Женские мечты о дальних странах. Глава I

Роман опубликован в 2010 году.



1994, июнь

Иногда Галя просыпалась посреди ночи, ближе к утру, — словно кто-то касался ее лица, волос. Тишина. Полумрак. На потолке чуть трепещут блики от уличных фонарей. На другой половине кровати глубоко и размеренно дышит любовник. Но вот ему приснилось что-то беспокойное, и он крепче зажмурил глаза. Три часа назад она взяла от него все, что он мог ей дать в этот вечер. Но она хочет чего-то большего, поэтому и проснулась. «Чего я хочу? Объяснить? Как-то описать? Но всякое объяснение и всякое описание будет лишь приблизительным и, значит, ложным. Как рассказать о мечтах во всей их полноте?»

Уже много лет она засыпает со своими мечтами, они же и будят ее посреди ночи: «Ты не забыла про нас? Мы ждем, вставай! Пора что-нибудь делать». Она лежит, смотрит невидящими глазами и снова пытается понять, где и когда родились ее мечты? Неужели появились на свет вместе с нею? Как вообще это происходит? И почему они такие неясные, едва различимые, словно видения, сотканные из легких туманов и дымов? Их всегда сопровождает чей-то таинственный шепот, шелест листьев, плеск волны, обрывок некогда услышанной, но теперь забытой мелодии, почти неощутимое движение воздуха — от крыльев ночного мотылька, который мелькнул, исчез в темноте, но оставил после себя неизбывную тоску: «неужели больше никогда его не увижу?»

А может, все дело в фотографии из журнала, которая попалась ей на глаза в самом раннем детстве: сонная лагуна, голубая вода, пирс, яхты, белый песок, на берегу под пальмами уютно расположились красивые домики. Это было так непохоже на их двор, зажатый среди панельных хрущевок, — сломанные качели, опрокинутая горка, заплеванная карусель. А еще пьяные крики и драки — из всякого окна, из любых кустов, — увечный мир, в котором она росла, из которого всей душой хотела убежать, улететь или хотя бы унестись воображением.

Галя улыбалась, если в ее голову вдруг забредали серьезные мысли и удавалось придать им стройную форму: «Но если наши мечты — такая зыбкая материя, то почему мы покорно следуем за ними, полагая, что только в той неведомой дали и возможно счастье?»

Улыбка держалась недолго — Галя точно знала: если прислушаться к отрезвляющему голосу разума, если остановиться, отмахнуться от мечты, то в груди возникнет темное жгучее пятно, оно станет пульсировать и разрастаться, наполняя все твое существо болезненным томлением, невнятными тревогами, а то и вовсе паническим страхом, жаром. И этот жар иссушит, выжжет тебя изнутри, и однажды ты вовсе исчезнешь в нем. Но если все же пойти за своей мечтой, за этим призраком, то по крайней мере не будешь себя винить, что вот — просто так, бездарно упустила шанс на лучшую жизнь. «Но кто же нашептал мне эти неразборчивые слова, напел этот странный мотив, закружил мою голову смутными образами, пленил мое воображение солеными бирюзовыми брызгами и океанскими бризами?» Нет, человек без мечты невозможен.

У Вадима Чебакова, молодого мужчины, который спал рядом с ней, они тоже были. Но, будучи прагматиком, свои мечты он обозначал другим словом — «планы». Быстрый карьерный рост, значительное — год от года — повышение доходов, покупка престижных апартаментов в центре Москвы, женитьба на Гале, строительство загородной виллы, двое детей. Счета в самых надежных банках. Выбор тихого местечка в какой-нибудь игрушечной Швейцарии — аккуратный домик у озера, вечно снежные вершины, спокойная старость, кресло с шерстяным клетчатым пледом, сидя в котором он будет маленькими глотками пить французский коньяк и с умилением наблюдать, как по горным склонам скользят на лыжах его внуки и внучки. А рядом — уже немолодая, но по-прежнему привлекательная и любимая Галя.

В общем, тоже красиво и в меру романтично. Но когда Чебаков думал, например, о коньяке, который им подаст почтительный слуга, он тут же — автоматически — отдавал себе отчет и в том, во сколько обойдется ему бутылка «Henessy Paradis» или «Remy Martin Louis XIII Grande Champagne». Таким образом, мечты превращались в бесконечную, но совсем не утомительную, даже забавную калькуляцию. Его мечты можно было легко описать и с небольшой погрешностью просчитать, учитывая существующую конъюнктуру и общемировые экономические тренды. Их можно было разбить на этапы, обозначить сроки реализации — предварительные, окончательные — и после сосредоточенно действовать.

Однако если перефразировать известное выражение, то наши мечты и планы могут закончиться там, где начинаются планы и мечты других людей. Днем 18 июня 1994 года порог двухкомнатной квартиры на Автозаводской улице, которую снимал Чебаков, переступил высокий и крепкий молодой мужчина. Хлопчатобумажные перчатки на его руках свидетельствовали о вполне преступных намерениях. Он сразу прошел в большую комнату — наверняка знал, что дома никого нет. Было начало седьмого. С легкой усмешкой в глазах он осмотрелся, поставил на пол сумку, задержался у окна. Через приоткрытую балконную дверь доносился шум московского дворика, шелестели высокие тополя. Сквозняк играл тюлевой занавеской. Солнце клонилось за высотки. Истекал знойный день. В воздухе что-то дрогнуло, повеяло свежестью. Мужчина поправил перчатки, вернулся к своей сумке, раскрыл ее, вынул отвертку, маленький пластиковый пакетик, из пакетика аккуратно достал крохотное электронное устройство. Он поочередно бросил взгляд на каждую из розеток, выбрал одну и спрятал жучок внутри нее. Профессионально ловкие, уверенные движения.

Попробуй вспомнить, каким был июнь 1994 года. Или спроси у кого-нибудь. Кто тебе расскажет, какая стояла погода? Мы теперь живем в крупных городах, почти не замечая того, что идут дожди или светит солнце. Потому что мы никак от них не зависим. Офис, автомобиль, дом. Наши продукты — из супермаркетов, наши развлечения и отдых — в закрытых пространствах с кондиционерами: кафе, кинотеатры, клубы, тренажерные залы. Мы мчимся по жизни словно в шорах, видя только ближайшую цель, прислушиваясь только к собственным нуждам и желаниям. Но вдруг происходит нечто непредвиденное - отлаженный ритм рвется, смыслы и цели осыпаются. Ты лежишь на спине и, когда отпускает боль, вдруг замечаешь небо. И поскольку под открытым небом ты один и рядом никакого укрытия, тебе очень важно, идет сейчас дождь или светит солнце, тебе либо холодно и неуютно, либо спокойно и тепло. «Как же так, — думаешь ты, — ведь у меня были собственные планы по поводу моей жизни».

Конец июня того самого девяносто четвертого года Чебаков помнит во всех подробностях: погоду — с самого раннего утра, восход солнца, как оно катилось по небосклону, безжалостно припекало и пряталось, какими долгими и сырыми были ночи. Он помнит, как оно было, — в тех местах, куда его занесло.

Что происходит в наших домах, когда мы все уходим на работу, на службу? Кто из нас, сидя перед офисным компьютером, за рулем, стоя у станка, представляет свою спальню, ванную, кухню? Что там — в наше отсутствие? Горит красный глазок телевизора, в режиме ожидания мигают нули на дисплее видеомагнитофона. Может, плавится забытое на столе сливочное масло, может, с плечиков в платяном шкафу сорвался пиджак, а на подоконнике сохнут цветы? Утром мы спешили поесть, одеться, и всякие мелочи нам были по боку. Все сделаем — когда вернемся вечером. Если вернемся. Все, что можно исправить, исправим.

Двухкомнатную квартиру на Автозаводской улице Вадим Чебаков снимал уже третий год. Сначала он обитал здесь один — вольготно, но безалаберно. Потом повстречал желанную девушку, полюбил, она переехала к нему и переформатировала жизненное пространство на свой манер. Стало уютнее. Девушку звали Галей.

И вот посреди большой комнаты в их квартире стоит крепкий, смуглый от загара молодой мужчина, проникший сюда незаконно. Спрятав жучок в розетке у балкона, он переходит на кухню. Легкий беспорядок — хозяева торопились. Он закрепляет под столом еще одно электронное подслушивающее устройство.

Спальня. Одного взгляда достаточно, чтобы понять: именно здесь - центр жизни. На полкомнаты — огромная кровать, застеленная атласным бельем с яркими китайскими разводами, тоже неприбранная. У кровати - столик для еды в постели. На столике - две чашки, блюдце с остатками пирожного. У стены - музыкальный центр, видеомагнитофон, телевизор. Повсюду - стопками книги, часть книг даже не распечатана, не вынута из фирменных магазинных пакетов. Между книгами - нагромождение симпатичных безделушек, в стенном шкафу - мужские костюмы, галстуки, сорочки, но гораздо больше женских платьев. Детали женской одежды - по всей спальне. Видимо, перед выходом из дома хозяйка мучилась вопросом, что же ей надеть в этот раз. Несколько фотографий на стенах и в паспарту — парень и девушка, Вадим Чебаков и Галина. Чебаков — среднего роста, стройный, но не атлет, с обыкновенным лицом. Галя — красотка.

Но мир этой комнаты больше не будет прежним — в бра у кровати затаился очередной жучок. Незваный гость рассматривает видеокассеты — романтика, экзотика, эротика. Он подхватывает с пола, подносит к лицу прозрачный пеньюар, вдыхает исходящий от него аромат и нежно бросает на кровать. Собрав свою сумку и прислушавшись к тому, что происходит на лестничной площадке, выходит из квартиры.

Сразу по окончании института Чебаков пришел на работу в крупную инвестиционную компанию «Новый Ампир». Интересное предложение ему сделали еще на пятом курсе. Так было со всеми отличниками. В коридоре подошел респектабельный мужчина, вручил визитку.
— Позвоните, обсудим условия.
Чебаков ознакомился с визиткой — она принадлежала менеджеру по кадрам. Через неделю Вадим сидел в его кабинете.
— Попробуйте себя в деле — разовое поручение, аванс в сумме вашей годовой стипендии.

Нужно было просчитать некоторые вложения в предприятия Чехии. Вообще-то Чебаков специализировался на странах Латинской Америки, но отказываться не стал — задание было пустяковым, справился за пару вечеров. И его пригласили на разговор к боссу, Олегу Васильевичу Плетневу. Так и определилась судьба Вадима. Теперь в «Новом Ампире» он возглавлял отдел, который все называли «вольному — воля, главное — доход». Чебакову было позволено самостоятельно выискивать объекты для инвестиций — заводы, скважины, большие земельные участки — и представлять свои расчеты на обсуждение. Его работа приносила компании ощутимую прибыль, ему доверяли все больше и больше. Он сам выезжал на места, знакомился с нужными людьми, с обстановкой, решал все вопросы. В его подчинении были секретарша, экономист и бухгалтер.

Компания «Новый Ампир» занимала два этажа в помпезном офисном здании на Новослободской. Кабинет Чебакова располагался в самом дальнем конце одного из коридоров. Заканчивался рабочий день 18 июня 1994 года. Одно за другим Чебаков закрыл окна на мониторах своих компьютеров — графики, диаграммы, таблицы, все отключил, встал из кресла. Взглянув на часы, заторопился — спрятал в сейфе собранные со стола документы, вынул флакон одеколона, прыснул на ладони, освежил лицо, шею, надел пиджак, прополоскал коньяком рот, осмотрел себя в зеркало, поправил волосы - респектабельный молодой мужчина.

Он вышел в приемную, едва глянул в сторону секретарши.
— Надя, до завтра.
Но секретарша успела остановить его.
— Вадим Николаевич, звонил Олег Васильевич. Просил задержаться: с минуты на минуту приедут важные гости.
Вадим растерялся.
— Да? Почему ты не сказала раньше?
— Обыкновенно вы работаете часов до восьми, зачем предупреждать, если вы и так будете на месте...
Надя ему улыбнулась — миловидная, очень аккуратная девушка с преданным взглядом. Вадим кивнул, давая понять, что принял ее объяснения. Он вернулся к своему столу, упал в кресло, уставился в окно, нервно постучал пальцами по столешнице. Отдых и развлечения, на которые они с Галей так рассчитывали в этот вечер, оказались под угрозой. Потом он снял пиджак и принялся механически листать журнал, не замечая на его страницах ни букв, ни цифр. В кабинет вошла Надя. Чебаков оживился:
— Позвонил?
— Нет. Вадим Николаевич, давайте я приготовлю вам чай. У меня есть пирожные из кафе напротив. Я как-то приносила, вам понравились. Или давайте я сделаю бутерброды.
Чебаков посмотрел на нее внимательнее.
— Надя, почему вы не идете домой?
— После вас, — она замялась. — А знаете?
— Что?
— Вы, когда обращаетесь ко мне автоматически, по ходу дела, говорите мне «ты». А когда отдаете себе отчет в том, что разговариваете именно со мной, то переходите на «вы».

Чебаков думал о Гале, которая ждет его в кафе. Разговоры с Надей его всегда мало интересовали.
— Да, любопытно. А вам как лучше, Надя?
Надя улыбнулась, но ответить не успела — зазвонил телефон. Вадим тут же отреагировал:
— Возьмите трубку!
Секретарша заспешила к своему столу в приемной, было слышно, как она произнесла «да», а потом «хорошо, Олег Васильевич».

Чебаков спешил по длинным коридорам, мягкие ковровые дорожки скрадывали звуки его шагов. По стенам — слева, справа — картины. Ни на одной из них он ни разу не сосредоточил своего внимания, всегда поглощенный текущими делами или мыслями о Гале. Охранники почтительно поприветствовали его кивками, крепкие люди в черных брюках, белых сорочках, галстуках, — офис преуспевающей компании.

Чебаков зашел в кабинет босса. Олег Васильевич сидел за своим начальственным столом в массивном кресле - очки с золотой оправой, элегантный костюм. По другую сторону восседала пара не менее респектабельных мужчин кавказской наружности. Всем троим — едва за пятьдесят. Один из гостей шефа курил сигару. На столе по-свойски расположились виски, коньяк, бокалы, фрукты, легкая закуска. Вадим оглядел компанию.
— Добрый вечер.
Гости шефа скосились на Чебакова, вопросительно посмотрели на Плетнева — это, мол, что? Олег Васильевич усмехнулся, барским жестом показал Чебакову на стул.
— Проходи, Вадим Николаевич, присаживайся, знакомься...

Он уже собирался представить Чебакову гостей, но курильщик сигары опередил его хрипловатым голосом:
— Мы думали, твой Вадим Николаевич немного постарше, а?
Босс снова улыбнулся, продолжил после небольшой паузы:
— Это именно тот Вадим Николаевич, который просчитал половину наших с вами прошлогодних вложений. Он же обеспечил выгодные условия на местах. Он же контролирует поступление прибылей, с большим успехом безналичные превращает в наличные, конвертирует, проводит через множество юрисдикций... В итоге наши деньги оседают в цивилизованных странах, в банках с абсолютно надежной репутацией... и потом возвращаются в эту страну под видом западных инвестиций, на которые уже никто не может покуситься...
Пренебрежение исчезло с кавказских лиц.
— И Таймыр тоже?
Олег Васильевич кивнул:
— Его работа. На все сто.
На первого гостя эти слова произвели большое впечатление, он вынул изо рта сигару, оторвал от кресла тяжелый зад, протянул Вадиму руку.
— Хорошая молодежь подрастает. Малхаз Михайлович.
Второй гость подхватил уважительный тон:
— Гоги Георгиевич.

Чебаков давно научился держаться с достоинством в присутствии всяких важных людей — не изображая из себя скромного труженика, но и без тени высокомерия.
Малхаз пыхнул дымом сигары, сощурился, глядя на Чебакова.
— Можно услышать ваше личное мнение: насколько велики наши риски в Краснодарском крае? Я имею в виду текущий проект.
Чебаков посмотрел на Олега Васильевича, и тот кивком благословил его на ответ.
— Есть вероятность, что новая линия нефтепровода к терминалам Новороссийска пройдет только по части земельных участков, о которых сейчас идет речь. Тогда, при самом худшем раскладе, в следующем году наша чистая прибыль от этих вложений составит не шестьсот процентов, как мы планируем, а только двести пятьдесят. Это большой риск?
Гости переглянулись, вполне удовлетворенные ответом.

Чебаков и Галя любили встречаться в разных ресторанах и кафе. Они легко обещали улыбчивым официантам непременно заглянуть как-нибудь еще, но не признавали кулинарной привязанности и легко меняли грузинскую кухню на китайскую, китайскую — на узбекскую, узбекскую — на японскую…
Это кафе на Маяковке они открыли для себя недавно. Галя приехала сюда к назначенному сроку, но срок миновал еще сорок минут назад. Она сидела за столиком возле окна, смотрела сквозь стекло на улицу, пила кофе и ждала. Юный, одетый с модной иголочки плейбой у барной стойки расценил это ожидание по-своему и подсел к ней. На глупую улыбку и пошлый комплимент Галя ответила пренебрежительным молчанием. Едва Вадим зашел в зал, она просигналила ему рукой. Плейбой не спеша, демонстрируя свое высокое достоинство, поднялся и вернулся в компанию таких же, как сам, сладких мальчиков-мажоров. Вадим попытался поцеловать Галю в губы, но она с обиженным видом уклонилась, подставляя ему щеку. Чебаков сел рядом, кивнул в сторону плейбоя:
— Это кто?
— Никто. Просто какой-то урод. Если девушка сидит одна, значит, ждет, когда ее снимут и все остальное. Это же понятно.
Вадим поторопился извиниться:
— А мне казалось, это приличное место. Галь. Галчонок. Ну прости.
— Ничего. Все обошлось. Но что будет, когда ты опоздаешь в следующий раз? Может, попадется не такой слащавый леденец, а горячий, мохнатый и бугристый от мускулов. Сексуальная машина, от которой так легко не отделаться.

Вадим давно заметил в ней эту тягу к ярким словам, метафорам и сильным выражениям. Обыкновенно такие речи его веселили.
— Галь, ну прости. Я правда думал, что успею. Меня задержал главный босс. Послезавтра в командировку.
Она хмыкнула.
— Вот-вот. У тебя просто нет на меня времени. Расплатись за кофе, трудяга, я не хочу здесь оставаться.

Они ехали по центру Москвы, Чебаков рулил, поглядывал на Галю, ища примирения.
— Где будем ужинать?
Она ответила вопросом на вопрос:
— Надолго уезжаешь?
— Максимум дней на пять.
— Куда?
— В Сочи.
Опять хмыкнула. Чебаков положил ладонь ей на колено.
— Галя, я еду работать. Где будем ужинать?
Она с грустью посмотрела в сторону.
— Поехали домой. Купим что-нибудь по дороге.
— Галчонок, ну чего ты?
— Просто пропало настроение.

Очень часто домой они возвращались вместе. После обеда Галя звонила Вадиму в офис, уточняли время и место встречи. Отправлялись ужинать, потом — в театр или в кино. Галя, работавшая в какой-то риелторской фирме, обыкновенно освобождалась раньше Чебакова и сама заботилась о том, чтобы заказать столик, купить билеты. Но сегодняшние планы были перечеркнуты. По дороге заехали в супермаркет.

В квартиру Вадим зашел следом за подругой - с полными пакетами продуктов. Отнес их на кухню. Туда же прошла и Галя. Чебаков обнял ее, поцеловал, прошептал:
— Иди в душ. А я приготовлю что-нибудь. В Испании меня научили делать фруктовый салат. Просто impossible, как вкусно. А еще я сварю креветки, целую гору. Принесу тебе в постель. Пиво, вино. Напьемся сегодня?
— Думаю, не стоит. У тебя завтра много работы.
— Галь...
В его голосе прозвучала мольба. Галя смягчилась, чмокнула его в щеку.
— Ладно, прости. Я иду в душ. Но даже не надейся, что отделаешься от меня салатом и креветками. Сегодня тебе за все достанется.
И направилась в ванную, на ходу снимая и разбрасывая одежду.

Через два часа жизнь во дворе их дома стала затихать. Опустели скамейки у подъездов, осиротела детская площадка. Под фонарями загустели стаи мошек и комаров. В траве застрекотали сверчки. А за рулем «Жигулей», запаркованных под кронами деревьев, уютно расположился хозяин жучков, которого — для удобства и до того времени, пока не прозвучит его настоящее имя, — можно называть энтомологом. На голове у него - наушники. А в наушниках - голоса Вадима и Гали. Сигнал уверенный, без всяких помех.
— Ты только прислушайся, — говорит Галя едва ли не с эротическим придыханием. — «Santa Fe». «Santa Fe». Ну? Разве это не самые красивые слова? Когда я услышала их в первый раз, сразу поняла, что это мое. Сейчас я тебе прочту...
Послышалось шуршание листов и снова голос Галины:
— Санта-Фе — город в Аргентине, порт на реке Парана. Па-ра-на. Основан в 1573 году. Пищевая промышленность, производство ке-бра-че-во-го экстракта. Что такое «ке-бра-че-вый»?
В ответ прозвучал сонный голос Вадима:
— Посмотри в этом же словаре. Только на букву «К».
Снова шуршание страниц, и опять голос Галины:
— Ага... Ты, конечно, очень умный, только этого слова здесь нет. Узнай для меня, что оно означает. Надеюсь, это не вредное производство.
— Вредное. Очень вредное. Экстракт делают из дерева, которое так и называется — кебрачо. Используют как дубитель для выделки кож.

Тонкими чуткими пальцами Галя удерживала над своей обнаженной грудью массивный том энциклопедического словаря. Красные длинные ногти трепыхались над темно-зеленой обложкой, словно огоньки пламени. Она поднесла словарь к приоткрытому рту, чуть прикусила краешек.
— Галя, не грызи книги. Это не то, что принято называть гранитом науки.

Кажется, это было в их первую совместную ночь. Чебаков вернулся в спальню из душа, она сидела нагишом в позе лотоса на полу среди его библиотеки, сосредоточенно листала толстый справочник, что-то читала, ее губы чуть шевелились. Потом она поправила волосы и подняла на него глаза — ясные и невинные. И с того момента эта картинка постоянно жила в воображении Вадима, являлась в самые неподходящие моменты; стоило только на секунду отвлечься от деловых переговоров или бумаг, и вот — он словно окунался в горячую волну, становясь немного пьяным и рассеянным. Обнаженное тело любимой девушки среди книжных стопок в свете настенных бра. Через месяц, когда они окончательно привыкли друг к другу и к мысли, что всегда будут вместе, он рассказал ей про это навязчивое видение и назвал его воплощением всех своих страстей — Галя и книги.

Они лежали на своей большой кровати полуголыми. В ногах замер постоянный свидетель их беспечных и пылких вечеров — маленький столик для еды. На нем блестело никелированное блюдо, а в блюде розоватой горой высилась креветочная шелуха. Ее охраняли пустые, замутненные бокалы. А на полу рядом с кроватью выстроились неровной шеренгой бутылки из-под дорогого пива, вино и ваза с фруктами. Негромко — по-английски — бубнил телевизор, Вадим следил за развитием сюжета. Галя внимательно глянула на него, отложила энциклопедию в сторонку.
— А «Санта» — это же по-испански святая?
Вадим ответил, не отрываясь от фильма:
— Святая.
Галина задумалась, приникла к Вадиму.
— А что ты мне скажешь о том, кто такая Фе?
— Фе?
— Да. Санта-Фе. Святая Фе.
— Думаешь, это имя?
— Конечно, имя. Что еще... Санта-Барбара, Санта-Мария, Санта-Лючия, Санта-Клаус, Сант-Яго...
Вадим улыбнулся, скосил глаза на свою девушку — разговор стал ему интереснее событий, происходивших с голливудскими героями.
— Сант-Яго? Круто. Просто very much.
— Кажется, в прошлой жизни именно я была девушкой по имени Фе. Я была дочерью конквистадора. Индейцы почитали меня за доброту, скромность и заботу о них. И сделали своей святой...
— Что же с тобой случилось в этой жизни?
Галя посмотрела на него с деланным подозрением.
— Хочешь сказать, я недостойна быть святой?
— Пожалуй... Впрочем, если твои индейцы канонизировали Яго... У вас там была достойная компания.
Она навалилась на Вадима.
— Ах, негодяй! Молился ли ты на ночь?!

Шалости, которым предавались любовники, не очень забавляли энтомолога. Подслушивая их, он лениво хмыкал, курил, прищуренными дремотными глазами поглядывал на то, что происходит во дворе. Но вот оживился, сосредоточившись на голосах Вадима и Галины.
— Вадик, возьми меня с собой. Я тоже хочу в Сочи.
— Ты знаешь, я не могу.
Из наушников донесся вздох женского огорчения:
— Опять везешь кучу денег?
И тут же — голос Чебакова, поспешившего одернуть подругу:
— Галя. Про деньги ничего не знаю. Но точно знаю, что рядом будет человек из службы охраны. Вооруженный до зубов. Черный пояс, пятый дан. Что там еще? Олимпийский чемпион. Мама у него была волчица, папа крокодил, так что любого постороннего сначала порвет и проглотит, а только потом спросит имя.
Энтомолог напрягся, забыл про сигарету, и пепел осыпался ему на штаны.

По экрану побежали финальные титры фильма, Чебаков отключил телевизор, другим пультом запустил музыкальный центр, зазвучала романтическая мелодия. Галя легла ему на грудь, заглянула в лицо.
— И твою любимую девушку тоже порвет? Из-за каких-то денег...
— Забудь о том, что я говорил про деньги.

Это произошло на Новый год, когда они вернулись домой после корпоративного праздника, на который Чебаков брал Галю с собой. В постели она заговорила о том, какое сильное впечатление на нее произвели начальники Вадима, а он, находясь в подпитии, вдруг приревновал ее к ним и начал похваляться своим особым положением и перспективами, чего обычно никогда не делал.
— Забудь, Галь, иначе меня...
— Порвут?
— И проглотят.

*

В своем кабинете Олег Васильевич встретил Малхаза Михайловича и Гоги Георгиевича. Поздоровались и сразу перешли к делу. Плетнев раскрыл кейс, наполовину заполненный долларами. Вторую половину в похожем кейсе принесли гости. Малхаз начал неспешно перекладывать деньги, взглянул на Олега Васильевича.
— Они поездом едут?
— Мимо всяких неожиданностей вроде досмотра багажа и захвата самолетов.
К разговору присоединился Гоги:
— А ты хорошо платишь своему Чебакову?
Олег Васильевич только усмехнулся. Малхаз аккуратно переложил последнюю пачку.
— Когда один человек несет в корзинах почти все твои яйца...
Плетнев понял, что гости хотят дополнительных гарантий.
— Эти корзины несут другие. Чебаков только определяет направление движения. Он пришел ко мне сразу после института. Никто из его однокурсников не добился большего, чем он. Осенью хочу отправить его в Европу — поработать на западных рынках, получить новый опыт.
Олег Васильевич закрыл заполненный деньгами кейс.
— Однажды Вадим станет моей правой рукой. Но он знает также и то, что предательство будет стоить ему жизни. Что еще нужно в его возрасте, чтобы много работать и не предаваться соблазнам?
Гости покивали, выражая сдержанное согласие.

Галя позвонила Чебакову и пригласила его вместе пообедать, что случалось крайне редко — днем старалась его не беспокоить. Она выбрала кафе поближе к офису «Нового Ампира». В большом зале было многолюдно. Среди гула и гомона официанты разносили бизнес-ланчи. За столиком в дальнем углу сидел энтомолог и вроде бы изучал меню. В ожидании Чебакова Галя заняла местечко у окна - с видом на тихую улочку во власти безудержного июньского солнца. Появился Вадим, озадаченный и запыхавшийся, поцеловал подружку.
— Я уже все заказала. Садись, быстро ешь!
— Сумасшедшая.

Он принялся за еду. Она тянула сквозь соломинку грейпфрутовый сок, смотрела любящими глазами, нежно улыбалась – такая доступная, едва прикрытая лёгким платьем. Из своего угла за ними ненавязчиво наблюдал энтомолог. Чебаков отставил второе, перешел к кофе. Галя посмотрела на него долгим испытующим взглядом.
— Милый, только, пожалуйста, не говори сразу «нет».
Чебаков усмехнулся:
— Я так и знал. А говорила: только вместе поедим. — Он начал комиковать: — Ну, пожалуйста, я так соскучилась. До вечера еще очень далеко. У меня здесь кое-что чешется.
Галя ласково хлопнула его по лбу ладошкой.
— Дурачок, про то, что чешется, я тебе ничего не говорила. И не передразнивай меня!
Чебаков глянул на часы.
— Галя, мой ответ: нет.
Она взмолилась, подалась к нему.
— Нет, не говори «нет»! Во сколько ты завтра уедешь?
— Днем. Так что простимся утром.
— Днем. Значит, в 16.20. Другого дневного поезда в Сочи нет.
Чебаков внимательно посмотрел на подругу.
— Так. И что это означает?
Глаза у Гали засветились восторженно, как у ребенка.
— Сегодня утром я взяла на работе недельный отпуск. А вот теперь — самое главное: не хочу ничего знать про твои дела. Меня это не касается. Но что ты будешь делать там по вечерам?
Вадим утомленно вздохнул. Он, конечно, понял, о чем пойдет речь, и теперь думал, как с этим быть.
— Галя...
Но она перебила его:
— И вообще. Попроси у начальства хотя бы два лишних дня. — Она обняла под столом его коленку. — Милый, я хочу побыть с тобой на море. Только два дня. Я поселюсь в другой гостинице. Пока ты будешь работать, я буду скучать на пляже. Если ты не найдешь на меня время по вечерам, я буду сидеть одна в своем номере и смотреть в окно на синее Черное море. Ну, пожалуйста.
Она была готова расплакаться, Чебаков отодвинулся от стола, чтобы подняться.
— Ты все равно не сможешь купить билет.
— Не твоя проблема, у меня подружки в туристическом бизнесе, у них на всех вокзалах завязки.
Вадима это известие явно огорчило — думал, сумеет отказать ей по очевидной причине.
— Ладно, что-нибудь придумаем.
Галя улыбнулась.
— Люблю тебя.
Он поцеловал ее в губы и заспешил к выходу.

*

На парковке Курского вокзала остановилась иномарка с номерными цифрами 444. В салоне рядом с водителем сидел Виталий Иванович Шипулин, седой пятидесятилетний крепыш. На коленях у него лежал кейс, тот самый, который наполнили деньгами Олег Васильевич и его партнеры. На заднем сиденье разместились Чебаков и его телохранитель, мощный парень тридцати двух лет, Виктор Прохоров. Водитель заглушил двигатель, вылез из машины. Шипулин повернул зеркало заднего вида так, чтобы ему были видны Чебаков и Прохоров.
— Как настроение?
— Рабочее, — ответил Чебаков.
— В который раз вы на пару?
Чебаков, задумался, глянул на спутника, и тот ответил:
— В седьмой раз.
Виталий Иванович изобразил удивление:
— Да ты что?! Это мое упущение. Этак вы и сговоритесь когда-нибудь. А?
Вадим усмехнулся. Виктор сохранял бесстрастное выражение лица. Виталий Иванович глянул на них пристальнее.
— Шучу. Сами знаете, от нас не уйдешь.
Чебаков посмотрел ему в глаза.
— Виталий Иванович, в прошлый раз вы точно так же пошутили.
— Да? А что поделаешь: выдумывать новые шутки — не моя профессия. Я всего лишь начальник службы безопасности.
Он взял паузу, как бы желая, чтобы эти двое прониклись важностью его ремесла.
— Витя.
— Да, Виталий Иванович?
— Регион не самый спокойный. Конкурентов у нас там хватает. Пока Вадим будет толкаться локтями и подкупать всяких коррумпированных бюрократов... — Он постучал по кейсу. — Деньги в этом чемодане сумасшедшие. — Глянул на Вадима: — Как я понимаю, покупаем землю, по которой труба ляжет?
Вадим улыбнулся, не ответил. Шипулин закивал:
— Понимаю: не моя епархия. Хорошо, что молчишь. Я просто слышал краем уха. Ты понял меня, Витя?
— Так точно.
Виталий Иванович снова взял паузу.
— Ну, с богом...

Виталий Иванович нес кейс сквозь поток суетливых пассажиров и встречающих. Рядом с ним возле кейса держался Виктор. Не отставал и Чебаков. У обоих в руках - дорожные сумки. Они миновали площадь, табло, на котором значился рейс на Сочи, вышли на платформу, остановились у вагона СВ. Шипулин передал деньги Виктору. В этот момент мимо них, едва скрывая улыбку, продефилировала Галя, всем видом демонстрируя, что не знает Чебакова. Эта игра ей явно нравилась. Вадим поспешил отвести от нее глаза — чтобы не заметил начальник службы безопасности. И Виталий Иванович не заметил.
— До встречи.
Они пожали руки, Чебаков и Виктор переступили с платформы в вагон, Виталий Иванович направился к машине и прошел мимо энтомолога. Тот усмехнулся, глядя вслед Шипулину, и показал проводнице билет — на этот же поезд, до Сочи.

В купе, едва тронулись, Виктор сразу переоделся в аккуратно отглаженные тренировочные штаны, футболку и теперь мог сойти за участника соревнований по какому-нибудь атлетическому виду, если бы не кобура с пистолетом, которая расположилась у него под мышкой и свидетельствовала о боевом, а не спортивном характере порученной миссии. Вадим читал, поверх книги изредка поглядывал на своего спутника. Сам он переодеваться не стал, потому что обещал Гале совместный ужин в вагоне-ресторане. Если бы не предстоящая встреча с любимой, он бы, пожалуй, с удовольствием заснул. Под надежной защитой телохранителя. Под стук колес. Под сладкие мысли о том, что все в его жизни идет по намеченному плану.

Несмотря на то что Вадим давно познакомился с Виктором и в предыдущие шесть поездок они успели рассказать друг другу об основных своих жизненных обстоятельствах, приятельских отношений не возникло — слишком уж разными они были. Витя сухо признался, что до распада Союза служил в КГБ прапорщиком и занимался охраной хоть и не главных, но все же высоких партийных лиц. Именно там его научили молчать и в первую очередь думать о деле. За окошком уже стемнело, изредка мелькали близкие и далекие огоньки. Привычно набычившись, Прохоров уткнулся в газету — мучился над кроссвордом. Вадим посмотрел на часы, отложил книгу.
— Пойду поужинаю в вагоне-ресторане. Принести что-нибудь?
Виктор оторвался от своего занятия, качнул головой:
— Мне жена положила все, что надо.
Он встал, открыл дверь, выглянул в коридор, выпустил Вадима и снова заперся.

Поезд уверенно летел сквозь ночные сумерки. Вадим шел по слегка качающимся вагонам, отражался в окнах — у одного поправил ворот рубашки, у другого — прическу. Проходы уже опустели, в тамбурах дымили курильщики — с полотенцами на плечах, с несессерами под мышками — последняя сигарета, вечерний туалет, сон. Через пять вагонов Вадим наткнулся на Галю. Она стояла в коридоре, смотрела в черноту за окном, когда заметила его, быстро вытерла слезы. Улыбка тут же сошла с лица Вадима.
— Галчонок, ты чего? Я же пришел, как договорились – минута в минуту.
Галя попыталась улыбнуться.
— Да нет! Я так счастлива, что мы едем вместе на море.
— Что случилось?
— Ничего. Ничего не случилось. Все остальное неважно.
Он поцеловал ее, прижал к себе. Она заглянула ему в глаза.
— Просто я дура. Надо радоваться, что вообще билет достала.
— Соседи? Где твое купе?
Он попытался найти нужную дверцу, но Галя его остановила.
— Нет. Ни в коем случае. Еще этого не хватало. Не забывай, что ты в командировке.
Она  посмотрела на него смущенно.
— Просто какие-то люди из Воркуты едут на юг. Целый день ходили по Москве. От них теперь ужасно пахнет... носками. Разложили свою еду. Вареные яйца, куры, все не очень свежее. Выпивают, смотрят сальными глазами. Духота, дышать нечем. Меня чуть не вырвало.
Вадим обнял ее крепче.
— Бедный мой ребенок.
— Ничего. Постою еще два-три часа в коридоре, они уснут, я открою дверь, чтобы проветрилось, потом залезу на свою полку и проснусь уже в Сочи.
Вадим глянул на нее с удивлением.
— Ты что, все это время стоишь здесь?
— Нет. Два часа сидела в ресторане... Прости, некуда было податься.
— И больше в ресторан не хочешь?
— Нет. Знаешь, я столько вкусного взяла в дорогу, хотела устроить тебе сюрприз...
Вадим улыбнулся:
— Я буду стоять с тобой.
Она запротестовала:
— Нет. Тебе нельзя. Тот здоровый парень начнет беспокоиться.
Вадим поцеловал ее.
— Похоже, ты думаешь о моей командировке больше, чем я.
— А я, между прочим, умная. Просто на твоем фоне кажусь дурочкой. А был бы рядом кто-то...
Вадим изобразил ревность:
— Кто?!
Галя расцвела в нежной улыбке:
— Никто и никогда.
Она прижалась к нему. Мимо проплыли несколько пьяных солдат: «Видал, какая телка! — А ты скажи ей, что скоро дембель, может, захочет настоящего мужика».

Еще постояли, обнявшись, некоторое время. За окнами вдали густо замерцали огоньки — степной поселок. Наконец Вадим принял решение, неуверенно посмотрел на Галю.
— Жди здесь, я сейчас.
Он поспешил обратно, в одном из проходов наткнулся на энтомолога, идущего ему навстречу, извинившись, убежал дальше. Дальше направился и энтомолог. Он зашел в вагон, где в полном одиночестве стояла Галя, и воровато оглянулся — нет ли случайных свидетелей.

Прохоров аккуратно ел бутерброд, когда в дверь купе пробарабанили условным стуком. Он открыл, впустил запыхавшегося Вадима. На вопросительный взгляд Виктора Чебаков поднял руки, давая понять, что все в порядке. Сел, не решаясь сразу же начать разговор.
— Виктор... такое дело...
Охранник отложил бутерброд, напрягся, готовый слушать.
— Шеф дал мне три дня отпуска... после того, как закончим дело.
Прохоров кивнул.
— Эти три дня я собирался провести с девушкой. Она сумела взять билет на этот же поезд. Только ей не повезло с соседями.
Виктор расслабился, поняв, о чем речь.
— Вадим, в любой день я тебе реально кого хочешь построю. Мы защищаем наших людей. Но сегодня нельзя.
Он показал пальцем на свою кровать, напоминая, что под ней, в отсеке для багажа, хранится кейс с большим количеством денег.
Чебаков улыбнулся:
— Нет. Никого строить не надо. Соседи уснут, она вернется в свое купе и ляжет спать...
Виктор попытался сообразить, чего же от него хотят.
— А?
Вадим намекнул — не хотелось говорить впрямую:
— Она весь вечер стоит в коридоре…

До Виктора наконец дошло, он покивал.
— Понял. Да... посторонних нам ведь нельзя?
— Нельзя, — согласился Вадим. — Если только шеф не узнает...
Вадим ждал от Виктора решения. Тот потер нос, наконец глянул на Чебакова испытующе.
— Пару часов?
— Да.
Прохоров утвердительно кивнул, Вадим улыбнулся:
— Спасибо, — и вышел из купе.

*

Тишину замершей провинциальной ночи рассек, словно бритвой, гудок электровоза, но едва пассажирский состав промчался, эта резаная рана тут же затянулась глухим покоем. В свете тусклых фонарей блестела мокрая от дождя, безлюдная железнодорожная платформа, а на ней у здания вокзала жались один к другому кургузые киоски с темными обрешеченными окнами. В стороне, среди кустов, притаилось облезлое кирпичное строение — общественный туалет. В туалете, на сыром загаженном полу у стены лежал в бессознательном состоянии бледный Чебаков. На нем были надеты носки, черные брюки и некогда белая рубашка. Маленькое окошко под потолком смотрело в черноту ночи. В тамбуре туалета послышались пьяные голоса, появились мужчина и женщина — грязная мокрая одежда, пропитые лица — бомжи. Они закурили. Недолго постояли молча, глядя туда, где за жидкими кустами тянулись рельсы. Женщина заговорила первой:
— Херня. Через три дня будем на море. Ну, через четыре.
Она широко улыбнулась, обнажив сгнившие зубы, захотела еще что-то добавить, но зашлась в кашле. Пепел с сигареты упал на пиджак. Женщина неаккуратно стряхнула его, сплюнула.
— Поправим здоровье.
Ее мужик, весь сосредоточенный на собственных мыслях, посмотрел со злостью.
— А я тебе говорю: он — тварь. Он — конченая тварь.
Женщина не слушала, продолжая свое:
— Фрукты, солнце...
Мужик распалялся:
— Я его на пику посажу. Как дам под ребра!
Женщина скосилась на него, мечтательность ушла с ее лица, но возвращаться к жесткой реальности не хотелось.
— Да ладно! Ты еще...
Он затих. Она снова задумалась о предстоящей поездке на юг.
— Интересно, Ашот еще держит шашлычную?..
Мужик захотел помириться с ней, стал поддакивать:
— Да, Ашот настоящий пацан...
Из темноты возникла фигура в кожаной куртке. Коренастый смуглый парень прошел между посторонившихся бомжей, встал к писсуару, заметил в углу Чебакова, заглянул ему в лицо, посмотрел в сторону тамбура, откуда донесся голос женщины.
— Пойду к Ашоту уборщицей...
Парень расстегнул гульфик и прорычал брутальным голосом:
— Эй ты, бичевка! Ты чо, сука, в мужском туалете делаешь? Ща обоих урою.
Помочившись, он выглянул в тамбур — пусто, склонился к Чебакову, ощупал его карманы. Начал расстегивать рубашку, но обнаружил, что сзади она вся в грязи, сплюнул, прошел к выходу, закурил.

Спустя два часа в небольшом помещении станционного отдела милиции за обшарпанным столом, покрытым плексигласом, сидел старшина Юрий Семенович Лапик. Две недели назад ему исполнилось сорок шесть. Однако в мятой форме, с морщинистым, землистым лицом и серым абажуром всклокоченных волос вокруг бледной глянцевой макушки он выглядел на пятьдесят с лишним. Лапик курил и ухмылялся, рассматривая на газетных страницах обнаженных девиц. Рядом за решеткой спал на узкой деревянной скамье Чебаков. Его обнаружили и перенесли сюда из туалета сердобольные пассажиры последней электрички. Старшина сразу оценил находку и теперь ждал, когда клиент начнет приходить в чувства. Вот он поежился от холода, открыл глаза, сел и принялся растирать ладонями лицо. Лапик оторвался от своего занятия, глянул на Вадима с иронией.
— Ну что, очухался?
Мутным взглядом Чебаков посмотрел на милиционера, на решетку. Старшина понял, что парень еще не в себе, и снова уткнулся в газету. Чебаков повалился на скамью, тут же поднялся, тряхнул головой. В его лице появились испуг, растерянность. Он силился что-то вспомнить, но не мог, мелькнуло перед глазами купе, Галя. Она вроде бы улыбается. Виктор. Он смеется, наливает себе в стакан сок.

Лапик открыл дверь, взял Вадима под мышку.
— Идем! Составим протокольчик...
Он усадил Чебакова за стол напротив себя, достал чистый бланк, ручку, приготовился писать.
— Имя, фамилия, отчество...
Вадим посмотрел на старшину уже осмысленным взглядом.
— Можно попить? Голова болит...
Лапик взял с подоконника, поставил на стол графин с водой и стакан. Вадим налил, жадно выпил. Старшина откинулся на скрипучем стуле и с удовольствием наблюдал за Чебаковым, явно предвкушая развлечение и вероятную выгоду. По опыту он знал, что в таких случаях вначале лучше быть демократичным.
— Знакомое дело. Сам, бывает, лишнего заложу. Из Москвы?
Вадим кивнул. Довольный тем, что его догадка подтвердилась, кивнул и старшина. Чебаков заговорил медленно, силясь вспомнить:
— Я-то вообще не пью... Не пил. Нет, правда...
Лапик посерьезнел.
— Что ж, бывает и так. Выходит, не соразмерил. Имя? Фамилия?
Вадим растерянно ощупал карманы брюк.
— А мои документы?
Старшина слегка выдвинул и снова задвинул ящик стола.
— В порядке документы.
Вадим снова кивнул — мол, понимаю: нужно исполнить формальность.
— Чебаков Вадим Николаевич...
— Адрес?
— Москва, улица Автозаводская, дом 16, квартира 49. Где я, товарищ старшина?
Лапик выдержал паузу, желая как можно сильнее поразить нежданного пассажира.
— Железнодорожная станция Богучар. Райцентр Воронежской области. Место работы?

Чебаков еще не пришел в себя окончательно, но уже начал понимать, что можно делать, а чего нельзя. Например, сообщать о происшедшем на работу — точно нельзя.
— Товарищ старшина, может, не надо протокола... Я потеряю работу... Ответственную работу. Это будет концом карьеры. Я действительно не соразмерил, выпил лишнего...
Лапик хитро сощурился.
— Ну как же без протокола? А если я потеряю свою работу? Мы, так сказать, провели мероприятия. Спасли, можно сказать, вашу жизнь. А вы хотите, чтобы все просто так?
Вадим сосредоточенно потер лоб.
— Товарищ старшина... Я хорошо зарабатываю... Я за все заплачу.
— Вы что же, взятку мне предлагаете?
— Нет... Ну, как там — за ночлег... как в вытрезвителе. Штраф?
— Правильно: штраф. И сколько, вы думаете, это будет?
— Как скажете, товарищ старшина.
Лапик ухмыльнулся и отвел в сторону глаза, боясь выдать свой жгучий меркантильный интерес.
— Ну, уж — как скажете. Я могу знаешь сколько сказать...
— Я готов. Вот только, — Чебаков запнулся, — денег при мне, конечно, не было?
Старшина отрицательно покачал головой:
— Нет. Видать, наши постарались. Хочешь протокол о пропаже?
— Нет, не хочу.
— Паспорта, кстати, тоже не было. — Лапик подался ближе к Вадиму. — Что касается денег: позвонишь прямо сейчас в Москву. Поди, есть кому позвонить? Если с утра пораньше отправят, успеешь на девять тридцать шесть уехать в Москву. Или на четырнадцать двадцать в Сочи. В Сочи ехал?.. Ну что, будем звонить?
— Да, конечно.
— А спать где думаешь?
Вадим растерянно пожал плечами.
— Не знаю...
Старшина встал из-за стола.
— Ну, погоди... Сейчас все устроим.
Он вышел из отделения милиции в зал ожидания. Там мыла полы пожилая женщина в синем халате. Лапик окликнул ее:
— Петровна! Поди-ка!
Та подошла. Он обнял ее за плечи, отвел в угол.
— Ну что... Паренек-то так и есть — из порядочных. Очухался. Деньги ему завтра утром пришлют. Возьмешь, что ли, на ночлег?
Петровна оживилась:
— Ну а чо же нет? Деньги-то, поди, всё не лишние...

Сидя на стуле в отсутствие старшины, Вадим мучительно пытался вспомнить, что и как произошло. В его воображении снова мелькнуло лицо Гали. Как будто она улыбалась, что-то говорила. Что-то делала. Что делала? Понемногу туман начал рассеиваться, Чебаков вспомнил, как Галя налила ему из термоса кофе. Налила кофе Виктору. Вот Виктор пьет кофе, всем своим видом показывая Гале, что кофе очень хороший. Как будто именно об этом ей говорит, снова делает большой глоток, и... образ его расплывается. Перед глазами — мобильный телефон Виктора на столике в купе.

Вадим очнулся от воспоминаний, посмотрел на телефон, стоящий на столе, схватил трубку, с опаской глядя на дверь, набрал номер... и услышал, что абонент недоступен. Едва отодвинул от себя телефон, как вошли старшина и уборщица. Оба улыбались. Лапик представил Чебакову женщину:
— Вот — Петровна... рядом живет. Возьмет тебя на ночлег. За пятьдесят рублей.
Вадим кивнул женщине.
— Хорошо. Спасибо вам большое!
Она опустила к ногам Вадима старые резиновые калоши.
— До дому дойти. А там я те что-нибудь подберу...
Старшина легонько подтолкнул ее к двери.
— Ну, ладно, Петровна, иди! Мы тут еще поговорим.
Уборщица вышла. Лапик со скрипом опустился на свой стул.
— Значит, пятьдесят — Петровне за ночлег. Штраф — за то, что тебе не дали замерзнуть... практически вынули из-под колес поезда... — сто пятьдесят мне отдашь.
Вадим кивнул, выражая согласие, старшина продолжил:
— Ну, и чтобы купить там ботинки, еще чего... тоже надо. И на дорогу, куда решишь ехать. В общем, надо тебе почти штуку, как говорится. Идем звонить?

Вадим поднялся, вслед за Лапиком, шлепая по полу калошами, прошел через зал ожидания к завешенному шторкой окошку переговорного пункта. Старшина обернулся к нему:
— Да. И за переговоры полтинник. В долг звонить будешь.
Вадим снова кивнул, но тут же засомневался:
— Товарищ старшина, как же я без паспорта получу деньги?
Лапик ухмыльнулся.
— Да уж не переживай. Я, как говорится, выступлю гарантом. Пиши телефоны в Москве и Сочи.
Вадим посмотрел на милиционера озадаченно.
— Зачем Сочи?
— А вещи твои?
— Вещи?
В сознании Вадима, как череда вспышек, возникло несколько коротких воспоминаний: кейс, который они везли в Сочи... вот Виталий Иванович у вагона передал его Виктору... вот Виктор в купе опустил его в отсек для багажа под своей кроватью, сел, снял пиджак — под мышкой пистолет в кобуре.

Только теперь Вадим и очнулся окончательно, осознал, что произошло... и тут же покрылся холодным потом. Старшина посмотрел на него непонимающими глазами. Чебаков произнес потерянным голосом:
— Там в купе у меня остался товарищ. Мы ехали вдвоем.
Лапик кивнул в сторону железнодорожной платформы.
— Дак, может, он тоже где-нибудь у рельсов?
Вадим выглядел жалко.
— А вы его не нашли?
— Нет.
— А девушку?
— Не было.

Изнутри шторки раздернула телефонистка с мятым заспанным лицом. Всячески выказывая свое недовольство, она приняла у Вадима листок с телефонным номером, отправила его в первую кабинку. Лапик дал ей знак, чтобы прослушала разговор. Девушка кивнула, некрасиво улыбнулась. Вадим сел в кабинке на табурет, задумался, мучительно припоминая обстоятельства происшедшего. Купе. Лицо Виктора. Он смеется, пьет кофе. Рядом — Галя. Галя. Галя.

Стук костяшками пальцев по стеклу вернул Чебакова к реальности. За дверью кабинки стоял старшина с листком бумаги в руках. На листке значился адрес местного отделения связи. Вадим растерянно улыбнулся, забрал листок. Телефонистка выглянула из своего окошка.
— Говорите!
Вадим взял трубку, услышал сонный голос друга — Лешки Маклакова. Первые слова дались ему тяжело, потом ничего, разговорился.
— Леша, это я... извини, что поздно. Тут такое дело... я от поезда отстал... Потом объясню. В общем, я без денег... Тысячу... Давай полторы, две... Записывай: Богучар-18... Воронежская область... До востребования... Мне. Леша, только большая просьба... Да, чтобы никто не узнал. Спасибо тебе. Жду.
Вадим положил трубку. Телефонистка заговорщически подмигнула старшине — все, мол, хорошо. Лапик позвал Петровну, вышел вместе с ней и Вадимом на крыльцо вокзала, попрощался до завтра.

Следом за Петровной аккуратно, чтобы не свалились калоши, Вадим брел, шаркал по мокрой улочке. Слева и справа тянулись заборы, изгороди палисадников, деревянные дома. В одном из них и жила Петровна. Она открыла калитку, оставив Чебакова снаружи, прошла первой, успокоила собаку, укоротила цепь, потом завела Вадима на веранду дома, показала на разбитый диван, застланный клетчатым одеялом.
— Вот тут и переспите...
Вадим кивнул ей с благодарным видом, опустился на диван.
— Погодите спать, я вам поесть принесу.
— Да? Если можно... и сигарету.
Женщина развела руками.
— Ну, уж конечно, ничего такого не обещаю.

Едва Чебаков успел осмотреться, она вернулась с парой яиц, стаканом молока и куском хлеба на тарелке.
— Ешьте на здоровье. Выключатель вон там...
Очень быстро Чебаков съел свой небогатый ужин, пододвинул к дивану табурет, поставил на него консервную банку. Закурил. Прошел к двери, выключил свет. Улегся и опять попытался вспомнить все, что произошло в поезде на Сочи. Вспоминал тяжело, мучительно.
Снова в его воображении появились расплывчатые черты Галиного лица. Она как будто улыбается, что-то говорит. Лицо Виктора — крупно. Он смеется, наливает себе в стакан сок. Лицо Гали проясняется. Она — в купе Чебакова и Виктора, выкладывает на столик всякие яркие упаковки с продуктами, достает термос, откручивает крышку. Из термоса идет пар. Галя смотрит на Чебакова, чмокает губами — воздушный поцелуй. Наливает кофе Виктору и Чебакову. Они пьют, смеются. И вдруг... в какой-то момент счастливая улыбка на лице Гали сменяется испытующим недобрым взглядом... и тут же сгущается туман.

Лежа на диване, Чебаков слушал, как у него над головой пищат комары. Жадно затянулся — сигарета истлела до фильтра, — пустил в потолок струю дыма. Потом затушил окурок о край консервной банки, отставил ее в сторону, откинулся на подушку и произнес вслух:
— Галя. — Он словно попробовал это имя на вкус, обнаружив в нем нечто новое: — Галя. Галя.

*

Наутро над Богучаром поднялось яркое солнце и сразу стало припекать, быстро высушило ночную влагу. Старшина Юрий Семенович Лапик проскрипел калиткой, вошел во двор, позвал хозяйку:
— Петровна!
У его ног засуетился, завилял хвостом лохматый пес. Она вышла из дома на крыльцо. Старшина проговорил нарочито громким голосом:
— Буди квартиранта! — И зашептал женщине на ухо: — Три тысячи. — И снова громко: — Пора за деньгами.

Вслед за хозяйкой Лапик прошел на веранду. Откинув одеяло, Чебаков сел на диване, протер глаза. Старшина довольно хмыкнул, предвкушая скорый доход.
— Хорошие у вас друзья, Вадим Николаевич. И вообще... жить хорошо. Как говорится, полоса черная, полоса белая...
Он достал из кармана паспорт, потряс им над головой. Чебаков удивился.
— Мой?!
— Так точно. Мир не без добрых людей: вчера подобрали вас, а сегодня - паспорт.
Вадим протянул руку. Лапик убрал паспорт в карман.
— Получите, как говорится, после исполнения всех формальностей. Жду вас у себя на вокзале. Покорми его тут, Петровна.
Женщина прониклась тем же благодушием, что и милиционер.
— А то нет!

Через десять минут, раздетый по пояс, умытый, с прилизанными мокрыми волосами, Чебаков сидел за столом, сосредоточенный на очень тревожных мыслях. Он жадно ел яичницу с салом, хлеб с маслом и свежие огурцы. В большой кружке остывал чай. У стола стояла Петровна, перебирая в руках ношеные вещи.
— Вы не подумайте чего — это от сына. Ему-то не надо. Он, слава богу, живет. А вам-то на первое время сгодится, недорого... Пока не купите чего лучше...

Чебаков быстро закончил завтракать, осмотрел вещи, раскидал их по дивану, надел выцветшую трикотажную футболку, зашнуровал на ногах кеды, взял с собой тонкий линялый свитер. Все это время Петровна наблюдала за ним исподтишка.
— А рубашку-то вашу белую что же?
— Да куда ее... Пусть остается.
У женщины забегали глазки, она быстро осмотрела грязные пятна.
— Ну и ладно... Может, куда на тряпочки сгодится.
Вадим посмотрел на хозяйку, кивнул ей на прощание.
— Спасибо за все. До свидания!
И пошел к дверям. Петровна, как бы между прочим, окликнула его:
— Да. Денежки-то, значит...
Вадим остановился.
— А... конечно...
Петровна помедлила.
— Отдайте Семенычу... Он знает. Значит, пятьдесят — за ночлег, двадцать рублей — ужин-завтрак, сорок — сигареты, ну, спички — ладно... Значит, обувка... майка и свитер... В общем, двести.
— Хорошо.
— Погодите, я собаку-то уберу.

Петровна загнала пса в будку, Чебаков проскочил мимо, закрыл за собой калитку. Он пересек небольшой парк, вышел на привокзальную площадь и вдруг резко присел - у вокзала стояла иномарка, номер — три четвёрки и две московские семерки – автомобиль из «Нового Ампира». Рядом с иномаркой, спиной к Вадиму, переминался с ноги на ногу здоровый парняга. Чебаков попятился, нырнул в кусты. За ним никто не гнался, но почти в ту же секунду на крыльцо вокзала вышел Лапик и вместе с ним Виталий Иванович Шипулин. Чебаков нервно отер лицо.
Рукой старшина показал Шипулину, как можно проехать к дому Петровны. Взяв милиционера под локоть, седовласый крепыш потянул его к иномарке. Лапик отстранился, постучал пальцем по часам, давая понять, что у него якобы нет времени. Начальник службы безопасности вынул из кармана бумажник. Старшина прикрыл его ладонью, глянул по сторонам и стал спускаться со ступенек. Виталий Иванович сел за руль, Лапик — рядом, здоровый парняга — сзади. Машина рванулась с места и быстро проехала мимо Чебакова. Вадим поднялся, глубоко вдохнул и на дрожащих ногах в обход вокзала побежал к железнодорожным путям. Спотыкаясь, он преодолел рельсы. Постоянно оглядываясь, быстрым шагом прошел несколько улиц с частными домами, углубился в лесопосадку и снова побежал. Бежал он долго, оборачивался, падал, его вырвало, он вытер рот свитером, остановился, чтобы туже зашнуровать кеды, перебрался через шоссе, поле, ручей, снова бежал лесом, пока, совершенно обессилевший, не упал в овражке лицом в землю.

А на вокзале в Богучаре, в отделении милиции на скрипучем стуле дежурного сидел набычившийся Виталий Иванович. Старшина, взмокший от пота, суетился, заискивал, обращаясь к Шипулину:
— Все обыскали. Но я сказал своим ребятам — город закрыли, не уйдет.
Виталий Иванович не спешил отвечать, смотрел мрачно, и старшина продолжил:
— Не иначе, он вас приметил и деру дал. Чует кошка, чье мясо съела.
Шипулин глянул на Лапика с подозрением:
— Какое мясо?
Тот сконфузился.
— Не знаю... за что вы его ловите...
Виталий Иванович подался вперед.
— Ты, старшина, про это мясо больше ничего не выдумывай... Просто помоги нам его поймать... в обиде не останешься...
Лапик протянул листок.
— Вопросов нет. По этому номеру он в Москве деньги просил.
Шипулин взял листок, сунул в карман, обратился к своему бойцу:
— Мне пора в Сочи. Останешься. На обратном пути заберем. И тебя, и этого... Найди его. Но пусть он будет живой. Пока пусть будет живой.

*

Солнечным летним днем в лиственном лесочке поют птицы, мельтешат насекомые. Укрытый кустарником, Чебаков лежал на склоне овражка лицом к небу. Он зажмурил глаза, взмахом руки отогнал мошку.

Он вспоминал свои отношения с Галей. Вспоминал мучительно. Но теперь эта мука была связана не с трудностью восстановления событий, а с тем, что на все дни и ночи, проведенные с Галей, уже легла тень катастрофы, которую Чебаков пережил в последние сутки. Впрочем, еще не пережил, и неизвестно, переживет ли. Картинки сменяли одна другую, и на них вдруг стали проступать детали, которые теперь казались ему очевидными уликами, но тогда он их не распознал, он от них отмахнулся, он ведь ее любил — Галю.

Их квартира на Автозаводской. Спальня. Они в постели. Рядом - переносной столик, на нем - блюдо, полное креветочной шелухи, бутылки с вином и пивом, бокалы. Из телевизора - английская речь. Чебаков взглядывает на подругу.
«Галь, забудь о том, что я говорил про деньги».
Галя смотрит на него с усмешкой в глазах.
«Забудь, Галь, иначе меня...»
«Порвут?»
«И проглотят».
Галя обнимает его, целует.
«Не бойся. Я устрою им рвотные спазмы».
Чебаков кривится:
«Фу».
«Не Фу, а Фе. Меня зовут Фе. Ты забыл?»
Чебаков вздыхает:
«Тебя зовут Галя. И я тебя люблю».
Признание в любви Галя пропускает мимо ушей.
«Я придумала, что мы будем делать, когда ты заработаешь все деньги мира».
Чебаков усмехается:
«Все деньги мира... impossible».
«Хорошо. Когда ты заработаешь половину всех денег».
«Нам хватит гораздо меньшей суммы».
Она не спорит, продолжает излагать свои планы, в ее голосе звучат романтические интонации:
«Мы купим дом на берегу реки Параны. Дом в колониальном стиле. Пирс, яхта, кони...»
Вадим подхватывает:
«Черная рабыня...»
Галя склоняет голову к его плечу.
«Да. Такая полная добрая женщина с мягкими руками... как в фильме “Унесенные ветром”».
Вадим усмехается:
«У нее будут шоколадные внучки с толстыми попками... глупые и сексуальные...»
На секунду во взгляде Галины мелькает презрение, и она делается совершенно чужой.
«Обязательно. И внуки — двухметровые неутомимые ребята с конскими гениталиями».
На лице Вадима появляется выражение конфуза. Не найдясь, что ответить, он допивает пиво, опускает бокал на пол, закуривает, спрашивает с деланным равнодушием:
«Ты можешь мне изменить с негром?»
Галина прижимается к нему, целует.
«Глупый. Никто мне кроме тебя не нужен. Просто я ревную. Если ты заведешь себе любовницу... мулатку или креолку... я ничего не хочу знать. Скрывай их от меня... пожалуйста».
«Но ведь я тогда заметил этот ее презрительный взгляд, — думал Чебаков, лежа на склоне овражка, — холодный и злой взгляд, на одну секунду... но ведь я его заметил. Почему не насторожился?»

Смеркалось. В низине, у заросшего кустарником взгорья расположился поселок. Сидя на большом камне, Чебаков наблюдал за тем, что происходит во дворе стоящего на отшибе дома. С визгом носился поросенок, его пытался поймать пьяный в стельку мужик. Метался на цепи, давился лаем пес. На крыльце ревел мальчишка. Стоя рядом с ним, криком поносила всех и вся молодая растрепанная женщина. Наконец вдоволь накричавшись, она загнала в сарай поросенка, в дом — сына и мужа, в будку — пса, осмотрелась, плюнула, вышла на улочку, сильно хлопнув калиткой — с забора упал почтовый ящик. Женщина сделала движение, чтобы его поднять, но вместо этого снова плюнула и направилась прочь по дороге. Чебаков проводил ее взглядом, легко пролез в огород, сорвал с грядок несколько огурцов и помидоров. Не опасаясь запертого пса, осмотрелся во дворе, забрал с маленького столика полбуханки черствого хлеба, закрыл за собой калитку, закрепил на прежнем месте почтовый ящик.

Местная автостанция представляла собой маленькую будку с крохотным окошечком. Приютилась она с краю главной площади — на пятачке между сельмагом и клубом. У старенького «ЛАЗа» стоял водитель, худощавый мужчина под шестьдесят, и жаловался полной пожилой женщине. Невидимый собеседникам, Чебаков сидел под деревом и слушал их разговор.
— Ну что это... Как будто свиней вожу! Кажный раз, как приезжаю из Кантемировки, весь салон засран — шелуха, иху мать, плевки. А ведь говорю: отменят последний рейс, пешком ходить будете... Ничего! Что за народ?! Хошь кол на голове теши... Ты вот посмотри! Нет, посмотри!
Водитель ухватил женщину за локоть и потянул ее в салон автобуса, она тяжело и нехотя поднялась на ступеньки, махнула рукой.
— А и пусть отменяют! Так и надо. Ладно, Коль, пойду я...
Водитель изменился в лице, заговорил игривым тоном:
— А то давай прокачу... на переднем сиденье!
Женщина прыснула со смеху, прикрыла рукой рот, спустилась на пыльную землю.
— Да уж... отъездилась я... Корова еще не доена... Пойду от греха... Нюрке привет.
И раскачиваясь по-утиному, она побрела в ближайший проулок. Водитель снова помрачнел лицом, залез в автобус, вынул из-под сиденья веник и прошел в конец салона. Неожиданно на площади появился милиционер. Чебаков отпрянул глубже в кусты. Милиционер осмотрелся, потом остановил проезжавшую мимо машину, сел в нее, уехал. Вадим подошел к будке и глянул на рисованную красками карту автобусных маршрутов. Кантемировка значилась почти у самой украинской границы. Картонный лист с тем же названием был прикреплен за лобовым стеклом «ЛАЗа».
Вадим поднялся в салон. Воткнувшись между сидений кверху задом, водитель выметал из-под них мусор. Чебаков обратился к нему с видом слабоумного:
— Дядь Коль... Ты это... меня возьми до Кантемировки. Денежек у меня нет. Я тебе все подмету.
Водитель вынырнул из-под сиденья, глянул на Чебакова:
— Ты откуда такой? Чего-то я тебя не знаю.
Вадим пожал плечами, помолчал секунду.
— А я в гости был. Там по дороге крайний дом...
— Это у Сташевичей, что ли?
Чебаков кивнул.
— А чего ж они тебе денег-то не дали?
— Та-ак нету...
— Ну, погоди на улице. Поедем еще только через полчаса.
Вадим остался в проходе, переминаясь с ноги на ногу.
— А ка-ак же подмести?
— Да где тебе... Грязь-то развозить...

Почти два часа «ЛАЗ» кряхтел мотором и дребезжал кузовом по ночной дороге. Поджав ноги, на заднем сиденье спал Чебаков. Остановились. Водитель дядя Коля включил в салоне свет, разбудил пассажиров.
— Эй! Прибыли в Кантемировку. Выгружаемся.
Несколько человек встали с разных мест, вышли из автобуса и быстро исчезли в темноте. Последним со ступенек «ЛАЗа» спрыгнул Чебаков. Дядя Коля глянул на него, подмигнул:
— Ну что, отоспался?
Вадим кивнул:
— Yes, I did.
— Гляди, хлопец. Ты хоть и больной, а больше я тебя задаром не повезу.

Чебаков укрылся в ближайших деревьях, пронаблюдал, как дядя Коля, заглядывая под сиденья, двинулся по салону, потом стал закрывать окна. У одного из них задержался.
— Ну что ты будешь делать, а? Уже какая-то зараза скрутила болт. Что за народ!
Он принялся искать утрату на полу, поднялся совершенно расстроенный.
— Ну, что теперь — оставлять так? Эх!
Когда дядя Коля направился к вокзалу, Чебаков открыл окно, влез внутрь, вынул из кармана и ввернул болт на место. У водительского сиденья он взял с панели затрепанную газету, скрутил из нее кулек, лег на заднем сиденье, закурил. Он стряхивал пепел в кулек и смотрел в чёрное небо. Он разговаривал, подобно дяде Коле, сам с собой, и голос его дрожал — от голода, от усталости, от страха, от отчаяния.
— Галя, кто заставил тебя это сделать?
Замолчал — тишина пугала.
— Вышли в Богучаре, потому что рядом - Украина. Другая страна. А потом они — куда угодно. Виктор поехал в Сочи, меня вынесли из вагона. Пожалели? Дали шанс убежать от наказания? А если бы убили? Тогда уголовное дело: что везли, в каком количестве? Это никому не нужно. А теперь, поскольку деньги серые, даже в милицию никто не заявит. Будут искать Виталий Иванович и его быки. Куда от них бежать?

Чебаков затушил сигарету, скомкал кулек, закрыл глаза, задремал. Начало светать. Он спал, свернувшись калачиком. Проснулся от холода, сел, растер озябшие руки, поднялся, прошел к водительскому месту, взглянул на часы. На панели под магнитом увидел несколько замусоленных мелких купюр, взял эти деньги, пересчитал, сунул в карман.
— Прости, дядя Коля... Я отдам... потом.
Он вернулся в конец салона к окну, через которое попал в автобус, высунул голову, посмотрел на небо — редкие облака тянулись от восхода на запад. Забрал с сиденья кулек с мусором, вылез наружу. Он немного постоял у края шоссе, пытаясь определить, в какую сторону двигаться, зябко передернул плечами. Впереди увидел дорожный знак со стрелками и названиями населенных пунктов. Направился к нему. Когда до знака оставалось метров тридцать, справа вспыхнули автомобильные фары, из укрытого в переулке милицейского «Уазика» вылез сержант с автоматом, окликнул Чебакова.
— Эй! А ну-ка, сюда иди!