Глава XIV

Лишь месяц весны прошел с того разговора с персом. Но теперь римское войско походило на разграбленный, потревоженный муравейник. Уже была и победа при Ресаене, где страшная персидская конница, набранная из старых врагов римлян-парфян – была рассеяна. Были и вереницы пленных персов, и предчувствие триумфа. В десятке дневных переходов уже грезился Ктесифон, что так манит римлян богатой добычей, хотя здешние земли каждый раз утекали, как месопотамский песок, сквозь пальцы римских цезарей.

Но Фортуне наскучили римляне. После блистательной битвы, полный планов и надежд на разгром персов, префект претория Тимесифей упал с коня от приступа почечных колик. Жизнь покидала вельможу с каждым вздохом.

К полуночи бывший настоящий властелин империи был хладным влажным трупом  с перекошенным ужасными болями одеревеневшим лицом. Его беременная дочь, императрица, «Мать лагерей», едва вышедшая из возраста, когда играют в куклы, рыдала у тела отца, уложенного на куче тамарисковых ветвей, на вершине бархана, за лагерем – с деревом в пустыне было сложно. Поговаривали в легионах, что его отравил не то Филипп, не то его секретарь. Потом была битва при Масиссе, где только большим напряжением сил римлянам удалось избежать поражения и движение к персидской столице застопорилось, а потом разразился недостаток зерна в легионах. Обозы и вереницы верблюдов, прежде доходившие к армии в срок, теперь заходили с опозданием. Воины волновались.

- Мальчишка не может нас накормить, он ничего не умеет!

- Клянусь Марсом Ультором! Сосунок, без Тимесифея как без рук и головы. Мы подохнем от жары и голода, пока он там принимает ванны с горячей водой!

Такие разговоры передавали Ипполиту фрументарии - агенты тайной службы. Но претория бездействовала, виновные в задержках не найдены, смутьяны продолжали мятежные речи, и приказа их искать не поступало.

Ипполит пытался донести бедственное положение армии до новых префектов, которых в душе презирал, но новые владыки жизни платили ему презрительным пренебрежением. К императору было бесполезно обращаться – что понимал в организации снабжения огромного войска мальчишка с первым пушком, погруженный в вино и молоденьких рабынь, к тому же ныне растерянный и напуганный исчезновением мудрого наставника и советника, почти отца…

Ипполит лежал на подушках в своем шатре вместе с гетерой Персефоной. Утолив свою страсть, он возвращался в мыслях к той нежной деве, что должна была принадлежать ему, а не этому мальчишке - императору. Кто был с Тимесифеем все эти годы? Он был достоин ее, и она желала быть его – и сердцем, и душой. Но расчетливый, ныне уже покойный Тимесифей хотел утвердить за своими потомками власть, чтобы внуки его не управляли империей, как он, из-за кулис, а открыто...

Ипполит задремал. В полусне он назвал ее имя.

- Фурия…

Какое сходство у этой скоромной девицы, волей Судьбы ставшей императрицей, бесконечно милой, почти ребенка, с грозной и мстительной фурией? Но Ипполит был с ней не только наяву. В своем чреве она уже носила плод той любви, о которой не знал никто. Ни Темисифей, ни император. Ни один человек, кроме нежной Фурии Транквиллины, которая полюбила нотария своего отца, против воли будучи выданной за неумного распущенного мальчишку.

Ипполит думал, что никто.

Персефона, лежа на плече дремлющего Ипполита, залив черными кудрями его впалую грудь, злорадно усмехнулась. Она гетера, а не блудница. Самая дорогая и красивая гетера Антиохии! Она отправилась в пустыню, путешествовать с солдатами не для того, чтобы терпеть неверность, а чтобы утвердиться при дворе рядом с могущественным, как ей казалось, и верным Ипполитом. И тот, кто обманывает её чувства, горько поплатится за это.

Ипполит застонал и дернулся. Сколько раз во сне мы пытаемся избегнуть смерти? Но Гипнос, жестокий бог, делает так, что ноги наши прилипают к земле. Спину пронзает холод – смерть за спиной. Враг делает замах, и не увернуться, не спастись. Его и Фурию разделила кровавая река с зыбучими, песчаными, как у Евфрата, берегами. И гибель – обоим. Он хочет крикнуть ей, что ее настигают. Но настигают и его самого. Только пробуждение побеждает смерть. Но всегда ли сможешь проснуться?
Ипполит в ужасе открыл глаза, тяжело дыша. Мерно посапывала на плече Персефона.

 Темна осдроенская ночь. Лишь вдалеке ржали кони, и лязгало оружие – в лагерь пришел дозор, что ходил искать персов. Ныне на стоянке было не очень безопасно – солдаты роптали. Многие погибли в той персидской засаде при Масисе, что переросла в большую битву, окончившуюся ничьей, но на деле означавшей, что победы римлян прекратились, и подозрительно нерегулярно стало доставляться продовольствие. Росло количество заболевших желудком, и вода в колодцах была горькой.

Ипполит и ему подобные не чувствовали недостатка, но воины стали получать вдвое меньшую пайку. Солдаты с ненавистью смотрели на знатных, что жили в центре лагеря. Единой случайности хватит, чтобы дать повод сорвать злость. И тогда песок насытится кровью… Ипполит гордо отказался стать нотарием у Филиппа. Он думал, что предлагавшие заранее знали об отказе. Он им не нужен. Он – опасен. Тучи сгущались над головой грека. Но у него есть друзья в легионах. Они не посмеют. Нет, не посмеют…

В бывшем шатре Тимесифея шептались новый префект претория и евнух Клисфен. Не зря Ипполит просыпался в предчувствии гибели – она готовилась здесь, в стадии от шатра нотария.

- У меня есть доказательства, что нотарий причастен к смерти префекта претория Тимесифея. Недавно мои люди имели случай видеть, как в шатер к Ипполиту доставили персидского лазутчика, которого он именем префекта потребовал к себе, когда перса вели на дознание и пытку. Можете спросить у фрументариев, которые доставили лазутчика к Ипполиту.

- Но префект умер сам, как перс мог убить префекта? Подыгрывал притворным удивлением Филипп Араб  префект претория. И этот высочайший для смертных пост – не предел его мечтаний, сына кочевника из Каменистой Аравии.

Евнух подобострастно шептал.

- Фрументарии говорят, что это был какой-то бродячий философ или халдей. А здешние халдеи имеют знакомство с цикутой и другими ядами…

- Где теперь этот лазутчик? – насупил брови Филипп.

- Он исчез. Ипполит отпустил его. Обратно.

- Я понял тебя, Клисфен. Твое благоразумие и радение за государство тебе воздадутся сторицей. А теперь можешь идти.

Клисфен задом, кланяясь, покидал шатер Филиппа – нового префекта претория, которого юный Гордиан назначил по совету другого префекта претория – небезызвестного Гая Юлия Приска, по случайному совпадению являвшегося единоутробным братом Филиппа.

Юный император был растерян, почва уходила из-под ног. Он слушал советы этих новых, страшных людей, боялся их, а помощи не было. Кругом - чужие, жаждущие власти евнухи, косо глядящие командиры легионов и наемных частей, ненавидящие и, как он слышал, насмехающиеся над ним солдаты. А ведь как были радостны их лица тогда, в от солнечный день в Риме, когда эти грубые, привычные к убийству люди приветствовали мальчика-императора, надеясь на щедрое денежное вознаграждение…

 В голове безобразного араба сошлись все нити. Нотария казнить, обвинить в отравлении Тимсифея, отвести от себя подозрения. К тому же этот грек слишком много знал. И слишком часто захаживал к юной жене такого же юного императора…
Скоро, скоро мальчишке гнить в песках. Голодные солдаты сами рады пронзить недоноска. Его женушка – семя этого хитроумного Тимесифея – тоже отправится в Аид. Может, перед смертью, он позволит ей себя ублажить. Жалко, Тимесифей не увидит. Ах, эти женщины! Они приводят к гибели. Нет, пожалуй, беременную сучку лучше прикончить сразу… Или…

Филипп сглотнул слюну. От предчувствия обладания женой императора и дочкой врага? От предчувствия обладания империей?

***

- Некто Ипполит, эллин, бывший нотарий префекта претория Тимесифея обвиняется в укрывательстве персидских лазутчиков, отравлении или соучастии в отравлении префекта Тимесифея и передаче важнейших сведений о римском войске персам, в результате чего под местечком Масисса наши потерпели большой урон. Вина доказана, к приведению приговора приступить немедленно, - зачитал монотонно тощий служитель.

Убийцы соблюдали видимость законности, чтобы потом в донесении Сенату об обстоятельствах войны и гибели императору указать тех, кто стал причиной "временных затруднений" Римской державы.

Ипполит стоял на коленях в тени пальмовой рощи. Невдалеке шуршал ручей. Скоро кровь из горла бывшего императорского нотария смешается с холодной ключевой водой. Как хорошо, как прохладно в этой тенистой пальмовой роще, у холодного ручья с чистой водой в жаркий день…

Зачем он жил? Чтобы умереть от рук людей, которых никогда не знал, для расчетов людей, которых презирал и считал полуграмотными выскочками?

Фурия, что с тобой? Он знал, что тело юного императора, её мужа, закопано в бархане за лагерем. Он исчез, растворился в знойном мареве. Переговоры о мире с персами ведутся уже от имени Филиппа. Будто и не было никогда Гордиана Третьего. Словно чудом – с убийством юноши в лагерь вновь в срок стало поступать продовольствие. Появилось и вино. Солдаты кричали пьяными голосами, шатаясь толпами по лагерю

- Многая лета императору Филиппу!

- Аве Филипп, Август, Божетвенный!

Но может, тот подлый араб пощадит хотя бы женщину?

Не о Фурии – о своей бы жизни узнать что-то положительное. Ипполит молился о спасении, хотя и не верил в богов. Он не хотел умирать. В одной тунике – плащ, пояс, кошель, сандалии, шитые жемчугом, кинжал - подарок владетеля Пальмиры – все ободрали жадные до золота преторианцы.


- И тунику сними. Тоже дорогая. Если запачкает кровью – то цена её будет гораздо ниже, - назидательно сказал центурион преторианцев одному из воинов.

Солдат облизнул губы, вытащив меч – римский гражданин получает именно такую казнь, ибо закон есть закон - но возбудился он не от вида оголенного зрелого мужского тела, а от одежды, что сложена была поодаль. Одна только шелковая туника этого грека стоила больше,чем несколько крепких рабов.

Но его отвлек топот копыт. В рощу летел всадник, размахивая свитком.

- Стойте! Стойте! – кричал гонец, спрыгивая с лошади.

- Что значит «стойте»? - недовольно крикнул центурион. – Я исполняю приказ!

Задыхаясь, гонец крикнул в ответ.

-Этот враг императора помилован и вместо отсечения головы приговаривается к конфискации имущества, обритию и ссылке в Дакию!

- И что же, ему теперь вещи вернуть? – обиженно, как ребенок, у которого тняли игрушку, начал преторианец, держа кисть на рукоятке меча.

- Про вещи ничего не сказано, - сказал отрывисто, гонец.

Воин, уже приготовившийся к казни, весело предложил. Солнце гуляло на его позолоченных доспехах.

- А может, отрубить все-таки ему голову? Кому сейчас разница какая…

Гонец зло посмотрел на солдата.

- Делом занимается сам брат императора, новый префект претория Приск, и я бы не советовал ослушиваться вашего прямого начальника.

- А вещи? – не унимался центурион, думавший о шелке, льне и деньгах казнимого.

- Мешок найдите какой. Возьмите у раба тунику, не голым же его везти на Дунай. Кстати, центурион Фуск, ты его в Дакию и повезешь. По крайней мере, до Сердики. Тут - гонец показал на свиток – так написано.

Преторианец брезгливо бросил бывшему высокосановитому царедворцу, уже попрощавшемуся с жизнью.

- Лучше бы он не успел. Теперь придется ехать с тобой к сарматам, падаль…

И ударил его ногой по склоненной для отсечения голове. Ипполит покатился, всхлипывая, по песку. Песок прилипал к кровоточащим ранам на лице. Он жив. О боги, он жив! Полиэн, ты спас меня, спасайся теперь сам!

Он не знал, что другу его осталось жить десять дней. Он не знал, что Полиэн заплатил несколько тысяч золотом искуснейшему греку в Антиохии, чтобы тот подменил императорскую печать и переписал свиток со смертным приговором. Бывшего секретаря мертвого Тимесифея уже списали со счетов и не беспокоились о его судьбе.

Новым людям предстояло вступить в права владения Римской державой, что раскинулась от Британии до Эфиопии – тут не до судьбы какого-то нотария. Казнить – и можно не проверять исполнение приговора. В эти часы с персами шли переговоры о мире, о пропуске римского войска домой. О пропуске нового императора в Рим, к долгожданной власти над миром. Персы были на последнем издыхании, римляне были не лучше. Решили – пусть все будет как до войны. Граница по Евфрату, Нисибис и Дура – римлянам, Хатра , Армения– персам.

Солдаты расправлялись за лагерем с неугодными вельможами без суда. Бывшему нотарию наоборот, даже зачитали приговор. И вот он, словно та птица, что из огня рождается заново.

Его знакомые - вчера  уважаемые, могущественные люди – легаты, сенаторы, всадники, миллионеры, архитекторы, историографы – сейчас увлажняли прожаренный солнцем песок своей кровью. Солдаты убивали их, как овец в загоне. Ипполита же затолкали в повозку императорской почты. Грязного, избитого, в вонючем тряпье. Настала пора ему второй раз за жизнь посетить далекую, холодную Дакию!