Издержки воспитания. Часть 6-я

Часть 6-я. МЕЧТЫ И ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТЬ

*************************На круги своя*******************
Всё встало на круги своя, и снова они с Отаром шатались  по  школьному двору и делились новостями. В октябре неожиданно выпал снег, и они лакомились им – белым, пушистым – на угольной куче позади школьного здания (Отар чтобы заболеть и не ходить «на музыку», а Маринэ за компанию).

- На черта тебе сдались эти фламенко, ведь ничего нельзя: того не жри, этого не жри! – грубо выговаривал ей Отар. Почему он так груб с ней, она ведь не виновата, что ей нельзя «жрать», она ест… как все, три раза в день. И нечего Отару разоряться.
- Не злись. Я уже привыкла, меня с трёх лет на диету посадили:  гимнастика,  коньки, плавание… А потом школа и музыка, застрелиться и не жить. Но фламенко я ни за что не брошу. Это не просто танец, это жизнь, как ты не понимаешь… Слу-у-у-шай, Отар, если снежок скатать, из него мороженое получается! Вкусное! Попробуй.
- Дай от твоего откусить. А что это – чёрное? Уголь, что ли? Маринэ, тебя убить мало! Накормила, как паровоз – углём… Ха-ха-ха! На, держи, ешь своё мороженое, уголь – знаешь какой калорийный…

На переменах Отар и Маринэ уединялись где-нибудь в укромном уголке и… рассказывали друг другу то, о чём никому никогда не рассказывали. Впрочем, Маринэ не любила о себе рассказывать, она больше любила слушать. А Отару хотелось, чтобы она знала о нём всё. Он и рассказывал ей – всё.

******************Аккордеон в боксёрской стойке******************
На  аккордеоне настояла мать, которой хотелось, чтобы сын «вышел в люди» (о том, чем закончился выход «в люди», расскажу позже. Отец, в пику ей, записал сына в секцию бокса. Отару нравился бокс и не нравился аккордеон, но приходилось, как он говорил, сочетать несочетаемое и совмещать несовместимое.

С расписанием ему в этом году не повезло: сразу после тренировки Отар, едва успев принять душ, садился в  автобус (до «музыки» ехать было далеко). На урок сольфеджио он являлся, по определению Ирины Львовны, «не от мира сего» - и тяжело опускался на стул («Темиров, ты мне все стулья переломаешь. Что ты как старик столетний, словно тебя ноги не держат?»)
Маринэ изо всех сил сжимала губы, чтобы  не рассмеяться: она знала его расписание и знала, что – да, не держат. Отар больно пихал её локтем в рёбра и показывал под партой кулак, Маринэ морщилась и отворачивалась, Ирина Львовна не понимала в чём дело и злилась на обоих.

Наплевав на правила, Отар успешно применял полученные в секции бокса  «знания» в дворовых драках и охотно выполнял просьбы Маринэ «успокоить» ретивых одноклассников, которые её «достали своими аккордами».
- Скажи, что тебе сделали? Кто сделал? Имя скажи! – допытывался Отар.
- Он ничего не делал, он на меня смотрел… не так. Ну, ты сам знаешь как,- смутилась Маринэ. Отар понимал её с полуслова:
- Значит, так. Завтра приеду, покажешь мне, кто смотрел. В глаз получит, смотреть не захочет больше (и «смотрящий» получал «в глаз» по полной программе).

- Ещё кто? Говори, Маринэ. Никто не слышит, можешь  говорить всё.
- Ещё Славка Горин. Он мне за шиворот снежок засунул… и воротник порвал, когда  я вырывалась, - всхлипнула Маринэ. – И ещё… рукой шлёпнул по спине, где снежок был. Знаешь как холодно! Пока до дома дошла, обледенела, спина вообще не моя, и зуб на зуб не попадает. Знаешь, как меня мама ругала, что я вся мокрая пришла (о том, что – не только ругала, со всей силы отхлестала по щекам за порванный воротник пальто и оставила без обеда, Маринэ рассказывать не стала). Отари, скажи ему, чтобы больше ко мне не подходил…Или я его когда-нибудь… зарежу! Я об него кулак  разбила, до сих пор больно. Об скулу. Вот смотри, костяшки содрала до крови… А ему хоть бы что, морду вытер и пошел.
- Скажу. Так скажу, что… больше не подойдёт. Снегом накормлю досыта и натолкаю в… Куда надо, туда и натолкаю. А ты зачем в скулу била? Бей в зубы, в челюсть боковым… В глаз тоже неплохо. Ну, костяшки всё равно собьёшь, что так, что этак… Учишь тебя, учишь, а всё без толку! – расстраивался Отар.

Дрался Отар Темиров жестоко и без правил, и вскоре на Маринэ боялись поднять глаза и обходили её стороной, и она вздохнула с облегчением.
- Ты сейчас-то не реви, всё ведь прошло уже. А чего в пальто ходишь, зимой в шубе надо ходить, или в  зимнем, а твоё демисезонное-семисезонное. Вот пойду работать, куплю тебе шубу. Самую лучшую! Если у твоих родителей денег нет…
- У них есть, не хотят просто. Говорят, дорогие вещи в школу носить ни к чему. Мне два года осталось учиться, дохожу в этом, а когда в институт поступлю, новое купят…
-А если не поступишь? Опять в этой промокашке ходить будешь?
-Не знаю. Может и буду. Мне не холодно, потому что я два свитера вниз  надеваю. То есть холодно, конечно, когда стоишь, или если снег за шиворот попадёт, а без снега и если идёшь – ничего, нормально, - путано объяснила Маринэ, и Отар в который раз удивился её умению отвечать  на вопросы – вроде бы всё сказано, но  непонятно – да или нет.

- Ну и где твои свитера, что-то их не видно, ты же на занятиях в одном платье сидела, и как тебе только не холодно!
- Не видно потому, что я их под платье надеваю.  Иначе бы  в сосульку превратилась: все сидят в тепле, а мы с тобой свежим воздухом дышим.
 – Воздухом свободы.
– Вот-вот, свободы… от лишней одежды.
- А ты и ходишь – в лишней. Которую давно выкинуть пора. Ты в этом пальто как…как…
-Ну, говори уже. Как нищенка, как бомжиха, да? – обиделась Маринэ.
-Нет. Бомжиха в грязном, а у тебя чистенькое, аккуратное, и сидит классно.
-Ага, и рукава на локтях аккуратно заштопаны, - рассмеялась Маринэ. – С ума сошёл, ты мне руку  вывернул! Я же пошутила, а ты думал, в самом деле? Ха-ха-ха!
 - Марин, на тебе правда два свитера? Ты тоненькая такая, где же они там помещаются?
- Не могу же я  при всех показывать! Пойдём на нашу кучу (имелась в виду – угольная куча у школьной котельной), там посмотришь.

- Ты что, раздеваться собралась на морозе? Замёрзнешь ведь! Давай так: ты платье расстегни, а я посмотрю… о, один есть… И второй. Ну, Маринка, ты даёшь! Не соврала. Ценю в тебе это. Так, к нам, кажется, гости… Какие люди! Вован припёрся! Вовико, тебе чего тут надо, места мало на земле? Могу обеспечить.
- Да мне-то ничего, вы тормозните, ребята. Вас послушать, так вы тут бог знает чем занимаетесь, ты платье расстегни, а я посмотрю… Ой, Марин, за что?  Я ж пошутил, ой, больно же! Ой!… по голове не надо бить, я ей пою, на сольфеджио. А на тебе правда два свитера?.. Ты не врёшь?

Маринэ поёжилась,но куда же денешься: расстегнула платье и показала Вовану свитер, после чего указательным пальцем левой руки сильно оттянула средний на правой и, отпустив, со всей силы щелкнула Вована по лбу. Вовка удалился, обиженно ворча и потирая лоб. Отар был доволен: получил фашист гранату, прямое попадание. Не зря он Маринку учил, как правильно бить. Отар сам застегнул ей платье и пальто, заботливо поднял воротник и завязал шарф – как маленькой, узлом  сзади.

 Отару было тогда тринадцать, Маринэ четырнадцать, ни о чём запретном и стыдном эта парочка не помышляла, и обвинять их в этом было глупо и весьма опасно: по башке получишь.

Вечером Маринэ сказала матери: «Мам, я не буду в этом пальто ходить, я в нём как нищая. Я в куртке буду, достань мне с антресолей куртку»
- Не придумывай. Куртка короткая, ты в ней замёрзнешь, а пальто длинное, в нём тепло. Пальто после химчистки как новое, локти я починила, заплатки изнутри поставила, снаружи их не видно. Это ещё что такое? Иди в свою комнату и плачь там сколько угодно. После того как сделаешь уроки и французский.

Вот и весь разговор.

**********************Бред водителя во сне********************
После занятий группа разбегалась. Отару с Маринэ было по пути, они садились в автобус, и тут-то начиналось….
Сначала Отар, чтобы развеселить Маринэ, изображал сценку «Бред водителя во сне». У него получалось  смешно и артистично: «Бр-бр-бр. Мр-мр-мр… Закройте заднюю дверь! Хр-хр-хыррр, гр-гр-гырр… Мужчина ,уберите ногу, у женщины из-за вас чемодан застрял! Женщина, ну куда вы с таким чемода… Ах, это у вас не чемодан?..  Ну извините, я ж не знал, мне из кабины не видно… Мр-мр-мр, бр-мр-мр… Закройте заднюю дверь!»

Маринэ хохотала, Отар смотрел на неё, а пассажиры смотрели на обоих с осуждением: «С таких-то лет…» - читалось в их взглядах. Но к счастью, Маринэ не умела читать взгляды,  а слёзы из её глаз текли от смеха.
- Ой, Отари, хватит, я больше не могу смеяться… Перестань, пожалуйста, меня смешить.

Отар послушно «переставал», брал Маринэ за талию и, легко оторвав от пола, заботливо "переставлял" её в освободившийся уголок у окошка, чтобы не толкали. После чего, хитро подмигнув, извлекал из недр портфеля… настоящую финку с наборной  рукояткой.
- Ого! Финарь! - восхищённо выдыхала Маринэ. – Дай хоть подержать.
- Не здесь,  народу много.
- Ну, дай! Дай! Я осторожненько…
- Ну, на, на! Только осторожно, она заточена, автобус дёрнет, порежешься…  Давай сюда, сейчас поворот будет!

 Финку ему, по его словам, подарили. Рукоятка была невозможно красивая, вся из полупрозрачных сине-желто-бордовых полос. Дай подержать, - просила Маринэ, и Отар «давал», к ужасу всех пассажиров. Рукоятка удобно ложилась в руку, глаза у Марины загорались огнём, и такой она нравилась ему ещё больше. Семнадцать исполнится, сватов зашлю, - сладко мечтал Отар. – Да  её отец не отдаст, наверное… За своего выдаст».

Но Маринэ ничего не знала о его мечтах , потому что парень умел владеть собой и был ей другом, а  Маринэ умела ценить друзей.
- Ух, ты… А пластинки  из чего?
- Из плексигласа, наборная рукоятка, пальчики оближешь!
- А желобок зачем?
- Желобок… как бы тебе объяснить, желобок… для стока крови. А  так весь нож зальёт, им же не картошку режут.
- Я поняла, что не картошку. А вот эта штучка зачем?
- Это упор, без него нож весь в тело входит, потом вынимать неудобно.
– А-ааа, понятно. Здорово придумано! Дай я попробую. Где палец должен быть?
- Нет, не так, а вот так. Теперь он сам в ладонь ложится, а палец вот сюда кладёшь, и… Марин, хватит на сегодня, люди же кругом. Нас из автобуса выгонят.
- А взял – где?  – Подарили. – А вот и врёшь! – Не вру, говорю же, подарили.
- Кто подарил?
-Марин, хорош уже, отдай финарь и…
- Нет, вы посмотрите на них, среди бела дня, в автобусе… - не выдерживали стоявшие рядом пассажиры. – Водитель! Высадите этих двоих, которые с ножом!

…Маринэ с Отаром выходили из автобуса и шли пешком до ближайшей остановки. Идти получалось плохо, потому что оба умирали от смеха.

************************Бальное платье*******************
Выпускное  платье «порадовало»: мамина  портниха постаралась на совесть: рюши, воланы, оборки, Маринэ  и не видно - в рюшах потерялась! Прибавьте к этому глухой ворот и длинные рукава – и картина готова. Маринэ хотелось плакать, но – плакать было нельзя, возражать тоже нельзя, можно только молчать и думать, как же ей в таком – танцевать…

Маринэ глотала слёзы и молила неведомого бога о помощи, потому что  умолять о чём-либо родителей не имело смысла. И бог её услышал.
Счастье обрушилось  внезапно: отца срочно вызвал в Леселидзе директор завода по переработке фруктов (Маринин папа, имевший три авторских свидетельства и море рационализаторских предложений, разрабатывал для завода оборудование).

 Валико Наргизович был давним другом отца, и вот – звонил и приглашал «отдохнуть за счет заведения»: на заводе устанавливали новую линию, требовалось присутствие разработчиков, причем требовалось срочно. – «Дочка не сможет приехать, экзамены сдаёт, десятый класс. А мы с женой с удовольствием!» - услышала Маринэ. И не поверила своему счастью…

- Маринэ. Ты взрослая девушка, семнадцать скоро. Справишься с экзаменами без нас. Сдашь на четвёрки и пятёрки и – на бал, всех покоришь в новом платье. Видишь, какое дело, Валико звонил, что-то у них не ладится с автоматической линией. А я не могу не приехать, я же разработчик, мои чертежи, моя идея, и линия эта – моя, видишь, какое дело.. Справишься одна? Не подведёшь?  А мы с мамой поедем… Погода там хорошая, море тёплое…Валико квартиру обещал, до моря полчаса...

Маринэ улыбнулась и заверила родителей в том, что она «справится и не подведёт». Будет заниматься «кровь из носу», будет стараться изо всех сил (сколько Маринэ себя помнит – ей всегда твердили  об этом, «изо всех сил» стало нормой,  «не бездельничать» стало привычкой…) Можете во мне не сомневаться, дорогие родители. Хотя… подарок просто царский.
Провожать родителей не пришлось: вызывали такси, Маринэ помахала из окна рукой. И почувствовала себя свободной.

***********************Гимн свободе****************
Нелюбимый (ненавидимый, ежевечернее наказание, стиснутые зубы, стиснутое горло, не глотается) творог был извлечен из холодильника и отправлен «зимовать на юг», то есть - в мусоропровод. Так. Что у нас тут есть… Телятина. Маринэ умеет её жарить, а ещё она купит кинзу, базилик, тархун, листовой салат, сельдерей и томатный сок, денег ей оставили достаточно, она потратит их с пользой, она уже взрослая, шестнадцать лет, а шестнадцать - это почти семнадцать! Впервые за свои "почти семнадцать" Маринэ осталась одна. Одиночества она не испытывала. Его не было. Была свобода.

Ужин состоял из толстого (в палец толщиной) куска жареного мяса, щедро посыпанного молотым кумином и крупными кольцами репчатого лука. Сверху лежала веточка тархуна,  в соуснике - полстакана томатного сока, заменявшего соус (в сок Маринэ добавила свежий чеснок, растёртый в ступке с зелёнью тархуна). «Блеск-арабеск!» - вслух сказала Маринэ, оценив внешний вид и качество приготовленного ею блюда. «На сладкое» был кусок ржаного хлеба, который она посыпала крупной солью, и с аппетитом съела, обмакивая в блюдечко с кукурузным маслом.

 На ходу дожёвывая хлеб, Маринэ поставила диск Штрауса и танцевала под него в темноте, представляя, как будет танцевать этот вальс с Отаром и охваченная немыслимым восторгом, пока не налетела на стол, больно ударилась об угол (синяк обеспечен, можно не сомневаться) и долго хохотала, потирая ушибленную ногу.

Потом взялась за платье. Прежде всего – отрезала рукава (аккуратно выпорола, потом пришьёт «на руках», она умеет шить). Потом долго мастерила  лекало, прикладывая его к платью и сомневаясь, не много ли… После чего приложила лекало к платью и, взяв ножницы, аккуратно отрезала… добрую половину спинки (потом подложит снизу ткань и пристрочит на машинке, она успеет это сделать, должна успеть…)
Потом наступила очередь воланов и оборок, которые она без сожаления отпорола. Апофеозом стал подол, который Маринэ отрезала по самое некуда…

Свобода на этом не заканчивалась, она была бесконечна, и  Маринэ задумалась: что бы такое сделать?  Может быть, позвонить одноклассницам? Впереди у неё целый вечер, и «прожить его надо достойно». Завтра – готовиться к следующему экзамену, а сегодня – бродить по улицам до темноты дружной веселой ватагой и щебетать – о пустяках. О чём именно – Маринэ не имела представления, ей некогда было «щебетать», да и не хотелось. Гулять она тоже не привыкла, всегда была чем-то занята, и не могла понять, для чего люди просто так ходят по улицам.

Она не будет никому звонить. Вымоет полы, пропылесосит ковры, а потом будет читать любимого Клиффорда Саймака… и гулять по чужим планетам чужих миров.
С блюдцем жареных фисташек (в «испанские гастроли» она больше не верила, да и надоела вечная диета, было бы из-за чего, ей уже осточертели фламенко, и  Арчил Гурамович осточертел, слинять бы из ансамбля по тихому, да разве отец позволит?) Маринэ забралась в  кресло и завернувшись в плед (на дворе был июнь, но это её не смущало, в пледе было комфортно), читала, пока не начала зевать.

Поднялась с кресла и поплелась делать гимнастику. Это уж обязательно, даже если устала, даже если болеешь – тело  без ежедневной «настройки» будет фальшивить, идти ему на уступки нельзя ни в коем случае! Иначе оно будет тобой управлять и приказывать, а отдавать приказы должна ты. – «На зарядку шагом марш!» - скомандовала себе Маринэ. Через час она с наслаждением вытянулась на крахмальных простынях, чувствуя как ноют усталые мышцы и испытывая  невыразимое блаженство.

К чёрту эти танцы, и музыку к чёрту. Поступить бы… в цирковое училище! Ей  ни за что не позволят. Да и не возьмут –  ей скоро семнадцать, в семнадцать там уже – профессионалы, а Марине  не светит.
   Она ни в чём себя не проявила, ничего не достигла. Школу окончила – подумаешь, подвиг! Школу кончают все. Она ничего не знает, ничего не умеет… кроме французского, коньков, плавания и танцев. Ну и гимнастика, это уж обязательно, иначе гибкости не будет, и тогда – какие танцы… Гимнастки из неё тоже не вышло, два года всего занималась… Слава богу, только два. Вспоминать не хочется.

Так куда же ей поступить? Может, в Иняз? Отар, «позавчера спустившийся с гор», в Физтех собирается, он физику любит больше гитары, интересно ему, аж глаза загораются… А овец любит только в виде шашлыков. Шашлык он клятвенно обещал ей с первой стипендии. Она так и уснула – с улыбкой, с мечтами о шашлыке и… и об Отаре. О них двоих.

Продолжение - http://www.proza.ru/2015/10/07/1295