Favlos amartia. Глава 6

     Полагаю, читатель хотя бы раз в жизни имел счастье находиться на природе, и ему хорошо знаком вкус этого удовольствия. Полагаю, он имел счастье бродить по цветущим садам, лежать на мягкой траве, вдыхать сладостный аромат цветов, любоваться зелёными растениями, купаться в блестящих, словно зеркало, и чарующе-тёмных, словно ночное небо, озёрах.
     А теперь представь, дорогой читатель, что к этому описанию добавляется полное отсутствие назойливых насекомых. Исчезает опасность встречи с диким зверем. Представь, дорогой читатель, что многообразие деревьев, трав и цветов здесь настолько велико, что невольно думаешь, будто здесь невозможно встретить даже пару одинаковых растений. Представь, что солнце не печёт, и мягкий свет его рассеивается. Представь, что ветер больше не тревожит тебя своим холодным дыханием. Представь, что дождь больше не беспокоит тебя. Вместо этого он убаюкивающе стучит по стеклянной крыше.
     И ты уверен в том, что не встретишь посторонних людей.
     В таком месте предстояло жить Флёр. Ежели библейскому Эдему и суждено было когда-либо вновь возродиться на белом свете, то он возродился здесь, в этой самой оранжерее.
     – Пойдёмте, я покажу Вам Ваше жилище, – сказал Вердаммт и повёл Флёр за собой по узкой тропинке меж цветущих кустов к пруду, посреди которого располагался небольшой остров, соединённый с сушей причудливым деревянным мостиком.
     На острове располагалась беседка, сплошь заросшая вьющимися цветами, а внутри неё находилась мебель и бытовая утварь: кровать, небольшой столик, стул с высокой спинкой, комод, сундук и прочие мелочи, полезные в повседневной жизни. Под потолком висел фонарь.
     Не только растения, но и любой предмет, находившийся внутри оранжереи, был особенным. Если где-то использовалось стекло, то это было не просто стекло, а витраж. Если где-то нужна была решётка, как, например, в стенах беседки, дабы вьющимся ввысь цветам было за что цепляться, то использовалась не простая ровная решётка, от которой рябит в глазах, а обязательно вычурная, богато украшенная резьбой.
     Рисунки, лепнина, художественная ковка – всё, абсолютно всё, даже самая мелочь, была чем-нибудь украшена.
     – Кто всё это делал? – поинтересовалась Флёр.
     – Я, – неожиданно ёмко ответил Вердаммт. – Надо же чем-нибудь занимать себя в свободное время, – слегка улыбнулся он, загадочно прищурившись и взглянув на свою собеседницу.
     Он подозревал, что данный ответ породит в её голове новый вопрос: откуда столько свободного времени? Не дожидаясь, когда Флёр задаст его, Вердаммт сказал сам:
     – У всех людей достаточно времени и мотивации, чтобы заниматься чем-нибудь подобным. Но многим не хватает… Не хватает иного…
     – Чего же?
     – Фантазии.
     – В таком случае, надо полагать, у Вас фантазия по истине богатая.
     – Ну, не мне об этом судить. Как бы там ни было, я искренне считаю, что фантазия – наш единственный проводник в мир более тонкий. Она способна переводить на язык привычных нам образов явления, недоступные привычному пониманию. Иногда человек развивает фантазию по собственному желанию. Иногда, – Вердаммт вдруг помрачнел. – В силу нетривиальных жизненных обстоятельств. Но, так или иначе, человек не в силах удержать фантазию внутри себя.
     Впервые их взгляды пересеклись дольше, чем на одно мгновенье. Флёр позволила себе тонуть в таинственной, слегка печальной, слегка уставшей, но полной решимости глубине. Винсент позволил своим мыслям и чувствам задрожать вместе  с восторженным блеском глаз. Давно ничто столь сильно не очаровывало его. Несколько мгновений, преисполненные пристального внимания, казались минутами. И чем дольше тянулась эта пауза, тем больше в Винсенте росло чувство беззащитности. Редкое, очень редкое, приятное и одурманивающее чувство беззащитности перед чем-то прекрасным.
     – Ну, – произнёс он, только чтобы отвлечься. – Уверенно можно заявить, что в нашем городе есть некто с фантазией куда более богатой.
Щёки Флёр окрасились румянцем. Она отвела взгляд.

     Вердаммт вскользь упомянул о том, что пришло время трапезничать, из его заявления следовало, что он сам намерен приготовить ужин. Тем не менее, Флёр настаивала, что этим делом должна заняться именно она. И Вердаммт не стал ей в этом отказывать, вежливо проводив на кухню.
     Перед взором Флёр оказалось великое множество и разнообразие овощей и фруктов, которым она не могла подобрать название. Она тревожно стала искать что-нибудь более привычное. Если нет знакомых овощей и фруктов, может, хоть мясо знакомое найдётся. Но мяса нигде не было.
     Сложив руки на груди, с ехидной улыбкой Вердаммт наблюдал за её поиском.
     – Вы вегетарианец? – поинтересовалась Флёр.
     – Нет, – коротко ответил Винсент. Его улыбка стала шире, но не утратила ни капли ехидства.
     Зачастую трудно было, судить, издевается он, или говорит серьёзно. Не менее трудно было судить, обижают ли Флёр его издёвки, или, наоборот, нравятся.  Как бы там ни было, Винсент обладал чувством меры и предложил приготовить ужин вместе.
     Кухня наполнилась радостью и смехом. Вердаммт обладал какими-то своими, отличными от общепринятых представлениями о сословиях общества и явно не видел в лице Флёр прислугу, относясь к ней, как минимум, как к равной.
     Местом приёма пищи служила другая беседка, более просторная и расположенная под самой крышей, то есть так, чтобы с неё открывался прекрасный вид на один из залов оранжереи.
     На крепком деревянном столе, богато украшенном резьбой, Винсент расставил подсвечники и посуду, разложил приборы. Стоит ли говорить, что всё это можно было поистине считать произведениями искусства.
     Смеркалось. Небо окрасилось тёмно-синим цветом. По огромной стеклянной крыше забарабанил дождь.
     За столом смех и веселье продолжились. Трапеза, сопровождавшаяся бурными беседами, затянулась надолго.
     Затем, когда уже совсем стемнело, а блюда с яствами опустели, наступила тишина. Насытившись и вдоволь насмеявшись, Флёр чувствовала себя в этом месте, в обществе Вердаммта уверенно и защищённо, как никогда. Тем не менее, она не решалась задать вопрос, который будоражил её девичье сердце и не покидал рассудок последние несколько часов. Безымянный палец на левой руке Вердаммта она уже внимательно изучила, но не торопилась с выводами: бывает, что отсутствие кольца ни о чём не говорит.
     Нечаянно она вновь бросила взгляд на руку Вердаммта, который нередко удивлял способностью угадывать чужие мысли и желания.
     – Нет, – как всегда лаконично произнёс он, и сам бросил взгляд на безымянный палец, приподняв ладонь.
     – Почему? – спросила Флёр, сохраняя традиции лаконичности своего собеседника.
     – Моя жизнь не такая простая, как кажется. Но сейчас не лучшее время говорить о грустном. Пора спать.
     Вердаммт, взяв в руку фонарь, отправился провожать Флёр до её жилища.
     В пруду, посреди которого находилась беседка, безмятежно плавали свечи. Надо признать, зрелище это поражало своей красотой.
     – Когда ты успел? – сорвалось с языка ошеломлённой Флёр. Она сама испугалась того, что внезапно перешла на «ты», но и не торопилась извиняться, наблюдая за реакцией Вердаммта.
     Он в ответ лишь улыбнулся. Но после недолгой паузы позволил себе вдаться в философские рассуждения:
     – Служение прекрасному – вот на что стоит действительно тратить свою жизнь.  Увы, многие люди слишком увлечены лелеяньем собственной ничтожности, оттого считают, будто им не хватает на это  времени. Спокойной ночи, – произнёс Винсент, поклонившись, и протянул Флёр фонарь.
     – Как же ты пойдёшь без него? – с большей уверенностью спросила Флёр.
     – Я настолько хорошо знаю все тропинки в своей оранжереи, что способен найти дорогу куда угодно с закрытыми глазами.
     Винсент исчез в темноте, а Флёр, расположившись на мягкой, тёплой, благоухающей постели, погрузилась в сон, самый сладкий сон за всю её жизнь.