Арташа

 Арташа пришел ко мне в магазин, после того, как я расстался со своим первым партнером учителем карате Мишкой Фирсовым.
Тот так же точно, как-то к обеду зашел поговорить. Обеденные перерывы были в те времена в законе. Вход в магазин перегораживался двухметровой картонной трубой, на такие трубы наматываются рулоны ковровых дорожек, которыми мы торговали в этом небольшом заповеднике шерстяного и синтетического ингредиента людских обиталищ. Никто не смел через эту картонную преграду переступать.


 Мой продавец, Петерис Страутиньш, невысокий, рыжеватый, с неровно отрастающими усиками, в очках с толстой линзой, сидел обычно на возвышении трехступенчатого подиума, пил молоко из пакета с куском белой булки. Молоко иногда переливалось через неровный край попадая не по назначению, от чего его рыжие усы повисали молочными сосульками. Он внимательно следил за бесконечным покупательским потоком, протекавшим мимо наших витрин. Но как только часы извещали о конце перерыва, этот поток уверенно нашу баррикаду преодолевал, не дожидаясь пока ее уберут.
 И тогда Петерис сообщал мне своим “акцентированным” русским:
- Уже напригали скоты.
 

Петерис был безобидным и работящим парнем. Я взял его с собой в этот непростой торговый островок острого дефицита в море алчущего покупательского спроса и этим своим решением поместил его в рай. Он- сельский житель, никогда не имел в кармане больше десяти рублей, а тут на него свалились заработки, которые могли сделать его состоятельным по тем временам человеком. Жена и маленький сын вполне этого заслуживали. Но Петя стал крепко выпивать, его жена Лигита жаловалась мне на то, что в дом он не приносит ни копейки и живут на ее зарплату помощницы повара в заводской столовой.

 Как-то я отправился в отпуск и строго на строго приказал своему заму Олегу и кассирше Варваре Николаевне с Петьки глаз не спускать, а когда вернулся, Варвара, сидя за кассой, сделала мне страшные глаза и сообщила, что Олег болеет, а в магазине недостача в 30 тысяч рублей, жуткие деньги при наших зарплатах в 90-120.
 Петька встретил меня на складе в бело-трясущемся виде:
-Леонид Михайлович! Пять раз все перемерял, все накладные с приходом сверил, ничего не украл, а товара нет.
В голове у меня что то сработало, такое темное, жестокое, звериное. 30 тысяч- это разорение и тюрьма. В общем, не выдержал я, и каратэ мое автоматом уложило Петю на пол жестоким ударом. Кровь из  разбитого носа веером забрызгала стену. Петя лежал на полу в переходном из кабинета на склад помещении и вдруг завопил указывая рукой в пространство за моей спиной :
-  Так вот же!
-  Вот я -болван, Леня Михайлович! Слава богу, я- болван.
 Весь угол этой комнаты был заставлен двумя десятками рулонов дорогой немецкой двухметровой дорожки. Сто раз он проходил мимо этого угла и не видел ее, то ли от волнения, то ли от замыленности глаза. Такое случалось и раньше, но ,блин, не на такую же убойную сумму. Я сам отмывал его под холодным краном и сам разлил по стаканам поллитровку. Он только сказал:
- Вы, Леня Михайлович, сильный, очень вы больно меня ударили.
  Через год Петю все таки пришлось уволить, а еще через год, я Арташа попросил взять его к себе на исправление грузчиком.
 Он взял. В конце первого рабочего дня заплатил ему 20 рублей, а утром, когда арташевы сотрудники открыли свой магазин, на полу спал пьяный Петерис.После этого Петьке работу в городе найти не удалось, так он и сгинул в какой-то глубинке с концами.


 Фирсов был хорошим профессиональным тренером. Три года провел на востоке, у каких-то известных мастеров учился, и его собрание литературы по боевым искусствам было самым обширным в городе. Я занимался у него около пяти лет. За это время через группу прошло более двухсот человек, а тех ,кто начинал с первого дня, осталось всего четырнадцать. Мы приятельствовали, но в зале соблюдались все ритуалы, никакого панибратства не допускали. Как то на его просьбу, связанную с оснащением зала, а это был стандартный актовый зал средней общеобразовательной школы, со сценой и паркетным полом, я вовремя не среагировал, просто забыл и он при всех назначил мне наказание: в течении пятнадцати минут я должен был простоять на кулаках (на “кентосах”). Пока группа разминалась в зале ,я тестировал свою волю на сцене. Мишка периодически ,пробегая мимо, проводил рукой, проверяя не касаюсь ли я коленями пола. Пот, стекая со лба на нос, капал на пол как с плохо закрытого крана. Внутри к десятой минуте стали дрожать те внутренние органы, о которых я и не подозревал. Выдержав все положенное время я перевернулся на спину, выровнял дыхание и только потом спустился в зал. Кожа на костяшках рук расплющилась до такой степени, что проявились какие то мелкие косточки ,словно прожилки листа клена. Мишка выразил удивление и восхищение “моим подвигом”, а авторитет мой в группе в общем-то чайников вырос на голову.
 Мы были чайниками, но весьма подготовленными чайниками. Мы не были профессиональными спортсменами, все где-то работали, но после пяти, семи лет занятий наши возможности, в физическом смысле, достигали вполне приличного уровня.


И так в тот день Мишка зашел в магазин поговорить. “Поговорить” означало по делам.
А дела,в тот переходный период сложных хозяйственных отношений, растерявшегося государства и не менее дезориентированного общества, касались наших личных инициатив- от этого государства отделится как можно дальше, во что то частное. И пока оно не очухалось ,создать себе такую материальную подушку безопасности, которая спасет тебя к моменту, когда это государство, что б оно было здорово, очнется и снова залезет к тебе в карман ,в душу, в голову и еще сами знаете куда.
-Леня !Ты ведь какое-то дело наверняка замутишь и если замутишь, возьми меня в долю, я ,сам знаешь, обузой не буду и отбиться, если что, у нас шансов больше будет.
  А я к тому времени действительно кое- что придумал. Мы продавали ковровые покрытия в рулонах, и край ковра ,после того как клиенту отрезали нужный кусок, представлял собой неприглядный вид. Счастливые обладатели этих отрезных ковровых дорожек сами придумывали, как его, этот край, облагородить. Обшивали сапожной иглой с суровой ниткой или тесьмой, иногда просто расплавляли синтетику паяльником, не давая нитке пушиться дальше. Оверлоки для обработки такого края были только на промышленных предприятиях и мне ,пожалуй, первому в Союзе удалось два таких оверлока и тонну итальянской нитки к ним, добыть в Эстонии, на одном из ковровых заводов.


 В это дело я Мишку и взял, а через три месяца выгнал. Редкого скупердяйства оказался человек, как только дело коснулось серьезных денег. Особенно меня возмутил случай, в Питере, тогда еще Ленинграде. Договариваясь о принятии в продажу наших ковров в Гостином Дворе, мы пригласили на обед двух девушек- сотрудниц того отдела, куда мы намеревались наш товар пристроить. Среди столиков ходил ,предлагая цветы, лоточник и я подозвал его для того, что бы дамам преподнести по букету гвоздик. Мишка замахал на него руками, проходи мол ,не надо, в это время Мишкины карманы оттопыривались от пухлых пачек с деньгами. Это был, конечно, не единственный случай проявления его патологической жадности, но мне за три месяца стало понятно: с таким человеком в бизнес идти нельзя.


  Арташа начал со своего:

- Слушай, Леня!

 “Слушай”, он произносил протяжно, с акцентом и было видно, что на протяжении этого “слушай”, он формирует остальную часть своего предложения. Иногда он не знал, о чем вообще собирается с кем то говорить, но человек его интересовал и что бы его не отпустить он тянул свое “слушай” еще дольше и мог повторить его несколько раз, в конце концов, он находил тему для разговора.
  И тогда, зайдя ко мне в магазин, в обеденный перерыв, Арташа начал:
- Леня, слушай! Тут говорят, ты без партнера остался?
 Я рассмеялся:
- А что же ты раньше, когда узнал про оверлоки, не подходил?
 В магазине Арташа на рынке тоже продавалась дорожка. Всего в Риге, к тому времени, этот товар можно было найти только в четырех местах и два из них- были наши с Арташем.
-Я, ты ведь знаешь, тактичный человек,-сказал Арташа.
 

Я тоже был тактичным человеком, а когда два тактичных человека становятся партнерами в деле, связанном с финансами, с работой, которая не меряется процентами временного участия, а основана на совести и порядочности, чувство такта играет самую важную роль. Мы проработали с Арташей восемь лет и делили деньги так: брали пачку, разламывали ее на глазок поровну и тем удовлетворялись.
 

Арташес Аручан, так звучало его полное имя. “Арташа”- с ударением на второе “а”, его звали все его друзья. Был он такой, армянин- армянин, чуть выше среднего роста, плотный, с крупным овальным лицом, массивным носом. На работе одевался просто, после работы -хороший костюм, дефицитные итальянские туфли на кожаной подошве, под пиджаком битловка. Некоторая вальяжность разбавлялась его наивным стремлением выглядеть “солидно”. Он и без всяких “понтов” был авторитетным членом пестрого, разнообразного и очень многочисленного коллектива рынка. Авторитетом не в смысле братвы, а в хорошем,деловом смысле. С ним советовались, его слушались, он был симпатичным, обаятельным парнем, но ему казалось, что “солидно” это как то по другому. Когда мы уже были в деле, Арташа, после того как выпьет в какой нибудь новой компании, любил сообщить обществу, что ему надо сходить к машине, потому что он забыл там “дэловой папка”. Когда появился факс, с которым я сразу начал работать, он в первые сеансы наших коммуникативных связей стоял за моей спиной, стоял даже так торжественно и смотрел на выползающий из этой пластмассовой штуки контракт из далекой Алма-Аты, как на какое то священнодействие, в этот момент он чувствовал, что приобщился к “солидному”. Он любил похвастаться, но его хвастовство было лишено фанфаронства, оно было таким по детски замаскированным:
- Слушай, Леня! Я тут холодильник купил арабский салатный цвет.
- Да? Поздравляю! Хороший?
- Ну ,такой, знаешь- и так тихонько,- ну самый лучший.
 Или:
- Леня, тебе надо купить “волга”,-он падежей и родов не понимал. О девушке говорил: ”Он- такой хорошенький” .
- С чего вдруг ?
- Я купил.
- Да ты что, когда, какую?
- Совсем новую, последняя модель, ну такая, самая лучшая.
Но не забывал и о друге, то есть, обо мне.
-Тебе тоже надо. У меня знакомый капитан- моряк в Литве, ему выделили ,он тебе продаст, возьми обязательно, и пусть она будет ну такого цвета,- он сделал паузу, подыскивая подходящее прилагательное и выдал протяжно,- “нэбэсного “.
И действительно, какое то время у меня была новенькая Волга 2410, голубого, небесного цвета.

 


В доме у него собирались большие компании за большим изобильным столом. Квартира Арташа была наполнена дефицитом, зачастую в не разобранных даже коробках. Провожая гостей, он, после пары бутылочек армянского, каждого одаривал какой ни будь ценной вещью: фигурками немецкого фарфора, вазами, подсвечниками, посудой. Таня, его жена, на утро принимала все это богатство обратно, пока Арташа отсыпался после вчерашнего меценатства. Наши шутки по поводу этого его ,широко распахнутого, душевного порыва он не воспринимал и продолжал дарить, испытывая, видимо, в такие моменты катарсис, проявляя истинные свои качества, скрытые под пластами, накладывающимиcя на душу человека спецификой его занятий. А Арташа был торговым человеком, расчетливым, иногда жестким и изворотливым, не в музее работал- на рынке, на знаменитом, самом крупном в Европе, Центральном Рижском рынке.
Эта его причастность к атмосфере базарно-денежных расчетов поразила меня неимоверно в чуть было не закончившемся трагически нашем вояже в Москву, по настоящим “солидным” вопросам, в которых присутствовала “дэловой папка”, в виде моего дипломата.


Мы не оставляли наших мест работы в государственных структурах, но параллельно, полным ходом занимались своими новыми кооперативными делами, в тех рамках закона, которые предоставляли нам эту возможность. Но в конторе, некоторые сотрудники, в основном сотрудницы, начали проявлять легкое раздражение по поводу наших успехов в частных изысканиях и как то, на совещании, начальница планового отдела, симпатичная женщина средних лет, так ,не то что бы в лоб, скорее шутливо, завела тему о нашей двойной материально-финансовой жизни. Ее поддержала главный бухгалтер, пожилая полная латышка, с умными, хитроватыми, всепонимающими глазами. Она любила поощрительно отзываться на информацию о том, что кто-то из завмагов купил новую машину:
- У вас новая машина Иварс? Поздравляю! Будет что конфисковать при недостаче, которую, я чувствую вскоре обнаружат в вашей лавочке.
 На выпады этих двух достойных дам ответил дремлющий в углу пожилой еврей- начальник торгового отдела Аркадий Абай. Абай был маленького роста, субтильный, с обширной усыпанной пигментными пятнами лысиной, но когда он сухоньким кулачком ударял по столу, здоровые мужики втягивали головы в плечи. Выслушав этих двух дам, он спросил их:
- А что, Леня с Арташем что- то нарушили?
Те ответили, что вроде нет.
- Тогда чего вы хотите добиться от них? И вообще подумайте, что вы способны противопоставить союзу еврея и армянина.
 Все закончилось смехом и больше к этому вопросу в конторе не возвращались.


Все понимали, что в ближайшее время, всем не простым, умным, сильным людям, другие в такой среде и на таких должностях в те времена не удерживались, придется сделать собственный выбор дальнейшего жизненного пути. Это пугало, на это надо было решится и решились в результате лишь единицы. Так что на нас смотрели и с какой-то завистью и с нескрываемым интересом.

 
Кроме того, что мы завалили своими коврами все магазины Прибалтики и немалое их количество отвезли в Москву и Ленинград, пришла мне в голову идея покрыть нашим велюром поезда, и мы отправились в рижское вагонное депо, предварительно созвонившись с его руководителем Александром Агапкиным. Я традиционно был одет в свитер и джинсы, Арташа в блестящий светлый костюм и туфли на тонкой подошве. В здании депо пол был покрыт сантиметровым слоем чего то маслянистого и высота этой суспензии превышала толщину арташевой подошвы. Он стоял в этом и переживал за свои итальянские корочки, а стояли мы минут десять. В конце концов он высказался:
- Слушай, Леня, я думаю нас тут не поймут.
Но в это время появился Агапкин, молодой, подтянутый, в яркой синей новенькой железнодорожной форме ,со всеми золотыми погонами и галунами, ладно на нем сидящей. Он пригласил нас в кабинет и вызвал двенадцать женщин, сотрудниц, которые расположились за длинным полированным столом. Арташа стоял за мной, демонстрируя “солидность” ,а я рассказывал им, что мы имеем представление о том, как долго и не в срок на поезда завозят новые комплекты ковровых дорожек и что их качество, на наш взгляд, не соответствует классу этих составов люкс “Латвия” и “Юрмала”.Что мы можем предоставить четыре комплекта для каждого состава в течении двух месяцев, с гарантией качества. Я красивым жестом кинул развернувшийся во всю длину стола, захваченный с собой, рулон итальянского велюра, заданной для вагона ширины. Дорожка полыхнула, переливаясь шикарным красным ворсом, и мы достигли необходимого успеха. Раздался громкий “аххх” всех двенадцати судей. Это была победа и контракт на двести тысяч рублей был подписан в тот же день.

 
 А после поездов фантазия не замедлила нам подсказать и о наличие в мире иных видов транспорта. Так началась эпопея с самолетами. И первый контракт мы подписали с аэропортом Алма- Аты.
Проблема была в том, что для ковровых покрытий в авиации нужен был специальный сертификат,подтверждающий пожаробезопасность материала из которого оно было изготовлено . Мы в начале сами по-экспериментировали с кандидаткой, которую собирались уложить в аэрофлотовские фюзеляжи. Поджигали ее всеми доступными способами. Она не горела, только плавилась, не выделяя какого- ни будь значительного количества дыма. Однако, одно дело- наша уверенность, другое- бумажка, которую нам добывать в Москве. В общем, нашли через рижский аэропорт связи в московской инстанции, договорились о сумме и полетели в столицу: я, Арташа и Иварс Миллерс, наш связной в этом деле. Прилетели в Шереметьево. Таксисты запросили сумму раскритикованную Арташем и он нашел дешёвого мужичонку на “копейке”. Спорить с ним не стал, но подумал:” Едешь на миллионное дело, экономишь копейки и едешь на “копейке”. Километров через 10, посреди Ленинградки, машина заглохла. Моросил легкий дождик, шоссе было мокрым. Водитель вышел из машины и открыл капот…


 Я очнулся ,понимая, что не могу вдохнуть: дипломат, прочная штука, лежал у меня на коленях и был смят. Удар пришелся по прессу, и если бы не каратэ, качалки, набивки, вряд ли бы я остался жив. В багажнике горело. В метрах тридцати ,позади нас, стоял 130-тый ЗИЛ. Он врезался в нас на полном ходу и невероятная удача не выбросила Жигуль на соседнии полосы. Так по своей ровненько и проскользили, благодаря наверное дождю и мокрому асфальту. Арташа на переднем сидении выбил ногами лобовое стекло. Двери, кроме открытой водительской, заклинило. Иварс сидел слева от меня, у него была рассечена бровь и таким кожаным шматом свисала, закрывая глаз. Он был в сумеречном состоянии. Я ощупал свою голову, крови не было, но волосы были все пересыпаны стеклянной крошкой. Арташа пытался открыть наши двери и не смог. Машина могла взорваться в любую секунду.. Я схватил Иварса за воротник и потащил его за собой. Протиснувшись между передними сидениями, мы вылезли через открытую водительскую дверь. До приезда скорой перебрались на тротуар, а Арташ беседовал с несчастным стариком водителем. Тот, бегая вокруг горевшей машины,( к счастью киношного взрыва не произошло), все причитал:
- Это все ,что у меня было, как дальше жить?
 В этой ситуации Арташ поразил меня, потребовав у этого несчастного вернуть деньги и тот вернул, не возражая и не переставая причитать. Позже я спросил его:
- Как тебе вообще в голову пришло в той ситуации про деньги говорить?
На что Aрташа невозмутимо ответил :
-Он задание не выполнил, значит- не заработал.
  В больнице ,куда нас отвезли, благо больница была практически напротив места аварии, Иварсу зашили бровь, меня просветили на рентгене, ничего не нашли, но я не мог повернуться, так все болело.

 Партнеры наши с нужной справкой приехали к нам в гостиницу. Испытания в их лаборатории наша продукция прошла успешно. Привезли сертификат, получили мятый дипломат с коррупционным содержанием. “За скорость” и “взаимопонимание”! Все выпили за наше воскрешение.
 На обратном пути в аэропорт увидели полностью сгоревший остов “копейки”.

 
Основным поставщиком долгое время для нас была ковровая фабрика в эстонской Вяндре, небольшом городке ,даже скорее поселке. Фабрика была ультрасовременная, построенная в последние годы существования социалистического способа производства, и выпускала она лучшие в стране ковровые покрытия на импортном, в основном итальянском, сырье .
Мотались мы туда иногда и по два раза в неделю. Выезжали в пять утра, что бы успеть к открытию и не поздно вернутся назад ,в горячие дела, требующие непрерывного нашего внимания. За рулем всегда был я. Арташ безоговорочно признавал мое превосходство в области вождения. Как то он с нашей бухгалтершей ехал по плохой дороге на новеньком Москвиче 2141, косившем под “Рено”, и колесами собирал все ямки, попадавшиеся на его пути. Посмотрев на свою спутницу, подпрыгивающую на каждой из этих ямок, он обратился к ней с просьбой :
-Слушай, не говори Лене, что я по ямкам еду. Мнэ лень руля крутить.
 Он обладал эксклюзивным талантом: в короткий срок новую машину превратить в старую.
 Когда я в эту рань заезжал за ним, Арташа выходил из дома с большой подушкой в наволочке с розовыми цветочками и отпечатком его сонной физиономии. Он укладывался на заднее сидение с невнятной фразой:
Леня, я чуть- чуть посплю и потом проснусь.
“Потом” было на въезде в Вяндру
 Нас встречал директор, практически владелец фабрики. Как-то у эстонцев  с перенятием собственности  все происходило быстрее. Он был впрямую заинтересован в наших бизнес отношениях: никаких проволочек, деньги наличными и сразу ,правда, все проводил по бухгалтерии, но нас это не касалось. Иногда, когда время не душило, он приглашал нас на обед к себе домой. За столом подводил разговор к тонкостям наших взаимоотношений, но очень тактично. Ему не давала покоя мысль, что сочетание двух наших национальностей каким-то образом оставляют его в дураках. Иногда ,после хорошей стопки, тактичность его оставляла и он спрашивал напрямую, где мы его дурим, а мы сами не знали где, так и отвечали, в общем было весело.

 
На самом деле, он хотел каким-то боком к нашему бизнесу пристроится и однажды сообщил о том, что в Украине, на одном из химических предприятий, можно купить сырье для основы, которую используют их станки на первом этапе процесса изготовления ковра.
Если бы мы сумели там договорится о стабильных поставках, при приемлемой цене, то всем бы хватило на бутерброды с маслом и икрой.
 Мы созвонились с украинским хим. заводом, но сразу почувствовали, что там происходит что-то не понятное. Тем не менее, сели в машину и отправились в Киев. На границе Белоруссии с Украиной пограничный переход был организован так, что проехать ,просто предоставив документы, было невозможно. Дорвавшиеся до власти погранцы и таможня выворачивала не только карманы, но и руки. Нам это было бы безразлично, у нас с собой не было ничего, чем они могли бы поживится, но перед нами таких, видимо, было полно и мы простояли на этом пункте 16 часов. Деловая часть поездки оказалась безуспешной. На Украине начался дерибан всего, что оставило в наследство распавшееся государство, и все ,чем занимались управленцы той химической фабрики, это участие в “маски шоу” то при помощи одной из сторон, то наоборот.

 Но за эти 16 часов сидения в кабине нашего заслуженного Жигуленка, многое впервые рассказал  о своей судьбе мой друг.

 
В суете каждодневных забот, в обсуждении делового вала, даже иногда в застольях, когда водка сметает преграды в общении с близким тебе человеком, некоторые вещи раскрыть себе не позволяешь. Они словно сургучом запечатаны в мутного стекла бутылке. Но случается минута откровения, когда думаешь:”  Слегка, чуть- чуть, приоткрою горлышко той бутылки, на секунду, на мгновение, только в той дозе, в том количестве, подарю свободу своему сокровенному, которое нужно мне в этом единственном случае”.
Но чуть чуть не получается, сургуч срывает напрочь и ты открываешь уже все до самого дна.

 В его жизни была трагедия, я знал о ней, но Арташа никогда не рассказывал того, что с этим было связанно.


Он остался в Прибалтике после окончания срочной службы. Домой не вернулся, сложные семейные отношения. Приткнулся у местных армян. Они взяли его на работу. Куда ещё армянину без образования, без денег, даже без гражданки приличной? На рынок, на подхвате. Нашли где снять угол- у одинокой старушки бабки Ольки, почему то её так, уменьшительно, звали. Она добрая была, суетливая, про квартплату с таким стеснением говорила ,будто рэкет Арташу устраивала:
- Заплатишь, когда сможешь! Да что ты, ты мне столько сделал, это я тебе должна.

 
Арташа ей побелил все потолки, на кухне стены выкрасил в голубой цвет. Краску эту ему Зелимхан, хозяин хозяйственной лавки, подарил. Просто сидели, про армию вспоминали, что то захотелось пацану двадцатилетнему дать, вот взял банку и всучил. От неё и весь ремонт затеял Арташ. В этом подъезде двухэтажного здания, легче назвать его было бы бараком, но коммунальщики, дабы не расселять людишек и взваливать на себя непосильные обязанности, несколько лет назад провели в нем приличный капитальный ремонт, квартир было всего четыре. Первый месяц Арташа ни разу своих соседей не видел. Работал допоздна и ,придя домой, без сил валился спать. Старался понравится своей безотказностью начальству, выходных не просил. Зелимхан- чеченец, порядок у него железный был, но Арташа он оценил не только за то, что тот себя не жалел, сообразительность оценил. Через месяц он стал оставлять его в одной из секций за старшего и тогда же приказал в воскресенье брать выходной.
 Вот в это первое воскресенье Арташа и увидел Таню. Она жила с мамой этажом выше.

Арташ рассказывал волнуясь, торопливо, словно боялся, что если что то его отвлечет,  то он не решится продолжить.

 -Когда её увидел первый раз, думал удар хватит. Она по лестнице подымалась, мимо меня,как мимо пустого места ,прошла. Юбка на ней была, как это..., в складку
 Я подсказал:
 -Плиссированная.
- Да, такая, и короткая, все видно было, лицо мельком увидел, а ноги долго и, поверишь, реально плохо стало. На ступеньках отсиделся и пошёл к бабке Ольке. Спрашиваю:
- Кто это?
 А она рассказывает:
- Таня- хорошая девочка. А семья- нехорошая. Отец ушёл, а мама поддаёт, меры не знает. Таня в мед училище учится.
 На меня посмотрела и сразу все поняла, золотая бабка была.
  Арташа потёр нос:
- Если бы дожила до этих дней, купил бы ей квартиру хорошую. Да ушла лет десять назад. Мне тогда не то что на квартиру, на еду еле хватало. Зелимхан не  был  жадным, но порядок соблюдал такой:пройди свои круги, поработай за зарплату, а платил он 75 рублей, не воруй, усердие проявляй, потом получишь... Как оказалось, на год он мне выдержку устроил. Вот этот год я выживал, страшно вспомнить.
 Бабка Олька просто поступила: вечером того воскресенья привела Таню в гости и представила меня:
- Вот Таня, он хоть армянского рода, но человек хороший!
. Я думал, сквозь землю провалюсь, а она мне руку подала ,такая мягкая ,тонкая и села чай с нами пить. На меня больше и не посмотрела. А что на меня смотреть было? Одет как чучело, весь круглый, и нос торчит. По- русски говорю, как анекдот. Очень она была красивая, ну, ты знаешь Таню, но понимаешь , это теперь она такая, а тогда совсем -совсем по другому выглядела, Наташа Ростова или...
- Ну такая, “самая лучшая”,-
 Я пошутил ,что бы немного снизить температуру Арташевского откровения  . Один мой близкий человек, старый и мудрый, говорил:
- Избегай сильных переживаний, как радостных так и печальных, живи по серединке реки той , что “жизнью” зовётся. Но он продолжал, не обратив на мои слова внимания.

-Когда провожал, у двери, попробовал за руку взять, она не дала ,засмеялась и убежала. Ей 18 лет было, а мне 20. С этого дня все ,что я делал, было в голове пополам с ней, все деньги, что были ,отдавал за квартиру, на столовку базарную хватало и пасту зубную. А все что мог отложить, копейки. Даже сейчас ,сижу, говорю тебе, а мурашки по коже бегают, как жил. Купил шоколадку для неё, а как дать?Боюсь, если не возьмёт, позор. Ждал в подъезде. Самое страшное для меня было бы увидеть, что её провожает какой -нибудь парень, но дождался, одна она появилась. Забежала с портфелем, машет этим портфелем, как совсем школьница и я ей дорогу перегородил, не весь так, а руку выставил и шоколадка в руке, ну, чистый болван, слова сказать не могу,так и стою. Она шоколадку схватила, рассмеялась и убежала по лестнице.
Но я уже рад был, что взяла, и решил, что мне надо как -то одеться. Стал мечтать костюм купить. У наших ребят,(” наши ребята” у Арташа всегда были армяне, я в их число, в смысле ,”его ребята”, не входил, я был самый близкий друг, но не “наши ребята”), был на рынке магазинчик с одеждой и я там выбрал себе светлый такой, светло серый костюм тройку. Он мне по ночам потом снился.Я его померил -как раз. И они пообещали оставить его на месяц. Хорошую вещь тогда трудно было достать, так что они мне услугу оказывали. А стоил он 90 рублей. Я почти кушать перестал, возьму пару пирожков с ливером, водой запью и все. В общем кое где подработал, у Зелимхана просить не мог, он дал бы ,скорее всего, но я такое чувство имел, что вот я накачиваю баллон с моим авторитетом, а если попрошу, то как будто баллон этот проколю иголкой и он сдуеться. Когда деньги собрал, померял еще раз, а он на мне болтается ,как на вешалке, так похудел. Очень расстроился, но взял,конечно,все равно. Бабка Олька как то его прихватила в каких то местах, в общем, одел я его и пошел к Тане в гости. Поверишь, ты меня знаешь, я потом с бабами,ну, как все мы, а тут иду и коленки подгибаются. Постучал в дверь, про звонок забыл, она открыла и смотрит, а я цветы с рынка принес ,пионы. и большие такие, меня из за них не очень видно было. А потом она разглядела и как то замялась, но все таки пригласила войти. Две комнатки, бедно очень, мебель светлая диванчик, шкаф, стол- все такое хлипкое. Из спальни мама вышла и вижу “под мухой”, и так прилично, тоже ,знаешь, красивая женщина, прическа такая послевоенная “бабэтта”, руку мне крепко пожала и с ходу:
-Ты что- жених?
 И я представляешь на своем русском говорю:
- Хочу его забрать замуж.
 Чувствую красный стал и пионы эти в руках, они аж покатились со смеха. Я цветы на стол положил и пошел к двери, да еще на спине чувствую, нитка бабкина разошлась и пиджак широким стал, но Таня меня за руку поймала и за стол. В общем, так началось. Год встречались. Я ее во всех углах тискал, месяца три выворачивалась, а потом каждый день, все время ее хотел.
 

Когда сын родился, мы уже женаты были. Я зарабатывать прилично начал. Зелимхан меня вместо себя оставил, а сам в Махачкалу уехал, в Дагестан, семья позвала. Так ко мне его обязанности перешли. Надо было в компаниях бывать, подарки возить, выпивать с начальством и бабы начались. Им надо было, ну и сам, как вывернешься, иногда две девчонки за ночь получалось, а утром приходил все равно Таню хотел.
 

А потом это страшное случилось: мальчик наш в море зашел, Таня на минутку отвернулась и все. Она почти с ума сошла, уже никогда прежней не была. Мучился я страшно и за сына и за нее. Человек думает, что он не может что то пережить, самое ужасное, но он может. Сам не знаю как, но вроде выправились. Правда, Таня потихоньку стала выпивать, я не ругался, она просто мне сказала:
- Или руки на себя наложу или снимать кошмар вином буду, как смогу так брошу.
Бросила, когда ,слава богу, девочку родила. Она ее с рук не спускала чуть ли не до школы. Таня ожила, но не до конца, переменилась очень, если и повеселится изредка, то как то так, словно грешит ужасно.

 Столько лет мы с Арташей практически не расставались, но только в этой машине, застрявшей на украинской границе, отчего то возникла у него потребность поделится вот этим. Может быть чувствовал ,что разойдутся наши пути и такого случая больше не представится. Надо было ему выплеснуть, обратить в слова то, что бродило мыслями, чувствами в его голове и душе.
Высказал он мне в той машине, в ночь откровений еще одну вещь, как то особняком прозвучавшую, о том, что его дед, а из близких он только деда поминал, наставлял его :
-Окружай себя в жизни равными себе и дружи только с равными.
 Я тогда на это сильно внимания не обратил, но в один прекрасный день наш бизнес ковровый закрылся. Сделали мы это с легкой душой, благо у каждого уже был свой, сепаратный, устойчивый, другого направления, а ковры закончились потому, что те кто в России приблизился к гос. структурам и гос-бюджетам ,со страшной силой погнали богатства страны, наш общий газ и общую нефть и все что мы считали общим, за кордон в обмен на твердую валюту, а еще они брали бартер на колоссальные суммы и это были машины, мебель и ковры. И столько этих ковров завезли, что цены пришлось снижать ниже себестоимости. Им хватало, нам нет. По поводу закрытия устроили мы банкет, наподобие того, как заканчивали свой бизнес бутлегеры в Америке после отмены сухого закона.


 С тех пор с Арташей мы видится стали все реже и как то он на мое:
- Что- то пропадаешь ты?
Помолчал, а потом через длинное “слушай”:
 Ленечка, мне за тобой не угнаться! Ты всегда впереди был и будешь.
 Тут я его дедушкину теорию вспомнил, но поверить не мог в ту кашу, что по этому поводу у него в голове сложилась. Устроил ему разнос, но дедушкина философия сильнее оказалась. Лишь раз, после этого, он сам проявился, позвонил про машину узнать. Я тогда “Кайен” первый купил и он хотел дочке на совершеннолетие подарок сделать. Я сказал, что машина эта ,ну как тебе сказать, “ну такая, самая лучшая”. Арташ вспомнил, рассмеялся.Потом объяснил ситуацию по своему:
- Понимаешь, деньги пришли, вот и решил подарок сделать.
 Я уверил его, что лучшего подарка быть не может, сам Абрамович круче бы не придумал. Арташа был доволен, но на день рождения к дочке не позвал, так мы и расстались “не равными”.