Промысел 2 10 2

Начало:
http://www.proza.ru/2014/04/28/602

Предыдущая страница:
http://www.proza.ru/2015/10/02/674

Несмотря на драконовский кодекс корпоративной этики, мужская несытость является естественной средой обитания женщин цивилизованного мира, устойчивым кажется умение отстранять домогательства.

Как ни парадоксально, там, где дозволено, рассудку легче обуздывать плоть, потому что похотливый позыв ослаблен распущенностью. Свобода секса предполагает равновеликость согласия и отказа.

Люди преуспели в изведении самих себя. Культ удовольствия вырос до конфессиональных масштабов. Появилась даже целая наука о поцелуях – филематология.

При такой избирательности противостоять нежелательным контактам должно бы влёгкую! 

Только в атмосфере неведомой человечеству планеты защита распалась на пиксели. У грани воды и камня навык применения земного закона неприкосновенности личной жизни столкнулся с первозданным зовом. И многовековая недожатость поколений равноправных баб настигла, схватила сердце свинцовой пятернёй.

Таких самцов на земле быть просто не могло. Человечество измельчало, выродилось. Эмансипация и сексуальная революция сделали оттеночными намёками большинство половых различий. Кин любил, не подпускал остуду к сердцу. Пойст умел овладевать.

Дальнейшее потянулось, точно в детском кошмаре, когда убегаешь от опасности, но движешься предельно медленно, а жуть в последний миг хватает за пятку. Действий Ида не предпринимала, взгляда не искала, просто плавилась в ожидании прикосновения власти.

Кин понял и злился бы, только вовремя вспомнил, как летал над пенным валом. Своё глотаю, прорёк родоначальник племени Синих Камней и глотал, глотал до серой оскомины.

Бесконтактное прикосновение произвело эффект птичьего крика. Лавина покатилась, увлекая деревья, изменила привычные очертания скал. Стало ясно: жена кругом права, и не о сыне хочется знать.

Словно выхваченный светом факела, вскрылся тайный умысел. То, в чём вождь Эйи не признавался даже себе, легло, точно лист в ладонь. Легко выполнить данный на площади большого костра обет, отодвинуть побочные связи, потому что сердце до глубины занято.

Пойст горел. Ладони и стопы зудели желанием взять, ощутить, умчаться. Горы свои, сил хватит бежать далеко-далеко на юг туда, где никто не знает ни охотника, ни женщину. Эта будет довольна и не пожалеет до первой размолвки.

Вот тут и вступит в силу правило привычек. Пойст не по наслышке знал, как радость становится навязчивой досадой. Горючее кончается, оставляет колкий пепел, а под ним восставшие из прошлого обломки чувств напоминают: место пусто.

Создатель мира даёт людей племенам. Двое даже внешне схожи – верный признак счастливой семьи. Мгновенный позыв обернётся горечью опыта, новым витком измены.

Пойста же будут навещать неотступные наваждения: шестеро сыновей, стремительно стареющая от непосильной работы жена, рождённый в чужие руки плод, который ничем не провинился.

Отец осквернителя грыз кожу щита, изнемогал от рвущей изнутри похоти, но шёл впереди далеко растянувшегося каравана и ждал стоянки, точно возмездия за минувший блуд.

Грота на месте не оказалось. Случившийся при снеготаянии оползень сломал хрупкий карниз, перекорёжил тропу. Источник нашёл путь меж новых камней, шелестел нежностью капель. Ни ручейка, ни влажного намёка не было видно.

«Вода без Чернобрюхих», отметил Кин, изумился способности видеть окружающее. Внезапная забота выхолостила душу. Вот где, во истину, развернулось слово о бременах. Первый охотник заметил: вождь Эйи норовит отойти, но голова самопроизвольно поворачивается в правильную сторону, взгляд настигает жертву, подхлёстывает равномерно гудящее пламя.

Удар попал в цель. Женщина стала растением, катящейся под ветром травой. Слова, прикосновения, взгляды идущих рядом людей не достигали сознания, средство индивидуальной защиты оказалось хорошим проводником психологической интоксикации.

Закричали дети, особенно Тонд: захрипел, забился в конвульсиях, пена вспухла на губах, конечности похолодели. Ида видела в ребёнке неизбежную досаду. Капсулу малыша повернула так, чтобы вытекающая слюна сразу утилизировалась, но Кин отметил: сострадание минует оглохшее от страсти сердце.

Тогда-то охотник принял решение, обесцветился и бросился с обрыва. Никто не заметил странного поступка. Люди занимались обустройством ночлега.

Нависшую над чёрной пропастью площадку, Где расположился стан, в ладонях держали закатные лучи. Севернее глубоко внизу причудливо скрещивались покрытые лесом хребты. Зеленоватые, розовые, белёсые скалы хвастались отблеском подаренной полуднем ласки.

Почти за пределом видимости пять разновысоких голокаменных пиков ярко горели на фоне стремительно густеющего неба. Кин толкнулся, набрал скорость, устремился к подножью светового конуса, достиг цели, но почувствовал: связки тянут обратно.

Руками и ногами охотник зацепился за обожжённый молнией ствол, пожелал, как некогда на бровке, чтобы женщина оказалась рядом.

Тотчас капсулы слились воедино, пальцы сомкнулись мёртвой хваткой, взгляд, точно булавка, пришпилил голову к оболочке. Сгусток отторжения задёргался под ладонями. Липкая слизь полезла с волос и кожи, брезгливость растленного творения источали бездны полыхающих глазниц.

Кин давился запахом несытой плоти, ощущал телом нечто, похожее на полупустой кожаный бурдюк. Захотелось проклясть минуту собственного рождения. В мерзком порыве родилось точечное желание убить. И охотник подчинился привычке.

Зрячая наитием зверолова рука не подвела. «Слово Имеющий» племени Синих Камней обрёл и отдал власть, жгутом непоколебимой воли раздавил отвратительный нарыв, сделал то, чего желала данная навсегда.

И когда возник, проявился упругий ответ, готовая поглотить немота разрешилась вибрирующим криком, выпал знаковый кристалл дивной чистоты. Воплотилась игра ожившего под весенними лучами камня, азарт оседлавшего смертный ужас воина, первозданное торжество настигшего миг овладения добычей хищника.

Не вдруг женщина стала собой. Сначала цеплялась, лепетала несвязное, потом замерла, готовая истаять и вылиться потоком застывших на выходе слёз.

Конечно же, не Пойст был нужен. Накопилась непосильная усталость. Растормозило существование в двух реальностях. Обессилила нагрузка от взаимосвязи насельников абешки. Словно изменивший центр тяжести мешок, несвойственная женщине ответственность тупо завалила, бросила с ног на голову.

Кин был доволен. Не восторг победителя, а именно умиротворение профессионала, стабильность власти, чувство безусловной устойчивости в разумно устроенном мире стало наградой за соблюдение правил связи двоих. Ни ревности, ни гнусного осадка, только тепло исполнения, тишина и даль открывшихся перспектив.

Ида же, точно ребёнок после болезни, чувствовала неловкость астении, училась глядеть и двигаться. Пальцы наново узнавали живое, трепетали тихим изумлением.

«Какая-то беда, наваждение, охотник! – взахлёб шептала Ида, лицом втиралась в ложбинку на груди, пропитывала душу единственно ценным запахом.

«Не шевелись! Не гляди! Знаю, тебе хорошо, а мне мало!»
Кин шёл к неизменному, осваивал занятый плацдарм, путался в тенётах волос, проникал до глубин и, не спешил обратно.

«Останемся здесь, охотник? Повисим, пока не сделаю хотя бы часть работы? Сил больше нет двоиться. Вот наказание за нарушение правил невмешательства. Давай останемся! Люди Тонда в безопасности, да и не прожить за весь мир».

Кин понимал: удалось уцелеть, и был счастлив.
«Как же Чернобрюхие, пленницы под хребтом?»
Спросил по инерции. Сила отката цепляла за неровности прошлого.

«Пожелавшие вернуться теперь на Сером Плато. Восстановлением и отправкой по домам занимаются люди племени Трёхглавой Горы».
Жена отвечала, словно той же инерцией.

 «Ты, женщина, велела тихо лежать, а сама, я заметил, слишком суетишься, даже теперь хватаешь пультик, словно кто-то может отнять. Страх недостатка времени ударил тебя. Недоверие Создателю такое порождает. Пусть двойная жизнь станет поочерёдной. Не спеши, а если хочешь, повисим. Я буду рад остаться лишь с тобой!»

Щелчок пропустили, картинку игнорировали, но когда взвыла сирена, обернулись разом. По внешней стороне капсулы растекалась неуёмным ужасом дочь Пайти, предынфарктное состояние женщины инициировало звук.

«Ты устала. Я соберу волосы, и будет спокойней».
Сказала жене родоначальника старшая мать племени, приступила к парикмахерскому священнодействию, когда исполнилась команда Кина.

Дальнейшее было неописуемо. Кисти рук лайп оказались влитыми в начавшую стремительное движение оболочку, чудом не оторвались. Благо, обитательница бассейна Великой реки умела давать пинка смерти, прыгнула, обхватила ногами «яйцо».

Защита, как реакция на ожог, возникла чуть позже, и живое существо из допотопья в полной мере ощутило воздействие воздуха при сверх звуковой скорости. Кожа регенерировалась быстро, только впечатлений движок убирать не умел.

Удерживаемая непонятно чем Лайп висела над чёрной глубиной, усталости не чувствовала, но до сыта нахлебалась отчаяния и несвятимого страха.

«Отдай назад».
Велел Кин. И без приказа необходимость отдать сомнений не вызвала. Ида микростволиком прижала веки женщины, подтвердила обесцвечение объекта, вернулась туда, где расчёсывались.

Согласно правилу передвижения, троих искать без особой тревоги не следовало. Место было скрыто поворотом тропы. Отсмотрели видео, убедились: чисто.

Мешок лежал под стеной. Спальный комплект оказался на месте. Кин глядел, как Лайп разворачивается в воздухе, вытягивается, тихо вплывает в самопроизвольно раскрывшийся зев спальника, опускается на выползшую из мешка подстилку.

«Что тут? Где вы были?»
Вынырнувший из-за скалы Тинк заставил обернуться.
«Эта потеряла сознание. Мы ходили. - Ида указала узкую расщелину. - Там близко вода, ягоды кислые, синие мхи. Теперь обошлось».

«Я не без памяти! Меня утащило! Утащило!»
Закричала женщина и вскочила бы, если бы Кин не удержал.

«Ого, Лайп! Вынули обратно. Живи, да радуйся».
«Что значит, радуйся, охотник! – Не унималась пострадавшая. – Так любого утащит!»

«По-разному утаскивает, женщина. Я зимой на птичьем кругу вертелся. Утихни, забудь. Пусть усталость и болезни останутся за гранью дня».

«Я здорова, охотник!»
«Если здорова, вели себе молчать, не дёргаться. Позволь отнести тебя к стоянке и покормить».

Дочь Пайти поняла: трудно выполнить просьбу.
«Видимо, всё-таки недуг, - сказала женщина донельзя заинтригованному хранителю Эйи, - Меня просто разрывает изнутри. Хочется бежать, огрызаться».

Кин поднял Лайп, как лежала, стал уговаривать, качать, словно ребёнка.
«Умница моя! Тонд говорил: ты сильнее всех была в пути, вот и край наметился».
Главный колдун Эйи собрал пожитки Лайп, двинулся следом.

Не доходя места, где сужается тропа, первый охотник приречья пропустил жену вперёд. Бросился в глаза оранжевый туесок. Поверх на верёвочках висели четыре птичьих тушки. Ягоды, мелькнула догадка. «Муравей» умеет всё предусмотреть. Подумал и горько засмеялся, а сердце сжалось тихой болью от невозможности обнять.

При разбивке стана многих не досчитались. Добыча пищи по пути запрещалась, на стоянках приветствовалась, но мяса не принёс никто, а полный туес моховых ягод набрал только Нокк с Излучины.

Похлёбка булькала в котлах, и жена первого охотника раскрошила запечённых птиц для общего варева. Вождь уснул, не дождался ужина, чтобы встать на полуночную стражу. Глухая пора определяет место назойливых забот.


Продолжение:
http://www.proza.ru/2015/10/08/1368