Женские мечты о дальних странах. Глава II

1994, июнь — август.

Поначалу наряд ППС смотрел на Чебакова с подозрением, но скоро оно сменилось брезгливостью. Для двух сержантов — Михаила Назаренко и Геннадия Денисова — этот перекресток был привычным местом несения службы. Из прежнего опыта они усвоили, что необязательно мотаться по всей округе, жечь бензин — стой и жди: главные дороги, автовокзал — всякому, кто транзитом через Кантемировку, их не миновать.
— Куда идешь?
Вадим показал пальцем в сторону.
— Там.
— Что «там»?
Чебаков пожал плечами. Застигнутый врасплох, он, не раздумывая, решил воспользоваться тем же приемом, который избрал для общения с дядей Колей: если получилось один раз, почему снова нельзя изобразить слабоумного. Денисов заглянул ему в глаза.
— Придурок, что ли? А ну-ка руки!
Вадим протянул дрожащие руки — страшно ему было на самом деле. Этот страх жил в нем уже целые сутки. В голове мелькнула мысль: хорошо бы устроить припадок, свалиться на землю, забиться в конвульсиях. Может, отстанут, отпустят? Но от этой мысли он тут же отказался — при отсутствии актерского мастерства его сразу разоблачат. Денисов поднял руки Чебакова кверху, обыскал, вынул из кармана замусоленные купюры.
— Побираешься? Где документы?
Вадим опять пожал плечами.
— Справка была у меня, а потом отняли...
— Кто отнял?
— Там... дядька.
Назаренко вопросительно посмотрел на своего товарища.
— Ну, и чего?
Денисов дернул плечами.
— Да какая, хрен, разница!
— А если потом будут предъявы?
— Какие, предъявы?! Ходит, руками двигает...
Кивком указал Вадиму на «УАЗ».
— А ну, давай в машину!
Денисов открыл заднюю дверку «воронка». Чебаков послушно забрался внутрь, дверка с лязгом захлопнулась. Кроме Вадима здесь находились еще два человека, разглядеть их в темноте было трудно, но судя по тяжелому, отвратному запаху — бомжи. Один из них полулежал, откинувшись спиной на переднюю стенку, другой — со стоном и храпом — спал на сиденье напротив. Прорычал стартер, машина тронулась. Вадим уткнулся лбом в ладони... Он снова вспоминал кафе, в котором они с Галей обедали в последний раз. Галя смотрела на него влюбленным, умоляющим взглядом.
«Сегодня утром я взяла на работе недельный отпуск. А вот теперь — самое главное... Не хочу ничего знать про твои дела. Меня это не касается. Но что ты будешь делать там по вечерам?»
Чебаков ответил ей утомленным голосом:
«Галя...»
Она перебила:
«И вообще. Попроси у начальства хотя бы два лишних дня. — Обняла под столом его коленку. — Милый, я хочу побыть с тобой на море. Только два дня. Я поселюсь в другой гостинице. Пока ты будешь работать, я поскучаю на пляже. Если ты не найдешь для меня время по вечерам, я буду сидеть одна в своем номере и смотреть в окно на синее Черное море. Ну, пожалуйста».
Она умела его уговаривать.

В Богучаре на вокзале в отделении милиции дремал, сидя на скрипучем стуле, мучительно зевал, щурился под лучами настойчивого утреннего солнца старший сержант Гальцев, на вид простоватый мужик лет тридцати, с широким лицом, в такой же, как у Лапика, мятой форме. Зашел и сам старшина. Гальцев глянул удивленно на него, потом на часы.
— Ты чо, Семеныч, так рано?
Лапик снял фуражку, подошел к окну.
— Да что-то не спится...
Он смотрел, как мимо тянется товарный состав, черные цистерны с горючим. Гальцев скосил глаза на стол, где под плексигласом лежал снимок Чебакова, усмехнулся, снова зевнул:
— Знаю я, чего тебе не спится.
Старшина сделал вид, будто сержант отвлек его от каких-то там мыслей.
— Что?
— Ничего.

Гальцев дразнил Лапика, тот понял, что бесполезно делать хорошую мину при плохой игре и больше не стал сдерживать свое нетерпение, кивнул на снимок Чебакова.
— Ну что, не появлялся?
Гальцев не спешил отвечать, потянулся, качнулся на стуле.
— Не знаю, Семеныч, стока народу за ночь, разве всех разглядишь.
Старшина занервничал.
— Вася, хорош придуряться. Это же ориентировка из Москвы.
Гальцев помолчал какое-то время, понаблюдал за мухой, которая билась о стекло.
— Какая ориентировка, Семеныч?! Чо ты меня фуфлом грузишь? Так и скажи, что обещали хорошие бабки, если поймаем. И назови конкретную сумму. Пацаны из ППС ночью приехали, говорят: чо, Семеныч заделался частным детективом?
Гальцев опять прервался, нашёл в себе силы, скрутил газету, оторвал зад, прихлопнул муху и продолжил:
— Чо ты, людей просишь, а правильные слова не говоришь. В натуре. В прошлом году у начальника райотдела собака сбежала... какая-то китайская — «чего-чего». Он и то сразу сказал: мужики, кто найдет — пятьсот рублей.
Сержант вынул из-под плексигласа снимок Чебакова, кинул старшине:
— Так что забери его отсюда. А то еще начальство заметит, спросит, что у вас тут за мальчики под стеклом?
— Васька, едрена вошь! - взвился Лапик. - Ты забыл, кто тебя сюда привел?!
Сержант лениво ухмыльнулся:
— И чо? Ты думаешь, я сюда сел и жизнь моя удалась? Да я за эти пять лет двести раз пожалел.
Старшина не стал нагнетать обстановку, заговорил примирительным тоном:
— Ладно... Три штуки тому, кто найдет.
Гальцев кивнул с удовлетворенным видом.
— Три штуки. Как за шесть китайских собак. Сколько же этот московский перец тебе пообещал?

Чебаков задыхался. К вони, которая исходила от его спутников, добавилась мелкая пыль — ехали по грунтовой дороге. Пыль заполняла «воронок» сквозь щели в гнилом кузове. От духоты и тряски оба бомжа проснулись. Один из них с напряженным лицом вглядывался в маленькое окошко — что там за ним? Второй был погружен исключительно в собственные мысли. Чебаков вдруг ясно осознал, что главным в его жизни теперь будет страх. Страх быть пойманным. Страх оттого, что судьба его рухнула и все усилия прежних лет ушли, как та самая вода в песок, и больше на этом месте ничего не вырастет — его будущее простиралось до самого горизонта бесплодной пустыней. Без оазисов и даже без миражей. И захотелось умереть где-нибудь с краю, под первым же барханом — чтобы не мучиться долго, чтобы засыпало навеки. Уютный домик в игрушечной Швейцарии? Кресло-качалка с шерстяным клетчатым пледом? Бутылка дорогого коньяка? И внуки скользят на лыжах по горным склонам? Impossible! Все прежние мечты сделались такими далекими, такими невероятными. Обида сдавила грудь, встала комом в горле. За что? Почему? Всего за одни сутки! Свежий альпийский воздух? — Каракумы! Гоби! Сахара!

А в это время в его съемной квартире на Автозаводской улице трудились люди Виталия Ивановича. Эксперт-криминалист снимал отпечатки пальцев. Другой эксперт делал фотоснимки. Из прихожей, как служебные овчарки в ожидании хозяйской команды, с любопытством следили за происходящим крепкие парни. В центре комнаты сидел на табуретке Виктор Прохоров — осунувшийся, поникший. Запястья его были сцеплены за спиной наручниками. Появился сам Шипулин, быстро заглянул во все углы.
— Ничего здесь не трогали?
Парни отрицательно мотнули головами. Раздался шум на лестничной площадке. В квартиру под охраной двух бойцов зашел Олег Васильевич Плетнев. Виталий Иванович тут же принял возле него стойку, готовый исполнить любой приказ, доложил:
— Заканчиваем обыск. Охранника, который был с Чебаковым, я сюда привез, как вы и велели.
Олег Васильевич посмотрел на эксперта, снимавшего отпечатки.
— Это зачем?
— Лишним не будет. Уже нашли кое-что интересное...
Плетнев перебил:
— Оставь экспертов и этого, — он кивнул на Виктора. — Остальных убери.
Приказ исполнили быстро и без слов, устроив маленькую суету в прихожей. Виталий Иванович хотел было продолжить доклад, но шеф остановил его жестом руки. Он переходил из одной комнаты в другую, на его лице чередовались презрительная ухмылка и любопытство. Какое-то время он перебирал книги — научные труды по экономике, художественная литература на русском, на английском, на испанском. Потом бегло осмотрел кассеты — романтика, экзотика, эротика. Вещи в шкафу. Пустые паспарту и рамки без фотографий. На кухне заглянул в холодильник. Наконец повернулся к Шипулину, который все это время держался у него за спиной.
— Что телефонный номер? Кто выслал ему в Богучар деньги?
— Приятель по институту.

Этим приятелем являлся Алексей Маклаков. В небольшом компьютерном магазине, где он работал менеджером, вчера побывали сотрудники службы безопасности «Нового Ампира». Задали вопросы, посмотрели пристально, тяжело. Маклаков ответил спокойным голосом, прямым взглядом, и предъявить ему было нечего — ни по законам, ни по понятиям. Наоборот — скорая помощь другу, который перепил и отстал от поезда, внушала к Алексею уважение. Гостям не оставалось ничего другого, как дать указания на тот случай, если Чебаков снова нарисуется. Пообещали либо наказать, либо отблагодарить. И ушли.

Шипулин докладывал шефу:
— Парень ничего не знает. После того как закончили МГИМО, виделись очень редко. Хотя считались друзьями...
Он подождал, не будет ли у шефа новых вопросов по поводу Маклакова, — вопросов не последовало.
— Допросили хозяев этой квартиры. Сами они здесь не появляются. Чебаков платил им за полгода вперед, встречались где-нибудь в метро. Живут в Черемушках.
Олег Васильевич глянул на женские вещи, разбросанные повсюду.
— Что за подружка была у Чебакова?
— Уже ищем. Родственников, друзей, знакомых — всех ищем.

Плетнев подошел к Виктору.
— Ну... бывал ты здесь раньше?
Прохоров отрицательно помотал головой. Олег Васильевич посмотрел на него спокойно, даже по-доброму.
— Расскажи мне... все.
Виктор словно очнулся от ступора, тяжело сглотнул.
— Вечером сразу после Воронежа он пошел в ресторан. Быстро вернулся. Сказал, его подруга едет в другом вагоне. А у нее соседи проблемные. Может, посидит с нами пару часов?
— Только посидит?
— Да. А потом соседи ее лягут спать, и она пойдет.
Он замолчал, опустил голову, словно плохой ученик перед учителем, пробормотал:
— Я нарушил инструкцию.
— И она пришла?
— Да. Принесла сумку всякой еды, соки, термос с кофе, вино. Я вино не пил. Немного поел. Она угощала. Пил сок, потом кофе.
Олег Васильевич перевел взгляд на Шипулина:
— Анализ крови?
Виталий Иванович сразу отреагировал:
— Чем конкретно его траванули, эксперты скажут вечером.
Плетнев снова посмотрел на Виктора.
— Чебаков ел с тобой, пил?
— Да. Она — нет. Говорила, что в ресторане чего-то перекусила.
Олег Васильевич задумался — в этой информации содержалось нечто новое, что не укладывалось в первую версию о безусловной причастности Чебакова к похищению денег.
— Когда ты стал терять сознание, что Чебаков?
Прохоров вздохнул, напрягся, припоминая.
— Он тоже поплыл...

Виктор продержался дольше Вадима. Он помнил, как улыбалась Галя, как у Чебакова помутился взгляд. А потом они оба скрылись в тумане. Когда туман рассеялся, Виктор обнаружил, что остался один — без кейса, без пистолета, без телефона. Лежал на полу купе в очень неудобной позе. А за окном рассвело.

— Я еще хотел спросить Чебакова... чего с тобой... но... все как-то... сначала вроде стало легко, а потом раз... Очнулся в Краснодарском крае. Сошел на первой же станции, позвонил.
Олег Васильевич склонился к лицу Прохорова, посмотрел холодными, злыми глазами.
— Понимаешь? Ты мне теперь столько должен. Считай, у тебя больше нет квартиры, нет машины, нет ничего, кроме этого долга. Ты теперь землю должен грызть.
Виктор ответил с готовностью:
— Да, я буду. Я буду...
— Иди! — И Плетнев переключился на Шипулина: — В доме есть фотографии Чебаковской подруги?
Виталий Иванович виновато опустил глаза.
— Ни одной.
— Пусть поищут в нашем архиве. Он же бывал с ней на корпоративных вечеринках.
Виктора вывели из квартиры. Плетнев кивнул в его сторону:
— Держать в черном теле, зарплату — до прожиточного минимума. Не переусердствуй. Лучшего барбоса в этом деле теперь не найдешь.
Он снова огляделся в комнате.
— Что еще?
Виталий Иванович вынул из кармана прозрачный пластиковый пакетик с крохотными электронными устройствами.
— Жучки. В каждой из комнат.
Начальник безопасности заулыбался, видимо, радуясь тому, что его люди смогли найти эти штучки, но Олег Васильевич воспринял находку иначе.
— А чего ты веселишься? Это, между прочим, твой косяк. Значит, Чебакова давно пасли. Подруга у него была мутная. За что деньги получаешь?

*

Вадим все еще томился в арестантском отсеке «воронка». Автомобиль остановился, сержанты ППС Назаренко и Денисов вылезли наружу, под яркое солнце. Бомжи стали выглядывать в оконца: их привезли к полуразрушенному дому в заброшенной деревне. Из дома вышел невысокий крепкий мужчина кавказской наружности. Его голова, шея и грудь сплошь заросли черными волосами, и только на носу, оттопыренных ушах, под глазами и узкой полосой над бровями виднелась смуглая кожа. Денисов приветственно протянул ему руку.
— Здорово, Иса.
Кавказец посмотрел на «УАЗ».
— Сколка?
— Трое.
— Чо, в Расыи бомжи кончылыс, что ли?! Тры... Что за такое чысло — тры? Надо двадцат тры!
Сержант посмотрел на Ису со злостью.
— Сколько есть...
Открыли двери. Денисов подал команду:
— Вылазь!
Щурясь от яркого света, Вадим и его спутники по несчастью спрыгнули на землю. Чебаков сделал шаг в сторону, чтобы вдохнуть свежего воздуха. Иса скользнул по бомжам жестким взглядом, остановился на Вадиме.
— Я твою маму, ты кто такой?
Он посмотрел Вадиму на руки, обошел его кругом, потрогал брючную ткань. Потом достал деньги, отдал Денисову.
— Вот тэбэ два полста за этих. Этого, — показал на Чебакова, — даром нэ бэру...
— А чего он? Нормальный, руки-ноги есть, документов нет...
Иса с хитрым прищуром глянул на Вадима.
— Гдэ твой дакумэнт?
Денисов ответил за Чебакова:
— Да бомж он.
Иса посмотрел на сержанта.
— Возмы сэбэ. Машина ест? Пуст он моет, жэна базар возит, анал-манал...
Потом повернулся к двум бомжам.
— Иды в дом! — И снова посмотрел на Денисова. — В следующий раз за двумя не поеду. Мынимум пят штук.
Он тоже направился к дому, но заходить не стал, остановился у порога. Денисов подошел к Вадиму.
— А ну, покажи руки!
Посмотрел на поднятые руки; подобно кавказцу, потер в пальцах брючную ткань, подошел к напарнику, показал взглядом на Вадима:
— Что будем с ним делать?

Михаил Назаренко пока никак не вмешивался в происходящее. Ему хотелось быстрее покончить со всем этим, вернуться в Кантемировку, смениться, поехать к невесте, укрыться с ней на полчасика во времянке, а потом поспать и заняться двором, который он бетонировал, чтобы на свадебных гуляньях поставить здесь столы. Для того и зарабатывал деньги, торгуя бомжами и всем, что ни подвернется.
— Зачем он нам! Пусть остается здесь.
Денисов с разворота ударил Чебакова в живот. Вадим ухнул, присел.
— А ну, давай в «воронок», урод!
Он взял Вадима за шиворот, втолкнул в «УАЗ», захлопнул дверцу. Назаренко подошел ближе.
— Гена, его нельзя в приемник. Если там снова этот козел дежурит, он его расколет...
— А кто сказал — в приемник? Завезем в лес и грохнем.
Он посмотрел на Ису.
— Чего стоит... обезьяна? Ладно, поехали!
Сели в машину. Иса оторвался от косяка, поднял руку, давая понять, чтобы подождали, подошел к «УАЗу». Денисов опустил стекло.
— Харашо: вот тэбэ двадцат. Давай суда!
Сержант ответил злобно:
— Тридцать.
Иса ухмыльнулся.
— За тридцать знаешь что можно купить? На!
Денисов взял деньги, кивнул Михаилу. Тот вылез из кабины и выпустил Чебакова.

«Воронок» тронулся, запылил, затрясся на колдобинах. Так и не поняли простые воронежские парни, почему пойманный ими придурок удивил кавказца, их партнера по сомнительному бизнесу. Не смогли оценить фактуру брючной ткани, модный покрой. И конечно, даже не почувствовали, что в эти часы прикоснулись к катастрофе, к крушению такой многообещающей судьбы. Слишком поглощены были Миша и Гена суетными житейскими делами. Да и чего разглядывать бомжей? Грязь, она и есть грязь.
Иса подошел к Вадиму, отвернул у него сзади брючный пояс, посмотрел на бирку с торговой маркой, потом похлопал Чебакова по спине, положил ладонь ему на затылок, толстыми короткими пальцами сдавил шею и толкнул вперед.
— Иди в дом, Хуго Босс! Попробуешь бежать — убью!

В одной из комнат с прогнившим полом и трухлявым потолком ожидали своей участи восемь грязных, заросших, дурно пахнущих, пропитых человек. У окна с выбитыми стеклами сидел на корточках совсем юный парень, Камиль. Он был племянником Исы, в прошлом году окончил школу и сразу напросился в помощники к дядьке. Про то, как его земляки жили и веселились вдали от родных гор, Камиль слышал неоднократно. От этих рассказов у него кружилась голова и сладостно сосало в животе: чужие доступные женщины, девушки, которых никто не защитит, слабые мужчины, не готовые драться, никаких законов, безнаказанность, а если что — домой, и там никто не достанет. Главное правило он усвоил с детства: мы — это не они, а с ними можно делать, что хочешь. Без всяких сомнений и переживаний. В общем, роль надсмотрщика он исполнял без моральных мук, бил и унижал людей, которые намного старше. Разве что скучал иногда, злился, что его держат на подхвате и одного далеко не отпускают. Развлекался Камиль тем, что неустанно учился метать ножи. Вот и теперь с расстояния в четыре метра он дырявил большой плакат кинозвезды, висящий на стене — глаза, нос, рот, шею...
Чебаков присел в углу на корточки. Иса переговорил с племянником на родном языке, глянул на часы и вышел. Ближний бомж жестом попросил у Вадима закурить. Камиль сложил ножи, сунул их в карман, прошелся взад-вперед по комнате, пригрозил пленникам:
— Сидэт на мэсте, суки, убию!
И тоже вышел. Оставшись без присмотра, все, как один, обернулись на окна, но никто даже не дернулся.

*

К поселковой автостанции, от которой накануне Чебаков отправился в Кантемировку, подъехали «Жигули». Из них появились два милиционера, они заговорили с водителями, показали каждому из них фотографию Чебакова, — пытались заработать три штуки. Дошла очередь и до дяди Коли. Едва взглянув на снимок, он утвердительно кивнул и рассказал все, как оно было.

*

Камиль, легкий и юркий, спрыгнул в комнату через дыру в потолке, ударил ногой бомжа, выкрикнул «ос!» — вроде как десантник: с неба в бой. Быстрым взглядом всех пересчитал. Снаружи послышалось урчание автомобильного двигателя.
— Суки! Выходы!
Алкаши зашевелились, потянулись к двери — на улицу. К воротам подкатил грузовой «ГАЗ» с высокими бортами. Водитель, тоже кавказец, обменялся с Исой парой реплик. Камиль подгонял бомжей:
— Быстрэй! Быстрэй!
Те стали карабкаться в кузов.

Ехали лесом, долго полем, по мосту через речку. Бомжи сидели у бортов. Камиль стоял за кабиной, смотрел вперед, оглядывался на своих пленников. К полудню добрались до строящегося поселка. Несколько коттеджей были почти закончены, у других едва наметился фундамент. В центре расположились два вагончика: новый, зеленый, и старый, коричневый. Грузовик остановился, Камиль пинками согнал бомжей с машины. Иса вылез из кабины и скрылся в зеленом вагончике. Бомжи сбились в кучу. Камиль кроссовкой прочертил на земле линию.
— Строица здэс!
Они послушно исполнили приказ. Чебаков взглядывал на них и не мог понять, почему они безропотны, словно так и должно быть, словно этот дикий пацан в самом деле имеет право обращаться с ними, как захочет. Они стояли под палящим солнцем, ждали неизвестно чего, вытирали пот, облизывали пересохшие губы. Наконец из двери вагончика на землю сбежал по ступеням пышущий здоровьем, идеально выбритый, аккуратно зачесанный мужчина. Пружинистой походкой он подошел к строю и по-военному четко поприветствовал прибывших:
— Здравствуйте, товарищи бомжи! Меня зовут Муса Салманович.
Ответа не прозвучало. Тогда он откашлялся и попробовал еще раз.
— Здравствуйте, товарищи бомжи!
Тишина. Муса посмотрел на Камиля.
— Они что - не русские или глухонемые?
Пацан направился к строю.
— Вы чо — пидаразы!
Муса его остановил:
— Подожди, может быть, они поняли ошибку. — Снова откашлялся. — Здравствуйте, бомжи!
Строй зашевелился, вразнобой зазвучало: «Здравствуйте», «Здравия желаем». Муса улыбнулся.
— Ну, хотя бы так. А то я думаю: я чего, такой козел, что со мной поздороваться нельзя?
Иса и Камиль засмеялись. Муса снова обратился к строю:
— Значит, докладываю обстановку, товарищи бомжи: вы находитесь на территории незалэжной рэспублики Хохляндия. Ваша задача — строить жилые дома для мирных граждан. Кто будет хорошо работать, будет получать пайку, кто плохо, будет получать палку. Причина ухода с трудового фронта может быть только одна — смерть!
Он прошелся, руки за спину, на секунду остановился около Вадима, бросил взгляд на его брюки, потом отдал распоряжение Исе:
— Товарищ майор, разместите личный состав.
— Ест, товарыш палковник, — Иса развернулся к пленникам: — Налево! Всэ корычнэвый вагон бегом... арш-ш!
Муса его поправил:
— Не все, Иса.
Иса окликнул Чебакова:
— Эй, Хуго Босс. Пошли с нами!

Вадим поднялся в зеленый вагончик вслед за старшими кавказцами. И он даже не помышлял о том, чтобы снова изображать слабоумного.
В вагончике было чисто и светло. Вдоль стен стояли четыре кровати, в середине — длинный стол с лавками по обеим сторонам. На столе бутылки с пивом, бокалы, тарелки с закусками, большое блюдо с вареными раками. В углу мыла в ведре посуду коротко стриженная светло-русая девушка лет восемнадцати. Муса сел на лавку, посмотрел на Чебакова, ткнул пальцем в место напротив себя.
— Садись, братан.
Вадим сел, Муса пододвинул к нему бутылку пива.
— Кушай, братан. Кушай, кушай... Я знаю, ты хочешь кушать.
Он забрал из блюда рака, оторвал у него хвост, шумно всосал сок, обшелушил, сунул в рот.
— Кушай!
Чебаков взял с края одинокую клешню, очистил, медленно прожевал. Не обращая на него внимания, Муса заговорил с Исой на родном языке. Вадим протянул руку к целому раку, аккуратно стал его разбирать. Сквозь шум в голове, вызванный потрясениями последних суток, голодом, жаждой, он лихорадочно пытался понять, повезло ему на этот раз или нет? Вроде бы можно порадоваться, что не остался в милиции, откуда раньше или позже — все одно — попал бы к Виталию Ивановичу Шипулину. Но, с другой стороны, чего ждать от этих горцев? Они совсем не похожи на простодушного дядю Колю или на туповатых сержантов из ППС. Их так просто не обманешь, тем более что брюки от костюма, купленного три месяца назад в итальянском бутике, уже выдали его с головой. Наконец Муса вспомнил про Чебакова:
— Почему пиво не пьешь? Или ты такое не пьешь? — Обернулся к девушке: — Настя, у нас нет ничего получше?
Девушка отрицательно покачала головой, Муса посмотрел на Вадима.
— Извини, братан, - все, что есть.
Чебаков сделал несколько глотков, Муса улыбнулся.
— Ну, расскажи, от кого бегаешь?
Вадим прекратил жевать, тяжело сглотнул, промолчал.
— Братан, нехорошо. Я же с тобой разговариваю.
Вадим ответил тихим голосом:
— Я был у любовницы. Ее муж пришел. Он в милиции работает, начальник. Я только успел надеть брюки и выпрыгнул в окно. Все там осталось — документы... Мне передали, чтобы я исчез из города. Менты меня там теперь ищут... Я уехал в Кантемировку, и меня взяли, боялся — туда сдадут.
Муса как будто проникся к нему сочувствием.
— Да, неприятно… но сам посуди: нехорошо чужих баб... Откуда ты?
Вадим чуть замялся.
— Из Воронежа.
— В Воронеже где живешь?
— На улице Кропоткина.
— Где это?
— Около вокзала.
Чебаков отвечал наугад, полагая, что главное сейчас — не запнуться. В нем затеплилась надежда, что из этой ситуации еще можно выкрутиться.
— А где работал?
— Экономистом в одной фирме...
— Корень квадратный из 144?
— Двенадцать.
— Зовут как?
— Игорь.
— Молодец, Гоша.
Муса достал сотовый телефон.
— Маленькая проверка — назови любой телефон в Воронеже, где тебя знают.

Вадим смутился, опустил голову. На лице Мусы появилось укоризненное выражение.
— А я почти поверил. Братан, может, на тебе мокруха?
Он недолго выждал, взглянул на Ису, тот ударил Чебакова, и Вадим слетел на пол. Муса одним глотком опустошил бутылку.
— Нехорошо, братан. Сидим вместе, выпиваем, почти друзья... А ты...
Он кивнул Исе — дал добро, и тот начал пинать Вадима. Муса обернулся к Насте. Она стояла у ведра с водой, низко наклонив голову. Муса поднялся из-за стола, схватил Вадима за шиворот.
— Если не расскажешь, завтра будешь лежать в фундаменте.
Иса потащил Чебакова из вагончика. Муса закрыл дверь, на секунду задумался.
— Гоша Босс... может хорошо стоить. Надо найти, от кого бегает...
Он неспешно приблизился к Насте, взял ее за шею и подтолкнул к столу. Девушка уперлась в него руками. Муса задрал ей подол.

*

Два милиционера на «Жигулях» прибыли из Богучара в Кантемировку. Они уже наведались в местный РОВД и показали коллегам снимок Чебакова. Но никто его не признал. Тогда решили проехаться по тем, кто сменился утром. Денисов и Назаренко, не сговариваясь, помотали головами — мол, не в курсе. Лучше перестраховаться. За ними и без того числилось немало нарушений. Если начальство узнает еще об этом, точно уволят. А податься больше некуда - если какая работа и подвернется, то платить будут немного и нечасто, словом, семью не прокормишь. Притом что у Гены жена была беременна, а Миша копил деньги на скорую свадьбу. Так след беглеца оборвался.

*

День был очень жаркий. На небе ни облачка, палящее солнце. Чебакова закрыли в металлическом контейнере с решетчатой дверью, сваренной из толстой арматуры. Под тяжелым навесным замком. В одном углу контейнера лежали горой мешки с цементом, в другом сидел Вадим. После побоев на его лице остались ссадины и гематомы. Контейнер нагрелся, пот заливал глаза, смешивался с цементной пылью и грязью, разъедал раны. И лицо не утереть — слишком больно. Оставалось терпеть и скулить. Впервые в жизни его так избили. Он бы, пожалуй, сломался и все рассказал, но после катастрофы в Богучаре кавказский плен не казался ему самым большим потрясением. Они грозились отнять у него жизнь, но вчера она так обесценилась, что ее было не жалко. Сквозь решетку Вадим наблюдал за тем, как на строительстве ближайшего коттеджа горбатятся бомжи — худые, пропитые, черные от зноя и тяжелой работы. Он смотрел, как на печи, стоявшей посреди двора, Настя готовила еду. В растительном масле на огромной черной сковороде шкварчала яичница с салом. От такого зрелища становилось еще жарче. Вадим задыхался, осторожно облизывал разбитые воспаленные губы.

Чтобы отвлечься, он откинулся на мешки с цементом, закрыл глаза и попытался представить, как где-то очень далеко солнце опускается в море. Пляж. Одинокая женская фигура лицом на закат. Распущенные волосы, нагота. Тихие волны едва докатываются до ступней Галины. Появляется высокий крепкий мужчина и увлекает ее за собой. Только их следы остаются на мокром песке.

Вадим открыл глаза, услышав негромкий голос Насти:
— Обед готов.
Девушка убрала сковороду на камни и направилась в зеленый вагончик. В тени строительных лесов сидел Камиль. Он метал ножи в поставленный на торец грубо сколоченный стол. На столе были нарисованы контуры человеческого тела. Рядом нес нехитрую службу бомж с перевязанной рукой - всякий раз он вынимал ножи из стола, нес их Камилю, утирая пот и скалясь гнилыми зубами, подобострастно комментировал результаты метания.
— Вот в этот раз — да... В этот раз — да, ничего не скажу. А в левую руку, Камиль, в левую руку давай...
Камиль откликался вялым голосом:
— В твою?
— Нет, зачем в мою — в стол.
Камиль ухмылялся и попадал в контур левой руки.
Бомж смеялся, счастливый тем, что ему по случаю болезни выдали временное освобождение от изнурительного труда.
— Вот это я понимаю — на заказ!

В вагончике у окна в одних трусах сидел Муса. Он мучился от духоты, пил пиво, смотрел, как бомжи, дождавшись разрешения Камиля, забирают стол, усаживаются вокруг него, ставят сковородку с яичницей на иссеченный ножами контур человеческого тела. Муса с грустью думал о том, что выбрал для себя не самый легкий бизнес, его братья и старые приятели нашли куда более доходное и веселое занятие — рэкет, охранные услуги для владельцев городских рынков и торговых точек, финансовые махинации. Если кто из них попадался и не мог откупиться, легко уходил от наказания, спрятавшись в родных горах. Но Муса был инженером-строителем и не хотел удаляться от своей профессии — просто любил это дело: и шум рабочих механизмов, и запахи, и процесс, и результат — когда на ровном месте вырастали стены, а над ними крыша, и начиналась новая жизнь. Его организаторские способности раскрылись еще в годы обучения в институте, где он был бессменным командиром студенческого строительного отряда. Ему прочили успешную карьеру, пост начальника крупного треста, великие всесоюзные проекты, а в шутку — и министерский портфель. Но несколько лет назад залетные земляки, которых он повел в ресторан, затеяли драку; в горячке Муса пырнул двоих человек и таким образом свернул с широкого проспекта, каким стелилась перед ним дальнейшая судьба, в кривые закоулки. Здесь ему было и тесно, и скучно, и тошно. Впрочем, он пока не оставил надежду вернуться к масштабным задачам.

Над столом кружили насекомые, ползали по тарелкам и продуктам. Бомжи даже не пытались их отгонять, ели молча, со страдальческим выражением на лицах. У одного из них по небритому подбородку потек желток. Не обращая на это никакого внимания, бомж продолжал вяло жевать. Настя вышла из вагончика, с миской и бутылкой направилась к контейнеру. Она села на корточки, сквозь решетку поставила все, что принесла, на металлический пол. Тут же появились жирные мухи — над миской с объедками, над бутылкой с мутной водой. Чебаков посмотрел на девушку, она попыталась оправдаться:
— Это не я, это они...
Встала и ушла. Вадим потянулся к бутылке, понюхал, поставил ее на место и снова лег на мешки. Он понимал, что его не просто хотят унизить, из него хотят выбить всякое человеческое достоинство, хотят смешать с грязью.

Сгустились сумерки. После работы бомжи помылись под незатейливым душем — в грубо сколоченной кабинке, на которой стоял бак с водой. Камиль запер их в коричневом вагончике. Вадим лежал, откинувшись на мешки с цементом, и тоже мечтал окунуться в воду. Подошел Иса, бросил взгляд на миску и бутылку, в которых нисколько не убавилось, открыл контейнер, с остервенением бил Чебакова ногами, пока не устал.

*

Виталий Иванович зашел в кабинет хозяина «Нового Ампира». Олег Васильевич кивнул ему на стул. Шипулин протянул боссу несколько фотографий.
— Это все, что мы нашли в нашем архиве, у сотрудников…
Плетнев просмотрел один снимок за другим — фото с корпоративных праздников. Рядом с Чебаковым — Галя. Но всякий раз ее лица почти не видно — то она прижалась к Чебакову, то опустила голову, то отвернулась. Даже на групповых снимках, когда все смотрят в камеру. Олег Васильевич поднял глаза на Виталия Ивановича. Тот выглядел провинившимся мальчиком. Босс заговорил с нескрываемой злостью:
— Это что? Она отворачивалась, чтобы не остаться на пленке? Это кадры с Нового года. Значит, они как минимум шесть месяцев готовили эту операцию? Кто кроме нее?
Виталий Иванович только развел руками. Олег Васильевич попытался успокоиться, шумно выдохнул.
— Слушаю.
Шипулин кашлянул.
— Два года назад приехала в Москву из Березняков.
— Откуда?
— Березняки. Владимирская область.
— Где она работала в Москве?
— Пока установить не удалось. Вроде бы администратором в какой-то риелторской конторе.
— Как ее зовут?
— Галина.
Олег Васильевич сорвался на крик:
— Фамилия?
Виталий Иванович опустил глаза.
— Товарищ полковник, вы что, мудак? — Плетнев встал из кресла, прошелся по кабинету. — Откуда известно про эти Березняки?
— Чебаков как-то раз обмолвился, а его секретарь Надя запомнила.

Надю Шипулин допрашивал лично, она сидела перед ним целый час, словно кролик перед удавом. Теперь он сам выглядел тем кроликом перед Олегом Васильевичем.
— Про риелторскую контору тоже от секретарши узнали?
Виталий Иванович утвердительно кивнул. Плетнев произнес тихим голосом:
— Завтра утром у меня разговор с Малхазом и Гоги. Мало того, что мне придется возместить их потери... Знаешь, что хранится у Чебакова в голове? Наши большие секреты: схемы ухода от налогов, счета, финансовые потоки, партнеры... Он не имеет права жить. Ты понял?
Шипулин вытянулся по стойке смирно.
— Так точно. Эксперты установили, чем был отравлен охранник.
Виталий Иванович попытался спрятаться за частности, которые удалось выяснить, чтобы продемонстрировать свою работу; вынул из папки заключение и подал его боссу:
— Сложный химический состав. Такого в аптеке не купишь. Жучки из квартиры тоже самого высокого качества. Из Германии. У Чебакова в Зарайске остались бабка и дед. Отец и мать умерли, когда ему был год с небольшим. Погибли. Где-то на БАМе. Была авария. Мы про это в институте узнали.
Олег Васильевич просмотрел бумаги.
— Сирота, глухой дед, подруга без лица, жучки из Германии, дурь, которую не купишь в аптеках... Это что? Шпионский детектив? Со мной уже давно воюют люди, о которых я и понятия не имею. Где деньги, которые я на тебя трачу?

*

Утром Вадим все еще был жив. Свернувшись калачиком, он лежал на мешках с цементом. Лицо заплыло, раны набухли, размокли от сукровицы. Он с трудом разлепил веки — у миски суетилась крыса. С пустыми ведрами мимо контейнера прошла Настя. Камиль открыл дверь в вагончик бомжей, крикнул:
— Подаем, суки! Работат давай! — Потом взглянул на Чебакова, усмехнулся: — Ишо не сдох, да?
Ночью металлическая клетка остыла, и ему было холодно. Утро провел в полубредовом состоянии. Полдень снова задохнулся от зноя, не было сил даже пошевелить пальцами. У контейнера появился Иса, посмотрел на кости и воду в бутылке, на Чебакова, отпер дверь. Страх заставил Вадима сползти на пол, закрыться руками. Иса лениво пнул его пару раз, вытер со своего мохнатого лица пот, позвал Камиля. Тот спрыгнул с дерева, на котором дремал, словно мелкий хищник из семейства кошачьих, мягко приземлился. Иса показал ему на Чебакова и направился в вагон. Камиль, широко улыбаясь, заглянул в контейнер, подскочил, ударил Вадима обеими ногами, выволок его во двор.
— Пидараз! Будэш гаварить? Будэш?! Будэш?!
Гладко причесанный Муса и Иса сидели в вагончике у окна, смотрели, как их пацан избивает Вадима, обменивались репликами на родном языке — обсуждали судьбу Чебакова. У них за спинами Настя разделывала куриные тушки.

Камиль добивал пленника, и обоим казалось, что конец уже близок, но дверь зеленого вагончика распахнулась, на пороге появился Муса и резким окриком остановил экзекуцию. Двое бомжей унесли Вадима снова в контейнер, положили на пол. Один из них доверительно прошептал:
— Парень, не знаю, чего они тебя... Но лучше бы тебе рассказать... Изуродуют, сам жить не захочешь.

В прогретом застоявшемся воздухе произошли перемены — легкий ветерок тронул листья на деревьях, посреди двора взвился небольшой столб пыли, набежала тень, где-то громыхнуло, о крышу контейнера звонко разбились первые капли, и начался дождь. Из-под распухших век сквозь решетку Вадим смотрел, как вода омывает деревья, строительные леса, шипит на стоящей посреди двора металлической печи. В его болезненном воображении снова возникло далекое море...

Солнце опускается за горизонт. Пляж. Одинокая женская фигура лицом на закат. Распущенные волосы, нагота. Тихие волны едва докатывают до ступней Галины. Появляется высокий крепкий мужчина и увлекает ее за собой. Только их следы остаются на мокром песке.

Два бомжа, тужась, подняли носилки с кирпичами на еще не просохшие после дождя леса. Из зеленого вагончика вышла Настя и направилась к контейнеру. Принесла объедки и пойло, убрала разбросанные кости. Вадим наблюдал за девушкой в узкие щелки, оставшиеся от глаз. Она коротко на него взглянула, тихо произнесла:
— Может быть... ночью я смогу принести тебе чистой воды.
До самых сумерек он лежал на мешках, ждал смерти, но раны саднили, невыносимо мучила жажда — значит, все еще жив. Сознание то и дело отключалось, а очнувшись, он долго не мог понять, где находится и не сон ли все это. Перед дверью неожиданно появился Муса, посмотрел на Чебакова, на его нетронутый обед.
— Гордый...
Вадим не двинулся. Муса снял навесной замок.
— Почему не хочешь говорить? Знаю — боишься кого-то больше, чем меня... Думаешь, есть страшнее?
Вадим произнес еле слышным голосом:
— Да уж.
С ведром воды появились двое других. На пару вытащили Чебакова из контейнера. Иса держал ведро, Камиль окунал в него голову пленника, словно намеревался утопить. «Зато наконец напился». Бросили Вадиму тряпку - чтобы промокнул лицо. Подняли на ноги, удержали за шею. Муса взял фотоаппарат и сделал несколько снимков — фас и профиль.
— Отправлю землякам — в Богучар, в Москву, в Воронеж, в Сочи... И тебя тоже отправлю. Откуда не выберешься. Сам все расскажешь. Три дня можно держаться. А когда два месяца будут бить каждый день, собакой станешь. Подохнуть захочешь. — Повернулся к Исе: — Проверь контейнер, чтобы не мог повеситься или зарезаться...

Поздним вечером на ступеньках вагончика Камиль набил анашой папиросу, занес ее внутрь, прикурил, передал Мусе. Муса, раздетый по пояс, играя крепкими мышцами, сидел во главе стола, заставленного выпивкой и закусками. Рядом, растопырив руки, держался за скамью весь покрытый шерстью Иса, клевали носами две полуголые шалавы. Из угла за происходящим напряженно следила трезвая Настя. Из магнитофона вырвались первые аккорды шлягера «Show must go on...». Шалавы ожили, сделали звук на полную громкость. Они принялись кривляться-танцевать, одна из них забралась на лавку, изображая стриптиз, оступилась, упала. Муса и Иса по очереди курили папиросу, смотрели на все осовевшими глазами. Камиль терпеливо ждал своей очереди. Когда старшие, один за другим, наконец отвалились и с улыбками, застывшими на потных лицах, окончательно переместились в нирвану, Камиль схватил одну из шалав, уже уснувшую мордой в салате, и завалил ее на топчан. Настя встала из своего угла, взяла со стола две бутылки пива и вышла. Она перебежала к контейнеру, открыла бутылки и сквозь решетку поставила их на пол.
— Пей! Тебе понадобятся силы. Обязательно пей!
И поспешила назад. Чебаков лег на живот, дополз до пива, припал долгим глотком. Стало легче. Прошло минут двадцать. Он сидел у самой решетки, вдыхал посвежевший воздух. Из вагончика появился Камиль, опустился на ступеньку, забил новый косяк, с наслаждением закурил. Вадим допил вторую бутылку, когда за спиной молодого кавказца в дверном проеме возникла фигура девушки. Настя вдруг взмахнула рукой, ударила Камиля по голове чем-то тяжелым, и тот повалился, словно мешок. Она схватила его под мышки и втянула внутрь. Чебаков с удивлением следил за происходящим.

Настя вытащила две большие сумки, заперла дверь, на минуту потерялась в темноте за постройками, принесла канистру и начала поливать из нее стены вагончика. Затем она на палку намотала тряпку, тряпку смочила бензином — Вадим теперь ясно чувствовал его запах. Она прошла к контейнеру, сквозь решетку посмотрела на Чебакова.
— Пойдешь со мной?
Сначала он не мог понять, чего от него хотят, потом утвердительно закивал. Настя достала из кармана ключ, открыла контейнер.
— Выходи!
Он выполз, опираясь на решетку, тяжело поднялся. Она достала из сумки штаны, куртку, футболку, кроссовки.
— Переодевайся!
Чебаков медлил — всякое движение давалось с трудом, его качало, все тело ныло от боли. Настя сама сняла с него одежду, помогла натянуть чистые штаны, обула его, сунула ему в руки футболку. Предательские брюки от Хуго Босс и прочие окровавленные шмотки она забросила на крышу вагончика, взяла с крыльца заготовленный факел, подожгла его и поднесла к стенам. Они тут же полыхнули.

Она освободила из-под замка бомжей и поспешила к Чебакову. Огромный костер разгорался посреди строительной площадки, освещая все вокруг. Настя забросила сумки себе за спину, схватила за руку Вадима и потянула его по дороге — прочь от этого места.

*

Совершенно не стесняясь своей наготы, Настя весело плескалась в неширокой и неглубокой реке. Оглянувшись на берег, позвала Чебакова:
— Иди сюда! Раздевайся. Да не бойся! Я отвернусь.
Вадим сидел у небольшого костерка. На костерке грелся котелок с водой. Чебаков смотрел на Настю, вяло отмахивался от комаров. Девушка, не дождавшись его в воде, вышла на берег. Вадим отвел глаза. Она улыбнулась, утерлась полотенцем, оделась. Потом собрала на покрывале обед, заварила чай.
— Ты хотя бы умойся. Вода здесь хорошая, чистая. Там вверх по течению ни одного города. Чем больше будешь в воде, тем быстрее пройдут твои болячки.
Настя наслаждалась свободой. От забитой девушки, какой она казалась Вадиму еще вчера, не осталось и следа. Она явно воспринимала его своим мужчиной, который достался ей по праву.
— Завтра будем в небольшом поселке, я куплю тебе трусы.
Чебаков поднялся, медленно побрел к реке, разделся на ходу и вошел в воду. Настя достала из сумки мыло, шампунь, подошла к берегу.
— Лови! Помыть голову?
Он поймал бутыль с шампунем, мыльницу пришлось догонять - ее тут же подхватил и понес поток.

Пели птички, журчала в реке вода, квакали лягушки. Костерок потух. Возле него на травке блестели вымытые, вычищенные котелок, ложки, нож. Чебаков лежал на покрывале — чистый, причесанный. Опухоль с лица заметно спала. Настя положила ему на грудь голову, держала в своих руках его ладонь.
— Я давно бы их подожгла. Просто в этом не было смысла. Жила и жила. Мне к унижениям не привыкать. Я детдомовская. Ну, ушла бы я от них раньше... А куда? Чего? — Она помолчала. — Позагораем здесь еще денек... я тебя вылечу... и двинем в Россию. У меня в Ставропольском крае подруга по детдому. Замужем. Звала меня. Хорошая. Сам увидишь. Помогут устроиться. У тебя совсем нет документов?
— Совсем.
Настя сладко вздохнула.
— Ничего. Что-нибудь придумаем.
Она закрыла глаза, улыбнулась, счастливая, сжала крепче руку Чебакова и как будто уснула. Но на лице Вадима не появилось и намека на покой — что ж, похоже, в этот раз смерть действительно его миновала. Только что с того? В болезненном воображении возникло далекое море...

Солнце опускается. Женская фигура — нагота. Волны едва докатываются до ступней Галины. Высокий крепкий мужчина. Только следы остаются на мокром песке.

*

Они шли по тропинке - Настя с одной сумкой, Чебаков с другой. Скоро лес закончился и открылся вид на поле. Она улыбнулась, опустила свою ношу на землю, утерла с лица пот, села на сваленное дерево. Вадим сделал то же самое.
— Игорь, за этим полем — Россия. Я знаю: там километров через пять платформа, электрички ходят. Дня за два доберемся до Изобильного, а потом на попутках - совсем рядом.
Она достала из сумки бутылку с водой, подала Вадиму, он попил, посмотрел на нее виноватым взглядом.
— Настя...
Она отставила бутылку.
— Что?
— Ты меня прости...
— Прости? — Она заволновалась, догадалась, о чем он хочет поговорить, испугалась, что это будет именно так. — Да что ты?! Не о чем тебе просить прощения. Вот увидишь: еще как заживем! Летом там всегда нужны сезонные рабочие. На сборе помидоров, фруктов. А за лето осмотримся, подберем какой-нибудь домик. Я отремонтирую. Ты знаешь, я такая сильная, я все умею... — Настя вдруг прервалась и начала плакать, проговорила сквозь слезы: — Пошли со мной, ну, пожалуйста.
Вадим сидел, поникнув головой.
— Я не могу.
Она перестала плакать, надолго замолчала. Потом вытерла слезы, резко встала и начала лихорадочно разбирать в сумках вещи.
— Это тебе, это мне, это тоже тебе, а это тебе ни к чему...
— Мне ничего не надо.
Она выпрямилась.
— Брезгуешь, да? Какая-то детдомовская шлюха? А ты, наверное... Корень квадратный из 144... Экономист.
Вадим обнял ее, перебил:
— Нет. Я не могу... ты не знаешь...
— Я, конечно, не знаю, кто ты... А мне и не важно. Да и что такое могло случиться в твоей жизни? Нет такой беды, которую нельзя преодолеть... вместе.
Вадим ответил не сразу:
— Я не могу. В России меня ищут.
Настя наклонилась, подхватила с земли одну из сумок.
— Запомни: село Донское. Я буду там до самой зимы.
И, не оборачиваясь, пошла через поле в сторону России.

*

Легковая иномарка остановилась возле небольшого рынка, на пятачке, который местные обитатели называли биржей труда. В этот утренний час здесь предлагали свои услуги полтора десятка работяг — строители, водопроводчики, кровельщики... Из-за руля иномарки вылез высокий коротко стриженный блондин тридцати пяти лет, Слава Мальков. Всем своим видом он свидетельствовал о принадлежности к братве — спортивные штаны, толстая золотая цепь… Открылись задние дверцы машины, появились молодая красивая женщина и девочка-подросток.
— Идите на рынок! — буркнул Слава.
Тамара, его жена, хмыкнула:
— Нет, я хочу видеть, кого ты возьмешь!
Слава повысил голос, и все его слова и жесты тут же покрылись блатным налетом.
— Слышь, ты, коза, кого я могу взять?! Работягу возьму! А тебе кого надо, трахаля?
Тома бросила на него злобный взгляд:
— Сам козел, ребенка бы постеснялся.
Она схватила девочку за руку и потащила к торговым рядам.

Всякий раз после подобных сцен Славе становилось понятно, почему прежняя криминальная элита старалась обходиться без жен. Он покраснел от злости, но сдержался. Рядом с ним возник местный бригадир.
— Здорово, Слава.
— Да. Короче. Нужен мне один чудак. Забор на даче поставить и так, по мелочевке. Тока шобы работал! На два месяца. Будет жить в сторожке, харчеваться, бабок заплачу нормально.
Бригадир поспешил уточнить:
— На дачу — это шо, в Суходол?
— Да.
Бригадир задумался.
— У ребят семьи. На два месяца из города не поедут — на два-три дня... Погоди! Есть один чудак. Вкалывает нормально. Вааще не бухает. Тока он немного того — крыша у него течет.
Слава вспылил:
— Твою мать! Я те шо, Склифосовский или Вишневский — придурков лечить?
Бригадир поспешил его успокоить:
— Да не, Слава, он спокойный. Молчит, шо скажешь, делает.
Оглянулся, поискал глазами нужного человека.
— Слышь, Гаврила, а где Дырявый?
Кто-то из работяг обернулся к кустам.
— Дырявый, сюда иди!
Мальков скривился.
— А почему Дырявый?
— Так крыша протекает.

Из-под тенистых кустиков появился Чебаков — длинные волосы, борода, загоревший, сильно изменившийся. После кавказских побоев на лице осталась пара небольших шрамов. Бригадир заговорил со Славой доверительным тоном:
— Ксивы потерял, ночует где придется. Исполнительный...
— Смотри, бригадир, я тебя за метлу не тянул. Если шо, спрошу.
— Не, ну ты сам смотри, я не настаиваю, как говорится…
Подошел Вадим. Слава обратился к нему грубым голосом:
— Как зовут, чудак?
Чебаков некоторое время помолчал.
— Гоша.
Букву «г» произнес на южнорусский манер.

«А что делать? — говорил он себе. — Надо сливаться со средой. Совсем нетрудно освоить диалект родного языка при моих лингвистических талантах». Размышляя подобным образом, он улыбался. Эти немотивированные улыбки отлично поддерживали его ненормальное реноме, а ирония помогала скрашивать тяжесть положения.

Подошла Славина дочь Прасковья, которую все называли Прошей. Она с интересом посмотрела на Вадима.
— Пап, дай мне денег, я чего-нибудь куплю.
— Давай в машину!
Девочка не спешила исполнять указания отца, его брутальный вид ее нисколько не пугал.
— Папа, у меня вообще-то другие планы...
Появилась Тома, скосилась на Вадима. Все сели в автомобиль. Чебаков — рядом с хозяином. Бригадир помялся возле Славы, тот сунул ему несколько купюр.
— Слава, если шо, приезжай. Всегда готовы!

Пока ехали, Мальков даже не обернулся в сторону Чебакова, остановился у двухэтажного здания с вывеской «Больница». Вылезли из машины, поднялись по крыльцу, зашли внутрь. Уверенной походкой Слава направился по коридору, заглянул в один из кабинетов, из него тут же вышла девушка в белом халате, медсестра, поздоровалась и добавила:
— Пять минут.
Снова исчезла за дверью. Слава проинструктировал Чебакова:
— Проходи комиссию, все, что требуют, делай и не дергайся. Понял?
Мимо по коридору с важным видом прошествовала Проша, скрылась за дверью в туалет. Через полминуты вернулась с мокрыми руками, остановилась возле мужчин, спросила отца, глядя на Вадима:
— Думаешь, он годится по здоровью? Дай платок!
Слава хмыкнул:
— А почему не годится, не в космонавты же, главное, чтобы не заразный...
Проша критически осмотрела Вадима.
— Дохлый какой-то...
Появилась медсестра. Слава отошел с ней в сторонку, вынул из кармана деньги. Проша пощелкала пальцами, чтобы привлечь внимание Чебакова.
— Желтухой не болел? Это очень важно.
Медсестра обратилась к Вадиму:
— Пойдемте со мной!

В лаборатории у него взяли кровь из пальца и из вены. Потом ему сделали флюорографию. Перед дерматологом он предстал голым. Хирург исследовал его осанку и пластику. Вадим присел, поднес к кончику носа палец. Отоларинголог заглянул ему в уши. Окулист проверил глаза, дантист — рот. Чебаков даже порадовался этой нежданной возможности пройти медкомиссию — в последние месяцы его здоровье подверглось серьезным испытаниям.

Слава и Проша ждали на скамейке у больничного крыльца, Тома бродила по ближайшим магазинам. Вышел Чебаков в сопровождении медсестры. Мальков поднялся им навстречу. Медсестра протянула ему справки.
— Практически здоров. Если что-то не так будет с анализами, я вам позвоню.
Слава сунул справки в карман, жестом попрощался с девушкой, сказал дочке и Вадиму:
— Садитесь в машину. Я схожу за Тамарой.
Чебаков занял переднее пассажирское сиденье, Проша уселась сзади. Из автомобиля они видели, как Слава настиг жену у «Продовольственного», взял ее за руку, она отстранилась, сказала что-то резкое. Слава удержал ее, притянул ближе, обнял, уговорил, она позволила поцеловать себя в щеку, и они исчезли за дверями магазина «Одежда».
— Гоша, у тебя была жена?
— Нет.
— А дети?
— Нет.
— С тобой не в порядке, что ли?
— Медсестра сказала: в порядке.
— А знаешь, что для тебя главное?
Вадим вопросительно глянул на девочку в зеркало заднего вида. Проша смотрела на него ясными глазами.
— А разве папа не сказал?
— Нет.
— И правильно. А то еще убежишь. Я могу сказать по секрету, — она подалась вперед. — Просто нашей бабушке нужны новые почки.
На лице Чебакова появился испуг, он тут же приоткрыл дверцу автомобиля, но снова глянул на Прошу. Откинувшись на сиденье, она с любопытством наблюдала за его реакцией. Вадим захлопнул дверцу.
— Ладно. И ты возьми себе что-нибудь.
— Ха... У тебя нет ничего такого... для девочки.
— Есть такой орган... он в голове... вырабатывает честность.
— Фиг два! Такого органа нету.
— У тебя нету, да. У меня есть.
— А мне и не надо... И у тебя нету... ты — врунишка.
— А ты?
Проша улыбнулась:
— А я пошутить люблю.

Когда из магазина с объемными пакетами в руках появились Слава и Тома, Проша снова подалась ближе к Чебакову.
— Хочешь настоящий секрет? Только никому не говори: у папы в городе есть бабы, а нас он целое лето держит на даче. Маму это прям бесит. Она ему говорит: хочешь избавиться от нас на лето, отправь в Испанию. И они ругаются. Ты был в Испании?
Вадим отрицательно покачал головой. Подошли улыбающиеся, вроде бы вполне счастливые супруги. Они загрузили покупки в багажник, Слава отдал жене ключи от машины, бросил Чебакову:
— Сзади поедешь!
Вадим тут же пересел, а Проша вылезла и встала руки в боки.
— Ага! А я, значит, должна ехать на одном сиденье с чужим мужиком!
Слава обернулся к дочери:
— Проша, мама поедет за рулем, я должен сидеть рядом.
Но девочка продолжала изображать обиду:
— А про свою дочь вы не подумали? Хорошо, я пешком пойду.
В разговор включилась Тома:
— Проша, дядя не заразный. А если он будет кусаться, папа ему открутит голову.
Но Прошу это не успокоило.
— Да?! А уже будет поздно!
— Папа успеет. Папа спортсмен.
— Конечно... Вам меня не жалко...
Она еще постояла немного, тяжело вздохнула, глядя на всех с укоризной, и села в машину. Когда они тронулись, Проша незаметно для родителей подмигнула Вадиму. Он ответил ей неуверенной улыбкой.