы.
Теперь Войтович равнодушно скользнул по ней взглядом, не узнавая. Где там!
Лина с трудом встала с постели, накинула фланелевый халат и, придерживаясь за спинки коек, побрела к окну. Так надоело лежать! Опершись о подоконник, Лина стала рассматривать открывшуюся перед ней панораму. Больница была расположена в урочище Пышки.3а сетчатым забором простирались, голые поля, за ними темнел лес, зубчатой стеной закрывая горизонт. Ближе к больнице, как его авангард, белели стволам несколько берез. Снег в полях уже сильно подался, везде чернели проталины, Над полем летали какие-то черные птицы. Теперь Лина уже целиком видела во дворе больницы приземистое здание котельной, трубу которого со штырем, громоотвода она созерцала в окне все эти дни. Над всем пейзажем простиралось прежнее беле-сое непогодливое небо...
Лина вздохнула, Поправится ли она настолько, что сможет свободно ходить к тому времени, когда эти поля полностью очистятся от снега?
- Доктор, доктор, ложитесь на койку, я сделаю вам уколы, - зовет ее вошедшая в палату со стерилизатором медсестра Вера. Лина медленно возвращается на свое ложе, поднимает рубаш-ку...
- Ох, горюшко! - сокрушенно вздыхает медсестра Вера, ощупывая пальцем ягодицу Лины в поисках мягкого места, куда можно было бы ввести лекарство. - Сплошные инфильтраты, колешь, словно в дерево!
Да, накололи ее за эти дни солидно!
- Восемь флакончиков пенициллина за раз !- продолжает приговаривать Вера. - 'Таким ко-личеством в обычных дозах можно было бы все отделение переколоть!
Вера кончает вводить лекарство и уходит. Такие ударные дозы антибиотиков назначил Лине ассистент Гордеев. Так и надо, чтобы лекарство прошло через гематоэнцефалический барьер, отделяющий кровеносную систему от системы спинномозговой жидкости. Лина в этом разбирается.
- Разогревайте места уколов грелкой! - советует ей Данута. -У меня вначале тоже так было, я все время грелку на попе держала и - уплотнения рассосались.
Быстрая, легкая, Данута спрыгивает с койки, подходит к умывальнику, снимает висящую над ним грелку, наливает в нее из крана горячую воду, закручивает пробку, заворачивает грелку в полотенце Лины и протягивает ей. Лина прикладывает грелку и через некоторое время чувствует, что тупая тянущая боль в местах инфильтратов уменьшается.
Тихий час. Все лежат на своих койках. Лина начинает задремывать. Сквозь легкую вуаль сна к ней доносятся негромкие голоса. Ксана рассказывает о своей драме. Их у матери было шестеро  две дочери и четыре сына. Мать всех их вырастила, дала образование, нянчила их детей, пока могла. Отец их умер два года тому назад, а мать занемогла - отнялись  ноги, нарушилась память, она стала неопрятной. Но никто из всех детей не захотел забрать ее к себе, чтобы ухаживать за ней. Пока она живет у второй, незамужней, дочери. Сестра Ксаны ходит на работу, и мать целый день лежит одна, без присмотра. Бывает, что она падает с койки, так и валяется на полу, мокрая и грязная, пока не придет дочь, не приведет ее в порядок и снова не уложит в постель, Ксана иногда заходит к сестре, помогает ухаживать за матерью, но она живет на другом конце города, часто навещать мать не может, у нее свои заботы, семья. Сестра ворчит, что из-за матери у нее личной жизни нет, ведь не приведешь кавалера в комнату с лежачей больной. Ксана взять мать к себе тоже не может, у нее всего две комнатки, а их самих четверо и муж несогласен. Мужем Ксана очень дорожит, он моложе ее на четыре года и такой красавец! Недаром она ради него всех своих кавалеров отвергла, сестра же грозится, что привезет к ней мать и сгрузит под дверь просто на лестничной площадке. А братья живут в других городах и не хотят даже приехать, чтобы мать проведать...
Внезапно раздается какой-то скрежет, грохот, дребезжание. Эти звуки издают водопроводные краны, что-то на них нападает временами. Все вздрагивают, Лина просыпается. Неужели ничего нельзя сделать, чтобы "укротить" краны?! Ведь неврологическое отделение же! - думает Лина зажимая уши руками, как и все в палате.
Дремота у Лины проходит, она лежит и размышляет над рассказом Ксаны. Да, при таких обстоятельствах можно заработать неврастению! В то же время Лине жаль и беспомощную старушку. Шестеро детей! Она все им отдала, а они отфутболивают ее один другому. В чем причина? Неужели она неправильно воспитала их? Да они должны были слететься к ней и ухаживать наперебой! А то ссылаются на какие-то особые обстоятельства! Впрочем, какое право имеет она судить незнакомых ей людей? Поистине, "чужую беду руками разведу"!

4. Хорошо, когда есть люди, которые помнят тебя и заботятся о тебе! Две Лины -одна из районного городка, а другая - лаборантка из кабинета ЭКГ областной больницы, где Лина прохо-дила учебу, навестили ее еще в первые дни пребывания, когда Лина, как она посмеивалась те-перь, идя на поправку, лежала на койке "без задних ног". Был карантин по гриппу и Лина с трудом узнала девчат в белых марлевых повязках, над которыми одни глаза блестели. Тем дороже было ей их внимание, она даже заплакала. Впоследствии Лина из Гродно, заведующая кабинетом ЭКГ Ксения Родионовна и даже санитарка Таня часто навещали Лину. Приносили баночки с компотом, апельсины, лимоны, печенье, конфеты. Лина даже принесла как-то вкусный винегрет, который приготовила ее мать, а в другой раз - испеченные ею пирожки с мясом.
Чтобы Лине не было скучно, девчата приносили ей почитать интересные книги; когда Лина окрепла и смогла ходить на далекие расстояния, она начала посещать больничную библиотеку. 3а чтением время пребывании в больнице казалось не таким томительным, проходило незаметнее.
Однако, врачи из райцентра, где работала Лина, проведывать ее не торопились, хотя она знала, что они, в особенности главврач и его заместители, часто ездили в Гродно по делам. Что же касается Петренко... Лина старалась о нем не думать.
Медсестры райбольницы, в отличие от врачей, оказались более чуткими. Они и санитарки приезжали к Лине несколько раз, привозили купленные вскладчину продукты. Лина в свое время тоже хорошо к ним относилась, а некоторых даже лечила, посещала на дому. Добро возвращается добром!
В отделении ожидался обход профессора. Медсестры обежали все палаты, предупредили больных, чтобы они находились на своих местах. И вот профессор, невысокого роста, невзрачной наружности, седой, заходит в их палату. Его сопровождает свита, состоящая из лечащих врачей, ассистентов и студентов. Среди них Лина отмечает своего благодетеля Якова Яковлевича Гордеева и доктора Войтовича.
Профессор осматривает Лину, больно ударяет молоточком, проверяя рефлексы, затем пе-реходит к соседней койке, где лежит новенькая, учительница, что замужем за председателем колхоза. Войтович смотрит на Лину и отводит взгляд. Не узнал?
Профессор просматривает историю болезни новенькой, услужливо поданную ему Ниной Михайловной, вопросительно читает написанный там диагноз:"Субарахноидит?"
- Не думаю, - произносит он. - Я бы поставил скорее Джексоновскую эпилепсию. Кто заполнял историю при поступлении? А, кажется, узнаю почерк Войтовича!
Бедный Войтович! Внимание всех присутствующих обращено на него. Он подходит ближе к профессору, пробует что-то сказать в обоснование выставленного им диагноза, но профессор резко обрывает его. Он придерживается своей точки зрения.
Наконец, профессор и вся кавалькада покидают палату.
Больные наперебой начинают жалеть бедного доктора Войтовича, с которым так грубо на глазах у всех обошелся профессор.
Лина начала ходить! Пока еще как на чужих ногах, ее водит, словно пьяную, но поддержка санитарки ей уже не требуется. Лина даже рискнула дойти до конца коридора, где у окна стоит высокая, пышная китайская роза - гибискус. Настоящее дерево? Лина становится у окна, отдыхает, опершись о подоконник. Ноги еще дрожат, мышцы болят, но она дошла!
Из окна виден недалекий лес урочища Пытки и автобусная остановка, у павильончика стоит красный с белым автобус, к нему бегут запоздалые пассажиры. Подходит другой автобус, синий с белым, из открывшихся дверей высыпают люди. Кто они? - Работники больницы, студенты, посетители, больные…Первый автобус, красное с белым, отходит от остановки…
Весна вступает в свои права, в полях лишь кое-где лежат грязные груды снега. Асфальтовые дорожки вокруг больницы ухе просохли. Лина идет назад в свою палату. Гудит голова, подкашиваются ноги, но она начала ходить. Лиха беда начало! Надо двигаться! Движение - это жизнь!
Наступает очередное утро стационарного лечения Лины. Она делает зарядку, пока лежа в постели. День с утра обещает быть ясным солнечным, за окном наконец-то голубеет небо. Так надоела эта привычная белесая серость!
День приносит и еще одну радость Лине- ее соизволяют навестить коллеги из райцентра. Приехали главврач, инфекционист (тройная тезка ее лечащего врача) и Петренко. Было это после "тихого часа",Лина набирала в грелку воду, чтобы разогревать свои инфильтраты. Посетители зашли в палату и остановились, осматривая ее обитателей. Стоящую возле умывальника Лину в первый момент они тоже не узнали. Она бросила грелку и окликнула врачей. Лина радовалась хоть и запоздалому их визиту. Все поздоровались с ней за руку, стали расспрашивать о самочувствии. Вспомнили, в каком тяжелом состоянии ее доставили в инфекционное отделение райбольницы. Оказывается, ей тогда столько всего накололи, Лина даже и не думала, что столько - кортизон, кордиамин, камфару и даже магнезию, после которой возникает весьма специфической чувство жара во рту и в других местах, а Лина даже ничего не почувствовала. Инфекционист вспомнила и как они с Петренко приехали на дом к Лине, как осматривали ее, а она путалась, не узнавала Петренко, а ее называла почему-то не Ниной Михайловной, а Ниной Ивановной. А Петренко почему-то застеснялся, когда она с помощью хозяйки стала раздевать Лину, чтобы переодеть ее в платье... В отделении Лина вообще никого уже не узнавала, билась, как животное, ей с трудом сделали спинномозговую пункцию, мутная жидкость выходила из иглы под давлением, просто била струей, лишь после пункции Лина пришла в себя... Хорошо, что все теперь позади и она поправляется.
Говорила с Линой в основном, инфекционист, пару фраз вставил главврач, а Петренко даже не раскрыл рта. И, когда врачи, оставив продукты, стали прощаться с Линой, пожелав ей скорей-шего выздоровления (инфекционист даже обняла Лину!),Петренко первым выскочил из палаты. А Лина так надеялась, что, дав выйти остальным, он задержится возле нее, скажет несколько теплых, ласковых слов и шепнет, что он ее любит... Было обидно и горько, но Лина отнесла его поведение на счет смущения, нежелания афишировать их отношения.
На следующий день Лина заставила себя дважды пройти коридор из конца в конец. Чувст-вовала она себя уже бодрее и, весьма довольная, подходила к двери в свою палату номер 7. В коридоре показалась группа студентов во главе со своим преподавателем Гордеевым. Яков Яковлевич заглянул в палату и, не увидев Лины на месте, осведомился у ее соседок:
- Где доктор?
- Вы ищете меня? - проговорила Лина, заходя в палату.
- Вы уже ходите?  удивился Гордеев. - Не рано ли? Ложитесь, мы вас посмотрим.
Студенты были те самые, что когда-то, совсем беспомощную, возили ее на пункцию.
Яков Яковлевич проверял рефлексы на конечностях, легонько ударяя молоточком, не то, что профессор, тот бил, как кувалдой.
- Вы помните, какой она была две недели назад и видите ее теперь? - обратился он к сту-дентам. - Небо и земля! Нет никаких видимых симптомов менингита. Но еще два года тому назад нам не удалось бы ее спасти. Даже если бы она выжила, то осталась бы безнадежным инвалидом. Только большие дозы антибиотиков смогли преодолеть гемато-энцефалический барьер, проникнуть в ликвор и санировать всю систему. Но пока еще много не ходите, - предупредил он Лину. - А, впрочем, пусть ходит, если может! - и он улыбнулся Лине своей обаятельной улыбкой.
Лина была так ему признательна! Она улыбнулась в ответ и от души поблагодарила милого доктора Гордеева за все, что он сделал для нее. Ведь если бы не его пункция и назначенные и ударные дозы антибиотиков, кто знает, как бы все обернулось для нее. Лина знала, что прежде антибиотики вводили непосредственно в спинной мозг, что приводило к тяжелым осложнениям. Лина невольно подумала о Петренко. Несомненно, он знал о прежних методах лечения менингита и их тяжелых последствиях. Неужели он боится, что она станет инвалидом и навяжется ему? Мысли были неприятными, даже страшными. Неужели Петренко способен на такой низкий поступок - бросить ее после того, что было между ними? Он ведь стал первым мужчиной в ее жизни!
Лина поторопилась отогнать неприятные мысли. Не может он вот так, ни с того, ни с сего ее разлюбить. Просто стесняется, не хочет афишировать их отношения... От нее требуется одно - скорее поправиться. Нужно хорошо есть, заниматься зарядкой, больше ходить, чтобы ее мышцы из мешков, обтянутых дряблой кожей, снова превратились в упругие, развитые образования! Главное, поправиться, а там все утрясется! Лина по натуре своей была оптимистом и никогда не падала духом.
А жизнь в отделении идет своим чередом. Лина уже привыкла к больничному распорядку дня. Как всегда утром в палату приходит медсестра, милая симпатичная брюнеточка Женя, щупает ее пальцем, ищет мягкое место, куда можно было бы сделать укол и вздыхает, как и все медсестры:
- Ох, доктор, доктор! Куда же мне вас уколоть? Сплошные инфильтраты!..
Нина Михайловна приходит на свой обычный утренний обход. Лине импонирует, как спо-койно и внимательно выслушивает она жалобы больных, порой совершенно вздорные, как ос-матривает больных и проверяет их рефлексы молоточком. Лина тоже предъявляет жалобу - на инфильтраты от уколов, которые не желают рассасываться, и Нина Михайловна обещает назна-чить ей процедуру УВЧ. Вскоре, действительно, физиотерапевтическая медсестра приносит аппарат и ставит его на тумбочку у койки Лины. Сестра включает аппарат, направляет на места инфильтратов черные резиновые кружочки, переворачивает песочные часы... С этих пор подобную процедуру стали делать Лине ежедневно до конца лечения, пока инфильтраты не рассосались.
Лине назначают очередную спинномозговую пункцию и теперь, в один конец, она идет уже, Как говорится, "на своих двоих".Конечно, назад в палату ей придется ехать на каталке, лежа на животе...
В процедурной по-прежнему стоит тошнотворный запах воды, пролившейся на газовую плиту, но работает там очень милая медсестра, профессионал высшего класса, Тамара. И не просто работает, а, прямо-таки, священнодействует! Мелькают ее ловкие, быстрые руки. Инъекции она делает виртуозно и почти безболезненно.
Пока Нина Михайловна моет руки, Лина, морщась от неприятного запаха, взбирается на ка-талку, привычно кладется на бок, подымает рубашку... Это уже шестая пункция, которую ей предстоит перенести. Считается, что вред от пункций незначительный, но все-таки риск есть, ведь игла внедряется в спинномозговой канал... После пункции Лину отвозят в палату, перекладывают на койку. Впрочем, положенное время пребывания на животе скоротать Лине помогает новенькая, поступившая в палату в ее отсутствие. Как уже повелось, она рассказывает о себе. Она старше Лины лет на десяток и зовут ее так же. Вот распространенное имя!
Новенькая работает мастером на мясокомбинате. Очень выгодная работа! Всегда можно выписать себе за небольшую цену свежее мясо, колбасу или тушку птицы. Из лучшего гусиного пуха она наделала себе уйму подушек, перин, нашила одеял, снабдила также всех родственников и знакомых... Соседки Лины по палате завистливо вздыхают, ахают, а Ксана даже договаривается о таком благодеянии и для себя, когда новенькая Лина возвратится домой.
Новенькая рассказывает соседкам по палате и о том, как она заболела. В цехе мясокомби-ната загорелась проводка, но рабочие отказались взбираться по лестнице-стремянке, чтобы вы-ключить рубильник и обесточить цех. Пришлось лезть ей, мастеру, так как медлить было нельзя. Она была беременна, на седьмом месяце, но в отчаянии все равно вскарабкалась, выключила рубильник, но не удержалась на лестнице и упала. Ребенка она, конечно, потеряла, а сама долго лечилась. Наверно, от падения у нее что-то сдвинулось в позвоночнике, с тех пор беспокоят боли в спине. Она уже дважды лечилась тут, в неврологии, но улучшение после лечения бывает незначительное.
Лина лежала и раздумывала над рассказом новенькой. Поди ж ты! У каждого человека есть беда, даже у такой, на первый взгляд, благополучной женщины, как новенькая...
Водопроводный кран внезапно задребезжал, забился, как в припадке. Как надоели эти громогласные краны, как они действуют на нервы! Вечером по отделению дежурит Нина Михайловна и Лина решает для разнообразия подойти в ординаторскую и поговорить со своим лечащим доктором. Обычно Лина не злоупотребляла своим статусом врача, в силу природной скромности никому не надоедала, не заходила без особой нужды в ординаторскую, была на положении простой больной, как и все остальные пациенты в отделении.
Ординаторская находилась в небольшой комнате, где стояли три письменных стола, не-сколько стульев и диван. Нина Михайловна сидела за столом и заполняла историю болезни. Лину она встретила приветливо, пригласила сесть, справилась о ее самочувствии. 
- Как, не замучили еще вас там наши неврастеники? -улыбаясь осведомилась Волкова.
- Не говорите! - улыбнулась и Лина. Целыми днями только и говорят, где у них что-то болит или колет. Они мне еще во время работы в районе надоели, особенно, учителя. Каждой учительнице без обследования можно ставить диагноз функционального расстройства нервной системы. У меня был случай, приходит на прием такая дамочка и заявляет, что у нее все болит. Я возражаю, что все болеть не может, например, волосы, а она в ответ: "Даже волосы болят! "
Посмеялись и пофилософствовали на тему, что люди эти по сути дела, глубоко несчастны, так как предъявляют массу жалоб при почти полном отсутствии каких-либо патологических изменений, в то время, как больные с выраженной большой патологией гораздо сдержаннее в своих жалобах. Лечение неврастеников - такой неблагодарный труд! Им хочешь помочь, но, чем больше их лечишь, тем им хуже становится. Какой-то парадокс!
Побеседовав ее на близкие медицинские темы с Ниной Михайловной, Лина прощается и уходит. Она идет по длинному коридору, устланному зеленой, как трава, ковровой дорожкой с малиновой каймой, мимо подставок с вазонами, стоящих у окон. По длинному коридору, как в Минске, по проспекту, фланируют больные. Лина уже привыкла к больнице, если вообще можно привыкнуть к условиям, в которых очутилась по воле злого рока, к этой юдоли печали. Тут тепло, уютно, медперсонал вежливый и приветливый, все было бы хорошо, если бы не было так шумно. Она должна пребывать тут столько, чтобы поправить здоровье и уйти полноценным человеком.
Лина продолжала тренироваться в ходьбе. С каждым днем она делала все больше рейсов по коридору. Лина все распланировала: когда число ее рейсов достигнет десяти, она походит так несколько дней, затем попробует спуститься на третий этаж, где расположено ЛОР-отделение, освоит эту нагрузку, попытается тогда поспускаться на второй этап корпуса, где находятся травматология и нейрохирургия, а там освоит и спуск на первый этаж. Тогда она предпримет дальний вояж - спустится в подвал и по подземному переходу дойдет до кабинета функциональной диагностики, где она училась, и работники которого так чутко к ней отнеслись во время болезни. Лина решила, то будет приходить туда и помогать Клавдии Родионовне расшифровывать ЭКГ. Дело полезное во всех отношениях. И заведующей будет легче и ей полезнее, поработать еще при высококлассном специалисте. Да и без работы скучно, одно занятие - чтение литературы. А так хочется применять на практике полученные знания!
Лина была воодушевлена своим планом и занялась его осуществлением.
Данута, та самая порывистая Данута, которая не очень-то строго соблюдала прежде предписания врачей, не могла вылежать положенные после пункции два часа на животе и два дня в постели, лежала возле окна на кровати при открытой форточке, теперь стала очень осторожной, так как Нина Михайловна пообещала на днях ее выписать. А Данута так соскучилась по своим детям!
Данута пролежала после пункции даже три дня, у открытого окна стояла только надев тол-стый фланелевый халат и укутав голову теплой пеленкой, чтобы не продуло. Наконец, настал день ее выписки. Со слезами на глазах Данута обнялась и поцеловалась со своими соседками по несчастью. Все в палате расчувствовались до слез, особенно, Лина. Ведь Данута так помогала ей, когда она в начале болезни находилась в беспомощном состоянии! Данута пожелала всем скорейшего выздоровления, а они ей - чтобы она больше не попадала в больницу.
Без Дануты в палате стала как-то пусто, чего-то не хватало. Уехала и Лина с мясокомбината. Свободные места заняли новые больные. Новенькие были учительницами и теперь в палате их было в общей сложности трое. Лина старалась больше времени проводить вне палаты, прогуливалась по коридору или стояла у своего любимого окна за китайской розой, с видом на автобусную остановку. Очень уж гнетуще было выслушивать многочисленные жалобы соседок - неврастеничек, которые еще и приставали к Лине с вопросами, узнав, что она является врачом. У каждой из них была своя судьба и драма.
Лину во второй раз навестили коллеги из райцентра. Они были на каком-то совещании и попутно заглянули к ней. На этот раз с главврачом прибыли врач-терапевт, с которым Лина рабо-тала"на пару" и врач-дерматолог, пожилая, очень симпатичная женщина.
Петренко так больше и не приехал и нет разу не позвонил. Лина уже смирилась. Что ж, если он решил ее бросить- она не будет ему навязываться. Только было немного обидно. Человек говорил, что любит тебя больше жизни, а когда пришло испытание ее болезнью--самоустранился.
Закончился"тихий час" Отделение понемногу оживает. Лина еще лежит в постели и слушает душещипательные цыганские романсы, которые транслируют по радио. "Дорогой длинною", "Сердце на снегу", "Посадили на полянку, воспитали, как цыганку..."
Лина выходит в коридор, становится на свое любимое место за кустом гибискуса у окна. Снег в полях почти растаял, но зима не хочет сдавать свои позиции. С хмурого неба на землю па-дают кружась "белые мухи". Черная земля на глазах становится белой, только черные следы по-лос от колес автобусов резко выделяются на белом снегу... Лина любит смотреть на падающий снег. Порхание снежинок словно завораживает... Рядом с ней пристраивается у окна новенькая учительница из их палаты и начиняет рассказывать о себе. Она детдомовка вышла замуж за пар-ня, который воспитывался с ней в одном детдоме. Он молдаванин, очень красивый. Сама учи-тельница, Анна Ивановна, невысокого роста, щупленькая с невыразительными чертами лица, вдобавок, прихрамывает - в детстве перенесла перелом бедра. Она достает и показывает мине семейную фотокарточку, снятую десять лет назад. На ней она еще юная и даже хорошенькая, со светлыми волосами, в розовом платье, муж– крупный, брюнет, сидит с самодовольным видом, у него роскошные черные усы, смуглая кожа, он похож на цыгана.
Анна Ивановна прячет фотокарточку в карман халата и вдруг начинает плакать. Слезы текут по щекам, подбородку, капают на подоконник. Соседка рассказывает Лине печальную повесть о своей неудавшейся семейной жизни. Муж у нее алкоголик и с каждым днем пьет все больше. Напившись, скандалит, издевается над ней, бьет и все старается ударить по голове, а то схватит за волосы и толчет о стену...
Лина слушает, возмущается и удивляется. Как можно столько лет жить с человеком и вы-держивать подобное обращение?! Почему Анна Ивановна с ним не разведется?
- Руки у него золотые, - продолжает соседка свой рассказ, может починить, что угодно - хо-лодильник, пылесос, стиральную машину, даже телевизор. Ну, его и просят наперебой, а за работу ставят спиртное... А он меня не считает больной, говорит, что я притворяюсь, ленюсь, мне надо больше работать. А как же работать, если у меня совсем нет сил, голова кружится, ноги отнимаются...
"Может, ее муж в чем-то и прав, - думает Лина, - Но в развитии неврастении у жены  льви-ная доля и его вины. Болезнь жены не дает ему права унижать ее человеческое достоинство".
В таком случае, может, вам лучше с ним развестись? - осторожно пробует посоветовать Лина.
- Развестись? - недоумевает Анна Ивановна и смотрит на Лину так, словно та посоветовала ей слетать на Луну. - Я одна погибну! У меня нет родственников, помочь некому, я без него пропаду! Даже ведра воды никто не принесет! Придется нести мой крест до конца жизни!
Лина только горько улыбнулась. Что могла она сказать этой слепой и глухой женщине? Что ж, пусть несет свой крест, если может, как сказал бы доктор Гордеев.

5. С каждым днем весна все больше давала о себе знать, нигде не осталось и следа от снега, дни стояли солнечные, ясные, в полях за больничным забором расхаживали важные, черно-блестящие крупные грачи. На деревьях вдоль дорожек пересвистывались скворцы и весело чирикали воробьи. Даже воздух, вливавшийся в помещения больницы, когда открывались окна, был напоен особым, бодрящим весенним ароматом.
Стоя у своего любимого окна, Лина видела несколько раз цепочки не то гусей, не то уток, летящих в предвечернем небе и исчезающих где-то за зубчатой темной стеной леса...Весна, весна, самая ее любимая пора года! Как обидно находиться в это время в заточении за стенами больницы! Словно в тюрьме!
Медсестра Жанна говорит, что этой ночью по отделению дежурит доктор Войтович. Лина отправляется в свои рейсы по коридору. Она совершает в день уже по семь рейсов. Скоро, скоро, доведет их количество до десяти, а там рискнет и вниз спуститься...
Войтович идет навстречу Лине по коридору, в руках у него черная пластмассовая коробка тонометра. Он ее узнает, здоровается, они останавливаются, Войтович осведомляется о ее само-чувствии. Лина отвечает, что с каждым днем все лучше. Он признается, что узнал о ее пребывании в больнице, когда Гордеев со студентами привезли ее в первый раз на пункцию в процедурную, он как раз там был и даже помогал ее удерживать, когда Гордеев пунктировал.
- Я вас сначала не узнал, так вы изменились, - признался он. -У вас была такая ригидность затылочных мышц и такой Керниг, что мы со студентами с трудом вас согнули, чтобы Яша мог пропунктировать...
Лина вспыхнула. Она смутилась, узнав, что он видел ее тогда, в полубессознательном со-стоянии, с задранной рубашкой и даже держал... Но Лина постаралась скрыть свое смущение. Они еще поговорили пару минут и разошлись. Войтович направился к ординаторской, а Лина зашла в свою палату, как раз против открытых дверей в которую они стояли, присела на свою койку. Соседки по палате, видевшие ее с Войтовичем, стали по обыкновению подшучивать, спрашивать, о чем они так любезно беседовали. Лина вяло отшучивалась, прижимая холодные ладони к непонятно отчего горящим щекам. Подумаешь, поговорила со знакомым врачом!
А вечером на их стороне коридора и палат отключилось электричество. Больные откоман-дировали Лину сообщить об этом дежурному врачу. Лина подходила к ординаторской, когда Войтович вышел из мужской палаты. Очень удачно! Иначе ей пришлось бы искать его. Лина доложила Войтовичу о неисправности освещения. Войтович сразу же позвонил ответственному дежурному, но тот сказал, что электрик уже ушел домой. Войтович задумался на минуту, а потом попросил медсестру проверить, возможно, погасло только освещение, а напряжение в розетках есть. Та проверила, включив в розетку настольную лампу. Лампа загорелась. Тогда в коридоре включили несколько ламп. Вот каким находчивым оказался Войтович!
В очередную субботу в неврологическом отделении происходило маленькое событие: забирали бабку Люб. После мозгового инсульта она пролежала в отделении несколько месяцев, являясь его "долгожительницей". "Люб" было прозвищем бабки, по-настоящему ее звали Зинаидой.
Когда Лина, совершенно беспомощная, лежала на койке в первые дни своего пребывания в больнице, бабка бодро ходила по коридору, шаркая парализованной ногой и постукивая пал-кой.К Лине в палату доносился ее зычный хрипловатый, скандирующий слова голос. Медсестры после болезни учили ее заново говорить. Ей твердили слова, но она произносила их на свой ма-нер. Так почему-то вместо "пуп", бабка упрямо твердила "люб", отсюда и пошло ее прозвище.
До того, как Лина ее увидела, она представляла бабку этакой грузной бой-бабой, а, выйдя в коридор, увидела перед собой сухонькую старушку с коротко остриженными совершенно белыми волосами, опирающуюся о палку, в характерной позе паралитика /рука просит, нога косит/. Бабке Люб повезло больше, чем матери Ксаны; ее дочь и сын, которого старушка называла: "Сын-ка", не забывали ее, проведывали, посылали передачи. Сын, возвратившийся из заграничной командировки, даже как--то привез ей диковину- ананас. Бабка Люб гордо показывала всем в отделении большую шишку и хвалилась: "Сын-ка прислал, еще пришлет! " Однажды бабка захотела позвонить по телефону кому-то из родственников и долго твердила медицинской сестре, сидевшей у столика с телефонным аппаратом: "Сять! Сять!" Та недоумевала: "Я и так сижу!` С трудом удилось понять, что бабка просит позвонить ее зятю. Забирала бабку дочь, приехавшая за ней из другого города. С утра она позвонила с вокзала, что скоро приедет. В разговоре дочь называла старушку"мамой".Закончив разговор и положив трубку, та все перепутала и радостно объявила медсестре и стоявшим неподалеку больным, что за ней приедет мама.
- Не мама, а дочь, - поправила медсестра.
-Да, дочь...- Бабка задумалась, а потом возразила: - Нет, мама, мама! - вызывая смеху окру-жающих. Тут из туалета вышла какая-то больная и пошла, не закрыв за собой дверь. Бабка сразу же заметила непорядок.
- 3акры-вай! - прикрикнула она на больную и даже замахнулась на нее палкой. - Там гряз-но, ка-ка!
И снова все смеялись. Такая занятная бабка! Хоть и грех смеяться над убогим, но тут, в отделении, где болезни и несчастья уравняли всех, каждый комический эпизод поднимал настроение. С отъездом бабки Люб в отделении заметно погрустнело. Когда дочь под руку уводила ее по коридору, бабка направо и налево раскланивалась с находящимися там больными, и по щекам ее текли слезы. Такая трогательная сцена! Лина невольно расчувствовалась.
Телефонный аппарат цвета слоновой кости, единственный на все  отделение с которого разрешалось звонить больным, стоял на столике постовой медсестры в коридоре. Рядом на стене  красовалась табличка, на которой крупными трафаретными буквами, красным по голубому, было написано:
Служебный телефон. 
Больным звонить с 17, до 19
Телефон зазвонил в начале пятого и Лину позвали к аппарату. Она взяла трубку, приложила к уху:
- Слушаю.
И замерла в первый миг, таким знакомым, некогда дорогим голосом дохнула трубка в ухо: "3дравствуй, это я!" Так всегда говорил Петренко, когда звонил ей по телефону. Наконец-то, спо-добился! Первый раз за три недели!
Прежде всего он осведомился о ее здоровье. Лина ответила, что понемногу поправляется, Тогда он осведомился, когда ее выпишут. Что-то недосказанное, напряженное слышалось ей в его голосе, Лина призадумалась. Петренко был единственным мужчиной, которого она так близко допустила к своему сердцу... и телу. В мечтах она именно с ним рядом строила свое будущее. Она думала, что Петренко ее любит. Он должен был стать ее счастьем и опорой. Судьба послала им испытание в виде ее болезни. Да случись такое с Петренко, разве она, Лина, устранилась бы от него? Да она бы не отошла на него ни на шаг, взяла бы отпуск за свой счет и ухаживала бы за ним, по крайней мере, первые, самые тяжелые дни болезни... Как он мог так поступить с ней? Сможет ли он быть надежным спутником в ее дальнейшей жизни, сможет ли она ему верить и дальше, как самой себе? Неужели он побоялся, что она станет инвалидом? Где же его любовь к ней, о которой он шептал ей во время жарких ласк?
- Алло, алло! - кричал в трубку Петренко, не понимая причины молчания Лины. - Девушка, почему нас разъединили?
На столике медсестры под стеклом Лина видела отпечатанный на машинке список дома-ших телефонов сотрудников отделения. Глаза наткнулись на знакомую фамилию: Войтович 3.И… Интересно, способен ли бы он был на предательство, как Петренко?
- Девушка, девушка! - надрывался тот. - Куда пропал абонент?
-Я никуда не пропала, - отозвалась, наконец Лина.
- Почему же ты молчала? Лине пришла в голову идея проверить свою неприятную догадку, испытать Петренко.
- Мне не очень хорошо, -как бы с неохотой призналась она и заговорила, утрируя свои не-приятные ощущения:- Врачи говорят, что я окончательно не выздоровею. Все еще мучают голов-ные боли, слабость, я передвигаюсь с трудом, волоку ноги, руки трясутся. Память ослабела, вне-запно забываю, где я нахожусь и что со мной случилось. Врачи говорят, что я не смогу работать по специальности, придется оформляться на инвалидность...
Лину "понесло", она могла бы и еще вдохновенно врать, но решила, что для Петренко и этого достаточно. Оставалось ждать его реакцию на свои слова. Будь она на его месте, немедленно помчалась бы к нему, чтобы помочь, подбодрить, морально поддержать... У нее возникла слабая надежда, что, возможно, он все-таки любит ее, а не рядом, так как стесняется, ибо их отношения официально не оформлены. Но после ее "откровенного" признания в трубке повисло молчание, теперь уже с его стороны. Он обдумывал и взвешивал все сказанное ею. 
- Что ж, сочувствую тебе, -промямлил он наконец. (А она так ждала других слов:"Все равно я тебя люблю и скоро приеду!" - Прощай. Раздались короткие гудки. Петренко положил трубку. Лина посидела еще минуту у телефона с горечью осознавая, что ее отношениям с Петренко пришел конец. Лине, хотелось заплакать, но слезы почему-то не текли. Только словно ледяная холодная рука сжала сердце, стало как-то пусто. Так досадно разочароваться в близком человеке! Лина чувствовала себя обиженным ребенком.
Поднявшись с трудом со стула, Лина побрела в палату, словно предательство Петренко ли-шило ее сил. Слабенькая надежда все-таки продолжала теплиться в ее душе. Может быть, он просто растерялся в первый момент, а, осмыслив все, наднях примчится к ней? Но дни томительной больничной жизни проходили, а Петренко так и не, приехал.
Через неделю после их разговора Лину навестили две сестры из терапевтического отделе-ния их райбольницы. Привезли сумку продуктов и целый ворох районных новостей. Среди них была и такая: к Первомаю в райцентре намечается ряд свадеб. В их числе - доктора Петренко с секретарем райкома комсомола 3иночкой 3арецкой. Лина вспомнила 3иночку -вертлявая, неприятная девица. Говорили, что ее отец какая-то "шишка" в Гродно... Быстро же Петренко утешился!
Лина не подала вида перед медсестрами, что привезенная ими новость больно задела ее. Хорошо, что они с Петренко не очень-то афишировали свои интимные отношения. Даст Бог, в райцентре не станут особо судачить о брошенной Лине. После ухода медсестер, Лина долго лежала на колке, отвернувшись к стене. Любовь умирала в муках. А, может, она должна благодарить судьбу, за то, что та послала ей испытания в виде болезни? Нет худа без добра! Она не связала свою жизнь с человеком, способным на предательство и измену. Воистину Бог стерег! Он уже предал однажды беременную женщину – первую жену.
В последующие дни Лина, образно говоря, праздновала поминки по своей неудачной люб-ви, горечь из души уходила постепенно.

6. Лина курсирует по коридору. Привычно ступает ровным шагом по зеленой ковровой до-рожке мимо открытых и закрытых дверей в палаты, мимо сестринских постов до окна, где красу-ется пышный гибискус, и обратно, я другой конец коридора, где находится дверь, ведущая на лестницу. Ура! Она делает уже по десять рейсов! Еще пара дней - и она попробует спуститься по лестнице этажом ниже. С каждым днем она чувствует себя бодрее, голова уже не кружится и ноги не дрожат, а икры стали похожи не ее прежние упругие, а не на дряблые кожаные мешки, болтающиеся на голенях!
Еще через два дня, оглянувшись, нет ли поблизости медсестры или кого-то из врачей (про-гулки по другим отделениям больницы не очень-то приветствуются),Лина спускается по лестнице. Пока на один пролет. На площадке между этажами стоит возле батареи отопления пол-литровая стеклянная банка, куда капает вода. Эта банка стояла и почти месяц назад, когда Лина была на учебе в кабинете функциональной диагностики и относила расшифрованные ЭКГ в неврологическое отделение. При виде баночки она почему-то испытывает чувство умиления, как при виде старой знакомой. Хотя текущая батарея и является непорядком, Лина радуется. Могла ведь умереть и не увидеть больше эту баночку! На следующий день Лина спускается уже на целый этаж. Лестничная площадка. Стекла в дверях армированы металлической проволокой. Направо - дверь в нейрохирургию, а налево в травматологию с ортопедией. Лине не хочется заходить без нужды в чужие отделения, она осторожно поднимается по лестнице в свое, а, очутившись в палате, хвастается перед соседкам своими успехами. Только бы не сделали ей в ближайшие дни спинномозговую пункцию, тогда придется провести в постели два дня, это лежание отбросит ее я достижениях назад. Лина снимает халат, ложится на койку, Можно и отдохнуть. Соседки по палате выходят. Внезапно распахивается дверь и в их палату заглядывает заведующий отделением, бывший кавалер Ксаны.
-Кто здесь лежит? - строго спрашивает у Лины заведующий, кивнув на оставленную в беспорядке постель ее соседки.
- Одна учительница, -растерянно бормочет Лина.
- Передайте ей от меня привет!- сердито говорит он и выходит из палаты.
Когда соседки возвратились, Лина рассказала им о неожиданном визите заведующего и о его "привете". Соседке Лины стало стыдно иона принялась скоренько заправлять постель. С тех пор в их палате повелось, что если кто-то оставлял постель неприбранной, остальные шутили:
- Застилай, а то получишь привет от заведующего!
Так произнесенная им реплика дисциплинировала больных.
Понедельник был пункционным днем в отделении. На обходе Нины Михайловны Лина убедила ее отложить пункцию на четверг и порадовалась своей маленькой победе. Нина Михайловна сочла Лину достаточно окрепшей, чтобы пройти консультацию у отоларинголога. Лина спустилась по лестнице на второй этаж и зашла в ЛОР-отделение. Планировка помещения там была такая же, как и в их от делении, но интерьер существенно отличался, Стены были выкрашены не в салатовый, а в нежно-голубой цвет. Подставки для цветов ныли иные, не металлические стойки с проволочными кольцами, выкрашенные под имитацию березовых стволов, а коричневые полочки в несколько уровней, пронзенные палочками.
Манипуляционная комната, где врачи осматривали пациентов, была выложена изнутри белыми кафельными плитками. В трех ее углах стояли столики, где были оборудованы рабочие места врачей. Стояли настольные лампы, стаканчики со шпателями и лоточки со всевозможными инструментами. Лина села за столик к молодой симпатичной женщине, которая, осмотрев ее стала записывать заключение в историю болезни. В это время за соседний столик к немолодому врачу с блестящим кружком рефлектора на лбу села какая-то старушка и он сходу сунул ей в нос проволочный зонд. Зонд не просто неподвижно сидел в носу у старушки, а двигался в такт ее дыханию к Лине стало плохо, ее затошнило. Она уже хотела встать и уйти, но тут дверь в манипуляционную распахнулась. Вошел главный врач областной больницы. Лина его знала- в прошлом году он приезжал в их больницу с комплексной проверкой.
Главврач громко объявил:
- Товарищи, нам выпала большая честь. За успехи в работе наша больница награждена юбилейной грамотой Верховного Совета БССР. Награжден юбилейными медалями и ряд работников. Поздравляю, товарищи, и благодарю за примерную работу.
Врачи радостно заулыбались. И Лина была лада за своих коллег, словно она тоже являлась членом коллектива областной больницы.
Возвращаясь в отделение, Лина заглянула в свою историю болезни. ЛОР-врач не нашла у нее патологии со стороны своих органов.
Ночью должен был дежурить Войтович, и Лина решила подойти вечером к нему в ордина-торскую и поговорить, как коллега с коллегой, чревата ли какими-нибудь осложнениями спинномозговая пункция и не вредно ли ее делать слишком часто. Он не ее лечащий врач, а человек беспристрастный, не то, что Нина Михайловна, которая кровно заинтересована, чтобы Лина регулярно пунктировалась.
После ужина она постучалась в дверь ординаторской. Войтович сидел за столом с папиро-сой в зубах и просматривал чью-то историю болезни. Лина поздоровалась. Войтович вежливо встал, предложил ей сесть и затушил папиросу в пепельнице. Лина опустилась на диван совре-менной конструкции без валиков и под белым чехлом.
Не откладывая дела в долгий ящик, Лина спросила у него, не вредна ли для здоровья пунк-ция вообще, на что Войтович ответил, что это относительно безопасная процедура. Тогда Лина спросила, уже по отношению к себе, не вредно ли слишком часто ее делать? Он ответил, что количество этих процедур зависит от назначения лечащего врача. Тут они с Линой немножко поспорили, очень корректно и на академическом уровне. Лина продолжала отстаивать свою точку зрения, что пункции не так уж и небезобидна. Она поняла, что Войтович в этом вопросе солидарен со своими коллегами. Он знает, что Нина Михайловна не одобрит его, если он станет отговаривать от пункции ее пациентов.
Затем они оставили эту щекотливую тему и стали просто непринужденно беседовать, рас-сказывать друг другу интересные случаи из практики. Конечно, у Войтовича она была неизмеримо больше, чего у Лины, он работал дольше, и в областной больнице, куда стекались самые сложные и неясные больные. Но и Лина, за свои несколько лет работы, тоже кое-чего нахваталась, так как ей пришлось работать в отсутствие невропатолога и по сути его заменять. Она уже запросто справлялась с радикулитами, а больных с нарушениями мозгового кровообращения и инсультами лечила постоянно в терапевтическом отделении.
Лине было приятно беседовать с Войтовичем, нравилась его мягкость и вежливые манеры, он был очень обаятельным. Ей было так легко и просто с ним, словно они были старыми друзьями и знали, друг друга много лет. Ей нравилось, что он высокий, с густым волосами, худощавый, она не могла терпеть толстых коротышек да еще и лысых в.добавок. Правда, голос у него был глуховатый и говорил он слегка запинаясь, но ведь не может же быть один человек стопроцентным идеалом!
Беседа и была в самом разгаре, когда в ординаторскую вошла санитарка и сообщила, что больному из второй палаты стало плохо. Лина распрощалась с Войтовичем и ушла. Ей было так хорошо и покойно! Хорошо, что на свете есть доктор Войтович!
В четверг на обходе Нины Михайловны Лине удалось уговорить лечащего врача перенести ее пункцию на понедельник. Ура! Она выкроила себе несколько лишних дней для тренировок!
Наступил день юбилейного субботника в честь толетней годовщины со дня рождения Ленина. С утра в больнице стояла какая-то праздничная атмосфера приподнятости. В девять часов медперсонал начал работы по уборке территории. Вырванная болезнью из привычного течения жизни, Лина вместе с другими пациентами неврологического отделения могла только из окна смотреть, как трудятся ее коллеги.
Погода была неважной, пасмурно, холодно, временами моросил мелкий дождь, но куда ни глянь, везде кипела работа. Сгребали, подметали, копали, расчищали, что-то носили... Главврач больницы отдавал распоряжения, его высокая широкоплечая фигура появлялась то там, то тут. Лина следила за Войтовичем. Сначала он перекапывал приствольные круги деревьев, росших вдоль асфальтовой дорожки. Лина видела и старшую сестру отделения, в теплом платке, в коричневом толстом халате и резиновых сапогах, потерявшую всю свою респектабельность, которая срывала с клумбы остатки прошлогодних сухих цветочных растений. Неподалеку трудилась и Нина Михайловна с граблями в руках...
Холодный ветер треплет концы платков и косынок, раздувает полы пальто и халатов, но все работают так азартно, словно ничего не замечают! Ах, как хотелось бы Лине тоже работать рядом с ними! Привыкла со школьных лет к ежегодным субботникам…
Ветер гнет к земле молодые, еще неокрепшие деревца. Рядом растут две сосенки. Одна привязана к колу, а вторая - колеблется по воле ветра. Главврач замечает это и что-то говорит Войтовичу. Сюда, где Лина стоит на четвертом этаже, сквозь закрытые окна не доносится ни звука. Все происходящее во дворе напоминает пантомиму.
Войтович берет светлый, свежеоструганный кол, ставит у сосенки и начинает забивать, плашмя ударяя по нему лопатой. Но кол забивается плохо, его работа главврачу не нравится, он начинает раскачивать кол. Войтович, пожав плеча, куда-то уходит. К главврачу подбегает Витенька. Он самый молодой врач в отделении, работает первый год выглядит очень юно и его все так и зовут Витенькой за глаза. Витенька начинает забивать злополучный кол, но ударяет по нему ребром лопаты. Верх кола разлетается в щепки. Возвращается Войтович с металлическим стержнем - куском арматуры и вставляет его вместо кола. Но стержень лопатой не забьешь. Войтович снова уходит и возвращается с Витенькой. В руках они несут кусок металлической трубы и они вместе начинают забивать стержень. Наконец, он забит, главврач пробует, насколько прочно. Войтович подходит к старшей медсестре, берет у нее бинт и привязывает сосенку к опоре. Теперь ей ветер не страшен.
Насмотревшись на работающих коллег, Лина возвращается в палату, ложится на койку. Все же она еще не совсем окрепла, хоть и может пройти десять раз коридор из конца в конец. Эх, если бы ей еще немного поднабраться сил!
Соседки Лины по палате тоже начинают занимать свои места. Та учительница, которой в свое время завотделением "передавал привет", начинает рассказывать о себе. Только Лину почему-то не тянет на откровенность. Может, потому что истории соседок о прошлом, переболевшем, и не так интимны, как ее история, которая еще щемит, словно не совсем хорошо зажившая рана? Нет, не повернется у нее язык сетовать перед соседками на предательство и измену Петренко!
Учительница живет в живописном городке, расположенном среди хвойных лесов, недаром даже в названии городка есть слово "... ель". Она преподает в расположенном там санатории для туберкулезных больных. 3амуж вышла поздно, в двадцать восемь лет. Десять лет не имела детей, а она так любила детей, потому и избрала профессию педагога. Она упорно лечилась от бесплодия, объездила всех врачей в Гродно, Минске, Москве и Ленинграде. Все было напрасно, она потеряла всякую надежду стать матерью и вдруг чудом забеременела. Врачи даже не разрешили ей самой рожать, сделали кесарево сечение и на свет появилась Маринка. Теперь ее доченьке три года и она в ней души не чает, очень скучает...
Лина рада за соседку, ее драма разрешилась более-менее благополучно.
- Мадемуазель! - окликает Лину чей-то уверенный мужской голос. А, это в палату заглянул Божок - пациент из их отделения, довольно молодой, полноватый мужчина в коричневом пижамном костюме. Он высокого роста, темноволос, но дороден, что не во вкусе Лины. Он обратил на нее внимание и стал надоедать с первого дня своего поступления в отделение. Бывают же такие настырные, самоуверенные люди! Своей уверенное манерой держаться, плоскими шуточками с потугами на остроумие, он надеялся обратить на себя внимание Лины и завоевать ее сердце. В коридоре, находясь неподалеку от Лины, он бросает ей шутливые реплики, которые она отбивает с ловкостью опытного теннисиста /недаром, учась в институте, она увлекалась настольным теннисом/. Лина знает, что он женат и часто после семи часов названивает своей супруге в город с женским именем. Тем не менее, даже находясь в больнице, он не упускает случая по флиртовать. Объектом избрана Лина. Так как она не собирается ему представляться, Божок называет ее "Мадемуазель".
- Подойдите, пожалуйста, со мной к окну, - просит он ее. -  Мне нужно сказать вам нечто важное.
Немного заинтригованная, Лина встает с койки и подходит к коридорному окну. Что ему от нее нужно?
- 3наете, мне кажется, что мы с вами где-то встречались! - всматриваясь в ее лицо произно-сит Божок. Избитая фраза, далеко не оригинальный предлог для знакомства.
- Что-то я вас не припомню! - категорически заявляет Лина.
- Ну, как же! Вы прежде бывали в Гродно?
- Не раз.
- Рестораны посещали?
- Бывало.
- Может, мы там с вами вместе танцевали?
Лине надоедают его расспросы, как человек, Божок ее не интересует. Как палочка-выручалочка появляется медсестра Женя и строго командует: "Больные, по палатам! Тихий час!''
Недовольный, что его прервали Божок бросает Лине:
- Мы еще закончим наш разговор! - и плетется к своей палате, а Лина уходит в свою, снимает халат, кладется в постель, укрывается одеялом, но спать совершенно не хочется. Лина думает о том, что в понедельник ей не избежать пункции, а, значит, предстоит провести два дня в постели и на такой же срок откладывается ее визит в кабинет функциональной диагностики. Ей осталось еще только освоить лестницу до первого этажа.

7. Утром в понедельник обитатели палаты №7 долго ждали на утренний обход своего врача. Обычно приходившая пунктуально в девять, Нина Михайловна все не появлялась. Наконец, дверь открылась, но, вместо ожидаемой Волковой, в Палате показался доктор Войтович.
Сердце Лины при виде его непроизвольно дрогнуло и она инстинктивно, натянула одеяло до подбородка.
Войтович сказал, что их врач в командировке и сегодня он будет делать обход вместо нее. Так как койка, на которой лежала Лина, стояла ближней к двери, Войтович начал с нее. Он сел на табурет у ее койки и взял Лину за запястье - стал считать пульс. Горячие пальцы его, которыми он сжимал ее руку, почему-то слегка подрагивали. "Почему?" - удивлялась Лина. Она знала, что Войтович не алкоголик и не нервнобольной, он здоровый, довольно молодой мужчина, вон как "вкалывал" на минувшем субботнике! Волнуется? Но почему? - спрашивала себя Лина, сама начиная волноваться. Согласитесь, есть нечто возбуждающее в том, что молодой мужчина прощупывает биение пульса у молодой женщины, словно прикасается к ее сердцу... Взглянув на свои наручные часы Лина, разволновалась еще больше: он считал ее пульс уже вторую минуту! Сама Лина никогда не тратила так много времени на подсчет пульса у своих больных, если они не страдали каким-либо сложным нарушением ритма. Сосчитает удары за пятнадцать секунд, умножит на четыре - вот тебе и число ударов за минуту. А он... Этот подсчет пульса был первым его прикосновением к ее телу... Нет, не первым! Ведь он помогал ее удерживать, в то время, как Гордеев делал ей спинномозговую пункцию! Но то время Лина вспоминать не хотела, ибо тогда на каталке лежала не она, а какая-то тряпичная кукла, находящаяся в полубессознательном состоянии, которую кантовали для удобства манипуляций...
Теперь она в полном сознании, все чувствует и понимает...
Наконец Войтович закончил считать пульс и приступил к осмотру. Он глянул ей в глаза, и она поняла, что он догадался, что ей не хочется обнажаться перед ним. Это был один миг, незаметный для окружающих, но миг полного взаимопонимания, от которого у Лины даже мурашки побежали по спине. Он только проверил у нее рефлексы на руках, легко ударяя молоточком, как Нина Михайловна. На ногах, чтобы не смутить ее, рефлексы он проверять не стал. Она словно чувствовала, как он не хочет от нее отходить, потому что он вдруг надумался измерить ей давление крови. Руку ее он почему-то положил себе на колени /сама Лина никогда так не делала!/ и стал накачивать воздух в манжетку... Теперь в ушах у него снова отбивались, отраженные от стенок лучевой артерии, удары ее сердца.
Збигнев... Збышек... Нет, его имя, ни полное, ни ласкательное, не нравилось ей, а вот он сам нравился, в этом Лина призналась себе, пока смотрела, как он обследует остальных больных в их палате. Он предложил ей спинномозговую пункцию, но она категорически отказалась и он, не желая ее смущать и, памятуя, очевидно, их разговор о вреде пункции, не стал настаивать. Какой он чуткий!
Когда Войтович вышел из палаты, соседки Лины принялись наперебой обсуждать его. Он всем понравился, такой милый, симпатичный, скромный. А еще стали подшучивать над Линой, мол, наверно, Войтович в нее влюбился, раз так долго считал пульс и давление измерял, потому что никому в палате он этого не делал. Так долго сидел у ее постели и смотрел на нее! Лина, смущаясь, отшучивалась, в то же время разговоры о Войтовиче были ей почему-то приятны.
После обеда к Лине подошла учительница Анна Ивановна и попросила поговорить с ней у окна, чтобы не слышали соседки по палате. Они подошли к окну, но не к любимому Лининому, где стоял гибискус, а к другому, из которого открывался вид на стройку - больничный городок расширялся, строилась туберкулезная больница. 3а оградой больницы простирался пустырь, по-росший прошлогодней жухлой рыжей травой, на нем валялись толстые чугунные трубы для про-кладки канализации.
Анна Ивановна вполголоса поведала Лине, что, в довершение к ее нервному расстройству у нее еще и рак. Вот бедняга! Кроме всех ее мнимых и существующих болезней, оказалось она  страдала канцерофобией! Состояние не такое уж редкое в наше время широкой медицинской пропаганды настороженности к злокачественным заболеваниям.
Диагноз рака кишечника Анна Ивановна заподозрила, у себя еще четыре года тому назад. Вначале обращалась к своим районным специалистам...
Тут их беседа была прервана появлением Божка. Последний подошел к окну, стал возле Лины и начал болтать с такой непринужденностью, словно они и в самом деле были знакомы давно, а не встретились всего несколько дней тому назад. Божок рассказывал, что страдает неврастенией, усердно лечится, бывал даже в самой Москве, почти ежегодно ездит на курорты...
Лина слушала его вполуха, а сама все посматривала на Анну Ивановну. Бедняжка так много хотела ей рассказать, ведь она должна была выписаться на следующий день...
Наконец, Божок понял, что Лина его почти не слушает, а поддакивает лишь из вежливости, и с недовольным видом отошел. Обрадованная, Анна Ивановна придвинулась к Лине и продолжила рассказ о своих злоключениях.
Обойдя всех областных и столичных онкологов, она попала в конце концов в Научно-исследовательский институт онкологии. Как и в других учреждениях, ей выдали справку...
Тут Анна Ивановна извлекла из кармана халата и протянула Лине для ознакомления объе-мистую пачку медицинских заключений. Та бегло просмотрела их. Вывод был везде один: онкологических заболеваний не выявлено. Однако, Анна Ивановна маниакально была уверена в обратном. Лина поняла, что в данный момент соседка по палате желала от нее одного: подтверждения своих бредовых идей о наличии у нее рака, чего. Лина сделать не могла. Ни многочисленные заключения обследовавших Анну Ивановну врачей, ни собственные наблюдения Лины не подтверждали этот роковой диагноз. Наверно, учительница сильно досадила врачам в институте, потому что, по ее словам, последний осматривавший ее врач, со злостью отбросил в сторону историю ее болезни и сердито заявил:
- У вас ничего нет, кроме колита!
Но она увидела, что он взял затем ее историю и написал там слово "рак" по-латыни  "cancer" и рядом цифру 10...
Услышав такую чушь, Лина едва не расхохоталась. "Диагноза "рак-10" просто не существует да и у них в медицине не принято писать открытым текстом "рак", обычно пишут "опухоль" или "злокачественное новообразование". Конечно, просвещенные люди понимают, что это значит... Лине очень захотелось, хлопнув Анну Ивановну по голове, сказать: "Вот где твой рак сидит, в твоем воображении!" Но врачебная этика не позволяла делать ничего подобного, а, посему она горячо принялась убеждать соседку по палате, что врачи правы, нет у нее этой страшной болезни, одни фантазии, нужно выбросить нелепые мысли из головы жить и радоваться жизни... Но, натолкнувшись на косой враждебный взгляд учительницы, Лина вдруг отчетливо поняла, что психический рак намертво ухватил своими клешнями слабое сознание Анны Ивановны, что отныне и она причислена несчастной к сонму тех, кто отрицал у нее наличие рака...
- И вы туда же? - проговорила она с выражением Юлия Цезаря, произнесшего свое сакра-ментальное: "И ты‚ Брут!" Анна Ивановна отошла от Лины‚ больше она не обменялась с ней ни словом‚ а назавтра уехала домой.
- Да‚ очень трудно с такими больными! - посочувствовала Нина Михайловна‚ когда Лина, зайдя в ординаторскую рассказала ей о "психическом раке" Анны Ивановны. - Самовнушение - страшная сила. Ее, пожалуй, можно было бы излечить только гипнозом‚ но это не в нашей компетенции‚ мы невропатологи, а не психиатры.

8. Наконец-то настал долгожданный день, когда Лина смогла‚ как она иронизировала про себя - "совершить выход в свет", т.е. посетить кабинет функциональной диагностики.
Пройден коридор отделения, Лина спускается на первый этаж, затем - в подвал и оказыва-ется в длинном подвальном коридоре‚ которым когда-то попадала в свой кабинет. Как приятно было тогда очутиться в нем с морозной улицы! Пока Лина доходила до его конца‚ она всегда ото-гревалась. Прежде воздух тут был свежий‚ а теперь, когда на дворе потеплело и перестали топить‚ воздух в подземном переходе какой-то затхлый и пахнет сыростью. Тем не менее Лина с радостью проходит путь по тоннелю‚ освещенному палочками ламп дневного света‚ сначала с коричневым‚ а затем с синим линолеумом под ногами. Вот уже вход в детскую хирургию‚ а рядом - цель ее путешествия. Сколько раз, будучи тогда здоровой‚ открывала Лина эту белую дверь с черной дощечкой вывески! А теперь впервые переступает порог кабинета после тяжелой болезни‚ едва не унесшей ее жизнь!
В кабинете все по-прежнему‚ но теперь, после более чем месячной разлуки с ним‚ он кажется Лине каким-то другим. И, может‚ от того‚ что на подоконнике полыхает розовыми цветами пышная примула?
Все работники кабинета на своих местах и заняты делом. Ксения Родионовна рассматривает ленту кардиограммы, ее тезка Лина сматывает провода кардиографа‚ наверное‚ собирается идти снимать ЭКГ в отделение‚ санитарка Таня протирает тряпкой пол...
Лина громко здоровается‚ войдя в кабинет. Как все обрадовались ей! Заведующая порыви-сто бросается к Лине‚ обнимает ее и целует со слезами на глазах. Лина лаборантка крепко жмет ей руку и тоже целует‚ улыбается во весь рот санитарка Таня. Лине кажется, что она вернулась к родным‚ близким и давно знакомым ей людям. Слезы невольно показываются и у нее на глазах от такого теплого приема.
Ее усаживают‚ озабоченно спрашивают‚ как она себя чувствует и не рано ли стала так далеко ходить. Лина же ощущает только душевный подъем и никакой слабости. Недаром же она так упорно тренировалась в ходьбе по коридору отделения!
Поговорив с заведующей и с лаборанткой Линой‚ Лина не выдерживает‚ берет расклеенную электрокардиограмму из лежащей на столе стопки и начинает ее изучать. Она так соскучилась по работе!
Медсестры в отделении обсуждают между собой потрясающую новость: областная больница и ряд ее работников к юбилею столетия со дня рождения Ленина награждены грамотами Верховного Совета и юбилейными медалями. Больше всего медалей у работников неврологического отделения. Награждены заведующий‚ старшая медсестра‚ процедурная и их лечащий врач - Нина Михайловна.
Когда она заходит в палату на утренний обход‚ Лина и все обитатели палаты №7 сердечно поздравляют своего врача с наградой. Нина Михайловна растрогана.
Прошло уже больше месяца‚ как Лина попала больницу. Она чувствует себя с каждым днем все лучше и теперь ежедневно ходит в кабинет функциональной диагностики и расшифровывает по несколько ЭКГ.
В пятницу Лина случайно встречает коридоре Войтовича. Он идет ей на встречу - высоки, стремительный. Почему так вздрогнуло и участило ритм ее сердце при виде его? Глупости! Он ей просто нравится, как врач и как человек.
Они поздоровались и остановились.
- А я еду в понедельник в ваш райцентр, - сообщает он Лине. Буду целую неделю осматри-вать призывников в военкомате.
Лина огорчилась. Нина Михайловна сказала, что ей еще придется полежать в отделении по крайней мере неделю. 3начит, целую неделю она не увидит его даже мельком. Он приедет, а к тому времени ее выпишут, так что они увидятся неизвестно когда... Лина приуныла.
- Счастливого пути! - произносит Лина каким-то чужим голосом. - Прощайте!
Вот и все!
- До свидания!  говорит он, заглядывая ей в глаза. Они пожимают руки друг другу и пальцы его слегка вздрагивают, как тогда, когда он осматривал ее вместо Нины Михайловны... Они расходятся, каждый в свою сторону. Лине грустно, словно она теряет что-то бесконечно дорогое.
Когда обитатели палаты №7 выходили из столовой, они увидели, что по коридору везут на каталке какую-то тяжелую больную. Женщина громко стонала. Ее положили в седьмую палату.
Все сгрудились у постели новенькой. Она с трудом рассказала, что зовут ее Реней, что ей двадцать пять лет и она работает сестрой-хозяйкой в доме для престарелых и инвалидов под Гродно. Она попросила пить, и Лина, как когда-то Данута ей, налила в стакан воды и помогла уто-лить жажду. Бедняжка пылала в жару, у нее была высокая температура. Так как новенькой становилось все хуже, но никто не приходил ее осмотреть и назначить лечение, палата откомандировала Лину сходить в ординаторскую и разобраться со своими коллегами. Лина зашла в ординаторскую, но там не было ни Нины Михайлов , их лечащего врача, ни Войтовича. Напрасно Лина просила бывших там врачей осмотреть новенькую. Никто не котел связываться с тяжелой больной, тем более, "чужой". Лину поразило такой бесчувствие невропатологов. Лично она, будучи в своей больнице, никогда не отказывалась осмотреть больного, будь он даже не из ее палаты и даже, как говорится, "непрофильный". Наконец, посмотреть Раню согласился молодой неопытный Витенька. Осмотрев ее, он назначил какое-то лечение, но Лина видела, что диагноз больной он так и не смог установить.
Реня продолжала стонать и метаться, не давая покоя прочим обитателям палаты. Тогда Ви-тенька привел ассистента Жичкину, ту самую, что консультировала Лину и направила ее в областную больницу. Но Лина поняла, что диагноз Рени и для Жичкиной остался неясным, однако с началом нового лечения Рене стало немного лучше.
Она рассказывала соседкам, что в ее болезни виноват невропатолог дома инвалидов Воло-шин. Лина видела его в отделении. Неприятный низенький полный тип с поросячьими маленькими глазками. Оказывается, в доме инвалидов он прирабатывал врачом на полставки. Реня, неделю тому назад обратилась к нему по поводу недомогания, но он невнимательно осмотрел ее и признал у нее банальный грипп. Ей становилось все хуже, пришлось вызвать "скорую помощь", которая и доставила ее в областную больницу.
Реня вспомнила вдруг Войтовича, который до Волошина тоже работал в их доме инвалидов. Вот тот был настоящим врачом! Он бы не оставил ее без помощи! Внимательный, тактичный, непьющий, все медработники и больные до сих пор поминают его добрым словом... Странно, но Лине почему-то было очень приятно услышать из уст Рени похвалы в адрес Войтовича, словно хвалили близкого ей человека.
Реня лежала в отделении до понедельника. Нина Михайловна, придя на обход осмотрела ее и вызвала на консультацию терапевта, да не простого, а профессора. Реня была признана терапевтической больной и переведена в соответствующее отделение. Так покинула их палату очередная больная - маленькая рыжеволосая женщина с неясным диагнозом и сомнительным прогнозом, разошедшаяся незадолго до болезни с мужем и сама воспитывающая ребенка. Очередная житейская драма.
В этот день Нина Михайловна сделала-таки Лине пункцию. Пришлось ей полежать два дня в постели, но в среду Лина уже ходила. Учительнице, ее соседке по палате, лечащий врач назначила зондирование желудка, так как Она стала жаловаться на боли в животе. Для смелости учительница прихватила с собой в процедурный кабинет Лину. Пожалев соседку, та составила ей компанию, хотя ее и мутило от неприятного запаха процедурной. Пока соседка зондировалась, Лина с невинным видом стала спрашивать у Тамары о врачах отделения, кто женат, кто замужем, есть ли у них дети. Интересовал Лину, естественно, только один человек, Наконец дошла очередь и до Войтовича. Тамара сказала, что он женат, его жена работает старшей медсестрой ЛОР-отделения, у него есть сын-школьник...
Лина сама не понимала, почему ее так интересует все, что связано с Войтовичем. Наверно, от скуки...
В отделении Войтович появился в субботу, заглянул в их палату /об этом Лине сообщили соседки/. К сожалению, Лины в то время в палате не было, она ходила в кабинет функциональной, диагностики. Там она в числе прочих рассматривала с Ксенией Родионовной электрокардиограмму доцента невропатолога Колтуна, которому стало плохо. Его положили в ассистентской неврологического отделения, хотя и подозревали у него инфаркт миокарда. Правда, признаков этого тяжелого заболевания на ЭКГ не было, но Колтун нуждался в постоянном наблюдении.
На следующий день в воскресенье дежурить по отделению должен был Войтович. Нина Михайловна не выписала Лину в субботу, как прежде обещала, а сочла нужным, чтобы та еще полежала с недельку. Лина одновременно огорчилась, так как уже настроилась на выписку, и обрадовалась, что сможет увидеть своего Войтовича еще несколько раз.
Позавтракав, Лина заняла свой наблюдательный пост возле гибискуса у окна с видом на ав-тобусную остановку. Прибывали автобусы, но Войтовича среди сходящих с них пассажиров все не было. Лина уже начала волноваться - вдруг он не придет, может, поменялся с кем-нибудь дежурством? Но вот, наконец, она заметила в толпе его высокую фигуру в серой шляпе и бежевом плаще. Он пошел по асфальтовой дорожке к больнице, мимо той сосенки, которую подвязывал когда-то на субботнике. В руке он нес какой-то желтый чемоданчик.
Тогда Лина оставила свой пост у окна и стала прохаживаться по коридору у входной двери на этаж. 3аслышав за собой шаги Войтовича, Лина обернулась. Они поздоровались. От Лины не укрылось выражение радости на его лице при виде ее, которое быстро сменилось выражением озабоченности:
- Я не ожидал увидеть вас здесь. Вам что, хуже стало?
- Нет, я чувствую себя хорошо, просто Нина Михайловна решила, что мне не помешает по-лежать еще недельку.
Вмести с ним она зашла в ординаторскую. Войтович снял плащ, и пиджак, остался в белой сорочке, аккуратно повесил одежду в шкаф на плечики, надел белый халат.
- Наверно, вы католик, - предположила с улыбкой Лина, - раз вас поставили дежурить в день Пасхи у православных.
Он рассмеялся. Он становился еще симпатичнее, когда смеялся и Лине было приятно смот-реть на него.
Тут Лина увидела лежащую на столе амбулаторную карту доцента Колтуна и рассказала Войтовичу, что тот лежит у них в ассистентской с подозрением на инфаркт. Войтович забеспокоился и сразу же побежал к доценту. Лине пришлось уйти. Она уже жалела, что рассказала Войтовичу о доценте, могла бы побыть с ним лишнюю минуту, но сообщить о беде, приключившейся с его коллегой, было врачебным долгом Лины
Но она не захотела сдаваться. Ей хотелось подольше побыть с ним. Войтович больше не будет дежурить дней десять, а через шесть дней ее выпишут. Поэтому Лина стала прогуливаться по коридору неподалеку от ассистентской, чтобы заметить, когда Войтович оттуда выйдет. Он вернулся в ординаторскую и Лина выждав немного и постучалась в дверь.
- Да-да! - отозвался Войтович. Когда Лина зашла, он стал открывать лежащий на столе жел-тый чемоданчик. Он достал из него схему какого-то прибора и рулон бумаги миллиметровки на которую они записывали ЭКГ‚ только раза в три шире.
- Вот‚ - Войтович показал Лине схему, - она к прибору электроэнцефалографу, который записывает биотоки головного мозга. Дело новое для нашей больницы. Профессор поручил мне пока разобраться, а в июне я поеду в Минск на курсы по энцефалографии.
Лина подумала‚ что профессор не так уж и плохо относится к Войтовичу‚ судя по тому разносу‚ который он ему некогда учинил у них в палате.
Войтович взял в руки схему, инструкцию и рулон бумаги, предложил Лине:
- Хотите взглянуть на электроэнцефалограф?
Разумеется‚ Лина хотела. Она обрадовалась и пошла за Войтовичем.
Аппарат стоял в комнатушке‚ служившей гардеробной для среднего и младшего медперсонала, сиротливо приткнувшись в углу между белым шкафчиком для одежды и брезентовой кислородной палаткой. Войтович снял покрывающую его простыню и выкатил аппарат как и аппарат ЭКГ на два канала, стоящий на столике на колесиках. Он осматривал аппарат с интересом ребенка‚ получившего в подарок сложную игрушку‚ обращаться с которой он не умеет.
Лина с интересом осматривала аппарат, отчасти похожий на электрокардиограф. Внезапно в комнатку зашла санитарка из их отделения, Рая - невысокая‚ со сниженным интеллектом. Лина была раздосадована. Рая нарушила их уединение, а ведь ей так хорошо было вместе с Войтови-чем рассматривать аппарат и догадываться о назначении тех или иных отведений и узлов. Рая пялилась на аппарат, словно что-то могла понимать в электроэнцефалографии. Присутствие назойливой санитарки видно‚ надоело и Войтовичу‚ потому что он снова укрыл аппарат простыней и закатил в угол. Вслед за Войтовичем Лина вышла из гардеробной‚ кляня в душе "любопытную Варвару", которая им испортила всю обедню.
Лина увидела Войтовича еще раз только вечером, когда она после ужина прогуливалась по коридору. Он вышел от доцента.
- Как состояние Владимира Рудольфовича? - осведомилась Лина у Войтовича о доценте.
- Гораздо лучше, - ответил тот. Войтович зашел в ординаторскую и вышел уже в плаще и шляпе. Закончилось его дежурство. Он отправился домой. Чтобы еще раз увидеть свою симпатию, Лина пошла к своему любимому окну. Было темно, только фонари на столбах освещали дорожку у больницы. И Лина увидела Войтовича. Он вихрем летел по дорожке - спешил на автобус‚ который уже включил фары и готовился отойти от остановки. Сердце у Лины сжалось. А если не успеет? Она знала, что автобусы по вечерам ходят редко. Пусть он успеет! Все свои душевные силы вложила Лина в это желание‚ словно таким образом могла помочь Войтовичу; никогда в жизни она‚ пожалуй, ничего не желала так страстно! И он успел‚ в самый последний момент, когда автобус уже двигался‚ вскочил на подножку. Дверь за ним закрылась и автобус покатил. Довольная так, словно это она успела на автобус‚ Лина пошла в палату.
Улегшись в койку, Лина долго не могла заснуть. Шумели в коридоре санитарки, роняли палки от швабр‚ дребезжали краны... Но Лина понимала, что не только эти звуки не давали ей заснуть. Мешали мысли о Збигневе, чужом еще недавно человеке, который почему-то стал ей так дорог...
Через пять дней Лина покидала отделение, выписывалась домой. Это был день прощаний. Сразу после завтрака Лина сходила в кабинет функциональной диагностики, простилась с его ра-ботниками, ставшими для нее родными людьми. Последнее время своего пребывания в больнице Лина ежедневно ходила в кабинет, помогала Лине-лаборантке расклеивать, а Ксении Родионовне расшифровывать ЭКГ. Нет худа без добра - она хоть чем-то могла отблагодарить добрых людей за их заботы, когда она находилась в беспомощном состоянии. Кроме  того работа в кабинете была и полезна для нее в профессиональном плане, она восстановила и углубила полученные до болезни навыки и еще больше сроднилась с хорошими людьми.
Затем Лина попрощалась с медсестрами и санитарками отделения которые в течение полутора месяцев ухаживали за ней, делали инъекции. Дежурила в день ее отъезда очень колоритная санитарка по имени Зина. В отличие от других, довольно сдержанных на язык санитарок, она не умолкала ни на минуту, так и сыпала шуточками и прибауточками, чтобы поднять настроение больных и скрасить их пребывание в отделении. Например, когда одна больная, страдавшая недержанием мочи, "пометила" всю дорогу от своей палаты до туалета, Зина с тряпкой в руках, вытирая за ней пол, строго, но добродушно ворчала: "Это у тебя, что ли, дырявая петелька?" Зина рассказывала и о себе. Во время войны она была сострой в санитарном поезде, закончила курсы младших медсестер. Сколько она там горя и страданий насмотрелась! После войны ее, как энергичную и предприимчивую, даже заведующей райздравотделом назначили, пришлось ей врачами командовать. Но райздравотделы упразднили, медсестрой ее в больницу не взяли, образование, вишь, слабое, а для военных времен хватало! Учиться было поздно, она и пошла в санитарки. Семьи у нее не сложилось так что тут в больнице у нее и родня, и семья...
Тоже, по сути своей, драма! Зина на прощанье наговорила Лине много теплых слов, а, главное, пожелала хорошего жениха.
Войтовича Лина встретила в коридоре, когда шла в ординаторскую, чтобы проститься с Ни-ной Михайловной.
- Меня выписали, - сообщила ему Лина и протянула руку. - До свидания!
- Желаю счастья, - сказал он только и всего, и пожал ее руку. Пальцы его вздрагивали. Когда-то они снова увидятся?! Но Лина знала., что будет думать о нем.
Простившись со всеми, Лина попросила книгу жалоб и предложений. Там она записала свою искреннюю благодарность всем врачам и медперсоналу, но не удержалась и отметила дребезжащие краны и шумливых санитарок. Пусть учтут и исправляются! Авось тем больным, что станут лечиться после нее, будет немного поспокойнее.
Последние прощания с соседками по палате, последние слезы. Прощай, больница, с кото-рой успела почти сродниться! Чтоб тебя век не видать!
Как все совершается быстро после размеренной больничной жизни! Лина сидит уже в  ме-ждугороднем автобусе, который еще катит по улицам празднично убранного  флажками и транс-парантами к Первомаю Гродно.. Прощай и Гродно ! Меня привезли в тебя среди высоких сугро-бов, а уезжаю я настоящей весной...
3а окном мелькают черные и зеленые от озимых поля, перелески... Автобус увозит ее все дальше от Гродно, от Войтовича... Прощай, Збигнев! Я тебя никогда не забуду!

9. Лина возвратилась домой. Комнатка, в которой она жила у старушки, показалась ей по-сле длительного отсутствия серой и убогой. Лина так устала за дорогу, что сразу же улеглась в постель и заснула. И не удивительно  по больничному распорядку было время "тихого часа". Когда-то Лине в это время не спалось, но она постепенно привыкла, а теперь снова надо отвыкать. В больнице поили и кормили, а теперь придется заботиться о пропитании самой.
На другой день было Первое Мая. За все время, начиная со школы, она не пропустила ни одной демонстрации, а теперь приходилось сидеть дома. Из врачей ее никто не проведал, Лине было грустно и одиноко. После праздника она сходила в поликлинику, к молодой врачу-невропатологу, которую Лина знала, она проходила в их больнице преддипломную практику. Лине обещали, по рекомендации гродненских врачей, продлять больничный лист еще в течение месяца. Заглянула Лина и в свой терапевтический кабинет, медсестра которого поведала ей о шумной свадьбе Петренко. Но Лина не испытывала боли, разве только досаду, что ее бросили. Петренко уже давно умер для нее.
Так прошел месяц. Лина много читала, прогуливалась на небольшие расстояния по загородным местам. В лес она пока не ходила, боялась, так как даже до ближнего леса было не менее трех километров.
Больничный лист ей закрыли на комиссии ВКК /врачебно-консультативной/ и порекомендовали взять очередной отпуск. Лина так и сделала. Провести отпуск она решила у матери в Бобруйске. Факт своей тяжелой болезни она от матери скрыла, решив рассказать обо всем лишь при встрече, чтобы мать не расстроилась.
По пути домой Лина решила заехать в Минск, погостить пару дней у своей институтской подруги Тани. Таня оказалась дома. Она жила недалеко от Дома Правительства по улице Мясни-кова. Подруги обнялись, поцеловались, прослезились. Таня знала о болезни Лины, она ей написала об этом в письме. Таня захлопотала, поставила на стол бутылку розового "Муската" и закуску. Подруги долго сидели, понемножку попивали ароматное вино, делились новостями, вспоминали своих однокашников, кто где работает и кто чего достиг. Таня была замужем, муж ее уехал в командировку, а девочку свою Иринку она "подбросила" родителям.
Может быть от выпитого вина, Лине пришла в голову шальная мысль - проведать Войтови-ча. Просто проведать, посмотреть на него. Лина знала, что он находится теперь в Минске на курсах по энцефалoграфии. Подруге говорить об этом Лина не стала, так как боялась "спугнуть", она вообще, при всей своей откровенности до сих пор не рассказала Таньке о 3бигневе. И она предупредила, что должна навестить одного знакомого.
Лине так хорошо было снова встретиться с Минском, пройтись по его улицам, прокатиться в троллейбусе по проспекту и снова пройтись по знакомой Подлесной улице, где находилось общежитие института усовершенствования врачей, в котором и сама Лина жила два года тому назад, когда проходила специализацию по терапии.
Сердце стучало в груди: "Скоро, скоро я его увижу! Только бы он был в комнате!"
У старушки-вахтерки, которая сидела у лестницы за столиком, Лина спросила, в какой ком-нате проживает Войтович. Та поискала в списках и назвала номер комнаты на третьем этаже. Ос-тавив в залог паспорт, Лина взбежала по лестнице. Сердце билось уже где-то возле самого гор-ла. Только бы он был на месте! Она постояла у двери несколько минут, стараясь отдышаться и справиться хоть немного с охватившим ее волнением, а потом робко постучала.
- Да-да! - отозвался знакомый глуховатый голос. Не чувствуя под собой ног, Лина толкнула дверь и переступила порог. Збигнев был дома и был один! Он стоял в белой майке и в синих брюках с голубой сорочкой в руках, наверное, собирался надеть.
Целая гамма чувств отразилась на его лице: растерянность, радость при виде ее и недоумение, как она здесь очутилась?
Лина смущенно поздоровалась. Он повертел в руках сорочку, словно не знал, что с ней де-лать, бросил на кровать и ответил на ее приветствие.
- Каким ветром вас занесло? - все еще с растерянным видом спросил он Лину. Она была смущена не меньше его и уже ругала себя за сумасбродную идею встретиться с ним. Что она будет говорить, что, делать? Она думала, что ей достаточно будет просто увидеть его и все...
Они пожали руки друг другу. Рука у него была сухая, крепкая, а пальцы чуть подрагивали, как всегда, когда он прикасался к ней.
- Попутным, - ответила ему Лина. - Я еду к маме в Бобруйск, проведу у нее отпуск. По пути заехала в Минск и вспомнила, что вы тут на курсах...
Он предложил ей сесть.
- Спасибо, я не надолго. Лина опустилась на предложенный им стул и оглядела комнату. Обычная, на четыре койки, у каждой - тумбочка, стол посредине, пара стульев. Ничего лишнего, видно, что тут живут мужчины.
- Вы живете один? - спросила Лина, чтобы хоть что-нибудь сказать, а то молчание затягива-лось.
- Нет, нас трое, - ответил он, сидя у стола против Лины. - Мои товарищи ушли в кино, а мне почему-то не захотелось. Наверное, предчувствие, - словно бы нехотя признался он.
- Как вам нравится заниматься? - Лина не знала о чем с ним говорить.
- Электроэнцефалограгрия - очень интересный метод исследования! - оживился он. - Я столько узнал за месяц учебы! И он стал рассказывать Лине интересные вещи об ЭЭГ, а она слушала его с удовольствием.
- А я вам не мешаю? - спохватилась вдруг Лина. - Может, вам нужно куда-то пойти, напри-мер, на свидание?
Это был пробный камень.
3бигнева передернуло.
- Да, нет, - промямлил он.
- Я знаю, что все курсанты гуляют, пользуются свободой, невинным тоном проговорила Лина и затаила дыхание. Так он ей и признается!
3бигнев быстро глянул на Лину и отвел глаза:
- Я не развлекаюсь!
- Удивительно! Ни за что не повелю, что вы такой стоик! - проговорила она, словно какой-то чертенок дергал ее за язык (может во всем виноват вкусный Танькин мускат?). - Храните верность супруге?
- Просто не хочу... пачкаться!
Вот он какой! А что, если попробовать погулять с ним по Минску? Эта прогулка будет неза-бываемой для нее. На всю оставшуюся жизнь! Вот только предлог нужно изобрести подходящий! Лина прокручивала в голове разные варианты, отвергая их и вдруг ее осенило. Да, это должно сработать! И она робко попросила:
- Вы не могли бы подарить сегодняшний вечер мне?
- Как это? - насторожился он. - Видите ли, я училась в Минске и у меня с ним связаны прият-ные воспоминания. Тогда меня любил один человек и мы с ним гуляли по парку, что против цир-ка. Мне так хотелось бы воскресить в памяти то время! Не могли ли бы вы составить мне компа-нию и погулять со мной по парку?
Войтович нахмурился:
- А вы не могли бы предаваться воспоминаниям... без меня? - проговорил он недовольным тоном, нервным движением выдернул из лежащей на столе пачки сигарету, чиркнул зажигалкой и закурил, невежливо не попросив разрешения у Лины. 
- Ничего не получится! - она сокрушенно покачала головой. - Мне нужен рядом живой человек. Пожертвуйте один вечер, что вам стоит? Там такие красивые места! Я думаю, что и вам будет приятно погулять по Минску, хотя вы и учились в Витебске.
В то время, как Лина говорила, 3бигнев то краснел, то бледнел, часто затягивался сигаретой, выпуская дым в сторону от Лины и пальцы его дрожали.
- Ладно, составлю вам компанию, - словно нехотя согласился он, затушил сигарету в блюдце, служившем пепельницей, встал и потянулся за сорочкой...
Они сошли с троллейбуса возле цирка. Свечерело и город уже зажег огни. Збигнев и Лина сразу же углубились в парк...

10. Вода в Свислочи отсюда, где стояли они, опершись на шершавый гранитный парапет, казалась чернильно-черной и в ней дрожали, отражаясь, близкие огни города и далекие звезды... Они долго стояли у реки, а затем Лина взяла Збигнева за руку и тихо увлекла вниз, к дорожкам среди кустов, где раздавались негромкие голоса и завлекающий женский смех.
- Можно, мы во время прогулки станем говорить друг другу "ты"? - робко попросила Лина.
- Ладно, - словно нехотя согласился Войтович.
Был на удивление тихий, теплый вечер. Лине не было холодно в ее светло-синем, с корот-кими рукавами платье. Они бродили по дорожкам парка между деревьев и двух рядов высоких, выше человеческого роста кустов. Изредка навстречу попадались тесно прижавшиеся друг к другу, иногда целующиеся парочки. Лине так хорошо было бродить по дорожкам, чувствовать рядом Збигнева и воображать, что они влюблены друг в друга, подобно встречающимся им людям... Среди зелени деревьев светили огромные круглые матовые фонари, похожие на луны... Лина улыбнулась, вспомнив одно свое стихотворение, написанное еще во время учебы на первых курсах, когда она была влюблена в одного парня, но впоследствии разочаровалась в нем и забросила стихосложение (у нее с тем парнем до серьезного так дело и не дошло!). Лина продекламировала вслух:
С небес спустилась луна,
В ветвях заблудилась она,
И светит в листве зеленой
На радость всем влюбленным.
- Ну, тут вы... ты не права, - возразил Збигнев. - Влюбленные напротив, предпочитают темноту.
Конечно, он ее не любит. Если бы любил, то уже не выдержал бы, поцеловал в какой-нибудь темной аллее...Ничем его не пронять! Лине было больно и одновременно сладко идти с ним, взявшись за руки, по чередованию темноты и света, словно в волшебном сне.
Они вышли к фонтану. Переливаясь через край каменной чаши, струйки воды посверкивали в огнях подсветки. Вода орошала цветы, вероятно, красные, которые в полутьме казались почти черными... Было так красиво!
Лина и Збигнев обошли вокруг фонтана, полюбовались искристыми струйками и снова углубились в темную аллею. Безумная мысль пришла в голову Лине. Пусть он ее поцелует! Один единственный раз! И этот его поцелуй, как и проведенный вместе вечер, она запомнит на всю жизнь. И они расстанутся. Навсегда. Разве что при случайной встрече кивнут друг другу, как просто хорошие знакомые. Но зато пусть на миг, один короткий миг, когда будут соприкасаться их губы, она ощутит, что он принадлежит ей и этого будет достаточно, чтобы согреть ее в течение долгих лет одиночества...
- Поцелуйте маня, пожалуйста, - робко попросила его Лина. Они шли по темной аллее.
- Зачем? - вдруг со злостью проговорил Збигнев, остановившись. - Тот, что ли, тебя на этом месте целовал?!
Лина была ошарашена. Она не ожидала от него такого резкого тона. Неужели ревнует?! К ее прошлому? И, желая проверить неожиданную догадку прошептала:
- Хочу сравнить...
Вот этого говорить, пожалуй, не следовало.
- Ах, так?! - Збигнев рывком привлек ее к себе, до боли сжал в объятиях и прямо-таки впился в губы...
Лине стало обидно. Не такого поцелуя ожидала она от своего обычно сдержанного‚ ласко-вого и тактичного 3бигнева. Будь на его месте любой другой мужчина, Лина дала бы ему пощечину. Но своему Збигневу не смогла. Только с обидой прошептала‚ когда он выпустил ее их объятий и даже оттолкнул от себя:
- Зачем вы так? Ведь я же люблю вас!
Она не собиралась признаваться ему в любви, даже под пыткой! Слова сами невольно со-рвались с ее губ, когда он оскорбил ее своим неистовым и грубым поцелуем.
- Ты, ты... Меня?! Неужели?! - он схватил ее за плечи и, вытащив‚ на освещенное фонарем место, заглянул в залитое слезами лицо обиженной девочки. - Прости меня! Я же не знал! Я не так хотел‚ а вот как хотел! - тоном глубокого раскаяния произнес он и снова привлек ее к себе‚ но, в этот раз очень мягко и поцеловал по иному, хоть и страстно, но нежно...
Так Лину не целовал еще ни один мужчина в мире. Так целовать мог только он‚ единствен-ный, ее Збигнев...
- Я ни с кем‚ кроме тебя‚ не гуляла в этом парке, - проговорила она‚ робко обнимая его за плечи. - Я нарочно сказала, чтобы тебя заманить...
- И тебе это удалось, моя коварная, глупая девочка! - и он снова принялся целовать ее. Оба даже не обращали внимания‚ что стоят под самым фонарем.
Мимо шли какие-то веселые ребята с орущим благим матом транзистором. Их громкий смех и музыка вернули Збигнева и Лину к действительности. Он увлек ее в темную аллею‚ сел на скамейку, а Лину посадил себе на колени‚ они целовались, радуясь близости друг друга‚ Лина крепко обнимала его за шею.
- Когда ты понял‚ что любишь меня? - допытывалась Лина. Ей это было так важно знать!
- Сам не знаю. Ты понравилась мне‚ еще когда я в прошлом году приезжал в ваш райцентр для осмотра призывников. Я подумал: "Вот хорошая девушка‚ жаль только‚ что у нас с ней никогда ничего не будет". А потом я увидел тебя в процедурной, такую больную и беспомощную! И внезапно почувствовал‚ что если ты умрешь‚ то с тобою умрет и какая-то часть меня. Мне было бесконечно жаль тебя! И я так обрадовался, когда узнал‚ что ты пошла на поправку! Нина Михайловна постоянно хвалилась в ординаторской‚ какие ты делаешь успехи... Мне так приятно было встречаться с тобой в отделении! Когда я за день тебя ни разу не видел, то день казался мне хмурым. А когда я понравился тебе?
- Не знаю, наверное, тоже тогда‚ на осмотре призывников. Но я не отдавала себе отчета... Поняла ‚пожалуй, когда ты осматривал нашу палату вместо Нины Михайловны...
- О‚ я помню тот день! Не знаю сам, как кончил осмотр‚ ходил‚ как шальной!
- Послушай, Збигнев, а что будет теперь с нами? - с тревогой спросила Лина. Она не любила неопределенности‚ но в таком важном вопросе‚ как выбор дальнейшего жизненного пути‚ она решила целиком и полностью положиться на своего мужчину.
- Видишь ли‚ милая‚ ты не совсем правильно выбрала объект для своей любви, - раздумчиво проговорил он, прижимая ее у к себе и снова целуя. - Дело том‚ что я никогда не оставлю свою жену и сына. Моя жена - мой большой друг...
- Ну и пусть! - слезы невольно брызнули из глаз Лины‚ но именно своей прямотой и принципиальностью был дорог ей Збигнев. Она уже подготовила себя к такому будущему. Он никогда не будет принадлежать ей целиком, она уже смирилась с этой истиной.
- Я ни за что не перестану любить тебя. Я убеждена, что настоящая любовь дается человеку только раз, а все остальное - так‚ мишура‚ пустые любвишки!
- Я тоже‚ только полюбив тебя‚ понял, что значит настоящая любовь. Мне очень жаль‚ что так сложилась моя жизнь‚ что я не могу быть с тобой‚ открыто назвать и тебя своей. Я не могу причинить боль своей жене. Она - прекрасная женщина‚ верный друг. Кроме того‚ у нас есть сын...
- Я все понимаю, - Лина ласково перебирала его густые волосы. - Я не требую от тебя такой жертвы‚ чтобы ты оставил свою семью. Я счастлива‚ зная‚ что ты любишь меня и больше мне ничего не надо. Мы будем видеться изредка‚ случайно и я буду жить нашими встречами. Нам не долго осталось быть вместе. Завтра я уезжаю к маме.
- Но остаток ночи в нашем распоряжении! Ты согласна быть со мною до утра?
- Конечно‚ милый! Наша любовь - трагедия и в то же время величайшее счастье! Сколько людей проживают жизнь, так и не познав любви!
- Ты права. Бедняги! Нам‚ выходит‚ несказанно повезло, что мы встретились и поняли друг друга!
Это была незабываемая ночь! До самого утра они то бродили по парку, то сидели на ска-мейках, целовали и ласкали друг друга. Как быстро утекали в вечность мгновения их близости!
- Не уезжай! - попросил он. - Побудь еще со мной.
- Не могу , дорогой ,я обещала маме...
К восьми часам утра они очутились возле дома подруги Лины.
Сходи за вещами, а я подожду тебя здесь внизу, - сказал Збигнев, в бессчетный раз целуя ее. - Я провожу тебя на вокзал и усажу на автобус.
Лина поднялась по лестнице и позвонила в двери подруги. Та еще заспанная‚ растрепанная в ночной рубашке, открыла ей дверь.
- А-а‚ явилась, наконец! Где ты пропадала целую ночь?
- Можешь поздравить меня‚ 3бигнев меня любит! - Лина на радостях обняла подругу и за-кружила ее.
- Поздравляю! Наконец-то решилась и нашла достойного  парня! Расскажи мне все о нем! А когда ваша свадьба? Смотри‚ не замотай‚ я обязательно буду, помогу тебе готовиться. 3наю‚какое это хлопотное дело! А он‚ что, из Минска?
Лина помрачнела и выпустила Таньку из объятий.
- Все очень сложно‚ дорогая подруга, в двух словах не объяснить, я опаздываю на автобус, а мне еще нужно сложить вещи. Я напишу  тебе подробно из Бобруйска. Коротко так: он женат и не собирается оставлять семью.
- С ума сошла! - ахнула Танька. - Угораздило же тебя влюбиться в женатика! Свободных мужчин что ли нет?
- Для меня нет. Он единственный, - Лина прошла в комнату и стала складывать свои вещи.
- Выпей хоть чаю.
- Некогда, подружка.
- Ну так я хоть бутербродов тебе сделаю на дорогу. Погоди, я быстро. А потом оденусь и провожу тебя.
- Спасибо, он меня проводит.
- Он?! - подскочила Таня. - Он, что, тут?
- Да, стоит у ворот.
Танька бросилась к окну, несколько мгновении рассматривала Збигнева‚ который стоял и курил.
- А он ничего, - резюмировала она. - Звать-то его хоть как?
- Збигнев.
- Хм, имя какое-то нелепое!
- Обыкновенное, польское... Я готова.
Лина положила в сумку сделанные подругой бутерброды, поблагодарила ее и, подхватив чемодан‚ простилась и пошла к выходу.
- Гляди‚ не пожалей! - крикнула ей вслед Таня. - Изуродуешь себе жизнь!
- Не беспокойся! - ответила Лина. - Не пропаду! - и закрыла за собой дверь.
Они пришли на вокзал. Автобус уже стоял‚ пофыркивая мотором. Посадка пассажиров за-канчивалась. Збигнев загрузил в багажник чемодан с вещами Лины‚ они обнялись и поцеловались в последний раз.
- Напиши - попросила Лина. Ей так тяжело было расставаться с ним‚ словно она отрывала его от своего сердца. Когда они снова свидятся?
- Адрес! - торопливо проговорил Збигнев. - Где ты будешь?
- Переулок Гоголя‚ семь. Это возле Минской улицы...
Автобус отошел и стала отдаляться толпа провожающих на перроне и среди них - 3бигнев, машущий ей рукой...
Лина прошла в салон‚ села на свое место. Автобус уносил ее все дальше от Минска, от Збигнева. Через пять часов она прибыла в Бобруйск и вскоре уже стучалась в выкрашенную охрой калитку родного дома. Мама, еще более поседевшая и сгорбившаяся за тот год‚ что они не виделись, крепко обняла дочь‚ заметила, как она изменилась с лица и похудела. Мать обычно после длительной разлуки с ней со студенческих времен еще обычно говорила в таких случаях: "сзеленела‚ счернела". Прежде, когда она была здорова, слова матери забавляли Лину, а теперь мать была недалека от истины. Видела бы она ее лежавшей в постели после недели болезни, когда мышцы на ногах напоминали обтянутые кожей дряблые мешки!
- Я приболела немного, - призналась Лина. - Но теперь уже все в порядке. Я поживу у тебя целый месяц и ты меня откормишь!
Лина переоделась в пестрый легкий халатик, а мать стала хлопотать вокруг нее, угощать обедом. К приезду дочери она постаралась на славу. На столе появился горячий‚ наваристый борщ‚ бесподобные‚ такие готовила только мама, котлеты с картофельным пюре и кисель из первой клубники. Как Лина соскучилась по домашним обедам!
После обеда она вышла в их тенистый сад. Так хорошо было пройтись под легкой тенью от деревьев‚ подышать свежим воздухом. Лина знала наперечет все кусты и деревья‚ которые когда-то помогала матери садить. Теперь сад разросся. Мама просила ее после трех лет работы перебраться в Бобруйск. Да, Лина когда-то собиралась так сделать, но теперь она знала‚ что ее место - возле Збигнева‚ хоть и на некотором удалении от него‚ то есть в поселке. Именно там они смогут изредка встречаться. Збигнев... Лина не переставала думать о нем.
Ночью он ей приснился. Она протягивала к нему руки‚ а он словно отплывал от нее с перроном...Она отдыхала, окруженная заботами мамы и ждала письма от Збигнева. Она понимала, что так быстро письмо придти не может, должно пройти три-четыре дня.
На четвертый день раздался стук в калитку. Лина‚ сидевшая с книжкой в цветнике у дома, пошла открывать. Отодвинула задвижку‚ потянула калитку и не поверила в первый момент своим глазам - перед ней стоял Збигнев! Приехал-таки сам‚ разыскал ее! Это было лучше, чем письмо! Он вошел во двор и Лина со стоном упала в его объятия. Они поцеловались.
- Как ты сюда попал? - удивилась она.
- Прилетел, - он осторожно отстранил ее от себя и вполголоса добавил:- На крыльях люб-ви. Ты скажешь о нас твоей маме?
-Увы‚ мой дорогой‚ я решила не посвящать ее в нашу тайну. Она расстроится, а у нее сла-бое сердце. Пусть лучше ничего не знает и не волнуется.
- Правильно. Тогда так‚ беги‚ переодевайся и пойдем ко мне в вашу гостиницу. Я снял но-мер...
- Кто приходил? - спросила мать‚ управлявшаяся на кухне.
- Да так‚ какой-то человек, спрашивал‚ где живут Ивинские, - спокойно солгала Лина, стра-дая в душе. Да‚ таков ее теперь упал - лгать и скрываться. Такая вот плата за ее грешную любовь...
Когда Лина‚ переодевшись в зеленое с волнистыми разводами летнее платье, проходила мимо матери‚ та снова спросила:
- Ты куда? Скоро будет готов обед.
- Я так, по городу пройтись, - ответила Лина и выскользнула за калитку. Збигнев взял ее под руку и оба, сгорая от нетерпения, пошли к гостинице. Переступив порог его номера, они броси-лись в объятия друг друга и мир перестал существовать для них...
Когда миновали мгновения сладкого забвенья‚ они лежали молча, усталые‚ но переполненные счастьем.
- Мне ни с кем не было так хорошо, как с тобой! - признался Войтович. Лина молча потер-лась о его плечо щекой‚ преданно глядя в глаза. Она знала, что все будет лучше, чем с Петренко, с единственным человеком‚ с кем она могла сравнивать, но не представляла, что будет несравненно, во много раз лучше. Да, поистине Збигнев был единственным мужчиной созданным для нее!
- Вот и все, финал! - с грустью проговорила Лина‚ положив голову ему на грудь, слушая там, в глубине, урежающиеся удары его сердца. Ее светлые волосы рассыпались у него по груди создавая контраст с черными волосами, покрывающими его грудь. - Это пик нашей любви. Ты достиг желаемого и теперь станешь охладевать ко мне, а потом и совсем забудешь. Но ты навсегда останешься в моем сердце.
- Ошибаешься, милая! - он поцеловал ее. - Это не конец, а только начало наших новых от-ношений‚ отношений близких людей.
- Чтобы мы стали окончательно близкими, мне нужен ребенок от тебя!-  заявила Лина‚ лас-каясь и нему.
- Знаешь что, кажется‚ я уже сделал шаг к этому! - Збигнев смущенно засмеялся, - Я так хотел тебя, что совсем потерял голову и не позаботился о презервативе!
- Правда? - улыбнулась Лина. - А я тоже так хотела близости с тобой, что ничего не заметила!
- Мы просто влюбленные дураки! - резюмировал он.
- Умные дураки! - смеясь поправила его Лина...
Он снова поцеловал ее. Страсть пробуждалась в нем.
- Осторожно! - предупредила его Лина. - Подумай о последствиях. Я где-то вычитала такие строки:
Любовь- особенной породы существо
И ей назначено /супруги берегитесь/
Расти от голода и умирать насытясь!
- Ну, в нашей ситуации пресыщение мне ни в коем случае не грозит! - рассмеялся он. - Я чувствую, что не насыщусь тобой‚ даже будь мы вместе двадцать четыре часа!
Лина охотно подчинилась ему...
- Пути Господни неисповедимы! - вздохнула Лина, когда они снова отдыхали. -Говорят, нет худа без добра. Если бы я не заболела‚ то моя судьба сложилась бы иначе. Я бы никогда не сбли-зилась с тобой. Вышла бы замуж за Петренко и влачила бы с ним нудное существование без люб-ви.
- Но и добро без худа чудо. У тебя была бы, по крайней мере, полноценная семья, законные дети...
- Петренко был страшным типом‚ изменником и предателем. Он отказался от меня, потому что боялся, что после болезни я стану неполноценной.
- Вот подонок!
- Если человек способен на подлость, кто знает‚ не сдал ли бы он меня и в дальнейшем‚ став моим мужем‚ при первом подвернувшемся случае? Зато в тебе, мой дорогой‚ я уверена! На тебя можно опереться, как на каменную стену!
- Плохо только то, что стена эта - чужая, - горько пошутил Збигнев. - А так хотелось бы всегда быть рядом с тобой!
- Ничего страшного, зато это не смертельно, - как говаривал один мой знакомый.
- Давай сходим в ресторан‚ пообедаем, - предложил 3бигнев. - Ты, наверное, проголода-лась?
- Не помешает подкрепиться!
- Я просто зверски хочу есть! - Збигнев встал и начал одеваться. Его худощавое тело было легким и гибким, как у юноши. - После мы бы могли с тобой куда-нибудь прогуляться. Где у вас в Бобруйске обычно отдыхают?
- На реке Березине...
И‚ вот они лежат на теплом мягком песке у реки... Им так хорошо вдвоем! Тихо плещет о берег речная волна... Лина бросает в воду камешки.... Жаль, что так мало им осталось быть вме-сте! Один вечер‚ а ночью он должен уехать в Минск. И еще всего один раз он приедет к ней из Минска на один день. А там - конец его курсов, отъезд в Гродно. Один Бог знает, когда они еще встретятся? И никогда не будут вместе... Трудная любовь выпала на их долю! И все же Лина не жалеет‚ что у нее такая судьба. Даже такая неустроенная любовь как у них, все равно прекрасна. Стоит жить‚ чтобы любить. Ох, как стоит!

Конец.


П О С Л Е С Л О В И Е

Вы познакомились с моей героиней. На первый взгляд‚ судьба ее сложилось несчастливо. Она перенесла тяжелую‚ почти смертельную болезнь‚ ее предал любимый человек‚ она полюбила женатого мужчину, который никогда  не станет ее мужем... Серьезные испытания только закалили ее.
Повесть моя может показаться кому-то скучной и монотонной‚ особенно те ее страницы, где описывается жизнь моей героини в условиях больницы, но я добивалась именно такого эффекта, чтобы читатель прочувствовал все мучения и тоску моей героини, вырванной тяжелой болезнью из обычных житейских условии и попавшей в непривычные, экстремальные условия больницы. Но мне хотелось и показать несгибаемый героизм героини, ее способность полюбить даже в таких нечеловеческих условиях.
Хотелось бы вам знать о дальнейшей судьбе моих героев? Мне-то она известна, но пусть каждый допишет ее согласно своей фантазии и воображению.

Автор.