Убийца

   Это страшный рассказ. Его не надо читать детям. Уверен, единственный читатель, для которого написаны эти строки, узнает своего героя. Бог ему судья.

Ночь, похитив мир, спрятала его в промерзший, черный пузырь. Желтые зарева редких фонарей, прикрученных проволокой к звенящим от мороза стволам серых, вбитых в вечную мерзлоту, телеграфных столбов не освещали наметы, а мерцали под черным небом, как застывшие в полете, больные светляки… Ржавые жестяные  колпаки, раскачиваемые злым ветром, скрежетали в темноту скорбную свою песнь. Осколки снега, переродившись от свирепого мороза в ледяной булат, жалили усталые лапы и, налетая, таяли в набежавшей на роговицу, слезе. Каждый вдох морозным клинком пронзал изболевшую собачью душу.
      Бездомный пес тащился из последних сил, бессознательно, бесконечно, безостановочно, как отмирающие кровяные тельца в аорте, двигался сквозь темноту ночи, шел, стараясь попадать подушками отмороженных лап в углубления, оставленные ногой человека. В тускнеющем, сумеречном сознании выплывали видения сплетенных, пыльных труб в уютных котельных, пахнущие углем, жаром и высохшей краской. Святые руки пьяного истопника, гладящие искалеченные в драках уши, запах хлеба, по-братски протянутого этой рукой.
   



    Мертвая тишина, внезапно,  наполнилась шумом праздника: в распахнувшуюся от толчка форточку, вместе с избытком тепла, вылетающего паром в ночь, выбирался хохот и звон посуды.
      Столетний дом за покосившимся забором, протоптанная к неплотно закрытой с улицы двери тропа... Там тепло. Даже на дощатой веранде тепло, в отличие от стылой ночи. Тепло от близости людей, старой плиты в доме, от жизни…
     Как тысячи веков назад, собака пришла к человеку. Пришла бессознательно, обреченная жить и умирать с ним рядом, пришла добровольно, рассчитывая за доброту, честность и преданность на частичку человеческого тепла. –Разве, что…, да на миску объедков.
      Осторожно, отодвинув носом скрипнувшую дверь, вошла в неосвещенную веранду, устало легла на сухие доски пола. Приступ боли от уже непереносимого голода, стальными вожжами стягивал тело. Собака тихо заскулила…
     На звук вышел человек. Алкогольный румянец проступал на еще улыбающемся недослушанной шутке собутыльника, лице. Мокрые от пота, приглаженные пятерней редкие волосы, прилипли к широкому лбу, капельки пота светились, как мутные жемчужины. Мужчина был толст, небрит и небрежно одет, бесформенная рубаха не препятствовала влажному, отвисшему животу- и живот фестоном нависал над стянутыми вялой резинкой спортивными штанами.
-Ага! - сказал мужчина –Ага! Глаза азартно и недобро блеснули. –Ты подожди, я сейчас, подожди-я недолго.
      Полоска света неприкрытой двери - яркий, теплый луч в ледяном царстве…
-Сейчас - думала собака - сейчас! Будет хорошо и спокойно. Стальные клещи мороза и голода, наконец, перестанут терзать…
     Окруженный оравой разгоряченных гостей, мужчина вновь появился в прихожей. Потертая двуствольная «тулка» покачивала стволами в неверных пальцах. – Я сейчас, подожди.
      Патрон на мгновение уперся донышком  в подушку замка и скользнул в патронник. Щелкнул курок. Мужчина, опустив стволы, стал медленно обходить лежащую на полу собаку. Животное, все еще ожидая пищу, снизу вверх, виновато и преданно смотрело на человека.
      -Не здесь, заголосила женщина, хозяйка дома, не здесь! Кто будет вытирать  ГРЯЗЬ?
      Поздно. Грохот разорвал застывшую ночь в окровавленные клочья, вспышка зарницей метнулась в небо. В проеме ворота пропотевшей рубахи всполохнул серебряный крестик...
      Смерзшиеся клочья шерсти на пястях зацарапали доски и застыли. Навечно. Ни боли, ни голода, ни стужи. Покой. Милосердие. Выстрел убил моего брата.