Совершенная гармония

   Утро в горах было тихим и прохладным, заря окрасила ярким пурпуром облака и вершины отдалённых гор. Свежесть утренних лучей проникала в каждую пору мироздания и словно обещала, что день будет чудесным, мирным и полным совершенной гармонии. Амадо, молодой монах из уединённого горного монастыря, проснулся с рассветом и, закончив утреннюю молитву, устремился к задней, восточной стене монастыря, скрытой в высоких зарослях кустов и бурно разросшемся бурьяне. От неё нужно было пройти несколько метров вниз по склону горы и там, скрытый от глаз всего мира, был один чудный уголок, где Амадо мог любоваться видом дальних гор и предаваться воспоминаниям и мечтам. На короткое время, свободное от монастырского расписания, Амадо приходил туда каждый день, и не только для того, чтобы побыть в уединении, посмотреть на горы и помечтать. У него там была целая «семья» странных существ, живущих в траве: то ли жаб, то ли лягушек, он в этом не очень разбирался, когда решил с ними подружиться. Лягушки по утрам выползали  и грелись в лучах восходящего над горами солнца, избавляясь от накопленного за ночь в их хрупких и склизких телах холода.

   Это, очевидно, был их личный кусочек пространства, где они наслаждались своей маленькой жизнью, и надо же такому случиться, что и Амадо для своих утренних медитаций выбрал именно его. Сначала он был в ужасе от таких мерзких, на его взгляд, соседей. Противные, склизкие, мерзкие гады, созданные Господом по какой-то неизвестной и странной прихоти. Они были плотоядными и питались различными мухами и комарами, и вообще-то должны были жить на равнине, возле водоёмов, где по ночам раздаётся их задушевное пение, смешанное со стрекотанием неугомонных ночных сверчков. Впрочем, если уж он был монах, он должен был полюбить и их, этих мерзких жаб: ведь он обязан любить всех, в том числе и этих тварей Божьих… Содрогаясь от их уродства, Амадо решил приучать себя к ним, и сначала с отвращением, а потом уже без, он начал брать их в руки и держать по нескольку минут, пристально разглядывая, чтобы найти в их уродстве изначальную красоту и совершенную гармонию, с которой Господь создал всё на земле, в том числе и этих квакуш. Жабы сначала дёргались и в панике стремились спрыгнуть с его ладони, но потом они привыкли к тому, что какой-то странный монах приходит по утрам и тискает их в своих руках, как будто помогая их хрупким телам согреться на утреннем солнце. Постепенно они перестали вырываться из его рук, а Амадо привык к ним и уже не стал смотреть на их тупые фляшки с брезгливым отвращением. Он даже порою находил их милыми и симпатичными созданиями, разделяющими с ним чудесные мгновения летнего утра.

   Вот и на этот раз прохладным утром он шел к своему маленькому и скрытому от посторонних живому уголку, ожидая увидеть в сборе всё многочисленное семейство: жабьих мамашек, папашек, дедушек, бабушек и их холодных и склизких детёнышей. Он уже представлял, как, держа их прохладные тельца в руках, будет наслаждаться утренним солнцем, раскинувшим повсюду над горами свои животворящие лучи. Но сегодня его ждал неприятный сюрприз: жабы за одну ночь как-то вдруг очень странно преобразились. Ещё вчера их детишки были маленькими, милыми и пропорциональными, а сегодня у них у всех одна из задних лап выросла на много больше другой, у одних левая, а у других правая, да и сами они сильно увечились в размере, став уже не маленькими симпатичными детёнышами, а какими-то уродливыми и страшными жабами, с одной ногою в два с лишним раза больше другой! Амадо пришёл в ужас, даже волосы на его голове слегка зашевелились. Мерзкие создания внушали ему отвращение, ещё более сильное, чем в первые дни их давнего «знакомства».

   После первого мига ступора и отвращения Амадо всё же включил разум и попытался объяснить всё, что произошло логически, мол, ничего страшного, грибы ведь тоже растут за одну ночь, вот и лягушки выросли. И всё же он не мог объяснить себе, почему ноги у них росли так непропорционально, и почему древнее уродство всё же выползло на поверхность из тёмных щелей мироздания, разрушив разом всю красоту и гармонию, сложившуюся в его сердце. Уродливые жабы спугнули то мимолётное созвучие, которое он нашёл в душе, уйдя от мира и поселившись в горном монастыре, и снова бросили его в бездну хаоса и мучительных поисков. Словно Дьявол специально поиздевался над его душевным покоем, разбудив в нем древнюю злость и тягу к слепому разрушению. Амадо внезапно схватил первую попавшуюся под руки лягушку и изо всех сил бросил её о камень. Бедная жаба с одною страшной и большой ногой была убита на смерть и сползла со стены куском плоской безжизненной плоти, которая ещё слегка подёргивалась в последних предсмертных конвульсиях. Остальные жабы, видя её отходящей в мир иной, мгновенно разбежались, о чём-то квакая между собой на своём благозвучном, но непонятном языке. Миг спустя Амадо уже было  стыдно за убийство невинного существа, и обидно, что жабы никогда его не простят и, скорее всего, больше никогда не придут на это проклятое место, где им всем было когда-то так хорошо… Монах в последний раз посмотрел на труп молодой жабы и пошел назад в монастырь, понимая, что вряд ли когда-нибудь вернётся на это место, где в порыве гнева он убил ни в чём не повинное существо. Жаба в последний раз дёрнула лапкой и затихла.

   «Вот и всё, - подумал он, - гармония разрушена. Маленький кусочек мира, который был моим прибежищем, теперь не примет меня. Я больше не в ладу ни с природой, ни с людьми, ни с монахами». Амадо поднимался в гору, шёл назад в монастырь, полный отчаяния. Свежее утро сразу померкло для него, солнце начинало палить, и ему захотелось уйти куда-нибудь далеко-далеко, подальше от этого мира, полного уродства и жестокости, созданного, как он теперь предполагал, не Богом, а Дьяволом. Этим утром он убил всего лишь жабу, но чувствовал себя так, словно убил самого близкого родственника, став сразу же одиноким, потерянным в этом мире и полным отчаяния. Первым делом он решил снять с себя рясу, которая отныне раздражала его. Её тёмно-коричневый цвет отныне стал для него цветом несбывшихся надежд на обретение совершенной гармонии и своего места в этом враждебном и жестоком мире, где все существа заняты только тем, что порождают себе подобных и пожирают себе не подобных. И среди всего этого мучительного разбоя и безобразия только красота создавала хрупкую гармонию, которую он нашёл в своей душе, полюбив безобразных жаб и приучив себя к ним, но теперь рухнула и она.

   Жизнь как бы говорила ему: "Совершенная гармония тебе не по карману, парень! Прекрасная жар-птица тебе не досталась, и ты искал гармонии с жабами! Ха-ха-ха! Смирись со своим поражением, ибо ты проклят!"

   Амадо не хотел больше оставаться в монастыре. Он решил уйти, и поэтому, ни секунды не сомневаясь, он пошёл к настоятелю и объявил своё решение. В монастыре никого насильно не держали, поэтому уже к вечеру, когда дневное палящее солнце немного ослабило свои жаркие объятия, Амадо переоделся в мирскую одежду и тронулся в путь. В его рюкзаке были тёплые вещи, немного провизии, а в карманах лежала небольшая сумма денег, оставшихся от прежней жизни. Спускаясь с гор, Амадо выглядел как турист, путешествующий в одиночестве по горам. Он планировал до ночи добраться до деревни, где в местном отеле останавливались горные туристы со всего мира, а утром сесть на автобус и поехать вниз, на равнину. Чем дальше он удалялся от монастыря, тем сильнее поднимался встречный ветер. Амадо наслаждался им, подставляя ему своё лицо, словно тот мог пробраться внутрь него и вынести прочь всю ту тяжесть, которая накопилась в нём за последние годы, проведённые в борьбе с собой и в монастырском уединении, куда не проникали ветры обычного мира. Поднимающийся вокруг ветер словно освобождал его от прошлого, наполнял лёгкостью и звал вперёд, советуя расслабиться и ни о чём не думать и не жалеть.

   Уже вечерело, когда вдалеке показалась горная деревня. Зажглись первые огоньки, ветер утих. Амадо уже представлял себе скромный ужин и вечер возле пылающего камина, ведь вечером в горах становится холодно, и ему не терпелось согреться. Ночь обещала быть светлой, над горами вставала яркая и полная Луна. От близости ночи Амадо ощутил прилив сил, ему хотелось всю ночь гулять по горной тропинке, и только холод и опасность нападения хищников заставили его думать о ночлеге в отеле.
 
  Вот и деревня, затерянная посреди гор и готовящаяся «с курами» отойти ко сну. Здесь, едва лишь темнеет, люди запираются у себя дома. Магазины и лавочки закрываются, местность словно вымирает, и только лишь маленький деревенский отель остаётся островком жизни в этом безжизненном ночном мире. Впрочем, даже в темноте Амадо заметил, как разрослась деревенька с тех пор, когда он видел её в последний раз. Здесь был уже не один отель, а несколько, а на месте бедных одноэтажных домиков появились красивые двухэтажные коттеджи. Очевидно, туризм в этих местах процветал, и местные жители богатели за счёт этого. Цены в отеле тоже выросли, но для Амадо сделали исключение, как для своего. Как только он оказался в номере отеля, воспоминания нахлынули на него. В этом же номере он останавливался когда-то давно, когда уходил в монастырь, и здесь он провёл последнюю ночь до того, как стал монахом. Годы пробежали так быстро, и вот он снова здесь, только движется уже в обратном направлении. Амадо развёл огонь в камине и заказал ужин в номер. Из приоткрытого окна комнаты доносилось пение ночных сверчков, дополняемое нежным бэк-вокалом хора лягушек. Очевидно, где-то рядом был водоём. В этой деревеньке ночная жизнь была только у жаб и сверчков, все остальные жители сидели по домам и готовились ко сну. Амадо закрыл окно, чтобы жабье пение не напоминало ему о случившемся сегодня утром, и засмотрелся на пылающие брёвна камина. Он сидел очень долго, смотря на огонь, и картины всей его жизни проносились в его душе, радуя и терзая.

   Когда-то он жил в рыбацкой деревушке возле большого озера, окружённого со всех сторон горами. Его отец был рыбак, они жили в простом деревенском доме с братьями и сёстрами. Озеро было огромным, с чистой прозрачной водой, а посреди озера располагался небольшой остров, который называли островом влюблённых, так как местные влюблённые, желая побыть наедине, часто приезжали туда на лодках. На острове, создавая необычную гармонию, стояли три развесистых чинары, растущие там с незапамятных времён. Когда Амадо был молод, он часто брал с собой в лодку краски и холст и уезжал на этот остров рисовать. Дома он стеснялся брать в руки краски и холст, и в искусстве живописи он был самоучка. Он рисовал виды местных гор, и в моменты вдохновения он видел с острова много красивых видов местных гор, выстраивающихся в совершенную гармонию. Как умел, он пытался передать это в красках, но никому не показывал свои картины, потому что отец-рыбак часто насмехался над ним и говорил, что художников в их роду ещё не было. Часто, в ущерб искусству и вдохновению, отец заставлял его таскаться на базар и продавать рыбу. Что поделаешь, на эти доходы жила его семья, как и все семьи рыбаков вокруг.
   
   Однажды, прогуливаясь по местному базару, Амадо увидел юную девушку, лицо которой было настолько прекрасным, что отныне он захотел рисовать только её. Девушка прошла мимо, мельком взглянув на него и улыбнувшись. Не у кого было спросить, кто она и где живёт, поэтому Амадо начал поиски самостоятельно. Он объездил всё озеро на лодке, посещая даже самые отдалённые его берега. По памяти он нарисовал её портрет, и если видел где-то доброго человека, то показывал ему этот портрет, спрашивая, не знает ли он эту девушку. Ведь в деревнях даже в наше время жизнь не такая свободная и открытая, как в городе. Впрочем, в туристической части озера, где стояли отели для богатых иностранцев, один старик сказал, что знает эту девушку. Это дочь хозяина одной маленькой гостиницы, и зовут её Умаролла Бергос. Амадо с трудом сдержался, чтобы не расцеловать деда, и побежал по направлению к той гостинице. Подойдя совсем близко, он сел в тени дерева и вделал вид, что читает книгу. На самом же деле он наблюдал за зданием, и вот через несколько часов увидел, как Умаролла вышла на балкон и стала развешивать бельё для сушки. Она была прекрасна… Её волосы развевались под свежим ветром, белые руки развешивали гостиничные простыни и наволочки. Случайно она посмотрела вниз и увидела Амадо, сидящего под деревом. Он смутился, покраснел, но всё же нашёл в себе силы улыбнуться и помахать ей рукой. Она не ответила ему улыбкой, но, уходя с балкона, всё же оглянулась и посмотрела на него.

   На следующее утро он снова отправился на другой берег озера, но на этот раз у него был план. Набравшись смелости, он вошел в отель, решив для пользы дела снять для себя номер. Отец девушки, он же и хозяин гостиницы, отправился показывать ему свободные номера. Амадо выбрал ту самую комнату, которая была рядом с балконом, заплатил за одни сутки и принялся ждать момента, когда Умаролла выйдет на балкон. Ждать пришлось не долго: вскоре девушка появилась, и с огромным изумлением обнаружила Амадо в соседнем окне. Через несколько минут они уже были знакомы и весело болтали, позабыв о времени и обо всём на свете. Хотя Амадо был из простой рыбацкой семьи, он был умён, хорош собой и понравился Умаролле. Они стали тайно встречаться, тайно, потому что отец Умароллы решил дорого продать красоту своей дочери и выдать её замуж за богатого владельца какой-нибудь фешенебельной гостиницы, расположенной в соседнем городке. И поскольку в деревеньке возле озера всё ещё были полупатриархальные нравы, старый Бергос запрещал девушке встречаться с парнями, чтобы она, не дай бог, не потеряла девственность и не принесла ему внука или внучку в подоле.

   Амадо и Умаролла встречались только тогда, когда старик уезжал в город по делам. Впрочем, встречи их носили чисто платонический характер, и о них знали только близкие друзья влюблённых. Иногда они встречались в гостинице, а иногда уплывали в лодке на остров влюблённых. Это были самые лучшие мгновения их жизни, и, целуя Умароллу, Амадо однажды ощутил, как они сливаются в одно целое где-то над головой, обретая вечную и совершенную гармонию.

   Однако время шло, и красота Умароллы становилась известна далеко за пределами её небольшой деревушки на берегу озера. Со стороны всевозможных женихов посыпались предложения руки и сердца, но старик Бергос отвечал пока всем отказом, надеясь сорвать для себя джекпот в виде какого-нибудь солидного богача. И вот однажды, когда к Умаролле посватался сын хозяина пятизвездочной гостиницы из соседнего городка, старик дал добро. Ему было наплевать, что жених уже не молод и толст, как настоящий боров. У того также не было ни одного из благородных качеств души, но старику было на всё это наплевать: он мечтал лишь о расширении своего бизнеса и о постройке новой гостиницы на берегу озера.

   Тогда, пять лет назад, Умаролле было 19 лет, а Амадо 21. Они решили пойти к отцу Умароллы и рассказать ему, что они любят друг друга. Старик выслушал их с нескрываемым презрением, он вспылил и пообещал, что посадит Амадо в тюрьму, если тот не оставит Умароллу в покое, благо друзей в полиции штата у него много, а в соседнем городке полно «висяков».

   Амадо был готов пойти на любой риск, только чтобы остаться с Умароллой: он предлагал ей убежать с ним в большой город, обвенчаться тайно, но Умаролла только молчала и просила подождать. Очевидно, она что-то задумала, но почему-то не посвящала его в свои планы. Амадо почему-то счёл это за предательство, он подумал, что Умаролла больше его не любит, и в порыве бесконечного отчаяния решил покинуть деревню и отправиться в отдалённый горный монастырь. Узнав, что он покинул городок возле озера, Умаролла по ошибке подумала, что он испугался угроз её отца, поэтому она не стала искать Амадо, и с того дня их связь по роковому недоразумению прервалась. Амадо больше ничего не знал о ней, а она ничего не знала о нём. Он думал, что она вышла замуж, а она думала, что он уехал в большой город на заработки и позабыл её.

   Амадо в мельчайших подробностях помнил то утро, когда он, решил покинуть деревушку. Было ещё темно, когда он проснулся. Он подошёл к своему окну и решил в последний раз взглянуть на дом Умароллы. Издалека этот дом обычно выглядел размером с маленькую точку, но на этот раз Амадо был удивлён, поскольку видел дом любимой во всех мельчайших подробностях. Он ясно различал окно её комнаты, расположенное на втором этаже, где в то утро велись приготовления к свадьбе. В окне горел свет, и Умаролла сидела на стуле лицом к нему, в платье невесты, а вокруг неё толпились её родственники. Девушка сидела неподвижно, с бледным и отрешённым лицом, смотря в его сторону в каком-то оцепенении и в глубокой задумчивости. Он различал не только черты её лица, но даже взгляд, обращённый в его сторону, полный одновременно и грусти, и решимости. И хотя с расстояния в несколько миль нельзя было различить даже окно её особняка, Амадо, вопреки всем законам оптики, видел даже то, что происходило в окне… С тех пор прошло более пяти лет, и вот он снова на пути к своей родной деревне, и его сердце бьётся и замирает от предвкушения встречи с той, что была ему дороже жизни.

  Огонь в камине пылал, и Амадо вдруг почувствовал, что уже не сможет уснуть в эту ночь. Он редко пил вино в своей жизни, но сейчас был тот самый момент, когда без вина он не смог бы справиться с нахлынувшими на него чувствами. Амадо решил спуститься вниз, в холл гостиницы, и любыми путями добыть из сонного царства, раскинувшегося вокруг, хотя бы одну бутылку вина. Он ринулся вниз по лестнице, и вдруг увидел внизу, в холле, странно знакомый женский силуэт. Ему показалось, что это Умаролла, и в следующую секунду он окончательно понял, что ему не показалось! В холле за стойкой регистрации действительно сидела именно она, и с удивлением Амадо заметил, что за пять лет девушка почти не изменилась.

   Увидев его, Умаролла вздрогнула, и через секунду они уже стояли в объятиях друг друга посреди пустынного холла полуночной гостиницы. Но после первого мига радостной встречи настала пора задавать друг другу вопросы, которые посыпались вперемешку с упрёками и выяснениями причин разлуки. Чтобы их разговор никто не подслушал, Умаролла закрыла дверь гостиницы и поднялась в номер Амадо, прихватив с собой бутылку красного вина и пару бокалов. Она рассказала, что замужем за Боровом была всего один день: на следующий день после свадьбы Боров утонул в озере. Умаролла, как и прежде, была остра на язык и любила вернуть острое слово, - дерзость и свобода были в её характере.

- Я не хотела тебя впутывать, - сказала девушка после первого глотка красного вина, - отец и так грозился повесить на тебя какой-нибудь «висяк», поэтому решила всё сделать сама. Из разговора с Боровом я узнала, что он не умеет плавать. Да, этот жирдяй был городским ублюдком, - добавила она. - Свадьба прошла, как и мечтал мой отец, по всем правилам, оставалось только переждать первую брачную ночь. Чтобы Боров и подумать не смог о сексе, я подсыпала ему в бокал снотворное, и всю ночь он проспал, как младенец. А наутро я предложила ему покататься в лодке по озеру. Боров согласился и мы, по очереди сменяя друг друга на вёслах, поплыли. Когда от берега было уже очень далеко, я сделала вид, что поскользнулась и падаю в воду. Когда я оказалась в воде, то начала кричать и биться, умоляя его спасти меня. Боров ринулся к одному из бортов лодки и наклонился над водой. Я собралась с силами и сделала так, чтобы лодка перевернулась, и Боров с криками и воплями полетел в воду. Я же оттолкнула лодку подальше, и через несколько секунд Боров захлебнулся и пошёл на дно. Потом я доплыла до берега и с видом убитой горем вдовы рассказала, что лодка перевернулась, и мой дорогой муж погиб. Никто даже не усомнился, что это был несчастный случай…

- И хотя Боров был богат, я не взяла ни копейки из его богатств, - продолжала Умаролла. - Я просто его проучила: пусть не сватается к той, кто предназначена для другого!... И всё-таки совесть меня немного мучила, особенно когда Боров всплыл через месяц, весь ужасный и распухший, как последнее собачье дерьмо. Мне как безутешной и убитой горем вдове пришлось присутствовать на его похоронах: зрелище было ещё то… Боров не помещался в обычные гробы, ему пришлось заказывать особый. После похорон этого разбухшего выродка я хотела тебя найти, но ты куда-то исчез. Я тоже не могла больше жить у озера, потому что его чистая и прекрасная прежде гладь теперь напоминала мне об утонувшем Борове и о моём грехе. Я попрощалась с отцом и приехала в эту горную деревушку, устроившись работать в гостиницу. А потом, когда отец умер, я продала нашу гостиницу на берегу озера и купила эту, благо она продавалась недорого. И вот уже почти три года, как я здесь живу, и я хозяйка этой гостиницы...

   Выслушав рассказ Умароллы, Амадо с облегчением вздохнул, узнав, что она его не разлюбила. Значит, никакого предательства не было, и они просто не поняли друг друга… Амадо рассказал ей также о своей жизни в монастыре, и что он тоже запачкал руки в крови: убил... жабу. Теперь они были на равных, и от этого им стало легко и спокойно на душе. Выйдя на улицу холодной, но ясной и лунной ночью, они заключили друг друга в объятия и снова ощутили, как их души и тела снова сливаются над головой в единое целое, растворяясь в полной и совершенной гармонии. В этот миг Умаролла шепнула Амадо: «Я всегда знала, что ты где-то рядом»…

   Через несколько дней Амадо и Умаролла поженились. Они так навсегда и остались в этой горной деревушке, вдали от населённого грешными людьми озера и вдали от холодных и полных одиночества гор. Их жизнь была безмятежной и счастливой, он ни разу не посмотрел ни на одну другую женщину, а она не взглянула в сторону другого мужчины. Правда, за содеянные в молодости грехи всё же им обоим пришлось расплатиться: их первый сын оказался похожим на жирного Борова. Он умер ещё в детстве после тяжёлой и продолжительной болезни, а их первая дочь родилась с одной ногой, которая намного была больше второй ноги. Этот дефект так никогда и не был исправлен: девочка не могла не только нормально ходить, но даже ползать, поскольку её колени были на разных уровнях. Амадо понимал, что в ней воплотилась убитая им жаба, но ничего сделать для облегчения её страданий не мог. Девочка к тому же была умственно отсталая, она не умела разговаривать, лишь издавала звуки, подражающие пению жаб, и пыталась прыгать, как они. Совесть постоянно кусала Амадо, когда он смотрел на неё. Однажды по недосмотру девочка уползла из дома и попала под грузовик. Её тельце было раздавлено в лепёшку, и когда Амадо подбежал к месту происшествия, тело девчушки напоследок лишь дёрнуло своей большей из двух ногой, совсем как у той жабы, которую он убил в молодости…

   После этого кармический долг супругов был уплачен, и у них стали рождаться нормальные дети. Амадо и Умаролла до сих пор живут в маленькой горной деревушке. Умаролла заведует гостиницей, а Амадо рисует горные пейзажи. Те, кто видел его картины, говорят, что на них есть отпечаток какой-то древней, высшей и совершенной гармонии…