Скамейка. Сказки для 19-летних. Сказка шестая

     Сначала здесь был лес, вековой и дремучий, такой дремучий, что напоминал стену крепости. Вольготно жилось всякому зверью в его дебрях. Но однажды сюда пришел хмурый бородатый человек и прорубил просеку. А за ним пришли другие люди, и просека стала улочкой с прилепившимися к ней срубами. Лес посторонился еще – возле изб запятнали огороды. А потом появились новые улицы, на которых загрохотали вонючие чудовища на колесах. Лес отступал перед напором бензина, бетона и асфальта. Зверье само стало диковинкой, а из птиц уцелели лишь вороны.
     Теперь на месте леса раскинулся громадный суетливый город, страдающий одышкой черных клубов дыма из многочисленных труб, лихорадочно радующий себя огнями вечерних рекламных огней, равнодушно выплескивающий по утрам из унылых каменных громад тысячи двуногих и к вечеру всасывающий их обратно. О лесе в этом городе никто и не помнил, разве что за исключением работников краеведческого музея. Но осталась память от леса, осталась. Скамейка.
      Еще в ту пору, когда лес вплотную подходил к поселению, тот же угрюмый бородатый мужик на тощей коняге привез не только дрова, а и несколько сочных крепких бревен. Пилил, рубил, скоблил, строгал мужик. А через неделю наладил у своего крыльца ладную скамейку.
      Нет ни мужика, ни леса, а вот скамейка осталась. И уцелела каким-то чудом. Последняя реликвия канувшего в небытие времени.
     Скамейка была старой, скрипучей. Она постоянно дремала, вспоминая в туманных снах свою молодость. Особенно ей нравилось вспоминать то время, когда она еще была молодым деревом, и вокруг нее росли дикие тюльпаны. Один из них был таким нежным и красивым, он так томно терся о ствол… Слышала скамейка неважно или не обращала внимания, когда молодые наглые дома из стекла и бетона ехидно посмеивались над ней:
      - Вот же рухлядь. И не горит, не ломается. Эй, обломок истории, прошамкай нам свои воспоминания.
      Скамейка молчала.
      Утро началось как обычно с нудного шарканья метлы дворничихи тети Маши. Смахнув со скамейки обрывок вчерашней газеты, она грузно уселась на нее и вытерла пот со лба. Посудачила в нос о своих непутевых невестках да пошла подметать дальше. Затем на скамейку присели две веселых девчушки с портфелями, обсуждая: будет ли Петька Сидоров сегодня дергать за косички, и как ему надо ответить. Потом посидел старичок с журналом. А к обеду все опустело, и скамейка облегченно вздохнула. Можно снова вздремнуть. Но вот заторопились люди с работы. Постоянно озираясь, на ней устроились трое и вытащили стакан. Таких скамейка не любила, начнут скоро буянить да по ней ладонями хлопать…
      Наконец вечер. Схлынул народ, убрались любители хмельного зелья. Скамейка снова задремала.
      Проснулась она оттого, что на ней сидели двое: девушка и парень. Девушка сидела на самом краешке и дрожала. Парень протянул ей тюльпан.
     - Спасибо, - прошептала девушка.
     - Да ладно, - промямлил парень.
     Наверное, влюбленные, решила скамейка. Этих она как раз любила, ибо то, о чем  они разговаривали, напоминало ей молодость. Скамейка слушала, переживала, радовалась. Она была чувствительной, только плакать не умела.
     - Ну, я пойду, - парень поднялся.
     - Ты больше ничего…не скажешь? – жалостно спросила девушка.
     Скамейка насторожилась. Подобные ситуации на ней случались, и это была для нее всегда тягостно.
     - Я уже все сказал. Прости еще раз, - вздохнул парень. – Извини, меня ждут.
    Он резко поднялся и пошел прочь, не оборачиваясь. Девушка завороженно глядела ему вслед, вдруг всхлипнула и бросилась бежать в другую сторону. На скамейке остался брошенный тюльпан. И так бывает, загрустила скамейка.
     - Я не виноват, - внезапно произнес тюльпан. – еще утром я рос среди своих братьев, но затем меня срезали и отвезли в город. Продавец хвалил нас, предлагая, что мы несем радость и признание. Но я не принес радости…
     - Не виноват, конечно, - вздохнула скамейка.
     Потянуло сыростью. Уже включились фонари. Умолкли дома. Город засыпал. Стал накрапывать дождь.
     - Мне холодно, - прошептал тюльпан, приникая к старой древесине скамейки.
     Она смущенно улыбнулась и, как могла, пустила оставшееся в ней тепло в то место, где лежал цветок.
    - Спасибо, уже теплее, - благодарно произнес тюльпан.
    Скамейку охватили жалость и тоска. Ей никто и никогда не говорил спасибо. Ей захотелось что-нибудь сделать для этого трепетного бедняжки. Но она была не в силах даже обнять его, уберечь от ночной сырости, дождя.
А он – робкий и одинокий, несчастный и ласковый -  уже доверчиво спал на ней. Боже, как грустно, хотелось воскликнуть скамейке, но она лишь скрипнула. Тюльпан вздрогнул. Спи, спи, не буду тебя тревожить, - забеспокоилась скамейка. Впервые ей доверились, впервые в ней нуждались не как в предмете, а в чем-то большем.
       Этой ночью она не спала, каждой клеточкой своей деревянной души она чувствовала дыхание цветка. И это дыхание сводило ее с ума, уносило к грезам собственной юности, воскрешая лесные запахи, растущую крепость ствола, солнечные блики на ее мягких листьях… И ей было так хорошо, так хорошо! Растроганная и убаюканная видениями юности под утро она забылась призрачным розовым сном.   
      Разбудило ее все то же шарканье метлы тети Маши. На асфальте блестели лужи, в них отражалось восходящее серое солнце. Дворничиха, зевая, подошла к скамейке, смахнула с нее метлой вялый цветок, подцепила совком и отнесла к мусорной куче.
     Ах, если бы скамейка умела плакать.