Глава девятая. Горе бургомистра

«Разбилась дочка Бургомистра!» – заворковали голуби на карнизе. «Разбилась дочка Бургомистра!» – раскричались уличные газетчики. «Разбилась дочка Бургомистра!» – покатилось эхо шаровой молнией к дому градоначальника. И нянечки Эльвиры шепотом засплетничали у дверей его комнаты:

– Разбилась дочка Бургомистра!!!
Его единственная Эльва!

– Она бежала быстро-быстро
по переулку к башне Эльфа…

– Предупредить его хотела
о том, что в городе опасно!

– Глупышка! Ей какое дело?!
Как одолела холм? – Не ясно…

– А кто нашёл её? Не вы ли?!
Как выжила, хочу понять я!

– Внезапно сквозняки завыли…
Раскрылся колокольчик платья…

– С карниза девочку смахнула
беда, как лёгкую пылинку!

– И вот, не может встать со стула!
– Бедняжка, повредила спинку!

– Колючие иголки боли
вонзились в беленькие пятки!

– Бледна-то как! Белее моли!
Как детки на крылатость падки!!!

И тут все нянечки забегали по дому и хором заохали:

Ай-яй-яй-яй-яй-яй-яй!
Ай-яй-яй-яй-яй-яй-яй!
Ай-яй-яй-яй-яй-яй-яй!


Когда до бургомистра долетела страшная новость о том, что его единственная дочь, его весёлая Эльвира упала с башни Эльфа и повредила позвоночник, он был вне себя от отчаяния! И от гнева! Вылетая поспешно из дома, он даже забыл о том, что не надел в этот раз на голову спасительный цилиндр. Градоначальник мчался к зеркальному холму, выпучив от ужаса глаза. Яркая и белая, как солнечный зайчик, лысина его сверкала на весь город. Но в этот раз никто не посмел посмеяться над ней. Ни торговцы на рынке, ни стражники, ни нянечки Эльвиры, ни голуби на карнизах! Все понимали: у Бургомистра стряслось настоящее горе.
Заплаканный отец нашёл Эльвиру у зеркального холма в куче пожухлой осенней листвы. Девочка чудом осталась жива. При виде отца она побледнела и попыталась встать, но не смогла пошевелиться.  Бургомистр поднял обездвиженную дочь и понёс на руках через весь город. Следом за ним ковыляли шуршащие юбками нянечки Эльвиры. По дороге они охали и шумно шептались. Казалось, что это перешёптываются не сами нянечки, а их длинные накрахмаленные юбки. Торговцы побросали товар на прилавках и выстроились в длинный живой коридор, чтобы пропустить этот шуршащий юбками печальный кортеж.
– Насмерть! – хряпнул Мясник топориком по мясному окороку и громко всхлипнул. – С такой-то высоты…Точно, биток!
– Не-е-т! Жива вроде… – отозвалась глухо, как из пустого молочного бидона, Молочница, – но едва дышит.
– Вот шальная! И зачем же она на башенку полезла? Влюбилась в него, что ли? – недоумённо пожала плечами Цветочница. – И немудрено. Эльф наш – такой симпатяга! Но где это видано, чтобы влюблённые девушки к юношам в башни лазили? В наше время в городке всё было иначе!  Дама – на балконе! Кавалер – под балконом! С букетом! И с гитарой! Знай себе серенады поёт ночи напролёт. И сам взбирается на балкончик, чтобы поцеловаться! А теперь у современной молодёжи всё наоборот. Глядишь, скоро девушки сами юношам и руку, и сердце предлагать станут, ничего не стесняясь! – и Цветочница мечтательно вздохнула…
– Да нет же, это она за своими крылышками лезла, – стал объяснять обеим торговкам внимательный и хитрый Мясник. – Я подметил, она всю осень мёрзла у раскладки, чтобы крылья эти глупые слюдяные заполучить. А заполучила вот что, полюбуйтесь! Говорил же я вам, не к добру этот Эльф появился в городе… Только беды людям от этих жужелиц. И никакого проку!
– Ох, не к добру! – охнула Молочница…
– И чудо, что ещё осталась жива!  – воскликнула Цветочница.
– Да, да! Это и впрямь удивительно! С такой высоты упасть! И ни единой царапинки на теле! – добавил посторонний покупатель.
– Да, но как? Холм ведь зеркальный, а вокруг одни камни! – непонимающе развела руками Молочница.
– Платье спасло. Оно раскрылось под ней, как парашют, и девчушка спланировала на груду сухих листьев у подножия холма. Приземлись она чуть правее или левее, она бы точно разбилась насмерть! – стал рассказывать покупатель, который слышал, о чём шуршали накрахмаленные юбки нянечек.
– Ах, это наш дворник снова проспал на работу! Теперь всё ясно. Вот на этот раз Бургомистр ему медаль выпишет за спасение, а не выговор, – кивнул головой Мясник.
– Да, к счастью, этот бородатый лентяй опять всю ночь писал свои никчёмные и глупые стишки о любви, вот кучу листвы под зеркальным холмом с утра и не успел убрать. А дочка Бургомистра возьми да и плюхнись в неё, как в пуховую перину! И осталась жива! Только больно ушибла спину. Там, в листьях, её и нашли, – заключил покупатель и невозмутимо стал укладывать продукты к себе в тачку.
– Ах, бедная девочка! Такая красивая была, а теперь вот – калека! Ах, бедный Бургомистр… – зашуршали торговцы вслед шуршащим нянечкам, провожая Бургомистра сочувственными взглядами.
Бургомистр принёс Эльвиру в детскую и уложил её на кровать.
Несчастному градоначальнику хотелось обвинить в своей беде весь город, да и вообще весь мир! Но не на кого было бросаться с кулаками. И не на кого было жаловаться в Верховную канцелярию. Изгнанного из башенки Эльфа след простыл, а брать на себя эту страшную вину градоначальнику очень не хотелось. За много лет службы отец Эльвиры привык только обвинять и казнить. И совсем отвык чувствовать себя виноватым.
– Папа, я не хотела. Прости! – виновато лепетала бледная девочка. – Я только думала выпросить для себя пару слюдяных крылышек и сказать милому Эльфику, что он не зря старался, сидя столько лет над ними! Что он очень необходим! Мне, нам, детям! Я так мечтала об этих крыльях. Мне они снились каждую ночь, папа! Честное слово! Каждую ночь!!! Я даже денег насобирала из тех, что ты давал мне по выходным на сладкую вату! Хотела купить себе одну пару тучек-летучек. И совершенно я не собиралась так внезапно падать и так сильно тебя расстраивать! Я просто испугалась, что ты его казнишь, и полезла предупредить! А он исчез! Пропал куда-то!
Тут Эльвира не удержалась и, зажмурившись, горько заплакала.
Бургомистр нежно погладил её лоб сухой ладонью и сказал:
– Ничего-ничего.  Что-нибудь придумаем... А пока полежи немного. Тебе нельзя сейчас двигаться. А я что-нибудь придумаю... Придумаю... Вот увидишь!
Опечаленный отец плотно затворил двери детской, чтобы его дочери никто не мешал отдыхать, и полетел по коридору дома стремительной походкой градоначальника. За пределами детской любящий и нежный папа в одно мгновение превращался в сурового управляющего.
– Секретарь! Где мой Личный Секретарь?
– Вот он я,  – снизу и слева ответил маленький Личный Секретарь.
– Лучших костоправов города ко мне! Моя дочь во что бы то ни стало должна встать на ноги! – грозно грохнул кулаком по столу Бургомистр.
– Слушаюсь, ваша честь, ¬¬– заискивающе ответил Секретарь и помчался в город, чтобы поскорее огласить новый указ Бургомистра.
Тут же к дому градоначальника тоненькой цепочкой потянулись лучшие знахари и врачи. Одни готовили пахучие мази из трав и натирали Эльвире ступни, другие читали над ней молитвы и заклинания, третьи мазали ей спину горькой настойкой подорожника, анжуйского ореха и дикого каштана, четвёртые делали лечебные массажи по древнейшим китайским методикам. Но ничего не помогало.
Не было такого чудотворца, который был бы способен излечить девочку от этого недуга. И всё же отец не терял надежды на то, что его дочь поправится. Ему не хотелось верить, что Эльва так никогда и не сможет встать на ноги.
Девочка тем временем худела не по дням, а по часам, и стала такой тоненькой и прозрачной, что походила теперь на ножку фамильного хрустального бокала, из которого Бургомистр любил пить по праздникам дорогое вино. Пресные озерца её глубоких зелёных глаз помутнели и затянулись плотной пеленой печали.
Но самым страшным было вот что: на бледно-фарфоровом лице Эльвы больше не расцветала нежная улыбка! А ведь эту улыбку завещала дочери перед смертью её мать! С тех пор она служила отцу девочки единственным напоминанием о покойной. О, как увядание этой улыбки пугало Бургомистра! Лишиться такого прелестного цветка, иссушить его непониманием и чёрствостью!  Утратить последнюю память о той, с кем он был беспечен, весел и по-настоящему счастлив... Нет! Для старого вдовца это было просто невыносимо! И отец стал выманивать у Эльвиры улыбку её матери  любыми известными ему способами.
– Эй, малышка! Погляди-ка, кто к тебе пришёл! – весело выглядывал из-за двери детской серьёзный и деловой Бургомистр. Вместо цилиндра на гладкой отцовской лысине красовался яркий с бубенцами колпак, а щёки прикрывал громадный клоунский нос! Выглядел серьёзный начальник города в этом одеянии очень нелепо.
– Лучший клоун города покажет тебе фокус!
– Фокус-покус! Кролик Крокус! – восклицал отец и выхватывал из-за спины свой старый цилиндр. Порывшись в цилиндре, он доставал за уши маленького пушистого кролика, которого прикупил на рыночной площади в подарок дочке. Но заслужить хоть маленькую тень редкостной улыбки матери у Эльвиры было очень трудно. Она смотрела на трепыхающегося в руках отца живого зверька и молча отворачивалась к стене. И тогда последняя надежда на чудо у Бургомистра таяла…

Вместе с увядшей улыбкой Эльвы увяли все цветы на клумбах в центральном парке. Городок утратил былую прелесть, посерел и окаменел.
Вскоре вслед за осенью в город пришла суровая зима. На улицах было бело и вьюжно. Шумная городская детвора каталась на салазках и возилась в снегу. А бедная Эльва проводила всё свободное время дома. Отец купил ей большую уродливую коляску с колёсами, как у водяной мельницы, чтобы его дочь могла выбираться на улицу и гулять на свежем воздухе. Но девочке не хотелось проводить время со сверстниками, которые резвились во дворе. Она не могла побегать, поиграть в снежки или покататься на саночках. Её ноги безжизненно свисали с уродливой коляски, как две жухлые травинки. И смотреть на весёлых беззаботных детей  было зябко и тоскливо. Поэтому Эльвира оставалась в детской и помногу лежала в постели. 
– Почему добрые люди вдруг становятся злыми, близкие – чужими, а зрячие – слепцами? Отчего так? – спрашивала она у своей любимой тряпичной куколки, качая её на руках. В ответ куколка только сочувственно моргала глазками и тянула пластмассовые ручонки к Эльвире.
– Только ты одна, Найдёныш, меня и понимаешь, и любишь. И мы с тобой одни. Одни-одинёшеньки на всём белом свете! – шептала девочка и, обняв Найдёныша, зарывалась с головой в кружевные покрывала, чтобы немного всплакнуть.
Укачивая куклу, Эльва пела очень печальную колыбельную песню. От звуков этой колыбельной нянечки хором рыдали во сне, а к утру их лица и подушки распухали от слёз. Вот послушай:

КОЛЫБЕЛЬНАЯ КУКЛЕ

Золотистые кудри-кудряшки
я тебе расчешу гребешком.
Васильки, полевые ромашки
на головушку лягут венком.

Пусть вплетутся в зелёный вьюночек
стебельки молодой сон-травы.
Не снимай мой волшебный веночек
с непослушной своей головы!

Понесёт тебя Эльф, баловница,
в мир волшебный, невидимый нам!
Колокольчики станут клониться
к неподвижным холодным ступням…

Спи, мой маленький бедный Найдёныш!
Просыпаться не нужно к весне!
С детских лет по земле ты не ходишь,
Так летай же подолгу во сне!

Отец стоял под дверью по вечерам и тоже слушал эту печальную песню со слезами на глазах. Он чувствовал вину и досаду, но чем помочь дочери, не знал.
–  Как я мог! – причитал он, вгрызаясь в огромный кулак. – Как мог я так грубо обойтись с тем, кто так много значил для моего ребёнка!
Бедному Бургомистру казалось, что когда-нибудь вечером девочка заснёт и больше никогда не проснётся.  Именно поэтому он разжаловал  всех нянек и сам приносил по утрам любимой дочке сладкие гренки и какао.