Это было в 80-х годах

          Однажды по телевизору я увидел старую хронику о разоблачении в Москве в восьмидесятых годах прошлого века матерых преступников Соколова, Амбарцумяна и их сообщников. Первый – директор гастронома №1 на улице Горького (в народе он называется «Елисеевский магазин»), второй – директор плодоовощной базы Дзержинского района. Обоих казнили.
          Авторы передачи подробно рассказали о том, что с точки зрения сегодняшнего законодательства и сегодняшней морали они были совершенно невиновны. Даже по тем временам мера наказания – жесточайшая, звериная. Отнимать жизнь никому не дано. Но две жизни были отняты.
          Я был знаком с одним из казненных – Михаилом Адамовичем Амбарцумяном – и в течение года часто и плотно с ним общался.   
          В те годы я работал начальником одного из московских строительно-монтажных управлений. Как-то мне позвонил управляющий трестом: «Вот хорошо, ты на месте, жди меня, через полчаса тебя заберу, поговорим». По дороге рассказал, что его вызвали в Дзержинский районный комитет партии, где на партучете состоял трест, и поручили построить овощехранилище на территории плодоовощной базы. «Мы едем к директору, он на месте все объяснит».
          В те времена поручение Райкома КПСС было законом. Это немедленное исполнение. Это как если во время войны не выполнить приказ командира – расстрел. Ну а здесь – исключение из партии, снятие с работы и так далее, ну… только что не расстрел.
          Стояла мерзкая погода, мокрый снег, холодно, и было это 23 февраля – замечательный советский праздник, мужской и всенародный День Советской Армии.
Мы приехали на базу. Небольшое административное строение. Поднялись на второй этаж. Нас встречал с широко раскинутыми руками, как мне в первый момент показалось, артист, седоголовый красавец в шикарном костюме, украшенном бес-численным количеством орденских колодок. Оказалось, не артист, а директор этой плодоовощной базы Михаил Адамович Амбарцумян. С едва уловимым акцентом он «пробаритонил»: «Заходите, дорогие мои, я вас жду, и я счастлив видеть вас у себя в гостях». Он сам нас раздевал, вешал пальто, усаживал в кресла за столик, при этом сиял и награждал нас радостной улыбкой, все время говоря какие-то приятные слова. Со стороны можно было подумать, что он, наконец-то, через много лет встретил своих школьных товарищей или фронтовых друзей, и вот теперь безмерно счастлив. И его слова, и его вид, и его сияющие глаза – все было тому подтверждением. 
          Я опешил. Опешил и мой управляющий, человек многоопытный, а по возрасту – почти сверстник хозяина. В какую-то кратчайшую паузу мой шеф встрял в монолог, сказал, что мы приехали по поручению Райкома КПСС и что хотели бы узнать, какие работы нам предстоит выполнить. Наш артист-директор снова раскинул руки: «Какие работы, какая стройка, сегодня же праздник, 23 февраля, и мы сейчас будем отмечать этот праздник, будем немножко кушать, немножко выпивать, и – никаких деловых разговоров. О деле поговорим потом, после праздника».
          Потом так потом. Мы слушали. А он говорил. Долго. О войне, о том, как был в партизанах, о ранении, о Параде Победы, участником которого он был сам, лично, о наградах (он был кавалер, по-моему, чуть ли не трех орденов Славы!). Его интереснейший рассказ иногда прерывался суетно вбегавшими и выбегавшими молодыми людьми кавказской внешности, которые, шепнув что-то на ухо рассказчику, улетали из кабинета.
          Вошла его секретарша, сказала, что в приемной заместитель председателя райисполкома. И вот тогда, один единственный раз, на лице гостеприимного хозяина проявилось едва заметное недовольство. Он, чуть сморщившись, как-то брезгливо процедил: «По-до-ждет». Я этот момент про себя отметил: такое небрежение к своему высочайшему начальству, представителю советской власти, который курировал предприятия, обеспечивающие москвичей продуктами питания. Но раздумывать было некогда, мы были поглощены рассказом заслуженного, орденоносного ветерана Великой Отечественной войны.
          Через какое-то время он пригласил нас на обед в зал, расположенный в полуподвальном помещении. Михаил Адамович шел впереди, мы – следом. Проходя мимо сидящего зампредисполкома, он панибратски хлопнул его по плечу и дал отмашку: «За нами!».
          Небольшая комната примерно двадцати квадратных метров была облицована ореховым деревом, красивый паркетный пол, на стенах какие-то картины и… стол, такой праздничный, нарядный, уставленный всевозможными яствами, бутылками причудливой формы с самыми разными алкогольными напитками и блюда, блюда с кавказской едой. За этот стол можно было усадить двадцать человек, но было только четыре стула, и нас было четверо.
          Михаил Адамович как будто бы и не прерывал своего рассказа, начатого еще в кабинете. Он его продолжал, подробно останавливаясь на отдельных эпизодах военных действий, в деталях излагая события военных лет, говорил о боевых операциях, в которых он участвовал сам или его фронтовые товарищи.
Замечу, что он одновременно еще был и тамадой, да еще тамадой кавказским. Красноречивые образы, ассоциации, тосты, их содержание – надо было быть очень стойким, да и крепким, чтобы, не пропуская ни одной рюмки, сохранять трезвость и оставаться в здравом уме. (Впрочем, в молодые годы мы это могли делать.)
          Каждого из нас Михаил Адамович ненавязчиво, но в то же время не допуская мысли о возражении, побуждал сказать тост. При этом он внимательно вслушивался в слова, чуть направив ухо в сторону говорящего и как бы оценивая произнесенный тост, примеряя его к своим талантливо-художественным тостам тамады-кавказца. Слова зампредисполкома он выслушал внимательно и сказал: «Вот вы, Советы, в семнадцатом власть захватили и до сих пор держите. Пора ее у вас отбирать. И я ее у тебя отбираю». Он сказал это мягко, шутя и смеясь, и, главное, не обидно. Мы повеселились над этой его только на первый взгляд безобидной шуткой, но тогда, в восьмидесятых годах, так шутить было очень рискованно. Я вспоминаю это и думаю, а не вкладывал ли мой герой в сказанное свои сокровенные, тайные мысли?
          Я смотрел на него с интересом, слушал с удовольствием и думал: «Надо же, директор какой-то плодоовощной базы и такой интереснейший человек, с размахом мыслящий, с размахом руководящий предприятием, с размахом встречающий гостей».
          Я тогда ничего не знал о плодоовощных базах Москвы, кроме того, что там хранится «картошка-моркошка». Мне также было неизвестно, что в недрах этих хранилищ – тысячи тонн овощей, фруктов, в том числе экзотических, многие тысячи банок и другой разнообразной тары с соками, муссами, джемами, вареньями, вином. Это были овеществленные миллиарды рублей. Люди, распоряжающиеся этими миллиардами, были очень могущественны. И именно таким был товарищ Амбарцумян.
          Праздник прошел, закончился, наступили трудовые будни. Для начала мы должны были построить наземное хранилище-ангар куполообразной формы. Такие ангары только-только появились в Москве.
          Моему другу Вадиму Колесникову, инженеру научно-исследовательского института, к тому времени надоело и стало невыносимо два раза в месяц получать нищенскую зарплату в 120 рублей, унизительно выстаивая очередь в кассу. Окошечко, в которое выдавали жалкие гроши, почему-то, как правило, устраивалось так низко, что получатель так называемой зарплаты, приближаясь к этой «амбразурке», вынужден был плавно переходить в позу коленопреклоненного холуя.
          Он ушел с государственной службы и стал шабашником. Появлялся нарождающийся чуть ли не класс, нечто похожее на существовавшие когда-то в стране артели. Энергичные люди сбивались в бригаду и ездили по всей стране, подряжаясь на выполнение определенного объема работ за определенную трудовым контрактом сумму денег. Эти люди назывались шабашниками.
          Я знал, что Вадим набил руку на монтаже таких ангаров, а его бригада стала уже специализированной, и я привлек его к работе на плодоовощной базе. Работа была выполнена так быстро и качественно, что мы получили сразу же заказ еще на один ангар, а после этого бригада монтажников работала там в течение года, выполняя другие работы по заказам предприятия.
          С Михаилом Адамовичем мы встречались несколько раз, разговоры были, в основном, деловые, часто общались по телефону.
          Как-то вечером мне позвонил домой мой руководитель, тот самый управляющий трестом, спросил: «Ты сегодняшнюю «Вечерку» читал?». Отвечаю: «Нет». «Открой и переверни страницу». Читаю: «В Прокуратуре СССР. Сегодня за хищение социалистической собственности в особо крупных размерах… и так далее… арестованы...»

          В этом списке значился и Михаил Адамович Амбарцумян.