Рыба

Случилось это в те давние уже времена, когда М. все реже выходила на сцену Большого, но еще не получила ангажемент в Метополитен. Зарабатывала она тогда гастролями, попутно открывая мир во всем его неожиданном, часто экзотическом, иногда пугающем разнообразии.

Труппа была временной, название придумали в последний момент, репертуар утвердили уже в самолете. Сама М., знаменитый дирижер, подававшая большие надежды (но за минувшие четверть века, увы, так их и не оправдавшая) первая скрипка и не занятые в концертах музыканты – в самом конце восьмидесятых в незанятых музыкантах недостатка не было. А условия были заманчивые – два десятка концертов в Японии, от Токио до каких-то городов, названия которых не слышал ни М., ни знаменитый дирижер, ни первая скрипка, обыкновенно поражавшая всех блестящей и несколько даже избыточной эрудицией.

Столичные залы были полны, нарядная публика, такого количества смокингов и вечерних платьев никто из гастролеров еще не видел. Потом и городки пошли попроще, и залы победнее, смокинги и декольте куда-то испарились, и вот однажды, честно отыграв программу перед десятком слушателей в свитерах и резиновых сапогах в зале окруженного горами городка, названия которого не знал не только избыточный эрудит, но и токийский антрепренер временной труппы, наша троица – М., дирижер и первая скрипка – вышли в чужую ночь. Было и творческое неудовлетворение, и даже обида на токийского антрепренера, впрочем, утишенная щедрым гонораром, но главным чувством был зверский послеконцертный аппетит.

Экономные оркестранты побежали в гостиницу, боясь опоздать на ужин по талонам. М. с компаньонами, чувствуя себя крезами, отправились на поиски ресторана.

Первой запаниковала первая скрипка (склонность к капитулянтству, по саркастичному предположению М., и не дала впоследствии развиться многообещающим талантам). Двухэтажный центр сменился одноэтажным пригородом, по сторонам единственной улицы пошли пакгаузы и складские ангары. Редкие прохожие в свитерах и резиновых сапогах (не они ли вежливо аплодировали алчущим еще час назад?) усердно кланялись, демонстрируя полное непонимание международного слова «ресторан», и поспешали прочь от странной троицы. Потом заволновался и дирижер.

Открывшая в себе склонность к безграничному авантюризму М. (чему переход из Большого в Метрополитен был хоть и яркой, но не единственной иллюстрацией) предложила компаньонам дойти до конца улицы, раз уж судьба занесла их в столь неожиданное место, тем паче что на ужин по талонам в гостинице они в любом случае опоздали. Компаньоны покорно побрели за предводительницей в неизвестное.

Горящие неоном иероглифы за последним поворотом подтвердили правоту выбора.

Ресторан.

Пустой.

«Закрыто», - обреченно прошептал капитулянт, но тут в зал вбежали десять человек в одинаковых костюмах, выстроились в линейку, поклонились в пояс – несмотря на поздний час, гостей были готовы накормить и обогреть.
 
Так началась самая странная ночь в жизни оперной звезды М., которой, видит Бог, и без того грех жаловаться на недостаток странных ночей.

Итак: губернаторство Хоккайдо, округ Исикари, полночь, конец восьмидесятых…

(эх, почему я не пишу романов? Прекрасное было бы название – «Полночь в округе Исикари»)

В меню – иероглифы. Склонная к капитулянтству первая скрипка предложила ткнуть пальцем наугад, а там будь что будет, но наученные горьким опытом компаньоны воспротивились (некоторые блюда, попадавшие на стол в результате такой процедуры, уже ставили их в глубокий гастрономическо-цивилизационный тупик, и снова оказаться в нем у них не было никакого желания).  Труженики японского общепита с непроницаемыми лицами ждали окончания спора.

Нужно было на что-то решаться.  Оставшийся в Токио антрепренер в случае непредвиденных затруднений просил звонить ему в любое время. Гастролеры решили, что случай наступил.

Следующие полчаса они слушали, как хозяин заведения, страшно выпучив глаза, хрипло кричал в переданную ему трубку. Оттуда неслись не менее воинственные вопли. Неискушенные в тонкостях восточного этикета, могли ли они знать, что то было детальное, проникновенное обсуждение всех мелочей и деталей, которые – будучи проигнорированными – могли бы испортить настроение дорогих гостей?

Однако же хотелось есть.

По окончании разговора всех троих схватили под руки и поволокли в дальний угол зала (дирижер признавался впоследствии, что был уверен, что их просто выкинут за порог, скрипка-паникер по пути нафантазировал и худшего). Но ничего страшного не случилось.  Их поставили перед огромным аквариумом, который бы составил честь любому зоопарку – и знаками предложили выбирать. Не успев отойти от шока, они ткнули в ближайшую рыбину.

- Хой! – прокричал хозяин, словно бросающийся в гущу битвы самурай, и согнулся в глубоком поклоне.

- Хой! – ответили остальные и склонились еще глубже. В глазах их М. почудилась смесь ужаса и восторга, но она списала видение на близость голодного обморока.

Троицу вернули к столу. Каждого ждал наперсток с зеленым чаем и горстка маринованного дайкона. 

Рыбу, однако, никто вылавливать не торопился.

Прошел час, на исходе которого М. была готова согласиться с версией паникера, что их взяли в заложники. Все попытки установить контакт с людьми в одинаковых костюмах оканчивались одинаково: те кланялись в пол и делали руками успокаивающие пассы. Рыба так и плавала в аквариуме.

А потом все закрутилось, как в калейдоскопе.

Распахнулась дверь. В зал, словно самурай из фильма Куросавы, чеканной походкой вошел человек в белой куртке и повязке с красными иероглифами на лбу.

- Хой! – закричали люди в одинаковых костюмах и склонились в глубоком поклоне.

Самурай коротко кивнул в ответ и извлек из-за пазухи нож.

- Хой! -  опять закричали японцы.

Самурай кивнул еще раз и мимо замершей троицы прошествовал к аквариуму. 

Повар - с облегчением поняла М. 

***

Вкуса той рыбы никто из троицы не запомнил. Что и немудрено – трудно сосредоточиться на блюде, когда десяток пар глаз смотрят так, будто то не поздний ужин в единственном ресторане городка в дебрях округа Исикари, а игра в русскую рулетку.

В отдалении стоял повар. Он тоже не спускал глаз с гостей, и отчего-то казалось, что если с блюдом что-то пойдет не так, прямо на месте совершит харакири.

***

Неделю спустя в Токио антрепренер разбирал счета и чеки вернувшихся гастролеров и вдруг смертельно побледнел.

Троица отужинала рыбой фугу, прикасаться к которой может лишь специально обученный повар с лицензией – он-то и ехал той ночью из соседнего округа. И соверши он ошибку (как и сапер, повар с лицензией на приготовление рыбы фугу ошибается только раз, с той лишь разницей, что в лучший из миров отправляется не сам) – антрепренер разорился бы на страховых выплатах и прочих скорбных расходах.