Женские мечты о дальних странах. Глава III

1994, сентябрь — декабрь

Теплый, исполненный истомой сентябрь, богатый плодами, зеленью и всеми прочими красками. В сытные времена для сельского жителя — лучшие дни, чтобы нежиться душой, предаваясь неспешным раздумьям: урожай в закромах, дети в школе, скотина все еще на выпасе. И хотя в этот год, как и во все последние, шахтерские городки и поселки Донбасса жили тяжело, надрывно, на хуторе, где в качестве работника поселили Чебакова, не ощущалось никаких потрясений. Слава, бандит в округе не самый авторитетный, но вполне уважаемый, обеспечил семье полное материальное благополучие. Другое дело, что это благополучие никому не принесло покоя и созерцательного настроения. После двух недель пребывания на хуторе Вадим точно знал, что все здесь страдают каким-то зудом, который ни на минуту не дает расслабиться. И сам он не был исключением. Только бабушка, которая каждое утро приносила им две банки молока — коровьего да козьего, смотрела на мир глазами тихими и добрыми. Да еще Петр Несторович, главный по хозяйству, мастер на все руки, бывший прапорщик, пожилой, но крепкий, мог в ранний час сунуть босые ноги в холодную росистую траву и, прикрыв рыжие ресницы, блаженно, прямо-таки по-детски, улыбаться.

Славин особняк был двухэтажным, громоздким и безвкусным, только что отстроенным и пока не обжитым. Зато владельцам хватило ума не вырубать старые сады, которые достались им вместе с участком. Его и должен был огородить забором Гоша — работа долгая, нелегкая и затратная, поэтому делали ее не каждый день: то материал закончится, то Тамара найдет своему холопу другое применение. В это утро он, например, трудился над цветочными грядками, которые хозяйка, вдруг ощутившая в себе способность к ландшафтному дизайну, распланировала и велела разбить на полпути от центральных ворот до главного крыльца.

Петр Несторович забрал у бабушки молоко и мимо Вадима унес банки в дом. На кухне у газовой плиты хозяйничала Катя, девушка из соседнего села, двадцати двух лет, нанятая в дом кухаркой. Она приняла молоко, убрала его в холодильник и задержалась у открытого окна. Поглаживая ладонями крутые бедра, Катя понаблюдала за Чебаковым, крикнула ему:
— Эй, Гоша!
Вадим разогнулся, она поманила его пальчиком. Он оставил маленькие грабельки, отряхнулся и зашел в дом. Катя вернулась к плите, выключила газ под сковородкой, встретила Вадима критическим взглядом, хотя выглядел он вполне опрятным и ухоженным.
— Руки вымыл?
Вадим кивнул. Она поставила перед ним тарелку с омлетом, пододвинула хлеб и салат.
— У меня была подруга... Говорила, шо если у мужика плохо работают мозги, значит, усе пошло в корень... но по тебе шо-то не видно...
Вадим взял вилку, посмотрел в окно, как будто выглядывая кого-то во дворе.
— А Петр Несторович?
Девушка хмыкнула:
— Он, конечно, тоже не шибко умный, но я думаю, шо его корень уже высох...
Она засмеялась. Вадим, продолжая изображать слабоумного, решил уточнить свой вопрос:
— Он завтракать будет?
Девушка достала из кармана маленькое зеркальце, осмотрела свои безукоризненные зубы, вздохнула.
— Как же здесь скучно. Зимой Слава обещает устроить меня в городе официанткой, но до зимы...
Она подошла к Вадиму, погладила его по голове, приподняла за шиворот, прижала к стенке.
— Ну шо, у тебя были женщины, где ты там лечился — в дурдоме, шо ли? Или я первая? Ты был в дурдоме?
Чебаков отвел глаза, она сжала ему пальцами рот, отпустила.
— Ладно, ешь! После обеда придешь ко мне, понял? Или голодом уморю.

Она вышла из кухни на террасу, осмотрела двор, пытаясь определить, куда же направить свое пышущее здоровьем тело, нерастраченную сексуальную энергию и, выпустив из груди нечто вроде стона, сбежала с крыльца. Вадим сел за стол и с аппетитом принялся за еду. Когда он допил чай, на кухне появилась Тома. При общении с Гошей с ее лица не сходило брезгливое выражение.
— Эй! Где Катька?
Вадим пожал плечами, Тома дала ему команду:
— Найди ее, пусть поднимется в мою комнату!
И сразу удалилась. Вадим открыл навесной шкафчик, взял из вазы несколько конфет, сунул их в карман, заговорщически подмигнул своему отражению в зеркале. Он прошел в небольшую пристройку возле дома, постучал в дверь, услышал Катин голос:
— Входи!
Девушка лежала на кровати, глядела в книжку.
— Я же сказала: после обеда. Или у тебя кровь заиграла, придурок?
Вадим замялся.
— Это... Тома... Ты должна идти к ней в комнату...
Катя обернулась, изобразила недовольную гримасу.
— Шо ей надо?! Блин!
Вадим пожал плечами. Кухарка поднялась с кровати, оттолкнула его, направилась к хозяйке. Он остался в ее комнате, осмотрелся, взял с постели книжку, прочел название дамского романа.

За эти месяцы Катя неоднократно заставляла его исполнять обязанности любовника. Однако в последний раз так разгорячилась, что справиться с ее горячкой было не по силам и паре таких парней, как Чебаков. Она разозлилась, стала издеваться над ним, и он убежал из этой комнаты голышом — полагая, что это самая правильная реакция для психически нездорового человека. Она принесла его вещи к сторожке, в которой он жил, и бросила на крыльцо. Тогда Вадим не без сожаления подумал, что теперь их роман закончился навеки, — совсем без женщин ему было невмоготу. Свежий воздух, напряженный труд на жирном донском черноземе, деревенское питание и отсутствие вредных привычек благотворно отразились на физическом состоянии, наполнили крепостью все его мышцы. Иногда он с улыбкой думал: «Мне бы анемичную московскую студентку-ботаника, я бы запросто ее замучил, а справиться с селянкой Катей пока не по силам». Однако время шло, и каждый день прибавлял уверенности, которую он напрочь утратил, очнувшись в Богучаре.

*

День был солнечный. Вадим воткнул в кучу выкопанной земли лопату, поднял и опустил в яму широкую металлическую трубу. Несколько таких труб уже торчали в одну линию среди мелких кустиков — столбы будущего забора. Тут же на бугорке сидела Проша. Не глядя на Чебакова, она рассказывала ему истории из своей школьной жизни:
— А я ей говорю: ты, глупая, можешь не воображать. Если он пишет тебе записки, это еще ничего не значит, в жизни каждые пять минут все может перемениться. Правильно?
— Абсолютно, — отозвался Чебаков. — Ты даже не представляешь, насколько права.
Он замерил шестом высоту трубы, с помощью веревки определил место для следующей ямы, снова взялся за лопату. Проша, довольная похвалой, поднялась с бугорка, отряхнула шорты, подошла ближе к Чебакову.
— Слушай! Хочешь, я тебе чего-то покажу? Пойдем!
Вадим посмотрел на нее неуверенно. Девочка взяла его за руку.
— Да ладно. Папы теперь долго не будет. Успеешь...

Она повела Чебакова к зарослям боярышника. Сначала грубо ломилась сквозь них, потом стала передвигаться на цыпочках, призывая к осторожности и Вадима. У одного из кустов Проша замерла, пытаясь что-то разглядеть сквозь листву, потом развела ветки и выпрямилась. Чебаков увидел пустое птичье гнездышко. Проша огорченно вздохнула.
— Здесь раньше жили птенчики. Я хотела им на лапки надеть колечки. Дед Петя Несторович обещал сделать колечки и написать на них мое имя. А потом в Африке их бы кто-нибудь поймал и узнал, что есть такая Проша...
Вадим улыбнулся, глядя на расстроенную девочку.
— Я не думаю, что эти птички улетают в Африку.
Проша бросила на него возмущённый взгляд.
— Откуда ты знаешь? Ты же придурок! — И тут же осеклась: — Ой, не обижайся. Это я пошутила.

Особые отношения у Проши и Вадима сложились еще в ту первую встречу, когда Чебаков прошел медкомиссию и его зачислили в штат хуторских работников. Просто двенадцатилетней девочке общаться здесь было не с кем, вот она и нашла для своих историй свободные уши. Но предварительно заручилась его клятвенным обещанием — ничего никому не рассказывать, особенно маме. Когда он понял, что Проша и сама исполняет это условие на все сто и можно не бояться разоблачения, мало-помалу начал вести себя с ней, не прибегая к замашкам и жестам слабоумного. Таким образом они скоро стали то ли братом и сестрой, то ли отцом и дочерью, то ли лучшими приятелями, доверившими друг другу кучу всяческих секретов. Конечно, это были не те секреты, которые так круто изменили жизнь Чебакова и которые он продолжал хранить от всего мира, — просто девочка ясно осознавала, что с ней он ведет себя иначе, чем с другими, что он совсем не дурак и знает ответы на миллион вопросов — о чем ни спроси.

*

Виталий Иванович зашел в кабинет Плетнева и застыл возле стула, не решаясь на него опуститься, пока босс не разрешит. После исчезновения Чебакова Шипулин понимал, что его положение в «Новом Ампире» сильно пошатнулось и лучше выказывать не только служебное рвение, но и всяческое почтение хозяину компании. Очень не хотелось терять насиженное место, на котором многого добился и разбогател так, что затеял строительство большого загородного дома. Олег Васильевич сидел в кресле, что-то писал, потом посмотрел в лицо начальнику службы безопасности, перевел взгляд на папку в его руках.
— Ну?
Виталий Иванович приступил к докладу:
— Закончили просеивать пассажиров поезда Москва — Сочи, того самого. Ни одной подходящей Гали. Возможно, подруга Чебакова при покупке билетов использовала поддельные документы. Обошли риелторские конторы — пока ничего.
Он достал из папки лист с фотороботом, очень похожим на Галю.
— Вот... показываем, спрашиваем. В составлении фоторобота принимали участие почти все сотрудники офиса, которые бывали на корпоративных вечеринках. Для работы приглашали художника с Петровки, 38.
Олег Васильевич глянул на фоторобот, кашлянул, и Шипулин тут же замолчал, дождался, пока не последовала команда «Дальше!».
— Два человека, в том числе Витька, опять ездили в Березняки. Город маленький — еще раз всех перебрали... Видимо, про Березняки она тоже соврала. По-тихому проверили конкурентов — как будто ни один из них к этому делу не причастен. Говорил с уголовными авторитетами... Рады бы помочь — нечем...
Плетнев скривился:
— Видимо... как будто... нечем... А была ли девочка? Какая-то шушера украла мои деньги, а я третий месяц слушаю этот жалкий лепет...
Виталий Иванович поспешил уцепиться за соломинку:
— Жучки указывают на серьезных людей...
Плетнев откинулся в кресле.
— Да, конечно! ЦРУ, Моссад, МИ-6, БНД... Всех перечислил?! Кого еще мне бояться?! Инопланетян? Зеленых человечков?
Шипулин опустил голову.
— Чебакова ищем.
— Ты ищешь... я состарюсь, но так и не узнаю этой великой тайны...

Босс замолчал. Для Виталия Ивановича секунды потянулись мучительно долго — может, именно сегодня ему и объявят об увольнении? Наконец Олег Васильевич продолжил:
— Поскольку никто за это время не покушался на наши счета и финансовые потоки... значит, всю информацию Чебаков держит при себе. Где-то затаился...
Виталий Иванович решил, что пора высказать давно припасенную версию.
— А может, погиб? Умер?
Плетнев глянул скептически на начальника своей службы безопасности.
— Тот, кто нас обокрал, покушался только на деньги в кейсе. Они бросили Чебакова в Богучаре и не пытались выбить из него главные секреты. Поэтому я и делаю вывод, что за всем этим не стоят наши конкуренты.
Он посмотрел на фоторобот, зачем-то глянул на обратную сторону листа, словно хотел изучить вид сзади, и снова сосредоточился на чертах лица, так похожего на Галино.
— Вот эта сука, ее подельщик, может, и еще кто. — Плетнев раскрыл ежедневник, перевернул несколько страниц. — Через две недели в Ростове форум приграничных областей. Будут решать экономические вопросы. Соберутся все, кто имеет вес на востоке и юге Украины. Я думаю, наш Вадик где-то там. Поедешь со мной.

*

Сторожка — небольшой деревянный домик, в котором поселили Чебакова, — спряталась среди раскидистых яблонь и густых слив. По вечерам здесь громко пели цикады и яркие звезды на черном небе отвечали им трепетным мерцанием. Чебаков подолгу сидел на низком крылечке, задрав голову, наслаждался зрелищем бездонного пространства, звуками и запахами сада, свежестью, которой дышала земля. Потом, убедившись, что жизнь в хозяйском особняке и вокруг него замерла, он закрывался в сторожке и зажигал верхний свет. Лампа горела тускло, оставляла темными углы даже такой маленькой комнаты. Помещение было заполнено под завязку — высоким топчаном, древним покосившимся шкафом, полками, инструментом и кучей всякого хлама, которому больше нигде не нашлось места.

Чебаков лез под топчан и тут же выныривал с плоской жестяной коробкой из-под монпансье. Он открывал коробку, вынимал из нее, откладывал в сторону перехваченные резинкой денежные купюры — сбережения последних месяцев. Потом доставал сложенный вчетверо тетрадный лист, стержень от авторучки и укладывался на кровать. Листок был весь испещрен мелкими записями. Слова и сочетания соединялись стрелками, стрелки пересекались и завязывались в узлы, распутать которые пока не представлялось возможным.

«Галина Михайловна Воронина?» «Познакомились в кафе “Индиго” 4 мая, 1993. В кафе пригласил Леша М. Случайно?» «Березняки?» «Папа инженер? Мама учитель?» «Ярославский университет, филфак?» «Фирма “Ваш риелтор” на Мясницкой?»

На другой стороне листа стояла единственная буква «Х», за которой надежно скрывался Галин подельщик. Чебаков напрягал память, пытался выманить его на свет — тщетно: враг был матерым, ни разу не выглянул, не выставил по оплошности ухо, руку, ногу или хотя бы край одежды. Но он точно был там! Чебаков злился на него, на свое бессилие, превращал «икс» в слово на букву «х» или в вопрос «who?» — «ху этот ха?».

Листок истрепался. Эти записи Вадим сделал давно — едва появилась возможность, купил тетрадь, стержень, уединился и за полчаса в самой краткой форме изложил все улики и версии, которые собрал в голове с того момента, как понял, что его кинули. Добавить было нечего, но все же он регулярно смотрел на эти слова и стрелки — то ли надеялся обнаружить скрытые до времени закономерности, то ли создавал видимость того, что ведет розыск, как бы оправдывался перед самим собой за бездействие и безынициативность. В принципе, он мог бы запросто уйти с этого хутора — чтобы направиться по Галиному следу. Надо было ехать в Москву, в Березняки. Но как это сделать без денег и документов? К тому же велика вероятность, что он сам станет жертвой чужой охоты. А в том, что его ловят, Чебаков ни секунды не сомневался — таких финансовых потерь и таких проступков такие люди, как его босс, не прощают. Вот потому и возникало в нем трусливое желание — а не остаться ли навечно в этой маленькой сторожке, в этом тихом саду, под этим звездным небом? Лет через сорок пять отнесут на местное кладбище и похоронят под табличкой: «Гоша, хуторской сумасшедший». И никто не узнает, что на самом деле здесь упокоился умнейший человек эпохи, незаслуженно обиженный жестоким миром, выдающийся экономист, свободно владеющий двумя иностранными языками... Но это сладенькое уныние держалось в его душе недолго, и Вадим снова начинал думать про того, кто скрывался за буквой «х».
— А ведь я не мог его не видеть — просто не обращал внимания. Он все время находился где-то рядом. Больше года. Пока Галя являлась моей подругой. По ночам она как будто была моей, днем наверняка ласкала его. Он следил за мной на расстоянии. Он ехал с нами в том поезде на Сочи.

Иногда, разговаривая с самим собой, Чебаков вдруг явно слышал голос Гали, которая дразнила его, издевалась над ним. За эти месяцы в его травмированном сознании она превратилась в «исчадие ада». Впрочем, такие жуткие определения приходили на ум только в самые горькие минуты. В другие минуты его даже увлекала эта сложная задача, эта игра. Итак, он слышал голос Гали:
«Ну, попробуй представить парня, с которым я решилась на такое приключение? Какой он?»
И вот Чебаков взял стержень и написал: «Предположительные параметры: 25–30 лет, выше 180 см, спортивный».
«Да, — хмыкнула Галя, — негусто. У тебя всегда было убогое воображение. Знаешь, милый, в этой жизни мало хорошо считать деньги. Ты был сосредоточен на работе, заглядывал за горизонт и не видел того, что происходит под носом».

Этим вечером, пока Чебаков общался с призраком Гали, на крыльцо особняка вышла Тома. Оглядевшись по сторонам, она направилась к пристройке, в которой жила Катя, но не стала стучать в дверь, а тайком заглянула в окно. В щель между занавесками была видна кровать, на ней в одних трусах лежала Катя. Она лениво месила во рту жевательную резинку, смотрела телевизор, переключая каналы с помощью пульта. Тома понаблюдала некоторое время за кухаркой и через сад украдкой двинулась к сторожке.
Чебаков знал, что хозяйка усадьбы имеет обыкновение развлекаться подобным образом, не раз ее на этом ловил, но вида не показывал и даже не осуждал — понимал, что женщина всего лишь пытается скрашивать одинокие дни и ночи, пока муж ее где-то там занят опасным бандитским промыслом. Единственное неудобство — надо все время быть начеку, чтобы успеть отреагировать, если занимаешься тем, что не вполне соответствует твоему полоумному имиджу. У него это получалось. Во всяком случае, пока. Много бессонных часов он провел в этой сторожке, привык к ночным звукам вокруг нее, умел их различать. Так что любой посторонний шорох или отсутствие привычного стрекота становились сигналом опасности. И в этот раз он тоже успел — убрал лист и тупо уставился в потолок. За окном едва заметным темным пятном появилась Томина голова. И Чебаков начал медленно тыкать перед собой пальцем, словно трогал нечто невидимое для остальных. Эти странности, которые должны были свидетельствовать о его сумасшествии, он набрал по памяти из кино и книг, что-то придумал сам. Через минуту темное пятно исчезло — Тома не стала усугублять свою тоску таким унылым зрелищем и ушла.

*

На лужайке недалеко от особняка под ярким солнцем в купальном бикини и темных очках лежала на шезлонге Тома. У ног хозяйки на низкой табуретке сидел Чебаков со специальной пилкой в руках и подравнивал ей ногти.
— Все, Тома...
Она подняла с носа очки, указала пальцем на педикюрные инструменты.
— Теперь возьми вот эту щетку и полируй сверху.
Вадим упер ступню женщины себе в колени и приступил к указанной процедуре. От дома к ним подошла Проша с заспанным лицом. Она посмотрела недовольно на мать и на Чебакова, в ее глазах появилась детская ревность.
— Шо это вы тут делаете?
Тома взглянула на дочь.
— Иди умойся!
— Мама, мне нужен Гоша!
Но мама только зевнула.
— Он занят.
В голосе Проши зазвучали угрожающие нотки:
— Мама, мне нужен Гоша. Я учу его играть на компьютере. Мне одной скучно.
— Твой папаша взял этого придурка для работы, а не для игр.
— Ага. Я вижу.
— Шо ты хочешь сказать?!
— Мне скучно!
Тома отдернула ногу.
— Ну и попала я в семейку! — Встала с шезлонга. — А мне весело, да? Мне весело!
И, сверкая голыми ягодицами, направилась в дом. Проша посмотрела ей вслед, тут же успокоилась.
— Если кто и попал в семейку, так это я. — Она обернулась к Вадиму, по-хозяйски взяла его за руку: — Пойдем!

На хуторе начался очередной день, он обещал быть похожим на все предыдущие дни, но через час позвонил Слава и сказал, что приедет с компанией. Чебакова тут же отправили заниматься забором — ни Тома, ни Проша не хотели, чтобы муж-отец злился оттого, что дело движется не так быстро, как бы ему хотелось.

После обеда в большом корыте Вадим замесил очередную порцию раствора — лопатой набросал цемента, песка, мелкого щебня, налил из двух ведер воды. Несколько забетонированных столбов уже были соединены между собой продольными лагами. У ворот особняка одна за другой остановились две иномарки. Петр Несторович побежал открывать, распахнул створки. Машины въехали во двор, из них вывалились семь крепких молодых мужиков. Среди них и Слава. На крыльцо вышла Катя. Игриво глядя на приехавших, она вытерла о бедра руки. Ей крикнули:
— Катька, на стол мечи, все шо есть в печи!
Слава отдал распоряжение:
— Несторыч, бери придурка и ставьте столы!

Столы установили на лужайке. По рюмкам лилась водка. Неподалеку дымился мангал. Петр Несторович, в кружевном передничке, принес от дома поднос с тарелками, расставил их перед захмелевшими бандитами. Ему ассистировал Чебаков. В легком открытом платье подошла Тома. Один из братков, Костя, давно влюбленный в жену своего бригадира, расплылся в улыбке:
— Ну, наконец-то!
Тома села рядом с мужем. Костя полез к ней с поцелуем, она подставила щеку.
— Шо за праздник-то у вас сегодня?
Костя икнул.
— Автосервис у рынка теперь наш. Твой Слава — красавчик: как он сегодня... просто раком поставил этих чуханов.
Слава перебил его:
— Ну-ка давай, братва! — Он поднял рюмку. — Еще год и город будет наш! За это!
Выпили, закусили. Тома нежно толкнула Славу в бок.
— Эй, не напивайся — все-таки неделю не видел жену.
— Тома... Да я... Все будет, все у тебя будет, дурочка ты моя.
Из Катиной пристройки вывалился еще один боец — в одних трусах, штаны надел на ходу. Костя попытался встать из-за стола. Его остановил сосед:
— Сиди, моя очередь.
Он поднялся и, пошатываясь, отправился к кухарке — утолять свой голод, остужать ее жар. Слава громко возмутился ему вслед:
— Э! Вы шо?! Вы шо у меня в доме гадите?!
С крыши особняка за происходящим с биноклем в руках наблюдала Проша...

В полночь в особняке стоял храп — упившихся гостей разложили на полу в двух комнатах, для которых еще не была закуплена мебель. Костя с перепою все пытался облапить хозяйку, лез ей под платье, получил удар по лбу, немного пришел в себя и направился спать в Катину пристройку, но кухарка за день так наелась бандитских нежностей, что решительно запротестовала. Разборка была долгой и шумной. В итоге, Костя затих на надувном матрасе в обнимку с бесчувственным боевым товарищем.

Тома поджидала мужа в полумраке коридора. Она затаилась в углу и напряженно следила за маленькой дверью в подпол. Неловко согнувшись, из двери показался Слава. Во время своих визитов на хутор он неизменно заглядывал в потайной сейф, стараясь делать это в тот момент, когда никто из братков не видит. Вот и сегодня провел ревизию сбережений, добавил тугую пачку зелени. Чуть пошатываясь, он пошел по коридору, Тома шагнула ему навстречу. Наткнувшись на жену, Слава вздрогнул.
— Ты шо?
Она ответила обиженным голосом:
— Я, конечно, могу и одна уснуть, мне не привыкать... Или мне лечь к кому-нибудь под бок? Может, повезёт - с Катькой перепутают...
Слава подался к ней.
— Тихо, тихо, тихо...
Он потискал жену, распахнул халат, жадно впился слюнявым поцелуем в упругую мякоть груди, зубами выискал сосок, Тома взвизгнула от боли, сморщилась, он подхватил ее на руки и неверной походкой унес вверх по лестнице...

Утром праздник обернулся чередой мелких неприятностей — наступали будни. На кухне у мойки лениво возилась с посудой Катя. Косынка, повязанная на шее, скрывала пару обширных засосов. Глянув в окно, кухарка проследила, как от ворот особняка отъехали две иномарки. Она даже не вышла их проводить, зная по опыту, что с утра ее любовники не отличаются особой веселостью — перегар, раздражение, головная боль. Петр Несторович уносил с поляны столы и выбирал из травы стекло — осколки уже в сумерках разбитой посуды. В своей комнате на широкой кровати лежала озлобленная Тамара — сил и бодрости у Славы хватило только на то, чтобы занести ее на второй этаж. Она сосредоточенно глядела в потолок и вынашивала план мести. Когда муж уснул, она вытащила из его кармана секретные ключи и сделала с них слепки. Издалека доносился стук молотка. Это Чебаков прибивал к лагам доски.

Рядом с ним сидела Проша, в пижаме, с растрепанными волосами, смотрела на удаляющиеся машины.
— Не люблю, когда приезжает папа. Эти пьянки. Люблю тишину. Может, я домашняя женщина? Как думаешь?
— Думаю, ты это поймешь чуть позже... может, лет через пять.
— Значит, еще долго.
— Совсем скоро.

Через два часа Петр Несторович открыл гараж, выгнал из него «Жигули» девятой модели. На пассажирское сиденье, невольно заголив ляжки, со стоном плюхнулась Тома – головная боль не отпустила её и после двух таблеток аспирина. Машина выехала за ворота и покатилась по дороге. Чебаков сидел, прислонившись спиной к забору. На голове у него красовался венок из неброских осенних трав. Метрах в тридцати на залитой полуденным солнцем полянке Проша собирала мелкие цветочки. Вадим закрыл глаза, и в его воображении возникло далекое море...

Раскаленное светило спускается к горизонту. По пустынному пляжу идет высокий спортивный молодой мужчина. Рядом с ним Галя — навстречу пенистым волнам, «Х» оборачивается, но солнечный блик не позволяет разглядеть черты его лица.

Чебаков открыл глаза, снял с головы венок — остались мука, тоска, отчаяние. Проша закончила собирать букет, повернулась к нему.
— Все уехали. Пойдем в компьютер играть.

Мастер по изготовлению ключей, безобразно заросший седой щетиной, встретил Тамару улыбкой, в которой едва угадывались следы былого интереса к женским прелестям и тайнам. Его переносной станок, увешанный связками заготовок, уже лет тридцать занимал пятачок у центрального входа на городской рынок. Час назад он принял заказ от этой молодой привлекательной клиентки и по ее затаенной нервозности сразу понял, что здесь нечисто. «Но, — с грустью подумал мастер, — теперь меня волнуют только деньги, а у такой дамочки можно попросить больше обычного, мелочиться не будет». Тамара и в самом деле легко согласилась с названной суммой, не стала ждать на месте, когда он исполнит работу, направилась по магазинам. И вот теперь в ответ на ее вопросительный взгляд старик достал из ящика коробку с кусками пластилина и маленькие ключики.
— Это ваше.
Тома посмотрела на него испытующе:
— Отвечаете?
— Я всегда здесь.
Он устало вздохнул, Тома сунула ключи в карман, пластилин тут же смяла, бросила в урну, отдала деньги и ушла. Теперь в своем желании наказать мужа за все сразу она вплотную приблизилась к цели, но и представить не могла, что события начнут разворачиваться так быстро.

Вернувшись на хутор, Тома поднялась в свою спальню, бросила в кресло пакеты с покупками, сняла блузку и вдруг обратила внимание на музыку, оживленный разговор и смех. Она выглянула в коридор, тихо ступая, прокралась к комнате дочери, прислушалась, чуть надавила на дверь, заглянула в щель. Проша и Вадим сидели перед компьютером, всецело поглощенные игрой. Девочка грозила кулачком неземным монстрам:
— Так вам, так! Будете знать, как с нами связываться!
Оглушенные виртуальными боями, они пропустили тот момент, когда «Жигули» въехали во двор особняка. Чебаков объяснял Проше порядок дальнейших действий:
— Смотри теперь: здесь мы с ними разделались. Нужно проникнуть на следующий уровень. Фиксируем курсор на этой ручке, нажимаем на левую клавишу мыши и открываем люк. Попробуешь сама?
Проша села еще ближе.
— Давай, чего там! Если что — прикроешь!
Она положила ладошку на компьютерную мышь. Тома осторожно притворила дверь, с трудом подавив в себе первое желание — ворваться, застать врасплох дочь и Гошу, который в эту минуту вовсе не выглядел придурком.

За обеденным столом Тома, Проша, Чебаков, Петр Несторович и Катя сидели все вместе. Тамара, озадаченная тем, что увидела и подслушала, решила прощупать почву, начала издали:
— Проша, может, мы пригласим пожить кого-нибудь из твоих друзей?
Девочка ответила, не отрываясь от еды:
— Папа запрещает.
— Плевать на папу. Ты не можешь все время общаться с чужим мужиком, к тому же придурком. Во что ты превратишься?
— Ни во что не превращусь. Да ладно, мам... так даже лучше, а то умные меня достали... прям противно. А Гоша, кстати, хоть и придурок, но не такой уж... Я здесь видела похуже.
Тома пристально посмотрела на дочь, потом на Чебакова.
— Гоша, ты хотя бы школу закончил?
Вадим опустил глаза.
— Да.
— Это была обычная школа? Сколько классов?
— Не обычная.
Тамара снова глянула на дочь, на лице Проши проявилось  волнение. «Ага, — подумала Тома, — значит, они сознательно водят всех за нос». И продолжила допрашивать Чебакова:
— А где ты тогда жил? В каком городе?
Но тут и Катя с интересом посмотрела на Гошу. И Петр Несторович. Тома заметила это внимание и поспешила прекратить разговор - чтобы тайна, которую она раскрыла, не досталось кому-нибудь еще. Во всяком случае, не теперь, пока Тамара не определилась, что с этим делать и как обратить все в свою пользу.
— Ладно, Прасковья, не хочешь — как хочешь, общайся с придурком. Катерина, что дальше?
Катя поднялась из-за стола.
— Котлеты и пюре.
Тамара изобразила ироничную усмешку:
— Видно, вчера твоя фантазия себя полностью исчерпала...

Вопрос о том, кто же на самом деле Гоша и почему он прикидывается, в этот день стал для Томы главным, мучил, не отпускал ни на минуту. Ночью она надела спортивный костюм и кроссовки, проверила, насколько крепко спит дочь, вышла во двор через заднюю дверь, направилась к сторожке, но не обычным своим маршрутом, а из глубины сада; двигалась очень медленно — мелкими бесшумными шагами, напряженно вслушиваясь в тишину, и скоро различила звуки радио — англоязычную речь. Затаив дыхание, она стояла у стены сторожки и лихорадочно соображала, что все это означает? Она, конечно, поняла, что Гоша пользуется транзисторным приемником «Океан», который давно перестал кого бы то ни было интересовать и, как всякая исправная рухлядь, обрел свое место в сторожке. Она не решилась заглянуть в окно, но со всей очевидностью установила, что придурок не просто забавлялся ручками или звуками — он слушал какую-то передачу, а если волна уходила, заглушенная хрипами и треском, снова ее отыскивал.
Тем же путем Тома вернулась в особняк, через маленькую дверь спустилась в подпол, щелкнула выключателем. Яркая лампа осветила небольшое помещение со стеллажами, заставленными бутылками, банками, бочонками. С одного из стеллажей она убрала все емкости, в неприметном месте надавила на кирпич, за ним обнаружилась замочная скважина. Тома вставила в нее ключик, повернула его, потянула на себя, открыла небольшой сейф и нашла в нем валюту, пустые бланки паспортов и других документов, печати.

*

Теплым утром ласковым бабьим летом над входом во Дворец культуры небольшого донского городка появилась растяжка «Славяне — путь к экономическому единству». Под ней образовалась шумная толчея — два милиционера в белых форменных рубашках проверяли аккредитации у мужчин в костюмах и галстуках, у женщин в строгих платьях. В еще густых, но уже тронутых золотом и пурпуром кронах деревьев задорно чирикали, мельтешили птички. По ту сторону узорной металлической ограды, с любопытством глазея на множество дядей и тетей, тянулись мимо, спешили к первому уроку нарядные школьники. В воздухе слоился легкий пьянящий дымок осенних костров.

В конференц-зале участники мероприятия рассаживались по местам, у трибуны появился пузатый человек с торжественным лицом, помялся, проверил микрофон — «раз-два».
— Дорогие дамы и господа, товарищи, друзья. Позвольте мне, как мэру нашего города, открыть этот прекрасный форум и поприветствовать в этом зале руководителей приграничных областей России и Украины, руководителей предприятий, бизнесменов, представителей общественных организаций, прессу. Я, как мэр, рад, шо для проведения этой конференции — объединительной, я бы сказал, — был избран наш прекрасный город. А сейчас для зачтения приветственного обращения Президента Российской Федерации я передаю слово Баркову Виктору Семеновичу.
Барков поднялся на сцену, раздались аплодисменты...

Во время перерыва в большом холле у столов выстроилась очередь — тарелки, бутерброды, бокалы — фуршетное оживление, гул. Сквозь разнообразие лиц и предметов молодой тучный мужчина по фамилии Вороной, представитель местной администрации, прокладывал путь хозяину «Нового Ампира» Олегу Васильевичу Плетневу. За спиной босса держались Шипулин и Виктор Прохоров, заметно подсохший по причине скудных доходов, из-за изнуряющей злости — оружие на боевом взводе, свирепый пес в ожидании команды «фас». Взглядом Вороной показал Плетневу на неприметного человека лет пятидесяти, криминального авторитета по кличке Гребень, в миру Никиту Андреевича, — он стоял неподалеку в компании серых чиновных типов. Вороной подошел к Гребню, что-то шепнул ему на ухо, тот посмотрел на московских гостей, кивнул. И тогда Вороной представил их друг другу. Плетнев протянул руку, Гребень с готовностью ее пожал.
— Рад знакомству.
— Взаимно.
Вороной исчез. Гребень улыбнулся, выказывая всяческое расположение. Плетнев сразу перешел к делу:
— Я бы хотел, чтобы на своей территории вы поискали одного беглеца. Это возможно?
— Конечно, — отозвался Никита Андреевич, — я рад, шо у нас есть хороший повод познакомиться. Почему вы решили, шо беглец у меня?
— Примерно два месяца назад я потерял его следы в Воронежской области. Мы нашли водителя, который привез его из Богучара в Кантемировку. То есть вектор движения очевиден.
— Да, это рядом. Значит, хотел убежать из России?
— Он бы хотел убежать на край света. Но остался без денег, без документов, без друзей, без связей, без возможностей. Но он очень умный.
Гребень поразмыслил некоторое время.
— Хорошо. Ему не выехать в Турцию или, например, в Румынию. Но как насчет западных областей?
Олег Васильевич отрицательно покачал головой:
— Не думаю. Он не размовляет по-украински. А ему никак нельзя выделяться из толпы. Признаюсь, что с этой просьбой я обращаюсь не к вам одному. У меня уже есть друзья и в Одессе, и в Крыму, и в Запорожье...
Никита Андреевич выдержал паузу.
— Я понял. Нарушителей границ надо наказывать. Через двадцать минут соберу своих людей. На террасе. Шо откладывать... Ну а мой интерес, Олег Васильевич, носит самый мирный характер: склады у меня затоварены сахаром, нам его самим никак не съесть.

Среди бандитов, которые ходили под Гребнем, был и Слава. На эту большую стрелку — форум приграничных областей — он приехал вместе с Костей. Они стояли возле ДК в кругу братков и травили сальные анекдоты. По телефону пришла команда, и те, кому положено по статусу, отправились на террасу. Гребень показал на Плетнева и начал разговор:
— Два месяца назад от наших московских друзей убежал человек. У него нет документов. Прячется он в одном из наших районов. Нужно поискать его среди пришлых, бомжей, в психбольницах, ментов опросить...
Слава тут же отреагировал:
— Да у нас таких — как грязи...
— Значит, надо перебрать эту грязь.
Олег Васильевич кивнул Шипулину, тот достал фотографии Вадима, раздал бригадирам. Парни принялись их рассматривать. Слава взглянул без особого энтузиазма — мельком, сунул снимок в карман, но тут же снова вытащил, и глаза его остекленели:
— Ё!
И сразу все посмотрели на него. Плетнёв напрягся:
— Где он?
Слава не мог прийти в себя.
— Ё! Он у меня на даче работает... придурок.
Гребень перехватил инициативу:
— В Суходоле?
— Да.
Гребень посмотрел на Плетнева. Тот понял этот взгляд правильно, увлек Никиту Андреевича в сторонку, сделал предложение:
— Сто тонн сахара куплю, двести возьму на реализацию.
На лице Гребня появилась лёгкая укоризна.
— Олег Васильевич, я знаю ваши возможности. Сезон компотов и варений в самом разгаре. Сахар нужен всем. Триста и шестьсот на реализацию.
Плетнев поразмыслил.
— Хорошо. Я дам команду: пусть составят договор. Но подпишем после того, как мои люди привезут сюда беглеца.
— Я могу позвонить, его задержат и посадят в ближайшую ментовку.
— Нет. — Плетнев кивнул на Славу. — Скажите этому вашему «Ё», пусть покажет дорогу...

Уже полчаса они мчались по трассе на джипе с московскими номерами. За рулем сидел Прохоров, рядом - Мальков, сзади - Шипулин. Слава достал сотовый, набрал номер. Виталий Иванович его остановил:
— Если ты домой, то не надо.
— Да все нормально. Я каждый день звоню. Он у вас не маньяк?

В особняке на веранде зазвонил телефон. Из сада к нему заспешила Тамара, но вышедшая из дома Катя опередила хозяйку, сняла трубку. Когда Тома подошла, разговор уже закончился.
— Кто это был?
— Слава. Сказал, шо перезвонит.
Тома уже развернулась, чтобы уйти, но вдруг остановилась:
— А шо хотел?
Кухарка дернула плечиком.
— Не знаю, спросил про вас, про Гошу...
— Про Гошу?
Катя удивилась вслед за хозяйкой.
— Да. А шо это он?
Тома хмыкнула.
— Может, решил, шо теперь Гоша меня ублажает…
Она спустилась с крыльца, и внутри у неё как будто что-то щелкнуло. Посмотрела на Чебакова и Прошу — за деревьями у забора, обернулась к Кате:
— Он не сказал, шо приедет?
— Ни.
Тома медленно направилась в сторону сада, остановилась, вернулась на веранду, постояла у телефона, взяла трубку, нажала пару кнопок, положила трубку — она искала правильное решение, и вдруг то самое, что щелкнуло у нее внутри, стремительно прояснилось, разрослось, обрело черты реального плана и вывесило яркий транспарант: «Сейчас или никогда!»

Джип пересек украинскую границу. Виталий Иванович глянул на Славу:
— Где ты его нашел?
— На бирже труда, где еще? У нас каждое лето такой швали... Кто-то едет к морю рёбрышки покоптить, кто-то здесь батрачит. А на зиму опять в Москву, в Киев, в Харьков... Птицы перелетные. Так он у вас не маньяк?
— У тебя на даче семья?
— Жена, дочь.
— Не волнуйся, он не по этой части.
— А то у нас тут был случай... у соседей... Черные набрали себе такую вот шваль... они им элитный поселок строили... деваха у них одна работала — подай, принеси и все остальное... Короче, ночью эти черные обкурились. Она их закрыла в вагончике и подожгла... Зоя Космодемьянская. Одни головешки остались. Бомжи разбежались... Целый месяц кипиш был.
— Поймали деваху?
— Ни. Одного из бомжей нашли, он поведал. Этот ваш не поджигатель?
— Хороший особняк построил?
— Ну, так... нормальный. Ну так шо?
Шипулин не спешил отвечать.
— Нет. Наш не поджигатель.

Праздник объединения во Дворце культуры еще не закончился. В тени деревьев неподалеку от крыльца по-прежнему паслись братки. У Кости зазвонил сотовый, он достал трубку и, к своему большому удовольствию, услышал голос Тамары:
— Привет, Костик!
— О! Привет, Тома! А мы тут тасуем. Стока реальных людей понаехало, вааще.
— Слушай, а где там Слава? Я шо-то до него дозвониться не могу.
— А ты его скоро встречай.

Тома стояла на веранде с телефонной трубкой возле уха.
— В каком смысле?
— А шо-то он даже толком не сказал. Говорит: я на дачу... И все. Поехал на джипе с какими-то крутыми москвичами.
У Томы на лице появился испуг.
— Давно?
— Уже час примерно.
— Да? Ну, ладно. Спасибо, Костя. Скажу Катьке, шоб обед готовила.
Она положила трубку, посмотрела туда, где сидели дочка и придурок, глянула на часы. В сильном волнении спустилась с крыльца, направилась к забору. При ее приближении Проша и Чебаков замолчали.
— Проша, иди погуляй, мне надо поговорить с Гошей.
Проша привычно огрызнулась:
— Мама, мы заняты.
Тома посмотрела на нее строго:
— Прасковья, не зли меня!
Девочка вскочила, топнула ногой и отошла. Тома подступила к Чебакову.
— Только шо звонил Слава, о тебе спрашивал. Впервые за два месяца. Шо бы это значило?
Вадим пожал плечами. Тома перестала себя сдерживать.
— Конечно, можешь и дальше прикидываться... Послушай! Слава скоро будет здесь. Он едет с какими-то крутыми москвичами. Я вижу, как ты Прошу на компьютере учишь, знаю, как ночами англичан слушаешь!
Ее волнение передалось Чебакову, он поднялся, нервно огляделся. Тамара усмехнулась:
— Можешь, конечно, убежать. Но куда? Без паспорта и без денег?

Из пристройки появилась Катя, заметила у забора две напряженные фигуры, укрылась за кустами, стала наблюдать.

А Тома между тем продолжала:
— Шо мог узнать о тебе Слава? Говори, и тогда мы поможем друг другу! Или беги! Я позову старика, и через полчаса тебя поймают — не братки, так менты. И отдадут Славе. Думай быстрее! Они уже через минуту могут быть здесь.
Вадим медлил — слишком все неожиданно. По-хорошему, к таким переменам нужно готовиться — собраться с духом, с мыслями, с деньгами. Вот бы следующей весной, чтобы впереди было целое лето. Но по-хорошему у него давно не получалось. Времени нет и надо решаться.
— Я потерял деньги фирмы, в которой работал.
— Сколько денег?
Чебаков опустил голову — скорее по инерции — привык изображать из себя слабоумного. Тамара хотела услышать главное, понять, насколько этот придурок готов рискнуть вместе с ней.
— Достаточно, шоб убили?
— Да.
Её это явно порадовало.
— Кто ты по специальности?
— Экономист.
— Какими языками владеешь?
— Английским, испанским.
Тома заглянула Вадиму в глаза.
— Машину водишь?
— Да.
— Когда Петр Несторович уедет со двора, иди в гараж и выгоняй «Жигули». И скажи Проше — пусть тихо пойдет к себе и соберет в дорогу вещи.

Катя укрылась в пристройке и наблюдала за происходящим в окно. Тома направилась к дому, громко позвала старика. Он появился из-за гаража.
— Дядь Петь, поезжай сейчас на велосипеде к баб Тоне, возьми творогу и сметаны. И наконец почини ей крыльцо — давно же просит!

Спустя полминуты следом за матерью в особняк забежала Проша, уже проинструктированная Вадимом и сразу принявшая условия игры, — побег обещал большие приключения. Сам Чебаков остановился на крыльце, сел на ступени и снова нервно поднялся. Появилась предательская дрожь в руках, ноги стали ватными, в голове зашумело, в глазах потемнело.

Тамара спешно поднялась в спальню, бросилась к косметическому столику, высыпала содержимое одной из шкатулок, открыла в ней второе дно, взяла ключик...

Стоя на крыльце и отвернувшись в сторону, чтобы не выдать своего волнения, Вадим искоса пронаблюдал за тем, как Петр Несторович вывел с заднего двора велосипед и укатил за ворота. Чебаков тут же прошел в гараж. Из пристройки появилась Катя и последовала за ним.

Проша металась по своей комнате, набивала большую дорожную сумку одеждой и разными безделушками. Тома спустилась в подвал, со стеллажа, за которым укрылся сейф, убрала банки с соленьями.

Вадим сел за руль автомобиля, запустил двигатель. Но дорогу «Жигулям» преградила Катя:
— Далеко собрались?
Она прогулочным шагом приблизилась к Чебакову, неожиданно ударила его по лицу, выдернула из замка зажигания ключи и быстро выскользнула из гаража. Вадим догнал ее, схватил за руку. С разворота Катя ударила его еще раз и еще. Чебаков упал на землю, увлекая девушку за собой. Он пытался разжать ее кулак, она продолжала его бить. Наконец Вадим вырвал ключи и вскочил на ноги. Кухарка метнулась в сторону и вооружилась лопатой. Запыхавшиеся от борьбы, они стояли друг против друга готовые к новой схватке. Девушка воткнула клинок в землю.
— Ну, хорошо, хорошо, давай помиримся и поцелуемся.
Чебаков распрямился, расслабился, и Катя резко пнула его ногой в пах. Вадим со стоном присел. Но у кухарки за спиной неожиданно появилась Тамара со спортивной сумкой в одной руке и баллончиком аэрозоля в другой.
— Шо здесь происходит?!
Катя повернулась и тут же получила в лицо струю перечного газа. Завизжала, упала на землю, закрылась ладонями. Тома выкинула баллончик, прошла к машине и бросила сумку на заднее сиденье.
— Заводи, придурок!
Вадим выехал из гаража, Тамара села рядом с ним, оглянулась на крыльцо.
— Ну где она там? Беги за ней!
Чебаков вылез из автомобиля и помчался к особняку. В этот момент в дверях показалась Проша. Она с трудом волочила сумку, набитую под завязку. Вадим подхватил ношу, бросил ее в «Жигули». Расселись, рванули с места, но вдруг остановились. Чебаков устремился к сторожке. Тома возбужденно крикнула ему вслед:
— Ты куда?!

На долгие прощания со своим жилищем у Чебакова, конечно, времени не было. Он нырнул под топчан, вытащил коробку из-под монпансье, сунул ее за пазуху, вернулся к машине, прыгнул за руль, и они запылили по дороге...

Когда спустя сорок минут в те же самые распахнутые ворота въехал джип с московскими номерами, Катя лежала на веранде и тихо выла. Петр Несторович обильно мочил в молоке полотенце и прикладывал его к лицу девушки, надеясь таким образом успокоить кожу, обожженную перечным газом. Белые струйки бежали по красным щекам вместе со слезами.

Слава, сидевший в машине рядом с Виктором, уже успел удивиться тому, что ворота открыты, а возле них никого. Теперь он увидел пустой гараж, пустые окна, пустой двор, и внутри у него екнуло — что-то не так, он рукой показал в сад.
— Там живет ваш беглец.
Прохоров тут же ударил по тормозам, выскочил, рванул к сторожке, залетел внутрь.

Мальков и Шипулин вылезли из джипа. Они стояли у машины до тех пор, пока Виктор снова не появился. По его виду было понятно, что Чебакова он на месте не обнаружил. Слава глянул в ту сторону, где в последнее время шли работы по строительству забора, — пусто. Поднялись на веранду. Петр Несторович глянул на хозяина виновато:
— Уехали... Гоша за рулем...
Кровь ударила Славе в голову, он бешено завертел глазами, прохрипел, подавившись злобой:
— А ты где был, старый козел?!
— За творогом отправили.
Виталий Иванович с досадой шумно выдохнул:
— Когда это случилось?
Катя ответила сквозь рыдания, из-под полотенца.
— После звонка они пошептались, а потом...
Спазм не дал ей договорить. Шипулин жестко глянул на Славу, тот еще больше помрачнел, отвел глаза, зашел в дом. А Виктор все рыскал по саду, готовый догнать, схватить, порвать...

Слава двинулся к лестнице на второй этаж, намереваясь подняться, но вдруг остановился и посмотрел на маленькую дверь в конце коридора. Сквозь узкую щель пробивался свет. Мальков нервно вытер со лба пот, заглянул в подвал, спустился, увидел растворенную дверцу сейфа. Неожиданно за его спиной возник Шипулин.
— Что там было?
Слава дернулся, глаза забегали, он схватил банку с соленьями и запустил ее в стену — стекла и пикули разлетелись по всему погребу. В дверном проеме появился мрачный запыхавшийся Виктор. Виталий Иванович повернулся к нему:
— Обыщи сторожку, где жил Чебаков...

Через шесть часов энергичных оперативных мероприятий план «Перехват», как говорится, не дал положительных результатов. Пока. В сгустившихся сумерках Виталий Иванович сидел в кресле на освещенной лампами террасе, докладывал по сотовому телефону Олегу Васильевичу. Катя, с распухшими носом и губами, стояла за спиной начальника службы безопасности, массировала ему бычью шею. Вокруг лампы вились мошки.
— Машину объявили в угон... Вроде менты все перекрыли... Так мне сказали... Только искать их теперь надо у границы... У них чистые бланки паспортов, местечковый общак, но бабки хорошие... Жена этого мудака давно рвалась в Европу... Да... Дождусь результатов облавы и сразу вернусь. Да.
Шипулин отключил телефон, надолго замолчал, дважды прокрутил в голове весь разговор с боссом и вдруг ясно осознал, что устал от всего этого — охрана, поиск, погони... Не пора ли на покой? Вспомнилось деревенское детство, такие же тихие вечера на завалинке после кино в сельском клубе. Он с удовольствием полной грудью вдохнул посвежевший воздух, скосился на Катю.
— Сверчки поют... Ты вот что, красавица, принеси мне фото наших девочек и приготовь чай.
Кухарка неспешно пошла к двери, Виталий Иванович оценил ее формы.
— Эй!
Катя обернулась. Он поднялся, подошел.
— Я вот о чем думаю... тяжело только по фото узнать человека. На диком пляже в Сардинии это почти невозможно. Ты могла бы быть полезной...
Девушка смущенно улыбнулась, опустила глаза.
— Я всегда могла бы их угадать... И вашего Гошу тоже...
Седовласый крепыш чуть коснулся пальцами ее воспаленных щек. Конечно, он и не думал брать ее с собой ни на какую Сардинию, просто вдруг пришло в голову — а как еще соблазнить такую молодую красотку?
— Вот видишь... Поэтому фото потом, а сейчас покажи мне спальню твоей хозяйки...

Хотя Чебаков снова ускользнул, Шипулин удовлетворился тем, что в происшедшем нет его вины, что на след беглеца они вышли и ситуация перестала быть неопределенной. Иные ощущения переживал Прохоров. Последние месяцы, тренируясь в тире, Виктор неизменно стрелял по ксерокопиям портретов Чебакова и Галины, какой ее изобразил художник с Петровки. Пули ложились кучно в районе носа и глаз, но успокоения не приносили. По дороге на этот хутор он так надеялся, что закончится чёрная полоса в его жизни, а вот теперь сидел в сторожке на топчане, опустошенный, с поникшей головой - затаенная до срока злоба вырвалась наружу и отняла все силы. Ему поручили сделать здесь обыск, он устроил погром. Все содержимое шкафов - на полу, матрасы и подушки вспороты...

Среди тех, кого огорчило бегство Чебакова, был и Никита Андреевич, у которого сорвалась сахарная сделка с крупным московским бизнесменом Олегом Васильевичем. Полагая, что еще не все потеряно, Гребень подключил приятелей из высшего милицейского эшелона, те организовали поиск и внутри Украины, и на ее границах — по преимуществу западных и южных. Только тщетно...

Когда хутор остался далеко позади и по указке Тамары они ушли с основных дорог на пыльные грунтовки, полетели по степи, Вадим вдруг почувствовал, как страх и бессилие его отпустили. Словно в последние месяцы над ним и не было их липкой власти. Захлестнула жажда жизни, азарт. Захотелось в гущу событий. И еще он с радостью обнаружил, что соскучился по вождению машины и ему хочется гнать, гнать, не сбавляя скорости, до горизонта и дальше. «Жигули», отлаженные мастеровитым Петром Несторовичем, вели себя послушно. Мать и дочь смотрели на Гошу удивленными глазами. Впрочем, на этом история Гоши уже закончилась...

*

Солнечным утром Чебаков и Проша уютно расположились на берегу неширокой реки. Еще час назад они воткнули в землю две длинные удочки и почти сразу перестали следить за поплавками. Проша с помощью Чебакова учила испанский.
— А как будет мальчик?
— Muchacho.
— Мучачо... Мужчина?
— Hombre.
— Омбре... Танцевать?
— Bailar.
— Байлар... Целовать?
— Besar. Может, вернемся к продуктам? Как насчет мяса, хлеба, молока? Помнишь? Завтрак, обед, ужин?
— Забыла. Про еду еще успеем. Бесар...
— Школа, книги, учебники?
— Ты такой зануда! Какая школа?! Я в бегах.
За их спинами на взгорке, густо заросшем калиной, присела старенькая деревенская изба, выцветшая, с резными наличниками.

Тома стояла у окна, поглядывала на дочь и ее учителя, на маленьком столике шинковала капусту, готовила борщ. Они приехали в эту курскую деревню, назвались семьей и сняли домик на две недели — вроде как за грибами-ягодами походить, рыбку половить. Никто у них ничего не уточнял, никак не любопытствовал.

— Ты мне нравишься.
— Tu me gustas.
— Ту ме густас... Я тебя люблю!
— Yo te amo!
— Ё те амо... Я не могу без тебя жить.
— Yo no puede sin ti vivir.
— Ё но пуедо син ти вивир...
Оба засмеялись. Чебаков лег на спину. Проша провела по его лицу сорванной травинкой.
— Ты вообще будь готов — в Испании мама сразу найдет себе дона Педро или Супер Марио. Она ведь глупенькая. Я еще поражаюсь, как ей хватило ума спрятаться здесь. Ты подсказал? Ну, признавайся, ты? А вообще, знаешь шо?
— Не шо, а что.
— Что.
— И что?
— Держись за меня и не пропадешь. Еще каких-нибудь два года, и мы сбежим от нее в Новую Гвинею.
И тут на лице Чебакова появилась безмятежная улыбка вполне счастливого человека. Проша изобразила, что сердится:
— Ты чего смеешься? Слушай, голова, что тебе говорит умная женщина.
Руками она уперлась Вадиму в грудь. Волосы ее растрепались. Яркий солнечный свет запутался в них и превратился в нимб. Отчего черты милого лица сделались неразличимыми и совсем растаяли. Осталось только голубое небо, легкие и редкие облака... и птицы.

Еще через два месяца Проша и Чебаков стояли у больших окон аэропорта, наблюдали, как в серое зимнее небо уходит пассажирский авиалайнер. Крупными хлопьями падал снег. На взлетном поле немного вьюжило. У Вадима была стильная испанская бородка, очки. Тамара принесла бланки.
— Только бы не задержали рейс. Не хочу здесь торчать. — Обернулась к Чебакову: — Заполни декларации.
Прозвучало объявление о начале регистрация на рейс Самара — Барселона. Тома оживилась:
— Слава богу! — И снова к Чебакову: — Чего стоишь? Заполняй!
Она отдала ему документы и пачку долларовых купюр.
— Занесешь в свою декларацию.

Чебаков отошел к стойке, быстро заполнил все, что нужно. Раскрыл свой новый паспорт: фотография, имя — Гаврилов Василий Сергеевич. Он помедлил, посмотрел в сторону Тамары, которая сигнализировала ему: «быстрее!» Сунул паспорт в карман, вернулся, отдал Тамаре документы. Она просмотрела их.
— А твоя декларация?
— Я не лечу.
Тома и Проша раскрыли от удивления рты.
— Шо?!
Чебаков глянул на девочку.
— Проша, я хочу поговорить с твоей мамой.
Проша посмотрела на Чебакова со слезами:
— Не бросай меня.
Тома прошипела:
— Прасковья, уйди!
Дочка огрызнулась:
— Вообще-то теперь меня зовут Нина.
Чебаков снова обратился к ней с просьбой в голосе:
— Проша...
Она посмотрела на него пристально, отошла в сторону, к рядам кресел, села. Тамара тут же набросилась на Чебакова:
— Даже не думай! Ты забыл, кто ты есть?! Одно мое слово, тебя повяжут... и...
Захлебнулась от возмущения и злости. Чебаков улыбнулся:
— Тома, давай простимся по-хорошему.
Но женщина осталась непреклонной.
— Отдай твой паспорт и все деньги... немедленно!

Чебаков выждал, пока этот гнев уляжется, пока Тома осознает, что уже ничем не может ему угрожать, потому что и сама теперь живет преступницей. Он снова по-доброму улыбнулся:
— Тома, думаю, что эту небольшую сумму я честно заработал. Я давал тебе уроки английского и консультировал по финансовым вопросам. К тому же вы не оплатили мне забор и цветочные грядки. — Какое-то время помолчал. — Ничего не бойся, вы справитесь. У тебя очень большой капитал. Только не торопись его тратить, не забывай о том, чему я тебя учил: где лучше поселиться, как найти надежных партнеров, если решишь заняться бизнесом...
Тамара перебила его:
— Останься! Я буду платить тебе хорошую зарплату.
Чебаков отрицательно качнул головой, заговорил без всяких эмоций:
— Больше ни одна женщина никогда не заставит меня свернуть или остановиться. Прощай.

Он забрал небольшую сумку из их общего багажа, подошел к Проше, присел возле нее на корточки. Девочка сидела с поникшей головой, молчала, потом сняла с пальца колечко, взяла его руку и надела колечко ему на мизинец. Он поцеловал ее в лоб, поднялся, направился к выходу из аэропорта… и скоро потерялся – за ранними сумерками, за крупными хлопьями снега.