Фенечка

          Из  серии детектив, ироничней некуда.

    Я – Фенечка, то есть Аграфена Петровна Афиногенова. Через год я закончу учёбу и стану психологом, психоаналитиком, или психотерапевтом, кому как больше нравится. Я не буду ни невропатологом, ни психиатром, я буду дипломированным душеведом.
    Сейчас не дипломированных столько развелось, в статусе колдунов, колдуний, вещуний, целителей, или, по моде, экстрасенсов. Некоторые из них запросто «общаются с космическими пришельцами», пьют с ними чай с вареньем и получают инструкции по людским душам прям из первых рук (лап, клешней, хоботов). Другие беседуют с усопшими, и те грозят нам неисчислимыми бедами, если не отдадите последние деньги тому, на кого укажет «вещун». В общем, вся эта братия ежедневно варит лапшу и развешивает её, ещё в тёплом виде, на уши желающим просушить эту самую лапшу. Что уже говорить о целителях.
    Один такой, бывший тракторист, направленный высшими силами, лечил всех своих пациентов бензином, соляркой, машинным маслом, о других жидкостях он, видимо, был плохо наслышан. Что касаемо водки, он ею лечился сам и просил страждущих приносить её в больших количествах. Другая целительница лечила от головной боли и вообще от любой другой боли сильнейшим настоем слабительного. Когда её ругали, она отвечала «а что, разве боль не прошла?». Разумеется, если вы постоянно заняты один вопросом «добежите до горшка, или нет», то никакая другая хворь вас уже не беспокоит.
    Я знала одну тётку, та придумала лечить от ожирения тем, что ей должны были приносить все вредные продукты. Такие как икра, лососина, конфеты, печенье и прочее, а главное побольше тортов, она их за вас съест, и весь вред перейдёт на неё. К тому времени, что я с ней познакомилась, она весила около двухсот килограмм и принимала пациентов сидя. Самое смешное, ведь ходили и носили! Это ж уму непостижимо.
    Вот и решила я выучиться на дущеведа и понять, что же движет людьми, которые ходят к этим жул…, извините, хотела сказать уникумам. А может они тупые от самого рождения? А может им чего-то хочется, чего у них нет.
    Как вы поняли я не детектив. Ни частный, ни государственный, но криминал следует за мной по пятам, с самого моего первого дня, то есть со дня рождения, я с ним сталкиваюсь, в нём участвую, становлюсь провокатором криминальных ситуаций и сама же их расследую. Особенно, когда милиция умывает руки и объявляет, что это очередной висяк. Вот уж я тут как тут. У меня феноменальная память, мозги работают не на пять процентов, как у всех, а на все двадцать пять. К тому же у меня работают оба полушария, попеременно, как у дельфинов. И я могу вообще не спать, но сплю из принципа и из нежелания отравить жизнь своим близким ещё и ночью.
    Ещё я умею разговаривать с животными. Вернее я их заговариваю до такой степени, что они сидят тихо рядком, смотрят мне в рот и не шевелятся, до тех пор, пока я не останавливаюсь. Но когда я останавливаюсь, кошки прыскают в рассыпную, собаки звереют и норовят меня сожрать, коровы бегают за мной, как будто им под хвост налили скипидара, а куры просто падают в обморок и лежат без чувств минут пять. Говорить я могу по двести слов в минуту, жаль меня редко кто слушает, с годами я научилась сдерживать свои уникальные способности и вести себя, как среднестатистический придурок земного производства. Ещё к вашему сведению, все мои предки по женской линии, были уникальными ведьмами, колдуньями и целительницами. Цепочка уникальности прервалась на моей маме (то есть отдохнула) и возродилась с сумасшедшей силой во мне.

            1.РОЖДЕНИЕ

    Итак, родилась я в деревне Драно Лыково у бабули. Мама и папа, очень умные молодые люди, жили в больном старинном городе Новгороде, (не путайте с Нижним, наш Великий), это где вече и народ любит собираться большой толпой и решать всё сообща. Там мои родители заканчивали аспирантуру (она филолог, он астроном), в общем оба тихие, милые научно настроенные в жизни люди.
    За месяц до родов моя мамулечка приехала под крыло к своей маме, моей будущей бабуле и наперснице. К тому времени бабуля им спроворила двухкомнатную квартиру с мебелью, стиральной машиной и цветным телевизором. Нет, конечно, она не могла заработать в колхозе «Буревестник» в деревне Драно Лыково таких денег, тем более что имела 65 лет от роду, небольшую пенсию плюс крошечный огород.
Из живности у неё была коза Чертовка, кошка Плутовка и собака Шавка, мышей я в расчёт не беру. Но жила моя бабуля Фрося очень обеспеченно, так как лечила народ в радиусе двухсот километров, тем более что лечить там кроме неё было некому. Денег она не брала, боялась лишиться помощи от ангелов, а продуктами, или какими вещами, не брезговала. Ну а у кого ничего не было, тому она своё отдавала.
    В то время, почти перестроечное, расплодилось много подпольных фирмочек (их тогда ещё называли цеховиками). Один такой «цеховик» узнал о бабулиных способностях и приехал к ней в деревню с просьбой, что бы она ему наворожила денег, удачу, а заодно ментам глаза отвела, что бы не мешали работать.
    Бабуля так удачно провела эту операцию, что Арон Соломонович не только заработал пару миллионов, но и сумел их надёжно укрыть от всех ментовских служб. К тому времени вся его большая семья, человек двадцать, уезжали в Израиль, так он купил каждой женщине, даже грудным по колечку, серёжечкам, подвесочкам, с бриллиантиками размером с булыжник. А мальчикам, даже младенчикам, в придачу к колечкам, по платиновому Роллексу. В общем, вбухал туда все деньги, купил документы, что ценности фамильные и у каждого, как разрешено, по одному наборчику. С чем семейка благополучно отбыла в полном составе.
    Сам Арон Соломонович остался, продолжал работать на благо страны советов и на благо уехавшей семьи. Через год, с большим трудом, он скопил ещё один миллион. Это в то время, когда доллар (да будут дни его сокращены), стоил 96 копеек. Арон Соломонович решил, что баба Фрося выполнила и перевыполнила перед ним все взятые ею обязательства, не жалея, отстегнул четыре тысячи на двухкомнатный кооператив, купил финскую мебель, прекрасную стиральную машину и цветной телевизор. Даже ковёр на всю комнату и хрустальную люстру. В общем не пожалел десяти тысяч.
     А бабуле привёз мотоцикл, шлем и рукавицы. Дороги плохие, ноги у бабули слабые, а лечить людей приходится не только сидя дома. Да и травки собирать, по лесам шастать, сподручнее на трёх колёсах (мотоцикл-то с коляской), в общем они расстались добрыми друзьями и Арон сделал бабуле классную рекламу. К ней на пару месяцев вперёд записывались. От управления колхоза ей личный телефон протянули, опять же спонсор подсуетился.
Забегу вперёд, Арон уже в 93-ем году слинял к деткам в Израиль. При «демократии», когда всё было разрешено, и цеховики вышли из подполья, у них всё забрали бандиты, «крыши», а остатки добрали те же менты. Арон подумал-подумал и отправился на историческую родину. Бабу Фросю не забывает, шлёт открытки и, по случаю праздников, подарки.
    Вот к этой бабуле Фросе и приехала моя мама Вера, которой уже исполнилось тридцать, она боялась рожать в городе. Папа остался украшать их общее городское гнездо. Заполнять его огромным количеством книг для себя и мамочки. Для меня даже игрушек не купили. В то время они меня ещё не воспринимали всерьёз. Наверное, думали, посадят на кровать, с кровати на горшок, вот и вся забота. Они тогда ещё не предполагали, что их ждёт.
    Так вот, мамочке оставался ещё целый месяц, хороший месяц – август. Поваляться на травке с книжкой, подрыгать ножками с мостков в колхозном озерке, покушать разнообразных фруктов и запить все эти радости козьим молоком козы Чертовки. Прошло два дня с маминого приезда в родные пенаты, как случилось ЧП! Этим ЧП была я. Мне так понравилось в деревне Драно Лыково, что я решила не ждать целый месяц, а появиться нежданно-негаданно прямо сейчас.
    Мамочка лежала поперёк огромной трех спальной кровати, в бабушкиной спальне, бездумно смотрела в потолок и грызла белыми ровными зубками кисло-сладенькое яблочко. Вдруг её что-то почудилось, она испугалась и начала орать как иерихонская труба. Бабуля собирала в соседней комнате бельё для стирки.      Прибежала на крик и, увидев мою нахальную любопытную рожицу, прибывшую почти целиком на этот свет, выронила ворох белья себе под ноги. Очень вовремя, потому что я пролетела мимо её протянутых рук, и шмякнулась рожей в грязное бельё. Раздался мой победный крик. Мама, наоборот, так обалдела, что «набрала воды в рот». Бабуля понеслась к русской печке, где у неё в огромном чугуне кипела вода, не для меня, а для стирки. Вымыла меня, попудрила мой пупочек чем-то щекотным. Я была так довольна, что заулыбалась во весь рот. А мама, опять же от перепуга и обиды на меня потеряла способность вырабатывать молоко.
    С первых дней моей жизни кормящей мамой стала коза Чертовка. К каким последствиям это приведёт, тогда никто не предполагал. Мне молоко понравилось, и я в первый же день вылакала всё, что дала коза. Обычно дети, рожденные в восемь месяцев слабые и с разными отклонениями, не знаю как на счёт отклонений, а сил у меня было на троих младенцев. Может мама перепутала и мне было не восемь, а десять месяцев. А то чего бы я как ракета вылетела из тёплого и защищенного от всех горестей домика в этот сумасшедший мир. Итак, моей кормящей мамой, стала коза, с очень сложным характером.
    Я была весёлым и милым младенчиком, до тех пор, пока не наступало время кормиться. Тогда я открывала рот, в любое время дня и ночи и орала так, как могут орать только пароходные гудки. От моего крика просыпались петухи и начинали орать побудку. Кошка Плутовка летала по комнате, как белка летяга и мяукала, словно ей прищемили хвост. Собака Шавка устраивала перелай на всю деревню и с ней соревновались все барбосы деревни. Вся деревня знала, Фросина внучка есть хочет.
    В первый же день моего появления на свет, бабуля сняла с полки святцы и увидела, что на этот день там записана святая Аграфена, так я стала пожизненно Аграфеной. Мама немного посопротивлялась, но потом решила, что меня можно звать Фенечкой. Мило и пушисто, как киска. Плохие мальчишки звали меня Агашка - как…, приличные Фенькой, а хорошие, которые были в меньшинстве, Фенечкой. Пусть хоть горшком, только бы в печь не сажали.
Через две недели моя мама, измученная моими музыкальными способностями, запросилась домой, к моему папе, своим научным работам и уютному городскому жилью. Как только бабуля заикнулась, что ребёнку с искусственным вскармливанием, с мамой козой, несподручно будет жить в городе. И козу выгуливать негде, в городе и вода не вкусная, фрукты несвежие, дождь мокрее, ветер ветристей и зима не зима.
    Мамочка поняла, что бабуля согласна оставить это дико музыкальное существо у себя на годик. Она не только не стала отговаривать бабулю, а срочно погрузив деревенские подарки в коляску мотоцикла, поцеловала меня и бабулю, погладила кошку, козу и собаку. Посадив за управление мотоциклом соседского рокера, мамочка отбыла, повеселевшая, к себе в Новгород держать вече со своим мужем и подружками.
    Я осталась, как оказалось, не на год, а на шесть лет, с моей любимой бабулей, ставшей мне на всё детство, мамой, папой, подружкой и защитницей от житейских бурь. Ходить я стала рано, хулиганить ещё раньше. Собственно одно привело к другому.
    Я сидела на полу на огромной медвежьей шкуре (подарок очередного бабушкиного поклонника) и разматывала клубки с шерстью. Кошка с любопытством следила за мной и старалась лапкой покатать один клубок. Я накинула на кошку размотанную шерсть, та в ней запуталась, я её запутала ещё больше. Кошка, сама, как клубок шерсти, отчаянно визжа, мяукая и кусая опутавшую её шерсть, скатилась со шкуры, каким-то образом взобралась на низкую скамейку и, прокатившись по ней, свалилась в ведро с молоком. Не знаю, знала ли она, как умная мышь сбила молоко в масло и вылезла из ведра, видимо наша кошка не знала, она решила, назло мне, утопиться в этом молоке.
    Вот тут я впервые встала и пошла. Меня сподвигло на это моё хулиганство и ещё моя злость на кошку, которая назло мне решила утопиться. Я схватилась за  намокшую шерсть и стала её тянуть вместе с кошкой вон из ведра. При этом я так орала, что будь бабуля на краю деревни, она бы и без метлы прилетела ко мне за несколько минут, а так как она была в сенях, ей хватило полминуты открыть дверь и влететь в комнату. Кошка была спасена, я стала ходить, а бабушка меня даже не ругала. Она меня вообще никогда не ругала.

                2.
                МОЁ ПЕРВОЕ КРИМИНАЛЬНОЕ РАССЛЕДОВАНИЕ.

    Впервые я своего папу увидела на мой первый Новый год. Подходил к концу пятый месяц моей жизни. Я уже видела дождь - бабушка подносила меня к окну и показывала на струйки воды за окном, я слушала гром, не боялась молний и хлопала в ладоши от радости, при каждом сверкании на небе.
Когда пришла зима, бабушка запихивала меня в меховой мешок, сажала (в подушки) в плетёные санки и возила по всей деревенской улице, единственной, но очень длинной. Снег падал мне на нос, щекотал, я весело смеялась и старалась схватить руками снежинки. Но руки у меня были в сплошном коконе мешка и ничего хорошего не получалось, руки просто хлопали, как крылья, я не обижалась, мне всё равно было весело. Снег я с тех пор очень люблю, особенно, когда он поскрипывает под ногами.
    В Новый год поставили огромную ёлку, украсили игрушками и обвили гирляндами лампочек. Я топала по своей кроватке, взвизгивала от избытка чувств и хлопала в ладоши, при этом падая попой на дно кроватки.
Папа мне не очень понравился, от него пахло чем-то противным. В доме ему курить не разрешали, но дышал-то он всё равно дымным запахом. А к маме я даже один раз пошла на ручки, но когда она стала меня тискать и целовать, я вспомнила свой коронный номер и стала орать страшным утробным криком. Мама с перепугу чуть не уронила меня на пол. Быстренько поставила меня в кроватку и заткнула бутылкой с молоком. Потом они с папой любовались мной издалека, делали мне буку пальцами, строили глазки, но близко подходить не решались.
    Знакомство состоялось, мы друг другу не понравились, на том и расстались до исполнения мне одного года. Родители ко дню моего рождения не успели, у них был отпуск, они проводили время на юге, купались в тёплом море. Потом вспомнили обо мне и купили немецкую плюшевую собаку на батарейках, но приехали к нам только в сентябре, подарили мне игрушечную собаку, она бегала по полу и гавкала.
Кошка Плутовка прыгала ей на спину, шипела и лапой сбивала собачку на бок. Кормилица Чертовка и собака Шавка подарок вообще не оценили, мне и самой этот пёс надоел на второй день. Я взяла большие ножницы (к которым мне было запрещено подходить, не то что трогать), решила, что один раз можно, вспорола брюхо игрушечной собаке, вытащила из неё механизм, который лаял и без собаки, положила лающий механизм маме в сумку, а саму собаку отнесла на помойку.
    Мама, увидев это безобразие, разразилась слезами, а папа назвал меня чудовищем. Что это такое я не знала и решила, что папа одобрил мой поступок. Я даже подошла к нему поближе и улыбнулась во весь рот, похвасталась всеми своими семью зубами, но папа вместо того, чтобы изъявить свою радость и потрогать мои зубки, в страхе отдёрнул свою руку, к которой я потянулась. Ну и не больно надо!
Последний вечер пребывания моих родителей у нас, был воскресным, с очень тёплой погодой. Окна в домах открыты настежь, папа с мамой ушли спать в нашу парадную комнату, в которой бабуля принимала своих клиентов-пациентов.
    Мы с бабушкой легли в спальне. Бабушка спала на спине и так громко храпела, что я проснулась и никак не могла больше уснуть. Было часа четыре утра (учтите, что все эти события мне освежила в памяти бабуля, когда мне было уже шесть лет), я тихонько слезла с кровати и пошла на кухню, на моё самое любимое место.
    На кухне под окном стояла большая скамейка и с неё было очень удобно выглядывать в окно. На нашей улице фонари гасили часов в двенадцать и всю оставшуюся ночь улицу освещали звёзды, луна и фонарики соседей бегающих ночью в туалет. Наискосок от нашего дома стоял большой двухэтажный дом, где целыми днями бегали люди, куда всё время подъезжали машины или конные повозки, там находилось управление нашим «Буревестником». Иногда туда забегал наш председатель Аркадий Семёнович, крупный мужчина с огромной лысиной и пышными усами. За ним следом бежала толпа народа, и он на ходу отдавал всем распоряжения.
Сейчас, ночью, в управлении было темно и тихо. Сторож дед Пантелей, спал как всегда, на завалинке, укрывшись тулупом и положив на живот ружьё, которое перестало стрелять ещё в гражданскую войну. Никакие патроны в ружьё не лезли, но дед Пантелей  держал его в блестящем порядке, то есть начищал кирпичом ствол и полировал приклад пчелиным воском.
    И вот я, сидя у открытого окна, в эту тихую тёплую ночь, сначала увидела несколько длинных теней, потом луна осветила чужих мужиков (своих деревенских я знала к тому времени всех). Один из чужаков подошёл к деду Пантелею, другой стал открывать окно, а ещё двое открывали двери в управлении. Они действовали так тихо, что даже деревенские собаки, не привычные к таким поступкам ночной порой, молчали как рыбы, иногда побрёхивая во сне.
    Даже наш Шавка выглянул из своего огромного дома, называемого будкой, развернулся мордой внутрь и выложил свой лохматый хвост на проветривание. В общем, никому ни до чего нет дела в этом сонном царстве. Вся четвёрка пришельцев уже зашла в здание правления, вот тут я и включила сирену. Вы же помните, когда я открывала рот в детстве, вся деревня вскакивала со своих мест, потом попривыкли и перестали дёргаться. Но и я, как научилась ходить, рот не разевала, а шла и брала то, что мне хотелось в данный момент съесть. А тут я орала минут пять.
    Во всех деревенских домах загорелся свет, собаки лаяли как бешеные, наш Шавка вылетел из будки, оборвав верёвку (забыла предупредить, что наш Шавка был огромным кобелём кавказской национальности, ростом с хорошего телёнка), поняв по направлению моего крика, где непорядок, он ринулся к зданию управления и заблокировал сразу и дверь и окно. Проснувшийся дед Пантелей, начал бить в сковороду, называемую гонгом и подвешенную на случай пожара.
    Вся деревня ожила, народ высыпал на улицу, дети бегали под ногами родителей, весело орали, а собаки продолжали какофонию. В общем, настроение у всех было приподнятое, а когда узнали в чём дело, настроение плавно перетекло в радостно-праздничное. Чужаков, оказавшихся грабителями гастролёрами, под белы рученьки выволокли из правления вместе с набитыми деньгами сумками. Оказывается, они узнали, что в правление привезли много денег, для оплаты колхозникам за все летние работы.
    Как вы догадываетесь, моё раскрытие преступления пришлось вовремя и сохранило колхозникам, трудом нажитое благополучие.  На целый год мне было предоставлено право беспрепятственно шляться по всей деревне, совать свой не в меру любопытный нос во все дырки. На целый год я заимела любовь всех деревенских жителей. А те, чью любовь нельзя было заслужить никакими заслугами, мило мне улыбались и отползали от меня подальше. В общем, я была в статусе героя целый год.
    Лето прошло, наступила осень с дождями и холодным ветром. Я больше сидела дома с бабушкой и вечерами, когда она была свободна от пациентов, она читала или рассказывала мне нескончаемые сказки и были. Учила меня читать и писать. У меня были кубики с буковками и доска с мелками, это занятие мне нравилось больше, чем играть с куклами, которых надо было одевать и раздевать. Меня это утомляло и раздражало.
    Однажды я собрала в мешок всех кукол, мишек, собачек, кошечек и прочую ерунду и запихнула всё в бабушкин сундук. Пусть там полежат с бабушкиными ненужными вещами. Бабушка поинтересовалась, почему я их не выбросила на помойку. Я ответила пусть полежат, вдруг пригодятся.
«Логично», - ответила бабуля, - «И отвлекать от занятий не будут».
    Так, не отвлекаясь ни на какие глупости, я за осень, зиму и весну научилась читать и писать, только говорить еще, как следует, не научилась, меня губили эмоции. Я начинала беседу, красиво выговаривая каждое слово, потом начинала строчить, как пулемёт, на неизвестном языке и очень удивлялась, что даже бабушка меня не понимает. Продолжалось это довольно длительное время.
    А к четырём годам я умела ругаться как скотник Пантелеймон, который любил спать не дома, а в загоне со свиньями. Коровы его не любили и грозили рогами, а лошади грозили копытами. От него шёл такой дух, что послушав его минут пять, бабы бежали за солёным огурчиком, закусить напавшее на них опьянение. Бабушка грозила мне розгами за сквернословие, и я спрятала эти «левые» знания глубоко в своей голове, так же до лучших времён, надеясь, что это тоже когда-нибудь пригодится интересного за этот год со мной не произошло.. Больше ничего