Дикими тропами

   

  Причина, по которой нынешние радетели за независимость Чечни от России назвали свой недолгий разбойничий анклав Ичкерией, остаётся неясной. Ичкерией называют восточные подступы, открываемые со стороны Дагестана с перевала Речель, как бы ворота непосредственно в саму Чечню, разделяемую неукротимым Аргуном на Большую и Малую. Больше, на мой взгляд, подошли бы названия Республика Ночхэ, или Вайнахская шариатская республика, где хоть угадывается намёк на воссоединение с братской Ингушетией. Но, так или иначе, потомки легендарного богатыря Нохчэ обижались, когда их называли чеченами. Это понятно, ибо "чечен" на языке кизлярских и моздокских армян в переводе на русский литературный язык означает головорез или разбойник. Перефразируя старика Маркса можно сказать, что народ заслуживает то название, которое дают ему соседи. Чеченцы заслужили.
 - Грабёж и разбой считались здесь за доблесть. Не признавая никаких законов, не зная сословных делений, и какой-либо власти это сообщество горцев удерживало от взаимного истребления лишь почитание адатов, говоря по-русски заветов старины, одним из которых является право кровной мести. Одна смерть влечёт за собой месть родственников убитого, а кровные узы почитаются среди этого народа больше всего, сильнее них только страсть к наживе. Но парадокс в том, что воровство у своих считается большим позором, и такие люди изгонялись, становясь абреками. Хотя Али-Хамзат и считал себя продолжателем дела имама Шамиля, большинство бойцов его отряда состояло из таких вот отщепенцев. А Керим-Булат - вор и убийца, презираемый своими.

Всё это Игорь услышал от поручика, когда они оставили Кизляр и двинулись на запад, в сторону недоброй славы Ичкеринского леса.

- Подъесаул наш, Степан Панкратьич Евсеев лет двадцать тому сражался в лесу этом в отряде Петра Христофорыча. Слыхали, небось, как бесславно для нас закончилась та экспедиция сорок второго года?

- Нет, не приходилось, - отвечал Востряков.

- После взятия Ахульго, - начал рассказ Грамотин, - Шамиль своим влиянием на горцев пал настолько низко, что казалось, по крайней мере, нам, не поднимется имам уж больше никогда. Однако не прошло и года, как чеченцы призвали его, так как у них распространился слух будто русские хотят закрепостить их, тогда как в намерение нашего командования входило лишь разоружение этого необузданного народца. Тогда войска наши находились в тяжелейшем положении, неспокойно было по всему левому флангу. В Дагестане генерал Фези, правда начал проявлять успехи, на соединение с тамошними войсками и двигался отряд, где, кстати, мой родитель командовал в ту пору батальоном. В Ичкерийском лесу отряд окружили толпы неприятеля, кровопролитные бои шли четыре дня. Батюшка мой с тех пор и носит в себе две чеченские пули. Евсееву повезло и того меньше. Сотня, в которой Степан Панкратьич состоял, была приписана к отцовскому батальону. Когда горцы захотели орудия захватить, человек десять казаков приняли неравный бой против сотни неприятеля. Все пали, одного лишь Степана израненного чечены с собой увели. Больше года в яме просидел, два раза убегал и оба раза его ловили и возвращали обратно.

- Выкупили? - догадался Игорь.

- Год казаки от вина отказывались1, деньги собирали. Батюшка мой те собранные империалы вёз за четверых. Рассказывал, что, когда пленников забирал, трое и на ногах уже не держались, так были изнурены. А Степан-то наш здоровья богатырского, уже через неделю в строю был. А ещё через год от Черкея, гнездовья этого воровского, камня на камне не оставили. А что это вы, Игорь Вячеславович, всё назад оглядываетесь? Если чего боитесь, то напрасно, я в здешних местах не новичок, можете быть спокойны, идём мы скрытно, да и, судя по донесениям поблизости крупных воровских партий не наблюдается.

Уже в сумерках подошли к Аксаю и встали у берега на ночлег, решив с рассветом готовить переправу.

Евсеев развлекал казаков, сидящих у костра рассказами о своих злоключениях в чеченском плену.

- Мальчонка там был, сынок хозяйский. Сядет, бывало на краю ямы и разглядывает нас, будто зверей диковинных. А доложу я вам братцы, есть хотелось постоянно, аж живот сводило. Я этому басурманчонку руками показываю, поесть, мол, принеси. Убежал. Мы ждём, авось, хотя бы чуреков чёрствых принесёт. А этот чертёнок не поленился, с отхожего места дерьма приволок и давай нас сверху поливать. Я ему кричу, что же ты нехристь малолетний делаешь, а он, знай себе смеётся.

- Да разве ж это люди, прости Господи? - с досадой сплюнул один из казаков.

- Конечно люди, - отвечал подъесаул, - звери-то такого, небось, не выдумают. Да это ещё что! Вдругорядь пострел этот змеюку нам целую подбросил.

- Ну, а вы?

- А что мы? Слопали без хлеба! - засмеялся Евсеев.

- Змеюку-то?

- Её родную. А что? Та же рыбина, даже вкуснее.

- Тьфу ты, гадость-то какая! - сплюнул на землю тот же казак.

- А ты, Чепрак, погоди плевать-то! Ежели жить захочешь, ещё и не то съешь. А мне силы нужны были для побега.

- Степан Панкратьич, а как тебя чечены опять словили, небось, били?

- Было дело. Плёточкой вдоль спины. Да мне-то что, кожа-то у меня, как у слона.

- А ты что, и слона видал?

- А чего не видать-то? Видал. Персидское посольство через нашу станицу как-то проходило.

- Ты теперь, Степан Панкратьич, чеченов этих, всех, небось, под корень вывел бы?

Евсеев долго не отвечал, глядя на потрескивающий в ночи костёр.

- Зачем же под корень? - проговорил он, наконец. - Они ведь тоже люди, только дикие. Ну, раз уж мы сюда пришли, нам с ними жить. Ну ладно, охотнички, пора на боковую, завтра ещё топать и топать.

Казаки стали укладываться. Игорь долго не мог заснуть, с тревогой вглядываясь в темноту и прислушиваясь к перекличкам часовых. Оксана, милая, где ты?

. . .


Справа нёс свои мутные воды Терек, слева виноградники сменил густой камыш, за которым топкие болота. Башибузук мирно шёл под седлом, ничем пока не подтверждая своей клички. Сзади послышался цокот копыт, и Оксана, от греха подальше, свернула в камышовые заросли. Вскоре мимо проехали двое казаков, по всей видимости, станичники, возвращающиеся домой из города. Всадники скрылись за поворотом, и девушка, выждав несколько минут, вновь вывела коня на дорогу. Часа через два мучительной для Оксаны тряски дорога разделилась. Она посмотрела в безоблачное небо, где солнечный диск шёл к своему закату. Значит, ей налево. Вскоре дорога сузилась и пошла вверх, слева нависали скалы, справа - заросший лесом крутой склон, поворот следовал за поворотом. Среди деревьев иногда мелькали при свете уходящего солнца яркие оперенья фазанов, птичий гомон становился всё реже, наступала южная ночь. Через час станет совсем темно. Сдерживая стон, Оксана слезла с коня и, пригнувшись, принялась осматривать землю. Судя по многочисленным следам копыт, её маршрут был пока верен, да и надо страдать врождённой дезориентацией, чтобы сбиться с пути, здешняя дорога на много вёрст была одна.

Оксана вспомнила, как весной девяносто седьмого она, в паре с Зайцем, отправилась в Веденский район "зачищать" Алихана Каждаева. Под Алиханом числилось до трёхсот сабель, и основной статьёй его дохода была торговля людьми. Заяц был наводчиком и старшим в их группе, а она - лейтенант Бабенко должна была нажать на курок. Тогда они километров сто пятьдесят шли пешком до места предстоящей операции. Аул, где базировался Алихан, был, по словам солнца русской поэзии "прелестный уголок". Это уже не бедные сакли, а добротные каменные дома, окружённые фруктовыми садами в живописной крохотной долине. Картина была настолько буколической и пасторальной, и они не могли поверить, что здесь скрыто столько человеческого горя и трагедий. Почти в каждом из этих добротных каменных домов были устроены зинданы, где в ожидании выкупа держали пленников, не только военнослужащих, но и женщин, и даже детей. Для Алихана и его ближнего круга это был всего лишь бизнес.

Задание они выполнили, потом почти двое суток уходили от погони, путая следы, словно зайцы, пока не вышли в условленное место, где их подобрала вертушка.

Оксана разогнула спину и прислушалась. Где-то неподалёку слышалось журчание ручья. Взяв коня под уздцы, она пошла на этот шум. Ручей с кристально чистой водой бежал вниз в нескольких метрах от дороги. Башибузук опустил свою морду в его прохладные воды, девушка, отойдя чуть выше по течению, тоже припала губами. Да, такая вода в нашем, отравленном нами же ХХ1 веке большая редкость. Она ломила зубы, приятно утоляла жажду и буквально с каждой каплей вливала в тело живительную силу.

Башибузук, напившись, поднял свою красивую голову, скосив глаза куда-то в сторону, коротко всхрапнул. И в ту же секунду на Оксану опустилась непроницаемая тьма, которая не только не давала ничего видеть, но и придавила к земле так, что стало трудно дышать. Потом она почувствовала, как чьи-то сильные руки оторвали её от земли и бросили поперёк лошадиного крупа, быстро и сноровисто привязав к седлу.

- Цоп!

"Путешествие продолжается" - подумала она, при каждой тряске больно ударяясь животом о жёсткую седловину. Из-за этого дышать было тяжело, да ещё грязный мешок на голове вонял навозом. " Остаётся только расслабиться и попытаться получить удовольствие"

. . .


- Игорь Вячеславович, что ж это вы с такой тоской смотрите на оставленный берег? - спросил Грамотин после того как все охотники переправились через неширокую, но глубокую и бурную реку.

" Придётся рассказать ему про Оксану", - с тоской подумал Игорь.

- Вот хоть убейте, не могу взять в толк, ну зачем вам в походе этом женщина? - вопрошал поручик, выслушав с хмурым видом рассказ Игоря. - В таких делах от них одни ненужные хлопоты. Чубаков! - окликнул он невысокого жилистого казака. Игорь ещё восхищался ловкостью, с которой тот управлял своим конём при переправе. - За нами человек не угнался, так что скачи назад, узнай, может, случилось что. Потом догонишь.

- Слушаюсь, ваше благородие!

Чубаков тут же направил ещё не просохшую лошадь в холодные воды Аксая. Некоторое время Грамотин с Игорем наблюдали, как он возвращается на противоположный берег, сносимый сильным течением, и оба облегчённо вздохнули, когда казак выбрался из воды.

- Вперёд! - скомандовал поручик остальным. - Да смотреть в оба! Не нравится мне этот лес.

- Командиру-то нашему тревога по наследству передалась, - шутили меж собой охотники. - Родитель здесь две пули словил.

- Так это ж когда было? Нынче, кажись, с чеченами мир.

- Волка вон сколько не корми, а он всё одно в лес смотрит. Господи, пронеси!

Так переговаривались меж собой казаки, продираясь через непролазную чащу. Просеки, которые прорубили во время прошлых экспедиций, вновь заросли. Вокруг буковых и дубовых пней густо разросся орешник. По пути попадались завалы, устроенные горцами ещё в неспокойные времена, и из-за каждого можно было ожидать залпа. Поэтому Пётр Алексеевич послал вперёд скрытым маршем трёх пеших разведчиков, ещё одна троица шла в арьергарде, прикрывая тылы. Вот только боковых прикрытий не было, людей-то всего две дюжины.

Вскоре разведчики доложили, что впереди обнаружен хутор, три сакли, прилипшие к скале, несколько фруктовых деревьев, да крохотное поле. Решили обойти стороной, лишние глаза ни к чему. Во время войны почти всегда проводниками использовали местных жителей, чеченцы охотно шли, благо русские хорошо платили. Но Грамотин набирал в свой отряд людей из казаков хорошо знакомых с местностью, чтобы не прибегать к посторонней помощи. Все донские не новички в здешних горах, служили под началом самого атамана Бакланова, а он, как известно, поблажки никому не давал, вот и превратил за короткий срок степных жителей в настоящих горцев. От местных они не отличались ни одеждой, ни повадками и эти горы знали как свои родные степи. За чеченцами осталась роль информаторов.

Остановились на короткий привал в овраге, у одного из ручьёв, которых в этих местах как морщин на старой коже. Разведчики ушли далеко вперёд, остальные, найдя пригодное для водопоя место, принялись по очереди поить коней.

Послышался крик фазана, Игорь уже научился распознавать звуки, которые издают эти красивые птицы.

- Чубаков возвращается, - отметил Евсеев. - А ну, Верёвка, покажи, как ты научился.

Афиноген приставил ладони ко рту и издал звук почти такой же. Но Евсеев почему-то неодобрительно посмотрел на молодого казака.

- И вовсе непохоже. Да тебя даже глухой чечен распознает, как пить дать.

Верёвка сконфужено опустил голову.

Как вернувшемуся Чубакову удалось неслышно подойти почти к самому месту привала, да ещё ведя под уздцы лошадь, Игорь так и не понял. Правда, когда он подошёл, стало видно, что копыта обмотаны тряпкой.

Чубаков несколько минут о чём-то переговорил с командиром. Грамотин тяжело вздохнул и подошёл к Игорю.

- Плохо дело, Игорь Вячеславович, полонили вашу девицу. Судя по всему чиреевцы.

Игорь сжал рукоятку кинжала так, что побелели пальцы.

- Пётр Алексеевич, я понимаю, что мы становимся обузой вашей экспедиции, но я прошу у вас только карту.

- Вы с ума сошли! Думаете в одиночку отправиться к чеченам и освободить её?

- А другого выхода я не вижу.

- А я вижу, - отвечал Грамотин. - Керим-Булата берём и меняем на Оксану Сергевну.

- А они согласятся?

- Непременно. У этого племени канлы - дело святое.

- Это сколько же ей в плену томиться?

- От силы два дня.

- Да за два дня с ней там такого сотворят!

- Успокойтесь, ничего с ней не случится. Сейчас же пошлю Чубакова, он с чиреевцами договорится и о цене, и о том, чтобы с её головы ни один волос не упал.

- Вы так говорите, Пётр Алексеевич, словно речь не о человеке, а о вещи какой.

- Я, Игорь Вячеславович, не виноват в здешних диких нравах! - сердито ответил Грамотин и дал команду трогаться дальше.

Неутомимый Чубаков отправился в Чирей-Юрт, буквально растворившись среди деревьев.

. . .


Поначалу Оксана пыталась отсчитывать секунды с того момента, как её похитители тронули лошадей, но где-то на второй тысяче сбилась со счёта и оставила эту затею. Немного повозившись, ей удалось сносно устроиться на жёстком седле, но тряска была столь ощутимой, что она полностью потеряла чувство времени. Сколько её везли - полчаса или целую вечность? Кровь начала приливать к свешивающейся вниз и болтавшейся как у китайского болванчика голове, и Оксана подумала о мучительной и растянутой на часы смерти повешенных вниз головой.

Вскоре она уловила запах жилища, вернее многообразие запахов: немного пьянящий аромат созревших фруктов, запах дыма домашнего очага и ещё чего-то, неуловимо напоминавшего, что здесь давно живут люди.

Лошадь остановилась и Оксану, отвязав от седла, не особо церемонясь сбросили на жёсткую землю. Потом, грубо подхватив, опять куда-то несли, вновь падение и, наконец, с головы сорвали мешок. Жмуриться не пришлось, потому что вокруг была полутьма. Оксана обнаружила себя сидящей на земляном полу в какой-то комнате без окон. Тусклый свет лился из дверного проёма, у которого стояли два кривоногих горца и в четыре карих глаза разглядывали её. Папаха с головы оказалась сорвана вместе с мешком и Оксанины короткие светлые волосы в беспорядке рассыпались, закрыв лицо.

- Урус-баба! - показал один на Оксану грязным пальцем и оба абрека затараторили что-то на своём гортанном языке.

По наличию цокающих и шипящих звуков Оксана догадалась, что говорят они по-чеченски, и пожалела, что не выучила в своё время этот язык. Горцы, продолжая спорить, вышли из помещения, не забыв закрыть за собой дверь, и она оказалась почти в полной темноте, лишь еле заметный свет пробивался сквозь кое-как сбитые дверные доски.

- Уроды! - бросила им вслед Оксана.

Злилась она в первую очередь на себя. Ей, офицеру спецслужбы, так глупо попасться! Спеленали, как овцу. Расслабились вы, товарищ старший лейтенант, совсем расслабились! Пару раз сударыней назвали и всё, почувствовала себя женщиной с большой буквы, тургеневской барышней! А вот сейчас тебя на турецкий базар свезут, и станешь ты младшей женой у какого-нибудь аги.

Оксана осмотрела дверь. Может, вышибить её к чёртовой матери, и попробовать пробиться в лес? Кое-чему её всё-таки в Центре научили. Она уже примерилась для сокрушительного маэ-гери, как послышались шаги и дверь, не подозревавшая о готовящейся ей участи, вновь открылась. Перед дверью стояли уже несколько мужчин, впереди те же двое кривоногих и аксакал, который с какой-то тоской смотрел на неё. Все трое опять энергично заговорили, полностью игнорируя пленницу.

Тоска, которую приметила Оксана в глазах старого Пензуллы, была понятна. Опять горячая и жадная до подвигов молодёжь джигитует, а расплачиваться потом придётся всему аулу. Раньше искали защиты у имама, да и то, не счесть сколько раз бросали свои жилища и уходили в горы, а вернувшись, начинали всё сызнова. Теперь имам в русском плену и кто защитит их аул? А в том, что русские не оставят безнаказанной кражу их женщины, старый Пензулла не сомневался. Благодаря постоянному метанию от Шамиля к русским, старейшине удалось сохранить Чирей-Юрт все эти годы, полные битв и испытаний, посланных Всевышним. Шестнадцать лет назад он сам, во главе своих джигитов, пришёл на помощь имаму под Дарго и сражался с русскими, как настоящий нохчэ. Но русские сильны, у них много воинов и если уж Шамиль побеждён ими, то что говорить о его земляках, которых вместе с женщинами и детьми едва наберётся три сотни.

А теперь этот молодой и буйный Анвер, желая показать свою удаль, чуть было не потерянную после поединка с тем русским, привёз сюда эту женщину и хвалится перед земляками, что сделает её своей женой. И никак не удаётся убедить этого глупца вернуть русскую обратно.

А ещё вчера к ним пришёл этот странный человек. Вроде говорит по чеченски, как свой, но лицо гладкое как у гяура и одет странно; черкеска короткая и из кожи, от которой отражается солнце. Рассказал, что долгое время был в русском плену и вот только сейчас вернулся. Говорит, что из тейпа Шато, все родные пали от рук русских.

- Эй, Пензулла!

Аксакал прервал свои размышления и поднял голову. Перед ним стоял Оздемир, чья сакля была в полдня пути отсюда.

- Что привело тебя к нам? - спросил Пензулла после приветствия.

- Я слышал, у тебя русская женщина?

- Слухи в здешних местах подобны ветру, - невесело усмехнулся старик. - Что ты ещё слышал, Оздемир?

- Русские выдают за неё вашего кровника.

- Спасибо, Оздемир. Я приглашаю тебя к нашему очагу.

Очаг для горца - святое. Если приглашают к очагу, отказ равносилен смертельному оскорблению.

- Ты слышал? - Пензулла повернулся к внуку.

- Это моя женщина, - парень, как баран, нагнул голову.

- Как все решат, так и будет, - вынес свой вердикт старейшина.

Вскоре всё взрослое население аула собралось перед его саклей. Пензулла рассказал односельчанам обо всём.

- Решение принимать вам, - сказал он в заключение.

Он знал, что вероятная месть русских не испугает чиреевцев. Что это за нохчэ, если он боится чьей-то мести. Но вот заполучить кровника - это совсем другое дело. Естественно, все высказались за обмен.

Анвер стоял, опустив голову, лицо его было красным. Внезапно он развернулся, и грубо расталкивая односельчан, ушёл с майдана. "Вот характер! - с тайной гордостью за внука подумал Пензулла. - Настоящий джигит вырос, слава Аллаху".

Сначала Оксана услышала конский храп, затем дверь в её темницу с треском распахнулась, и на пороге возник один из её похитителей. Молча подойдя к девушке он схватил её сильными руками и, перебросив через плечо, понёс к выходу. Хватка у него была прямо-таки железной, аж перехватило дыхание. Швырнув её, как куль с тряпьём, поперёк седла, быстро вскочил в него сам.

- Цоп!

И конь галопом понёсся меж "саклей дымных и простых". Сзади слышались чьи-то крики, но абрек, не обращая на них внимания, продолжал пришпоривать своего коня. Вот так неслись они примерно с полчаса по узкой тропинке, правый край которой обрывался в пропасть. Оксана крепко вцепилась в луку седла, боясь сделать лишнее движение. Вскоре её похититель свернул в лес и через какую-то сотню метров остановил коня у еле заметной сакли. Чеченец слез и поставил Оксану на землю. Ноги не держали девушку и она села, привалившись спиной к стене.

Несмотря на все треволнения, Оксана отметила, что вид отсюда открывался великолепный; горы покрытые лесом и за одну из них заходило величественное солнце. Ещё несколько минут и темнота внезапно, как бывает в южных краях, обрушится на землю. Джигит схватил Оксану за руку, и затащил внутрь своего жилища, указав на деревянную скамью, а сам принялся растапливать огонь в маленьком очаге. Это была не печь и не камин, а достаточно примитивное сооружение грубо сложенное из камней под дыркой в потолке. Когда огонь занялся он вышел, но через минуту вернулся и швырнул на колени Оксане какое-то тряпьё, что-то при этом отрывисто сказав. Она развернула свёрток и увидела, что это женское платье, сшитое из необыкновенно грубой материи, по сравнению с которой мешковина смотрелась бы как атлас.

- Ты что, совсем озверел? Ты хочешь, чтобы я это надела? Нет уж, уволь!

Она швырнула ему платье. Глаза мужчины налились кровью, он выхватил из-за пояса плеть, и тут же плечо Оксаны ожгла боль.

- Ах, вот ты как? Настоящего мачо мне решил показать? Интересно, у тебя яйца такие же железные, как и руки.

Джигит, указывая плёткой на валявшееся у его ног платье, опять что-то сказал. Оксана, сфокусировав взгляд на куске ткани, ставшем причиной их первого семейного разлада, встала с лавки и сделала два шага к нему. Она нагнулась и протянула руку, чтобы поднять его и тут же её кулачок вошёл джигиту между широко расставленных ног. Яйца у него оказались самыми обыкновенными. Пока он, согнувшись от боли опускался на земляной пол, Оксана выпрямившись выбросила вперёд колено и с удовлетворением почувствовала, как оно вошло в жёсткое соприкосновение с орлиным носом. Джигит как-то совсем не по джигитски разлёгся на полу, не подавая признаков жизни.

Девушка вышла из хижины. Солнечный диск давно скрылся за горой, и кромешная тьма царила кругом. Она с трудом различила коня, стоявшего на привязи, и подойдя, обыскала седельную сумку, которая оказалась на удивление вместительной. В ней она обнаружила свой карабин, карамультук хозяина, несколько пороховниц и множество других вещей, которые могли пригодиться в лесу.

Конь сам нашёл тропинку и неторопливо зашагал по ней. Тёмный лес был полон звуков. Кричали ночные птицы, где-то плакали шакалы. "Хорошо, что сентябрь, зверьё сытое" - почему-то подумалось Оксане.

Через какое-то время превосходное обоняние вовремя подсказало ей, что животное везёт её к аулу, который она, неблагодарная за оказанное гостеприимство, поспешно покинула час назад. А скорое возвращение в её планы не входило. Она огляделась, насколько возможно это было при тусклом свете полумесяца. Слева пропасть в ущелье, справа густая чаща, впереди вражеский аул, позади оскорблённый в лучших чувствах джигит. Оставалось в буквальном смысле искать пятый угол. Хотя бы до утра.

. . .

До Волчьего камня добрались за несколько минут до наступления темноты. Поручик, взяв Евсеева и Игоря, тут же отправился к пещере. Все трое, стараясь ступать неслышно, подошли к входу и некоторое время прислушивались. Из кромешной тьмы пещеры не доносилось ни звука.

- Зажигай! - приказал Евсееву Петр Алексеевич.

Подъесаул достал заранее приготовленный факел - щепка, обмотанная пропитанной керосином тряпкой, и принялся высекать огонь. Они обошли все закоулки, проверили лаз, ведущий в ущелье, по всему было видно, что здесь, по крайней мере, пару дней никто не появлялся. Правда, Степан Панкратьич обнаружил на полу пещеры достаточно свежие следы, как он заявил позавчерашние, от силы вчерашние. Игорь нагнулся, рассматривая их, и его сердце забилось быстрее. Следы-то были явно от каучуковых подошв. Интересно, кто здесь появлялся? А собственно кроме физика некому.

- Чую я завтра они придут, - закончив осмотр, сказал Евсеев. - С рассветом.

- Будем ждать, - ответил Грамотин. - Давай, Степан Панкратьич, веди сюда людей и рассредоточивай.

Вскоре все двадцать пять бойцов, заняли места согласно диспозиции, разработанной триумвиратом, как назвал их военный совет поручик. По обе стороны от входа, скрытые в густых зарослях орешника залегли казаки, у лаза тоже дежурили двое унтеров-кабардинцев. Игорь подумал, что выносливостью, как у русского солдата, вряд ли может похвастаться любая другая армия. Люди шли непроходимыми горными тропами весь день и сейчас все сидели в ночной засаде, никто не роптал, а ведь охотники ели последний раз ранним утром. Но в охотники простых смертных не брали, это были люди, сумевшие выжить в таких переделках, что другим и в страшном сне не приснится, и получившие поистине звериное чутьё и выносливость. Никто не сомкнул глаз в эту ночь.

На землю опустился густой, как парное молоко, туман, чернильное небо стало потихоньку светлеть. И в это время, где-то далеко внизу раздался конский храп. Чистый горный воздух, прекрасный проводник, донёс этот звук до сидящих в засаде охотников. Своих лошадей, охотники отвели к реке, что протекала верстах в двух отсюда, и оставили под охраной двоих казаков. Это, чтобы шум воды, бегущей по камням, заглушил звуки, которые иногда издают лошади. Бережёного, как известно и Бог бережёт.

С Керим-Булатом было пятеро абреков, кроме двух кунаков, бежавших с ним из кизлярских казематов три брата его жены, которая осталась в родном Кажалык-Юрте. С золотом они решили пробираться к убыхам, а оттуда к османам. Все пятеро думали примерно об одном: как прекрасно заживут в одном из пашалыков Османской империи, в окружении целого гарема красивейших жён. Керим-Булат решил, что, кроме его Лейлы, будут черкешенка, обязательно русская, грузинка и армянка. Почему представительницы именно этих народов? Да потому, что других он не знал.

Каждый вёз с собой по два больших бурдюка из буйволовой кожи, куда должно поместиться всё золото Али-Хамзата. А его в тайнике, устроенном в пещере, много, Керим-Булат видел собственными глазами. Кроме монет, золотая и серебряная посуда, кольца и перстни, некоторые даже с отрезанными пальцами.

Они остановили коней, когда тропинка пошла резко вверх и сузилась до ширины локтя. Прислушались и кроме пения ранних птиц ничего подозрительного не услышали.

- Сато, остаёшься здесь, с лошадьми, - велел Керим-Булат самому младшему из братьев.

Шестнадцатилетний Сато, всегда восхищавшийся мужем своей сестры, стал привязывать лошадей к ореховому дереву. Он посмотрел вслед уходившим мужчинам и предался мечтам о новой черкеске и настоящих сапогах, которые носят русские. Его чувяки из козьей кожи совсем износились и не согревали ноги зимой. С презрением взглянув на них, Сато увидел чьи-то узловатые пальцы на своих лодыжках, и в следующее мгновение земля ушла у него из-под ног, и он больно воткнулся в неё лицом. Те же пальцы сильно сдавили горло. Он забился, пытаясь вырваться, но это было трепыханием перепёлки в когтях ястреба. Вскоре юный абрек лежал спеленатый как младенец, с пучком травы во рту и мог лишь бешено вращать глазами. Около него сидел казак, успокаивающе похлопывая по груди.

По замыслу Грамотина, надо было беспрепятственно пропустить абреков в пещеру, и брать лишь после того, как оные доберутся до клада.

Керим-Булат со спутниками остановились перед входом, затем один из кунаков Меджид осторожно проскользнул внутрь. Через минуту он, выглянув, дал знак товарищам, что путь свободен. Огня зажигать не стали, потому что серый утренний свет уже начал пробиваться сквозь щель в потолке.

Тайник с золотом был оборудован на почти отвесной скале снаружи и справа от лаза, который вёл на другую сторону кряжа. Небольшая ниша глубиной чуть более двух футов, была завалена тяжёлым камнем, который одному человеку сдвинуть было не под силу.

Керим-Булат с Меджидом нырнули в лаз, трое остались дожидаться в пещере. В тот момент, когда два кунака с кряхтением сдвинули пятипудовый камень, из-за горы вышло солнце и золото в гроте, будто полыхнуло жёлтым ослепляющим огнём.

- Сдавайся, Керим-Булат! - раздался голос Грамотина.

Абрек мгновенно выхватил пистолет и почти не целясь, выстрелил на голос. Пуля вжикнула по камню буквально в паре дюймов от головы поручика.

- Чуть ведь не убил, шельмец! - восхитился Пётр Алексеевич.

В пещере в это время шла рукопашная. Три горца, обнажив кинжалы, отбивались от дюжины казаков, которые, помня приказ командира брать разбойников живыми, шашками махали лишь для вида. Но уже пролилась первая кровь. Казак с рассечённым плечом отползал со стоном в сторону.

Чепрак здраво рассудил, что живыми не значит целыми и, уйдя в глубокий присед, чувствуя, как острый словно бритва кинжал рассёк воздух над головой, тут же рубанул шашкой по подколенным жилам. Один из троих абреков со стоном упал на землю. Следующим ударом он выбил у него кинжал, и этим подал пример товарищам. На двоих абреков тут же обрушились тупые удары.

Керим-Булат с Меджидом, расстреляв все заряды, стояли на узком карнизе с обнажёнными кинжалами, спина к спине. Поручик, убедившись, что стрелять абрекам больше нечем, вышел из укрытия. С другой стороны вышел Евсеев, держа обоих на прицеле своего штуцера. Вылез из-за камня и Игорь с взведённым кольтом.

- Бросайте кинжалы! - крикнул им Грамотин. - Сопротивляться нет смысла и бежать вам некуда.

Кунаки повернулись друг к другу и обнялись.

- Прощай, брат.

- И ты, прощай.

Через мгновение, крепко обнявшись, они летели с двухсотфутовой высоты в мрачную глубину ущелья. Летели молча как камни.

- Тьфу ты, чёрт! - выругался подъесаул. - Нехристи, они и есть нехристи!

- И на кого мы теперь Оксану менять будем? - Игорь осторожно и быстро заглянул вниз, помня предостережение Ницше о том, что не стоит долго вглядываться в бездну. - Шахиды хреновы!

- Да не переживайте вы, Игорь Вячеславович! - весело сказал Грамотин. - Вон у нас сколько золота! Чиреевцы за сто золотых матерей своих продадут, не то что пленного. Выкупим мы вашу девицу!

Бурдюки абреков пригодились, как нельзя, кстати, туда и сложили алихамзатовские сокровища. Сами абреки в количестве четырёх человек, связанные, сидели на земле, охраняемые двумя казаками. Меньше всех пострадал юный Сато, который лишь расквасил нос при падении, тяжелей всех приходилось тому, кому Чепрак почти перерубил правую ногу. Евсеев, посмотрев на него сказал, что парень не жилец.

- Пока до гошпиталя доберёмся, кровью изойдёт.

Поручик подошёл к связанным абрекам.

- Этих троих можно отпустить, - указал он на братьев.

- Это почему же? - не понял Игорь.

- А зачем они нам? Награду за них всё равно не дадут, да она нам теперь и не нужна. - Грамотин показал на казаков, укладывающих под сёдла бурдюки с золотом. - И в чём их проступок? Что в кладоискатели подались? Так ведь это по российским законам сие преступлением не является.

- А с этим как быть?

Евсеев указал на керимбулатовского кунака с бледным искажённым болью лицом, лежащим на земле. Было удивительно, как он с такой ужасной раной был ещё в сознании.

- Жгут наложили?

- Наложили, а юшка всё одно бежит. Чепрак ему ногу почти оттяпал, на куске кожи только держится.

- Носилки пусть сделают, с собой понесём. Не бросать же его здесь. Выживет - каторга ему за воровство, а нет, то Бог ему судья. У нас раненые есть?

- Ковальчуку плечо разрубили. Жить будет.

Грамотин глазами нашёл Ковальчука. Тот сидел на лошади, вцепившись здоровой рукой в луку седла, выдавая подобие улыбки.

- Ты как, братец, продержишься?

- Не сумлевайтесь, ваше благородие! - преувеличенно бодро ответил казак.

- Ты уж брат держись, - попросил его Грамотин. - По коням, охотнички!

Раненого горца положили на наспех сделанные носилки и привязали их к двум лошадям. Тот, вцепившись зубами в белые губы, закрыл глаза.

Три брата, которых развязали и оставили у подножия хребта, некоторое время исподлобья смотрели вслед удаляющимся всадникам, а потом не сговариваясь полезли по узкой тропинке наверх к пещере. А вдруг русские, что-нибудь обронили!