Санаторий голодания. Глава вторая. Бизнесмен

  Опустевшая кровать писателя Севрюкова вскоре была занята другим санаторником.  Тот не вошёл, а чуть ли не ворвался в санаторный номер, по-хозяйски распахнув обе створки дверей.  Новичка, что было для Фетусова неожиданностью, сопровождал почётный эскорт в составе директора санатория и главного врача.  Из-за их спин с подобострастием выглядывало красивое с подведёнными бровями лицо горничной.

 – Ну всё, показали место на нарах, можете теперь все катиться колбаской по Малой Спасской! – с веселой развязностью кивнул сопровождающим новый санаторник.

 Директор и главный врач, оба молодые, чуть располневшие: на вид им было не больше сорока лет, слегка стушевались. Их слабая улыбка показывала, что они не прочь попросить извинения у академика Фетусова за нового пациента, грубияна. Мол, у больных бывают и  психические отклонения, что ж поделаешь!

 Когда за начальством закрылась дверь, Василий Семёнович рассмотрел   вошедшего.  Это был парень лет тридцати, среднего роста, плотного телосложения, с  ёжиком светлых волос, с волевой ложбинкой на подбородке и чуть обозначенным брюшком. Никак он больше не тянул, как на первую начальную степень ожирения.  Было непонятно, зачем его потянуло в этот лечебный санаторий и тратить немалые деньги  для этого.    Он тоже, вроде запасливого Василия Семёновича, принёс с собой в комнату объёмистый баул.

 – Ну, ты, папаша, наверное, здесь заплесневел совсем! – запанибрата обратился он к академику, прищурившись на его седые волосы. – А я долго здесь гостить не желаю! Давай поручкаемся! Я  Мерцалов, не слыхал такого?

 – А я Фетусов! Не слыхал такого? – в тон новичку, опустив уголки рта, сказал Василий Семёнович.

 – Тоже не слыхал! – простодушной улыбкой округлил щёки парень
 
  Казалось, его даже развеселил обидчивый голос Фетусова.
 
  Ладонь у Мерцалова была маленькая, но жёсткая.

 – Игошка, главврач, предупредил меня, что буду жить с академиком, посоветовал набраться учёного этикету, но мне эти манеры, что быку третий рог!
 
 – Садись, отдохни с дороги! – умиротворённым жестом показал Фетусов на кресло у окна.

 Академику нравились люди, которые относились к нему просто, без доли заискивания.

– Садиться нам не резон, куда как лучше присаживаться! – Мерцалов, обхватив руками свой выпуклый животик, дробно захохотал.

 Прозвучал сигнал на обед.  Фетусов с жаром стал расписывать своему новому напарнику достоинства санаторного питания, но тот скептически наморщил нос:

– Пойдём, Фамусов, на речку, устроим пикничок, возьмём у охранников спиннинг, котелок – они мне это обещали, половим рыбку, сварганим ушицу на костерке...

 Далась эта ушица пациентам санатория! То чопорный Севрюков в первый день пребывания Фетусова в санатории соблазнял его разговором о рыбацкой ухе, то теперь новый сосед  академика уже всерьёз собирался попотчевать его ушицей, «сварганенной» на недозволенном «костерке».

 – Костры разводить и рыбу в речке ловить категорически запрещено!  Она, говорят, заражена какой-то вирусной рыбьей болезнью, передающейся человеку… – проговорил Василий Семёнович, но осёкся и только резко встряхнул свою львиную шевелюру: назвать его, Фетусова, Фамусовым - персонажем из школьной программы по литературе  – это уже был перебор даже в устах развязного парня!

 – Брехня!  Я третий раз сюда приезжаю и занимаюсь рыбалкой, – не обращая внимания на замолчавшего Фетусова, сказал новый пациент санатория.– Составь мне компанию, старикан!

 Мерцалов, достал из баула пакеты с закуской и гранёную бутылку водки с позолоченной винтовой пробкой.  На золотистой наклейке бутылки к невероятному удивлению Фетусова был изображен цветной в анфас портрет его нового сожителя.

 – Дружи со мной, не пожалеешь!
 
 Что ж, Фетусову стало интересно поближе познакомиться с новым собеседником, чьи взгляды на санаторное лечение, на фамильярное отношение к руководству санатория, а главное, его портрет на водочной бутылке, были интригующими.

 На спуске к реке Мерцалов искоса, снизу вверх, посмотрел в лицо Василия Семёновича, на его широкий лоб, окантованный  пышными, вовсе не стариковскими волосами:

 – Академик, это как?  По чину сродни полковнику в армии али, может быть, генералу? Чего в этой стране больше, генералов или академиков?

 Н-да! – встряхнул своей пышной седой порослью Фетусов. – Вопрос, что называется, на засыпку.  Откровенно говоря, не знаю...

 – У меня в столичном гастрономе консультирует покупателей  полковник, правда, уже отставной.  Так я предлагаю ему иногда работать, одетым по всей форме, с  колодками орденских лент на кителе.   Покупатели глазеют, умора!  Понимаешь, как выручка возрастает?

 – Уж не меня ли собираешься ты сосватать в свой бизнес? Может быть, зазывалой у дверей? – уловил мысль Мерцалова академик и сердито задвигал кустистыми бровями.

 – Шучу!  А что, компетенция у тебя, или там, габариты, что надо.  Я, между делом, плачу своему полковнику вдвое против того, что он получал за дивизию, смекаешь?

– Ты, наверное, спутал компетенцию с комплекцией! – разгладил лицо в мимолётной улыбке Фетусов. – А это два разных понятия.

– А по-моему, одно! – нашёлся бизнесмен. – Без комплекции нет компетенции и наоборот.

Дальше с минуту они шли, молча, посматривая по сторонам.

 Мерцалов поддел ногой камешек на тропинке, с радостным вздохом задрал круглую, остриженную под «ёжик» голову, оглядывая  листву столетних дубов:

 – Как здесь клёво! Житуха, умирать не надо!

 Он стал насвистывать бесхитростный мотивчик, но, прекратив насвистывание, не сдерживая себя, громко запел:

 – Один король во Франции
   Забыл одеть штаны,
   А без штанов во Франции
   Не ходят короли…

 Они остановились у крутого спуска к реке, за дальней липовой аллеей санаторного парка, когда к ним приблизились два охранника в форме.  Фетусов ожидал, что стражи порядка сейчас прогонят его от реки вместе с его ретивым коммерсантом или, по крайней мере, сделают им обоим внушение. Но, к удивлению Фетусова, охранники принесли громоздкий баул, раскладной столик, два раскладных стульчика и две охапки хвороста. Один из служителей достал из принесённого баула  пакетик со специями и дюралюминиевый котелок, в котором позвякивали миски, ложки и вилки.

 Деловито, без спешки, охранники воткнули в землю две толстые хворостины с рогульками на конце, положили на рогульки поперечную палку и подвесили к ней на крючке котелок. Затем охранники, ни слова не говоря, удалились.

 Мерцалов с видом знатока-рыболова выбрал место для  рыбалки, где били холодные ключи, и у обрывистого берега бурлила вода.

 –  Кстати,  учёных я уважаю! Мы давно смекнули, что нашему бизнесу без учёных-очкариков хана! Здорово вы нас выручаете... – с хитринкой во взгляде проговорил Мерцалов.

 Ему, по-видимому, хотелось польстить академику.  Во всяком случае, именно так понял коммерсанта Фетусов.

 Однако, Мерцалов бесцеремонно велел академику не прохлаждаться, а пошевеливаться: поломать  длинные сучья, чтобы их удобно было разместить под перекладиной, и спуститься к реке, к тому месту, где у берега кругами шевелил песчинки родник, и принести в  котелке ключевую воду.
 
 Бизнесмен отдавал приказания, по-видимому, привычным для него начальническим тоном, поколебавшим первоначальное мнение академика о своём новом сожителе как о бесшабашном весельчаке.

 Мерцалов, покуривая гаванскую сигару, и напевая «Один король во Франции…» в то же время размашистыми движениями забрасывал леску с крючками в быстрый поток воды.

 Пока Фетусов неумело и медленно потрошил  окуньков, очень холодных, очень колючих и скользких, с красными отливами на слизистых боках, Мерцалов, молча, поджав губы, двумя движениями ноги в модном австрийском ботинке поправил под перекладиной кучку хвороста:  по его мнению, его не так сложил академик, и зажег костёр платиновой зажигалкой.  Как опытный знаток ухи, новый пациент санатория дал Василию Семёновичу указание: окуней и карасей потрошить, промыть, а мелочь, вроде трёх колючих ершат, бросать в котелок, в кипящую воду, целиком, так уха будет наваристее.

 Они сидели на раскладных стульчиках, глядя, как языки пламени лизали дно котелка.

 – Я хочу спросить у тебя, профессор, о такой вещи. Вот я гоняю на «Мерседесе», прибавляю газ, скорость растёт.  В школе нам говорили, что это ускорение движения.  Но есть ещё скорость изменения ускорения, потом скорость изменения этого ускорения и так далее.   Выходит получается изменение скорости– скорости– скорости.

 Мерцалов помолчал, как бы осмысливая, сказанное.

 Фетусов встряхнулся,  услышав такого рода рассуждения от простоватого на вид парня-коммерсанта. Интерес собеседника к отвлечённым вопросам был для Фетусова приятной неожиданностью.

 – Высшая математика этот перечень одинаковых слов обозначает понятием производных, – сказал Фетусов. –  Производная первого порядка, это, например, ускорение движения, ускорение ускорения – это производная второго порядка. И так можно порядок производных выстраивать до бесконечности.

 Фетусову нравилось, что разговор его с самоуверенным молодым человеком пошёл в таком русле.  Так или иначе Фетусов оказался в привычной для себя обстановке, в роли лектора.

 – Я по образованию не физик, – вздохнул он, как бы сожалея, что вопросы ускорения движения автомобиля не совсем профиль его научных изысканий. –  У нас в биологии, в частности, в генетике, в вопросах разведения животных, тоже есть использование набора одинаковых слов, устанавливающих последовательное родство.  Скажем,  у жеребца-производителя была мать его матери, у той матери своя мать.   Звучит так: мать матери–матери–матери…

 И академик, и бизнесмен, что называется, закатились хохотом.

 – Один король во Франции… – в порыве фривольной игривости снова запел Мерцалов.

 Фетусову вспомнился его прежний сосед по номеру, суховатый в своей надменности писатель  Севрюков.  Новый жилец – был прямая противоположность тому писателю. Вот бы так легко говорить и говорить с ним, как говорится, травить время.

 Мерцалов поправлял хворостиной угли костра.  От кипевшей ухи распространялся волнующий запах, несколько не похожий на запах тех рыбных блюд, которыми их потчевали в санаторной столовой.
 
 – Вот до луны космический корабль долетает за пять суток, – увлечённо продолжил разговор Мерцалов. –  Я прочитал в журнале, что если придать такому кораблю постоянное земное ускорение, равное девять и восемь десятых метров в секунду за секунду, то корабль долетит до луны всего за сутки, а до ближайшей звезды – всего за несколько месяцев.  И пассажирам корабля будет клёво, никакой вредной для живого существа невесомости не будет! Правда, для работы с постоянно включёнными двигателями надо затратить уйму энергии, да  ещё не придуманного вида!

 Фетусова не очень интересовал заведенный Мерцаловым разговор сам по себе.  Но ему импонировало то, что бизнесмен, которого он поначалу считал бесшабашным грубияном, оказался не так уж прост.  Наверное, в любознательности Мерцалова и в его руководящих указаниях академику по поводу  приготовления ухи зиждилась сноровка и расчётливость ко всему, что позволяло ему с успехом вести свои прибыльные дела.

 Мерцалов хитро прищурился и чуть ли не прокричал:

 – Скорость – скорости – скорости – скорости!

 Фетусов поддался игривому настроению Мерцалова и также по-мальчишески завёлся:

 Мать – матери – матери – матери!

 Оба опять расхохотались, довольные расположением друг к другу.  Помолчали немного.

 – А ты, собственно, зачем приехал в санаторий лечебного голодания? – прищурясь спросил Фетусов у весёлого компаньона. – Ловить рыбку или лечиться?

– Прежде всего, лечиться! – Мерцалов небрежными с виду, но рассчитанными движениями разлил водку своего имени по стаканам.

 Однако, бизнесмен только чуть пригубил свой стакан.  Он оттолкнул от себя стульчик и развалился спиной на траве, задумчиво глядя в безоблачное небо.

 Фетусов наотрез отказался даже попробовать  «мерцаловку» и навалился на уху.  Вот это действительно было райское кушанье, рыба по запаху и вкусу чем-то явственно отличалась от тех рыбных блюд, что подавали в санаторной столовой.

 Обгладывая хребет разваренного окунька Василий Семёнович неожиданно почувствовал резкую боль в животе.  В голове его что-то треснуло, перед глазами догорающие угольки костра превратились в огненную пелену во всё небо.

 «Так вот она, отрава!» – подумал Фетусов и уже валясь на траву, увидел побледневшее лицо Мерцалова и чёрное дуло пистолета в его руке, направленное вверх. Раздались один за другим три выстрела.  Больше академик ничего не слышал.

 Очнулся Василий Семёнович в белой больничной палате и первое, что увидел, это молоденькую докторшу – она частенько дежурила в зале столовой. Докторша улыбнулась Василию Семёновичу, показав ямочки на щеках, и нажала кнопку звонка.  В палате появился молодой мужчина в белом халате: тот самый главный врач санатория, сопровождавший  Мерцалова  в  виде  почётного  эскорта, когда тот переступил порог санаторного номера.

 Тогда Фетусов не обратил внимания на внешность Игошина, но теперь у него была возможность повнимательнее приглядеться к  доктору.

 Игошин был небольшого роста, но  плотненький, а его круглое лицо без единой морщинки не имело признаков  необходимости какого-либо бритья – бабье лицо, как говорят в народе. Врач был в той форме хорошей упитанности, когда она только подчёркивает здоровье, как говориться, «кровь с молоком». Полнота придавала  молодому  доктору  солидность и уверенность со стороны окружающих в его полной компетентности.

 – Василий Семёнович! – зазвенел в палате инфантильно-тоненький голосок доктора. – Еще бы полчаса и вас бы не удалось спасти. Хорошо, что наш Мерцалов,  дал предупредительные выстрелы и тем самым вызвал экстренную помощь. Вы знаете наше правило, что никакой посторонней едой наши пациенты пользоваться не должны, вы проходите курс терапии голодом и должны принимать только то, что мы предлагаем в своем меню.  Кстати, как вы себя чувствуете?

 – Великолепно! – Фетусов, удивлённо ощупывал своё тело. – Что это со мной произошло? Сейчас я совершенно здоров, только чувствую  в себе какой-то сосущий неудовлетворённый аппетит.

Василий Семёнович рывком сбросил с себя простыню и потребовал свою одежду:

 – Я немедленно должен идти в столовую или несите еду сюда! В желудке такая пустота, что я готов проглотить эту девушку!

 – Фетусов комически сузил глаза на расплывшуюся в улыбке докторшу
               
 – Это неудивительно. Мы сделали экстренное промывание вашего желудка запатентованным составом. Сейчас вам принесут нашу пищу, и вы удовлетворите свой голод.

 – Значит, та рыба в ухе была, в самом деле, отравлена?

 – Ничего подобного! – врач, доверительно присел на койку Фетусова, точнее на полосатый матрац, с которого он отогнул уголок одеяла с простынёй. – Я не могу вам раскрыть всех нюансов нашей работы, поскольку она засекречена.  Скажу только, что всю свою деятельность мы направляем на выздоровление больных и получения вследствие этого для нас наибольшей коммерческой выгоды.

 – Я как работающий в области биологии давно догадался, что вы нас кормите пищевым суррогатом, добавляя туда только вкусовые экстракты из настоящей пищи.

 – Но не буду вам мешать, подкрепитесь немного! – уклонился от разговора главный врач санатория.
 
  Он со своей  помощницей,  шурша отутюженными халатами, вышли из палаты, а Фетусову принесли в титановых судках подогретые суп и жаркое. Не успел Василий Семёнович расправится с первым блюдом, как в палату ворвался Мерцалов.  Белый халат у него был одет на одно плечо и развевался за ним, как флаг.

 – Василь Семёныч, прости, не знал, что тебе это повредит! Игошка, сукин сын, не предупредил меня! Вот выпишешься из санатория, мы с тобой закатим поблизости от моей виллюги такой пикник, и не только уху.

 Круглое бесхитростное лицо Мерцалова выражало такое участие, что на него нельзя было сердиться.

 –  Откуда у тебя оружие и почему ты вообще попал в этот санаторий?

 – Как это попал? – широко распахнул белёсые глаза Мерцалов.  – Мы, если и попадаем, то только в сизуху, то бишь, в следственный изолятор, но я пока  круто застрахован от попадания туда! А откуда у меня ствол – достал на полном серьёзе.

 Он  вынул из портсигара желто-зелёную палочку кубинской сигары и по-свойски  поднёс к ней свою блестящую зажигалку:

 – Я здесь не крайний, а один из членов совета директоров.  В нашу «малину» входят главный врач санатория Игошин, ты с ним только что беседовал, потом директор института лечебного питания, ну, и еще ряд гавриков... А пистолет, как мне без него? Я и в санатории только потому, что меня, по докладам моих агентов  «заказали», собираются «замочить», тебе эти слова непонятны, словом, хотят обрядить в деревянный бушлат, ну я со своей стороны принял контрмеры.  А здесь, как говорится, прикольно, фартовая охрана, отлежусь пару неделек...

 – Как понял я, у тебя складывается не очень фартовая жизнь! Угроза деревянного бушлата, необходимость носить оружие с собой, –  чуть ли не присвистнул Фетусов.

 Неожиданное грустное раздумье образовало веерообразные ниточки морщин на лбу и около рта Мерцалова:
 
 – Не понимаю, что за жизнь в этой стране! Что за народ! Не говорю уже о моих конкурентах, тех сам бог науськивает на меня.  Простым людям я становлюсь ненавистен.  Слетал я прошлой зимой в Штаты. Там ко мне, как говорится, полный пиетет со стороны и дворников, и бизнесменов. Чуть ли не на цирлах обхаживали мою команду.  А тут со своим миллиардом я не нахожу себе покоя. Ладно бы только завидущие взгляды…

 – Ну, хватит  об этом! – прервал откровенность Мерцалова Фетусов и протянул тому вилку с куском гуляша в оливковом соусе. – А что это такое, по-твоему?

 От мяса шел волнующий запах.  Мерцалов пошевелил крылья носа.
 
 – Еда клёвая! У меня в магазинах берут её нарасхват. Но скажу только для тебя на ушко: здоровому мужику этот кусок жратвы так же нужен, как бульдогу пятая нога.  Ну ладно, я побегу, ещё раз извини, старик!

 Мерцалов потряс плечо Фетусова и также стремительно исчез из палаты, как и вбежал в неё.  Василий Семёнович, наполнив желудок привычной тяжестью пищи, оделся и пошёл по коридору больничного корпуса в поисках главного врача.
 Уже  с час они сидели на диване просторного докторского кабинета пе-ред журнальным  столиком, сплошь заваленным  цветными иностранными журналами и ксероксными копиями отдельных страниц.

 У Игошина было благодушное настроение. Ему хотелось блеснуть перед академиком своей эрудицией.  Его благодушие выражалось особым блеском маленьких глаз и поглаживанием времени от времени своего дебелого лица, и чуть выступающего животика стянутого полами халата.

 – Вам, как биологу, конечно, известно, что  жир подразделяется на незаменимый жир и тот жир, который организм откладывает в жировые депо, то есть, держит про запас.  Незаменимый жир является необходимым компонентов многих наших внутренних органов, особенно сердца и нервной системы.  Это, так называемый структурный жир.  Организм с ним не расстаётся даже при глубоком истощении организма.  Известно, что во время войны, немцы умудрялись изготовлять мыло, вытапливая жир даже из трупов  людей, умерших от голода. Кстати замечу, что наш мозг и вся нервная система заключает в себе жира до шестидесяти про-центов!

 Произнося эти «до шестидесяти процентов» Игошин даже подпрыгнул, звякнув пружинами дивана, подчёркивая тем самым значимость предмета своей беседы с Фетусовым.

 – Энергия, выделяемая при расходовании одного грамма жира, приблизительно соответствует, поднятию груза массой около четырёх тонн на высоту одного метра! – продолжал петь хвалу жиру Игошин. – Во-первых, жиры, депонируясь в виде жировых отложений создают за-пасы энергии.  Во-вторых, они, обволакивая все хрупкие органы человека, защищают их от механических сотрясений и травм,   В-третьих: благодаря крайне низкой теплопроводности, жиры – прекрасный изолятор, защищающий тело от переохлаждения. Посмотрите на тюленей, и белых медведей: толстая прослойка жира защищает их от холода. А набранные почти каждым человеком за зиму несколько килограммов лишнего жира - это защитная реакция организма на отрицательные температуры.

 Фетусов ждал, когда же главврач перейдёт к тому, что являлось целью работы института голодания: а именно борьбы с избыточным, депонированным жиром. Но тонкий голосок доктора переливался без остановки, как ручеёк, и Фетусову не удавалось прервать этот ручеёк ни единым словом.
 
 Но вот, наконец, врач умерил свой пафос и, как говорится, перешёл со стихов на прозу.

 – Санаторий голодания – не совсем точное название нашего оздоровительного учреждения. Назвать наше учреждение «санаторием похудения» было бы точнее, но слово «похудение» имеет в своей основе слово «худо», что может у наших пациентов вызывать неблагоприятную ассоциацию.  Справедливее было бы нас называть в научном и бытовом смысле «клиникой обезжиривания», но слово «клиника»  с различными манипуляциями в ней в виде медицинских анализов и применением бездны лекарственных препаратов напоминает пациентам обстановку  лечебного учреждения, каковым наш санаторий не является.  Да и  слово «обезжиривание» – неблагозвучное, даже вульгарное, будто речь идёт о производственном процессе обезжиривания воловьих или овечьих шкур.

 –  Как вы наверняка догадываетесь, Василий Семёнович, –  перевёл дыхание Игошин, – то, что едят наши пациенты, это, как говорит поговорка «не в коня корм», то есть это не еда, а её, так сказать, строма, каркас, сделанный из нитей непереваримого образца клетчатки с природными адсорбентами, типа цеолитов.  Заслуга наших пищевиков, дизайнеров и художников состоит в том, что мы придаём такой пище полную иллюзию вида, веса,  вкуса и обоняния разнообразных продуктов питания. Эти продукты не только хорошие антитоксиканты, но представляют собой крайне ценные биологические компоненты с полиненасыщенными жирными кислотами типа «Омега-3» и  к тому же обогащенными элементами ФМВ.

 – Это что за аббревиатура? Первый раз слышу! – наморщил лоб академик.

 – ФМВ – так мы называем комплекс ферментов, минеральных добавок, витаминов.  Каждое блюдо разрабатывается с учётом полного набора указанных компонентов.  Прибавьте к этому экстракты из действительных продуктов, правда, в очень незначительной пропорции.

– Да я знаю! – наконец-то удалось вставить ещё несколько слов академику. – Грамм пахучего вещества, например, осетровой икры, могут дать полную иллюзию самой икры!

 – Вот и прекрасно, что мы понимаем друг друга! – потёр мягкие ладони Игошин. – Итак, полюбившиеся многим из вас, страдающих от ожирения, шницеля-гамбургеры на девяносто восемь процентов состоят из кислорода, гомогенизированного в микрокристаллической целлюлозе в смеси с разновидностью особой глины – цеолитом.  Иногда мы применяем для этой цели карбоксилметилцеллюлозу левого вращения, приготовленную по вашему патенту, Василий Семёнович, ну есть у нас и другие разработки. Наш санаторий занимается, как говорят инженеры, технической доводкой, то есть испытанием на больных и здоровых людях всех перспективных наработок, которые предлагает наш головной институт лечебного питания.

 – Позвольте, значит, и я для вас, и весь наш санаторный корпус, где кинозал и столовая, тоже являются, как вы говорите, объектом пищевых доводок? – ершистые брови академика ещё раз взметнулись вверх.

 – Нет, в вашем корпусе элитная, платёжеспособная часть пациентов.  Не мы вам платим, а вы нам! Вас кормят стократ апробированными блюдами!

 – Но для этого требуется ежедневно  большие количества той же карбоксилметилцеллюлозы или цеолита, но я что-то не замечал, чтобы их подвозили к кухне санатория?

 – Скажу вам по секрету: вопрос решён крайне прозаически.  Так называемые отходы пищеварения наших пациентов по канализационным трубам централизованно поступают в цеха физико-химической и биологической очистки и после удаления ненужных компонентов стерилизуются в автоклавах и в первозданном виде поступают в распоряжение наших квалифицированных поваров и дизайнеров!  Да что там говорить: от каждого пациента в результате его похудения мы получаем до килограмма жира в день! Правда, этот жир выглядит не очень эстетично: так некая смесь жидкого растительного масла с топлёным свиным салом. Из этого жира мы извлекаем белки и некоторые нужные для питания компоненты. А остальное утилизируем. Часть депонированного жира всё же остаётся у пациентов – этим покрываются их энергетические затраты. В каждой жировой клеточке-адиноците содержится энное количество  протеина, то есть белковой субстанции, крайне необходимой для организма  – всё это возвращается в синтезируемые нами блюда, так что однократного завоза компонентов вашего питания хватает нам на несколько недель.

 – А как Минздрав и Роспотребнадзор смотрят на вашу деятельность? – нахмурился Фетусов и тряхнул своей  львиной шевелюрой. – Ведь могут быть отдалённые последствия применения ваших кушаний: генетические, психосоматические...
 – На каждую рецептуру нового вида питания мы получаем патент на изобретение, разрешение Фармакологического комитета, Минздрава и Роспотребнадзора – ведь около сотни специалистов, в том числе, с докторскими степенями работают в нашей фирме.

 – И что же нет других средств, как обманывать желудок суррогатами натуральных продуктов питания? 

 –  Мы занимаемся наукой всерьёз  и испробовали не одну методику. Позже мы отказались от многих методик, так как желудочно-кишечный тракт наших пациентов во многом  был лишен необходимой перистальтики, обусловленной недостаточным объёмом пищевых масс, и это вызывало нежелательные симптомы, вроде хронических запоров и...

 – Я вас так понял, – прервал его Василий Семёнович, – что вы обманываете человеческий организм.

 – Да, но на строго проверенной, научной основе.  Мы, подавляя ощущения голода, в то же время удовлетворяем все запросы организма. Вы сами видите, что наши пациенты живут полнокровной жизнью, занимаются физкультурой.  Организм мобилизует из собственного жира запасы строительного материала и энергию,  вы ведь знаете, что один грамм сгоревшего жира выделяет девять килокалорий; в каждой жировой клеточке имеется энное количество первосортного белка, а нужные организму ферменты, витамины и прочее  мы  даём  в виде экстрактов из естественной  пищи в адекватном количестве.

– Ну и мастера!

– На свою работу не жалуемся! – доктор уловил в голосе Василия Семёновича осудительную нотку.
 
 – Да я не о вас, медиках, а о художниках и дизайнерах.  Никогда бы не поверил, что икра, которую я намазываю по утрам на булочку с маслом, состоит из микрокристаллической целлюлозы и воды.
 
 – Прибавьте к этому цвет, консистенцию,  запах и вкус икры! За три недели пребывания в санатории,  в чудесных условиях пищевого комфорта вы зарабатываете себе гарантированные нашим учреждением пять лет спокойной жизни, не подвергая себя запрету на любые продукты питания, на любые застолья!

 В кабинет главного врача постучались.

 – Владимир Алексеевич, вам пора на обход!  Уже все собрались и вас ждут! – в приоткрытой створке дверей показалась докторша.  Она смущённо улыбалась, показывая ямочки на щеках.

 Фетусов передохнул, обрадовавшись, что прекратились словоизлияния Игошина. В сущности, то, о чем говорил главный врач санатория, было уже ему давно известно.

 – Но следует сказать, –  Игошин всё ещё не мог прервать поток информации, – мы стараемся оставлять необходимый структурный жир в организме пациентов в количестве не менее пятнадцати-двадцати процентов – это грань, за которую нежелательно переступать.

 – А как вы определяете эту грань? – уже заинтересованно спросил Фетусов, поднимаясь с дивана.

 – Очень просто. Без всяких там хитроумных анализов. Человек сам решает этот вопрос – он просто постепенно отказывается от нашей пищи и, как только мы фиксируем это, пациент подлежит выписке из санатория.

 Игошин, спохватившись, приветливым жестом мягкой руки пригласил академика к выходу:

 – Раз уж, Василий Семёнович, наступило время моего обхода,  я вам, как коллеге, предлагаю пройтись с нами по экспериментальному корпусу, посмотреть на пациентов. Надеюсь, вы с нами будете сотрудничать в дальнейшем, ваши консультации были бы очень полезными.  Светлана,  дайте академику свежий халат!

 – Вы видели в городах объявления: солидная фирма предлагает желающим похудеть с содержанием на полном пансионе и заработной платой, – говорил врач на ходу, семеня ножками, и в тоненьком голоске врача появились отвердевшие нотки:

 – И всё это о нашем учреждении, простите, санатории. Мы набираем контингент здоровых безработных: в данный момент одна их группа находится  в соседнем корпусе.  Естественно, кормим их нашими блюдами – институт поставляет продукты, стократ апробированные на лабораторных животных: белых мышах, крысах, морских свинках и обезьянах.  Правда, иногда встречаются у людей осложнения, без них в экспериментах не обойтись, да вы сами увидите это.

 В длинной – на весь этаж –  палате, похожей на казарму, в два ряда стояли койки.  На них лежали, сидели, а по проходам слонялись молодые и старые мужчины, сильно располневшие и худощавые, бритые и бородатые.  На низкие тумбочки между койками неразговорчивые служители ставили обозначенные крупными номерными знаками алюминиевые миски с едой, бутылки и банки с напитками и специями. Для каждого пациента был свой набор продуктов; санитары строго следили, чтобы никто не смел заглядывать, что там было в мисках и стаканах у соседей.

 Василий Семёнович заметил, что у нескольких обитателей палаты  на лице, руках и даже между отворотов серых больничных халатов на груди выделялась бледно–розовая сыпь, больные расчёсывали тело, при этом приступообразно кашляя.  У одного пациента после приёма бокала вина наступила рвота, другой, согнувшись крючком, прижимая к ягодицам ладонь, торопливо ковылял в сторону  туалета.  Из многочисленной «свиты» Игошина отделился молодой врач с  щегольскими усиками.

 Он подошел к койке пожилого бородатого больного, профессиональным бесцеремонным жестом, оголил   его   живот,  провёл   пальцем   по нормальной на вид коже.  Белая кожа буквально на глазах у Василия Семёновича покраснела, вздулась полоской, и на ней обозначилась чуть заметная просяного вида сыпь.

 – Назначить внутривенно метилпреднизолон, дать  слабительное,  перевести на молочно–растительную диету, – скороговоркой отбарабанил главный врач старшей медсестре, покосившись на раскрытый амбулаторный журнал в её руках.

 Игошину было недосуг  задерживаться у постели пациента.

 – Чаще всего имеем дело с аллергическими реакциями  на  искусственную  пищу  в виде крапивницы или гастроэнтеритов в лёгкой форме, – продолжал давать пояснения Фетусову главный врач. – Через три недели пребывания в этой палате  здоровых пациентов выписываем, а больных лечим с применением традиционных продуктов питания.  Причем, многие так и рвутся заболеть, поскольку в эти дни идет двойная оплата.

 – Ну, а что у вас расположено на втором этаже?

 – Там такое же отделение, но женское.

 Покинув экспериментальный корпус санатория и его лабораторию, оборудованную новейшими электронными, сверкающими никелем и кварцевым стеклом установками и приборами, Василий Семёнович в своей комнате в санаторном корпусе разложил по диванам, столам и подоконникам листы рукописи новой книги о взаимоотношении полипептидов с моторикой кишечника.  Его работе никто не мешал – за Мерцаловым оставалась кровать в номере, но сам он не появлялся: по слухам он пропадал у сотрудниц и лаборанток, расположенного неподалеку института лечебного питания. Что касается неестественных прежде позывов Фетусова к поглощению, хотя и мастерски приготовленной и дразнящей, но искусственной санаторной пищи, то мало–помалу потребность в ней исчезала, что стало ещё одним фактором для твор-ческой работы академика.

 Через неделю после того, как Василий Семёнович  так неудачно попробовал у «мерцаловского» костра на берегу реки «природную ушицу»,   он вытряхнул из своего чемодана остатки сухарных крошек: плод его некогда недоверчивого отношения к достижениям медицины, и положил в него  уже довольно объёмистую  рукопись.  Он последний раз встал на площадку весов,  в последний  раз взглянул в овальное зеркало в гостиной и на обширную зеркальную стену в ванной.  На него смотрел подтянутый высокий джентльмен с волевыми морщинами продолговатого лица, с поджатыми губами и непролазной лоснящейся порослью седых волос на голове.
 
 Василий Семёнович не стал звонить родным о своём скором  прибытии,  не  стал  вызывать  свою персональную машину с полюбившимся ему неразговорчивым пареньком-водителем.  Ожидал с радостью, как он поразит своих домочадцев и сослуживцев сногсшибательной переменой в своем внешнем облике.  Пожалуй, только его шофёр Витёк не удивиться: останется верным своему скептическому взгляду на голодные санатории и дома отдыха.

 Фетусов шёл по городу с лёгким чемоданом, ворот его сорочки был рас-пахнут, пиджак закинут небрежно на спину.  Припекало солнце, вдоль дороги на изогнутых фонарных столбах и деревьях щебетали птицы, по небу плыли белоснежные с синевой снизу облака.

 Путь Василия Семёновича проходил мимо очень известного в городе мелкооптового продуктового рынка с множеством открытых контейнеров, павильончиков и просто лотков с различной снедью.

 Василий Семёнович не имел обыкновения ходить по рынкам и магазинам, но тут ради, появившегося в нём после лечения в санатории, любопытства ко всему, решил присмотреться к продаваемым продуктам. В магазинчиках алкогольных напитков помимо водки «Смирновской», «Довгань» и «Распутин», на равных с ними, красовались гранёные бутылки с этикеткой «Мерцаловская» и портретом человека с круглым, на вид простецким, лицом.

 – Уж такая вкусная колбаса такая вкусная, никак не наешься! – услышал он поблизости радостный женский голосок.
 
 Этот возглас одной из старушек почему-то заставил академика зайти в ближайший магазинчик и посмотреть на его витрину.  Там лежали разрезанные наискосок пополам батоны нескольких сортов сырокопчёных и вареных сортов колбас.  На один очень знакомый ему косой срез колбасы Василий Семёнович обратил особое внимание:   срез   выглядел  сочным,  тёмно–красным,   с  белыми  квадратиками сала; по-видимому, колбасы  для показа были разрезаны ещё утром, некоторые срезы других колбас слегка посерели, заветрились, а этот выглядел новёхоньким.

 – Не берите эту колбасу! – тихо посоветовал Фетусов пожилой женщине с измождённым лицом.

 – Почему, она же такая вкусная, долго не портится, а главное, намного дешевле остальных колбас!

 – Потому, что она отравлена! – неожиданно для себя придумал ответ Василий Семёнович.
 
 – Коля, выйди на момент, мешают тут всякие продавать товар! – обернулась женщина к задней дверце павильона.

 Оттуда, склонив лобастую голову, вышел рукастый верзила с приплюснутым носом:

 – Ты чё, топай отсюда, фраер!

 На шум пришел, проходивший мимо молодой милиционер с резиновой дубинкой. Фетусов коротко объяснил ему суть скандала.

 – Я сам беру эту колбаску, вкуснятина, и живот не болит после неё, какая тут отрава? – сдвинул на затылок фуражку милиционер.

 Фетусов вместе  со стражем порядка пошли на государственную ветеринарно-контрольную станцию при рынке.

 – У продавцов весь товар сертифицирован и согласован с обществом потребителей! – безапелляционно сказал мальчишеским голосом розовощёкий ветеринарный  врач на контрольной станции. – Мы регулярно осуществляем установленный перечень исследований,  включая радиационный контроль, трихинеллоскопию, бактериологические и другие анализы, а  определять калорийность мясных продуктов  не входит в нашу обязанность. Так что ваши претензии, уважаемый господин, не обоснованы.  Не хотите, не покупайте, а продавцы имеют право продавать любой товар, не запрещённый к продаже. Пора давно привыкнуть к рыночным отношениям!

 Академик Фетусов вышел за ворота рынка и направился к автобусной остановке.  В глазах его стояли витринные ряды гранёных бутылок с улыбающейся рожицей «нового русского».  Он думал о том, что нет предела достижениям  модельеров от питания, если работа их хорошо оплачивается. Добиться, чтобы срез суррогатной колбасы, как у настоящей, со временем тускнел на воздухе – это для них плёвое дело! Чемодан в руке академика-биолога стал казаться тяжёлым и ненужным, как тогда  те серые сухари, брошенные в прозрачные струи реки.