Рябчики-пешеходы - охотничья тропа

"Русский охотничий журнал", N 10, 2015 г.

«Са-а-ашаааа,.. Подъё-ё-ёём!...», - доносится еле слышно издалека… Этих призывных звуков было достаточно, чтобы мой сладкий предутренний сон дрогнул, пошёл трещинками и стал беззвучно распадаться на куски...
Возвращение к реальности бывает иногда забавным – оказывается, что все события в последних актах твоего сна вели только к этому, финальному крику главного героя.  Преодолев Бог знает сколько препятствий в лабиринтах моих сновидений, он, наконец,  победно взмахнул мечом над головой затравленного чудовища,  как вдруг, неожиданно для себя и окружающих, закричал некстати совсем  чужим голосом:  «Са-а-аша!!.....Подъё-ё-ём!»… Конь нашего героя от этого крика всхрапнул в испуге и присел на задние ноги, чуть не скинув своего седока.  И, что странно, - звук его храпа подозрительно напоминал треск раскрываемой молнии на моей палатке. После этого наш храбрый герой и его верный конь закатили к небу свои глаза и стали терять свои очертания,  начали рушиться, распадаться на мелкие кубики, крошиться и таять подобно утреннему туману. Декорации сна куда-то вдруг пропали, исчезли вовсе.  Перед ещё закрытыми глазами остался только черный зыбкий экран. На его глубоком фоне, как в мультфильме «Ёжик в тумане», ещё раз зазвучал издалека крик нарисованного медвежонка,  неожиданно крепнущего и обретающего тембры голоса Володи: «Ну, ты встаёшь?!»...
Уже вполне земной, немного охрипший с утра голос приятеля спрашивал меня через тонкий полог палатки.  Реальность вернулась, но должно было пройти ещё несколько секунд, необходимых  на осознание своего возвращения и восстановления координат пребывания. И, наконец, я, прокашлявшись, отвечаю  утренним басом: «Встаю! Встаю!... Сейчас…». Конечно, встаю! Пора на охоту. Для этого мы с друзьями и приехали за тысячу километров от Москвы. И будем жить здесь, на берегу таёжного озера, ещё почти три недели. Жить в палатках и греться у костра лесного.
Поёживаясь от капающих с потолка холодных капель конденсата, одеваюсь и выползаю из палатки.  Лагерь уже не спит: кто-то режет бутерброды на дневной перекус в лесу, кто-то умывается на берегу озера  или, уже сидя за столом, проверяет оружие и набивает патронташ. Говорят все негромко – остающийся в лагере очередной дежурный ещё сладко спит в своей палатке, а народ у нас подобрался деликатный.  И вообще, -  не хочется нарушать утреннюю тишину неуместным, резким звуком…
А утро, надо сказать,  занимается прохладное, с ветерком.  Непростое утро-то.  Сейчас, в сентябре, в такую погоду хорошо лося искать на вырубках  –  шум ветра в листве глушит шаги охотника, и скрадывать зверя гораздо легче. Тем более  что лось разгорячён осенними любовными битвами и мало обращает внимание на посторонние шумы. Он сейчас – Царь тайги, он – главный, и посмей кто перечить ему или стать у него на дороге – даже медведь отступится.
Но, в нашей компании нет зверовых охотников  - ребята все как один страстные приверженцы боровой охоты. Тетерев, глухарь и, конечно, рябчик – вот наша цель и желанный трофей. За ними мы с друзьями и ездим каждый год в Вологодскую тайгу, подгоняя наши отпуска под сентябрь. Ещё вчера вечером,  подумав, я решил сегодняшнюю свою охоту целиком посвятить  маленькому скрытному и капризному лесному петушку.  А то как-то так получалось, что конкретно по рябчику я давно не ходил, -  брал при случае, как говорят рыбаки – он был  « в прилове». А тут вдруг так захотелось «посвистеть» ряба – не спеша, вдумчиво.  И не на что больше не отвлекаться – ни на тетеревов, распевшихся на болотах, ни на глухаря, клюющего мелкие камешки на песчаных дорожках.
Всё-таки странная птица – этот рябчик. То он летит как подорванный, стоит только свиснуть  манком, а то засядет  в крепи и никаким калачом не выманишь под выстрел. То поёт, выдавая трель за трелью, а то молчит как немой,  сердито перепархивая с ветки на ветку. То наладится резать круги вокруг охотника, беззвучно планируя между деревьями, а то идёт пешком, напрямик, загребая лапами сухую опавшую листву и гремя ею на весь лес. Но этим-то он и  интересен, наш русский лесной петушок, плотно и незаметно населяющий леса и рощи.
В лагерь уже пришло полное утро - огненные стрелы от показавшегося над дальним лесом солнца  молнией пролетели над озером, ударили в наш берег и зажгли его ярким светом. Глазам открылась водная гладь, ещё плотно укутанная по краям ночным туманом. Но поднявшийся утренний ветерок игривой собачонкой принялся трепать эту подушку тумана, отрывал от неё целые куски и гнал по воде, завивая в причудливые фигуры. Эти призрачные клочья - химеры в розовых развевающихся одеждах неслись, едва касаясь ножками  водного зеркала,  кружились в вальсе и исчезали в дальнем конце  залива, пропадая в чащобе прибрежного ельника.
Пора трогаться. Манки, патронташ с «семёркой», компас, сигареты, «тормозок»… - я проверяю карманы и рюкзак и, захватив одного из наших охотников, трогаюсь в путь. Ехать нам от лагеря километров пятнадцать – сначала по лесовозному грейдеру, а затем по старой, заброшенной лесной дороге.
По пути я высаживаю приятеля, предварительно договорившись о месте и времени встречи.  Его цель – отходящий от основной дороги  тракторный зимник, ведущий, как показывают карты, к далёким и  сокровенным лесным озёрам. Туда-обратно верных два десятка километров, но у друга ноги лёгкие, резвые – ему дальние дороги в удовольствие. А на тропе в нехоженой тайге чего только за день не увидишь! Вот вернётся он и расскажет  за столом…
Ну, а я потихоньку еду по старой, давно неезженой дорожке, задеваю свисающие ветки кустарника, и пристально вглядываюсь в новый, незнакомый рельеф дорожного полотна. Иногда приходится выходить из машины и убирать стволы деревьев, уложенных поперёк  летним буреломом.  Помогает трос и мощный мотор, иногда - пила.  Проехав несколько километров, я останавливаю машину на невысокой гряде. Там в сторону от дороги отходит старая, ветхая, полусгнившая лежнёвка. Судя по карте, идёт она по старым вырубкам, уже поросшим молодым березняком, проходит над широким моховым клюквенным болотом с сосновым бором на другой стороне. И дальше, дальше – через перелески и лесные боровые острова. Самое то, чтобы походить тихонько, поманить рябчика, никуда не торопясь, вдумчиво и терпеливо.
Утро  совсем разошлось – солнце показалось над ельником, осветив всё вокруг  осенними, прохладными лучами. Туман рассеялся. Небо уже совсем голубое. Серо-белые клочья редких, холодных облаков – предвестников скорых заморозков,  резво бегут к западу. Крепнущий ветерок гуляет в  вершинках молодых берёзок, разбирая и расчёсывая  золотые, поредевшие к осени пряди.  Берёзки гнутся и стонут в приступе истомы, подчиняясь властной руке  холодного ветра. А я неспешно иду по почти ушедшим в землю старым, полусгнившим  бревнам брошенной лесовозной дороги. Эта дорога хороша тем, что идти по ней легко и не шумно. Правда, приходится внимательно смотреть под ноги, чтобы не провалиться невзначай  в щель между  трухлявыми стволами. 
Сейчас дороги в тайге предпочитают отсыпать песком, добываемым тут же, в песчаных карьерах.  Но раньше основными путями  для вывоза леса были лежнёвки – дорожки, выложенными  длинными брёвнами. Эти брёвна скрепляли проволокой по три штуки вместе и укладывали продольно двумя колеями под размер грузовика. Клали их на деревянное же основание, сделанное из сырого кругляка,  брошенного поперёк дороги в таёжное болото.  И водителям лесовозов требовалось недюженое умение, чтобы провести тяжелую машину, загруженную длинномером, по двум нешироким бревенчатым «рельсам». Малейшая неточность и машина соскакивала колесом вниз,  и нужно было изрядно постараться, чтобы вернуть её на дорогу. И такие дороги тянулись из дальних кварталов до большака на многие километры. Водители знают, как не просто порой  заезжать на смотровую яму в автосервисе. А здесь, считай, та же «яма», только длиной в несколько вёрст! В конце лежнёвок и в местах развилок настилались широкие бревенчатые площадки, позволяющие разъехаться встречным лесовозам или развернуться в обратный путь.
Время шло. Лес порубили и лежнёвки стали никому не нужны. Так и лежат они, забытые,  по вырубкам и по молодым березнякам, зарастая травой и кустарником, постепенно рассыпаясь и уходя в таёжную землю. Зато по весне, возвращаясь с глухариного тока,  можно было загрузить свой рюкзак молодыми, ядрёными строчками, которые любят расти на подгнивших остатках деревянной дороги. Тогда в лагере в обед пахло жареными грибами, что было особенно приятно на фоне тающего вокруг весеннего снега.
На осенней охоте я тоже любил ходить по старым лежнёвкам.  Они не спеша вели меня через дремучие заросли к самым заветным тетеревиным токам и кормовым местам. При этом относительная высота дороги позволяла хорошо видеть взлетевшую птицу, а бесшумность ходьбы по брёвнам давала возможность подбираться к дичи почти вплотную.
И сейчас я не спеша шёл по полусгнившей деревянной дороге,  время от времени посвистывая голосом петушка, останавливаясь на какое-то время в «перспективных» для рябчика местах. Вот и сейчас впереди открылась небольшая уютная полянка. Очень хорошая полянка. Здесь от основной дорожки вправо уходила короткая ветка,  почти не видимая в зарослях рябины  и каких-то  кустарников. Место хорошее и явно - рябушиное.
Я не спеша присел на крайнее бревно помоста, спустив ноги на мох, и начал посвистывать манком: «Ти-и-и-и-ииии, ти-и-и-и-ииии,.. ти-ти-ти…!» или, как мы придумали с ребятами вариант: «А-а-а-а-аааа…  ты-ы-ы-ыыыы…кто такой?!» . После нескольких «куплетов»  я, наконец, услышал ответную, неуверенную пока трель  рябчика. Птица пряталась в кустах напротив меня. «Так! Хорошо!  Поединок начинается…», - подумал я. Сейчас главное не спешить, не вспугнуть петушка своей излишней агрессивностью. Но рябчик ещё раз ответил мне и смолк. Наступила тишина!..
Прошло минут двадцать - я сидел неподвижно, манил, пробовал даже манить самочкой – всё было напрасно!  Рябчик не отвечал. Не было слышно и мягких звуков его перепархивания. Эти звуки, будучи признаком возбуждения птицы, верно выдают её присутствие в лесу. Тишина была вокруг, но всё равно - меня не покидало чувство близкого присутствия птицы. Сейчас надо быть особенно осторожным – рябчик боится резких движений.  Он спокоен, когда охотник передвигается  плавно, мягко, когда руки его движутся согласно движениям клонящихся под ветром веткам дерева, когда присутствие человека в лесу не выбивается из общего лесного хоровода. 
Хотя, конечно, бывают исключения. Я до сих пор с улыбкой вспоминаю, как сидели мы с другом в лодке под лесным берегом озера и ловили окуней. Мы громко разговаривали, обмениваясь впечатлениями и обсуждая пойманных «матросиков». Вдруг совсем рядом в лесу запел петушок, я тут же потянулся к манку, висящему на шее. Пересвистывались мы с ним несколько минут, после чего рябчик  с шумом вырвался из ельника и устроился в ветвях сухой, корявой сосны, стоящей на берегу в десятке метров от нас. Он нагло красовался перед нами и расхаживал по длинной, голой  ветке – словно знал, что ружей у нас с собой в лодке нет. Я свистел ему -  он останавливался, прислушивался, склоняя голову набок, после чего отвечал, забавно вытягивая шею и тряся головой. Близость человека его совершенно не пугала, несмотря на наши активные манипуляции с удочками – окуни то и дело топили поплавок и просились к нам в лодку. Его нахальство и бесстрашие дошли  до того, что, когда я в отчаянии стал высвистывать манком популярную кричалку спартаковских болельщиков: «Спа-а-арта-а-аак – чем-пи-он! Спа-а-арта-аак – чем-пи-он!!!» - рябчик  всё равно не улетал и отвечал мне своей обычной песенкой.  В отчаянии  мы стали махать руками и кричать в голос, пытаясь согнать нахального ряба, но всё напрасно – он плевать на нас хотел! Исчерпав все возможные шумовые эффекты, мы с другом успокоились и вернулись к рыбной ловле. А рябчик продолжал возиться в вершине  сосны,  разгуливал по веткам и  чистил свой клюв. Но, иногда,  он затихал, усаживался поудобнее и с нескрываемым любопытством рассматривая двух беспокойных людей в маленькой лодке. Так продолжалось с полчаса, после чего петушок зевнул и не спеша скрылся в глубине ельника. Вот и скажи теперь, что рябчик пугливая птица!
Ну, это всё - воспоминания, а сейчас, доставая очередную сигарету из кармана, я вдруг обратил внимание на какой-то посторонний предмет, появившийся на другом конце бревна, на котором я сидел. Видно было плохо, мешала высокая трава, торчащая между брёвен. Я пристально вглядывался некоторое время, но тёмный силуэт не шевелился и всё больше своими очертаниями напоминал мне старый небольшой пенёк на краю помоста. 
«Фу ты! Померещилось!» - я отвёл взгляд, закурил и продолжил манить рябчика, теряя, правда, последнее терпение: «Ещё пять и минут и всё! Не хочет – так не хочет! Только время теряю…». И тут, ещё раз скосив глаза на подозрительный «пенёк», я вдруг явственно заметил, как он шевельнулся и немного передвинулся в мою сторону! Это был ряб! Он, оказывается, давно уже вышел пешочком из кустов, уселся рядышком на бревно и всё это время терпеливо и с любопытством рассматривал меня. Затаив дыхание, я медленно поднял двустволку и повернул её в сторону рябчика. Чтобы не разбить птицу, беру немного выше, целясь в голову. Выстрел!  Я вскакиваю с места и чуть не бегом бросаюсь в сторону сидевшей птицы. Ура! Вот и он – красивый упитанный петушок с тонкими красными бровками и чёрным пятнышком на горлышке.  Просто загляденье! 
Я поднял птичку и оглядел со всех сторон. Бита чисто. Дробь прошла верхом - только несколько дробинок «зацепили» рябчика. Но и этого  оказалось вполне достаточным. Главное – птица цела и не разбита дробовым зарядом, что, учитывая пять-шесть  метров, разделявших нас, сделать было очень непросто.  Бережно уложив рябчика в рюкзак и перезарядив ружьё, я отправился дальше. Пройдя больше километра и миновав стороной красивое широкое болото, разделённое сосновой грядой на два залива, я вышел  на большую бревенчатую площадку.
Когда-то, лет десять-пятнадцать назад, на этом месте грузились лесовозы, разворачивались и ползли потихоньку наверх, к основной дороге, вывозя к узкоколейке плети строевого леса. Сейчас, правда, ничего здесь не напоминало о прежней бурной деятельности человека – только старая помятая цистерна из-под солярки неуклюже торчала из кустов. Люди ушли, забрав с собой почти весь лес, но тайга всё равно упрямо возвращалась и отвоёвывала  себе всё, что было так грубо и нагло  отнято у неё нерачительными и  жадными до перевыполнения плана  лесорубами. 
Площадка проросла травой, побегами молодых берёзок и ёлочками в пару ладоней высотой.  Теневой край платформы уже плотно затянут  зелёным моховым покрывалом. Мох ярким бильярдным пятном выделялся на фоне полусгнившего дерева и притягивал к себе взгляд.  И, о чудо, эту  красивую полянку уже заняли! Десятки недавно народившихся  миниатюрных  и пушистых ёлочек стройными рядами расчертили зелёное сукно.  Они были очаровательны, как маленькие дети,  такие же правильные в своей нетронутости и точёности силуэта.   Я стоял, смотрел на них,-  на этот «детский сад»,  и любовался. 
И вдруг, в какой-то момент, они показались  мне  не малышами, а уже взрослыми и мощными деревьями. Настоящим еловым лесом. И мой сапог, стоящий между ними,  уже был не моим сапогом, а ботфортом  сказочного великана из детских историй братьев Гримм. И сам я великаном стоял в этих ботфортах, расставив широко ноги над еловым бором и, упираясь головой в облака, смотрел вниз с высоты птичьего полёта. Стало необычно хорошо, как в детстве, когда ещё так легко верилось в чудеса, когда Дед Мороз был реальным,   Снегурочка тревожила своей красотой и маленькая железная дорога была полным воплощением счастья на земле. Особенно если прищурить глаза…
Прошло немного времени. С трудом оторвавшись от завораживающей картины, я поднял глаза и осмотрелся. Сразу за площадкой с миниатюрным ельником  начинался нетронутый еловый остров – уже настоящий, без обмана, окруженный по краю молодым подлеском. Место перспективное - надо присесть и поманить подольше. Устроившись на обращенном к лесу краю помоста,  я снял рюкзак, расстегнул куртку, выпуская жар от ходьбы, и затянул свою «рябушиную песню».  Свистнул раз, через минуту – второй и сразу из леса раздалось ответное пение петушка. И так же как в первом случае, певец, обозначив себя единственной руладой, замолчал. Я продолжал манить,  в этот раз уже с большей уверенностью в конечном успехе. Такое случается у рябчиков: приходит день, когда они наотрез отказываются петь и лететь на звук манка. Но любопытство всё-таки пересиливает,  и они начинают подбираться к  чужому «рябчику» пешком. Молча. Видимо, сегодня пришёл именно такой день.  И я продолжаю выманивать своего противника из леса, не отрывая взгляда от моховых подушек на краю ельничка. Почему то мне кажется, что именно туда должен выйти лесной петушок.
Что-то мелькнуло за еловой лапой, опустившейся на брусничную кочку. Я насторожился… Ещё мгновение и на сцену буквально выскочил он – рябчик, собственной персоной!  И именно там, где я и предполагал! Он вышел из-под ветки и остановился, вертя головой и оглядываясь, пытаясь определить, откуда доносились эти подозрительные, чужие звуки. Выстрел! Петушок мягко лёг на мох, оставив в воздухе несколько мелких, выбитых дробинкой пёрышек. Они медленно поплыли по ветру и исчезли в темнеющем ельнике. Второй рябчик в рюкзаке – надо идти дальше. 
Заброшенная лежнёвка ведёт меня вдоль опушки. Я медленно продвигаюсь вперёд, периодически свищу  манком, пытаясь сходу заставить притаившихся недалеко от дороги рябчиков выдать себя. Но лес молчит,  и я меняю тактику. Надо просто выбрать подходящее место, усесться поудобнее  и начинать манить, ожидая, когда бравый петушок сам пешком придёт к тебе. Такой сегодня день – день рябчиков-пешеходов. Вот и третий рябчик показался в мелком березнике на краю заросшей вырубки. Он мелькает за тонкими стволиками, останавливается, осматривается и идёт дальше. На его пути старый пенёк, покрытый зелёным мхом. Уж его-то рябчик точно не минует - с него так удобно оглядеться вокруг. Он вспорхнул на этот пенёк и на какое-то время застыл неподвижно, сидя на самом виду. Чеканно застыл! Здесь уж невозможно промахнуться! И третий «пешеход» вскоре перекочевал в рюкзак.
Прошло совсем  немного времени - я  сижу на краю лежнёвки. Рюкзак открыт. Я ладонью оглаживаю сегодняшнюю добычу и  перекладываю их поудобнее. Мои рябчики!.. Красавцы… Закуриваю, с наслаждением пропуская дым в лёгкие… Голова кружится немного… Азарт охотничий  утих и идти дальше уже не хочется.  А хочется просто лечь спиной на настил лежнёвки, смотреть вверх, провожая глазами клочья облаков, резво бегущих на Запад. Я знаю, - это к заморозку!
Роюсь в дальнем кармане и в первый  раз достаю свои часы. День-то, оказывается,  уже давно перевалил за полдень. Пора собираться в обратный путь, к машине: в три часа в лагере ждёт обед и у нас не принято опаздывать к столу. Нехотя поднимаюсь. Ещё раз обвожу глазами красивую вырубку, лесной остров, одеваю потяжелевший рюкзачок и спрыгиваю с высокой лежнёвки на мох. 
Сокращая обратный путь, иду к машине напрямик через вырубки.  Глаза по привычке ощупывают следы на земле и на подсохших лужах, обыскивают разбросанные по вырубкам  вековые осины, не тронутые лесорубами. Уши реагируют на любой звук вокруг. Но это всё на «автопилоте» - голова занята другим: я уже начинаю вспоминать сегодняшнюю охоту как событие, отошедшее в анналы, пытаюсь анализировать и чувствую, как понемногу в уме начинает собираться рассказ для друзей-охотников – рассказ о рябчиках-«пешеходах».
Да, нужно ещё друга на обратном пути забрать. По времени ему тоже уже пора выходить из леса. Интересно, какие рассказы он собрал в лесу….