Глава xxiii

Центурион фрументариев толкнул навстречу Ипполиту человека с распухшим от ударов лицом и со связанными за спиной руками. Пленник улыбнулся Ипполиту. Странный пленник.

- Вот, светлейший. Мы его захватили в Каррах. Наши думают, что он лазутчик. Знает греческий и, немного, латынь. Мы нашли его, когда он говорил странные вещи солдатам наемных частей.

- Каким?

- Около дромедариев арабских отирался, ходил к пальмирским лучникам, к сарматским  всадникам, даже к готским наемникам подходил.

- И что же он пытался вызнать?

- Ничего. Мы ничего не добились вразумительного. Пока. Мы, светлейший, вели его как раз для того, чтобы допросить с пристрастием, а у нас и немой заговорит, - фрументарий самодовольно улыбнулся.

- Я рассказал префекту, и он нашел лазутчика интересным. Он хочет переговорить с ним сам.

- Но стоило ли тревожить префекта ради этой падали? Мы бы все узнали гораздо лучше, он бы нам все рассказал, – с обидой произнес фрументарий в пропитавшемся пылью плаще.

-Я думаю, центурион, что префекту претория лучше знать, что ему стоит делать. Пришлите этого вашего шпиона с охраной ко мне в шатер. Я сам хочу провести дознание, а потом отправить перса к Тимесифею.

- Но это противоречит правилам!

- Мне кажется, я лучше знаю, что правильно, а что  - нет.

Фрументарий сжал челюсти, глянул злобно, но кивнул. Это противоречило всем интструкциям. К тому же он любил участвовать в пытках…

Это был самый необычный философский диспут в жизни Ипполита. Он присутствовал на сотнях симпозиев в Антиохии, Риме и Александрии, где говорили о сущности божества, о строении вселенной, любви, жизни и смерти. Говорили те, кто никогда не любил по настоящему, кто не был на волоске от смерти и не знал жизни. Но этот тихий разговор в пустыне, под пологом военного шатра, посреди наполненного воинами лагеря, темной тревожной осроэнской ночью был особенным. И начался он тоже странно.

Ипполит взял богато украшенный кинжал – подарок одного из арабских шейхов, приведших римлянам за плату воинов. Перс, со связанными за спиной руками, не шелохнулся, хотя на мгновение страх смерти все же блеснул в его глазах. Но ведь не за этим же его привели .в этот шатер, заваленный шелковыми подушками, свитками, табличками два красиво выглядящих, ухоженных, мягко говорящих молодых человек

- Ты шпион?

- Нет, я тот, кто ищет истину и будит умы.

- Значит, ты философ. Но зачем ты приставал к солдатам?

- Ты пытаешься узнать мою вину? Те, кто собирались только что убить, посчитали её достаточно. Можешь вернуть меня им.

- Ты сумасшедший! Я ведь вполне могу сделать это.
Перс улыбнулся.

- Но уже не сделаешь.

Ипполит нахмурился, не зная, сердиться ли ему или нет.

- Так почему ты пошел к пальмирским пращникам?

- Те солдаты, которых вы наняли за золото - уроженцы приграничных областей и почитают Митру, поэтому путь к их сердцам и разуму показался мне достаточно легким. В отличие от странных пшеничноволосых воинов, которых тут ещё никто никогда не видел.

- Да, я думаю, что готским наречием ты не владеешь, а латынь они почти не понимают. А путь к уму тех, кто захотел тебя видеть у себя сегодня вечером, труден?

- Мудрый всегда поймет мудрого.

Полиэн улыбнулся. Его всегда забавляло восточное остроумие. Ипполит встал за спину персу и разрезал кожаные ремни на запястьях. Перс потирал затекшие кисти, в которые возаращалась болезненно кровь.

- Но кто же ты такой? - спросил архитектор лазутчика.

- Я родился в знатной семье, на год царствования Ардашира, в Вавилоне, когда ваш император разрушил Арбелу. Я общался с людьми закона Моисея, с последователями Христа – у нас много и тех, и других беглецов из вашей империи. Потом я увидел сон. То, что я поведаю вам, может показаться равно банальным или дерзко-новым. И я не могу не поделиться

- Ты говоришь так сложно, а между тем варвары, которых я встречал на Танаисе, говорили мне, что все просто. Есть добро и зло.

- Так говорит наша древняя религия, которая схожа с верой северных кочевников. Все несколько сложнее, на самом деле, ведь ты, порожденный злом, созданный из злой плоти, подверженной страданиям и соблазнам, стремишься к добру – разве не немыслимо это?

Они говорили до рассвета, о борьбе зла и добра в душах, о тoм, благо ли вещный мир или он должен погибнуть. Легко ли судить о мироздании, будучи атомом, песчинкой в нем? Небо над лагерем начало бледнеть, звезды гасли. Внезапно перс предложил пойти в Хатру.

- Ты не  боишься? Говорят, Храм проклят… Зачем нам ехать?

- Нам ли с тобой, тем, кто ходит под Смертью по обреченному на Смерть грешному миру, бояться проклятий? Разве ты сам не хочешь туда?

- Ты должен был умереть сегодня и уже так свободно рассуждаешь.

- Но не умер же, - улыбнулся перс. – А умерев, освободился бы от материи, созданной злом… Философ должен спокойно встречать смерть, не так ли, Плотин?
 Философ из Ликополя Египетского кивнул с достоинством.

- Мне моя материя нравится. Но хватит об этом. Идем?  - бросил Ипполит.

- Конечно, идем, - пдхватил радостный Полиэн.

Они скакали к пустому городу - нотарий префекта претория, архитектор, старый философ и персидский шпион, приговоренный сутки назад к пытке. Мертвый город враждебно и завораживающе смотрел на них пустыми глазницами окон и арок. Они прошли сквозь таинственный храм, слушали вой пустынного ветра под сводами оскверненной святыни. На восточной окраине Хатры Ипполит, Полиэн и Плотин попрощались с Мани.

- Спасибо за приятую беседу. А теперь иди, возвращайся, покуда цел. Если бы не я, тебя бы уже глодали шакалы, - сказал Иполлит.

- Семя, если не умрет, не принесет плода, а если умрет – будет много-много колосьев, - улыбнулся Мани.

- Это не твои слова, перс.

- Да, ты прав. Кажется, я воспроизвел их вполне точно. Но разве у истины есть земной автор? Прощай, римлянин. И… Спасибо тебе. Остерегайся зла и его слуг. Оно рядом с тобой, я чувствую. Оно во всех нас. Помни, меня зовут Мани. Может, еще услышишь мое имя, - перс впервые назвался Ипполиту.

- Я не римлянин. И…Оно всегда рядом со мной…

Но перс уже исчез в темноте южной ночи.