ЛИЛЯ. Ч. 6. Новая жизнь

Сибирский сентябрь – не смиренный, не ласковый… Уже не греют по-настоящему лучи обманчивого светила, и никак нельзя расслабиться на солнцепеке человеку, разве только на пару часов – днём, когда перекапываешь земельку из-под картошки или лука. Только подумаешь – ох, как тепло, как славно… Но тут же налетит ветер-сиверко или баргузин, и скорей надо тужурку накидывать, час неровен…

В сентябре стала Лиля женой Василия. Прозрачно-прохладном, понарошку позолоченном месяце переехала она со своим скромным скарбом в его дом – две комнатки с кухней, половина дома, освободившегося после   недавно умершего главного бухгалтера поселкового совета.

Как во сне всё было: Лиля словно обманывала сама себя. Уговаривала... Перестать думать об Алексее, доставить радость матери и сестре с братом, всё переменить в своей грустной жизни – вот что двигало молодой женщиной. Хотя… ведь хорош, хорош был Василий – "Гагарин": улыбчивый, ладный, аккуратный и точный в движениях,  словно знающий самую простую формулу жизни, короткий путь к простой и ясной цели. А цель – ну, чего мудровать-философствовать? Добротный дом, чтоб не хуже людей, сытный ужин, теплая и миловидная жена…

Устроились со старанием, деловито: всё отмыли-отшоркали: и порожки, и полы, и окна - Лиля ведра таскала от колодца. И с мебелью всё решилось быстро - пару шкафов Василий сам смастерил, комод мать Галина дочери  отдала, стол и стулья от главбуха остались, а также полуторная кровать впридачу – дубовая, основательная.

И казалось – всё к добру идёт, новый дом, новая семья… Лиля познакомилась с Алёшей, трехлетним сыном Василия. Несмелый, пушистоголовый мальчик обогрел её сразу светло-карим взглядом из-под четко очерченных коричневых бровок. «Какие ножки у него тоненькие! – подумала Лиля, – Будто никакой опоры в жизни нету…»

И опорой ему должна была стать она, Лиля. Это ощущение вселило в неё силы и желание жить дальше. Алёша должен быть счастлив, накормлен, согрет, окружён заботой и лаской. Смысл появился в жизни Лили. И как же хорошо, что звали мальчика так же, как и ее любимого мужа…

Но нет! Муж-то теперь уже не Алексей, а – Василий, Вася. Расписались в сельсовете, десятого числа. Странное дело – внутренне никак Лиля не могла считать его мужем. А кем тогда? Неизвестно…

Это доброе чувство – благодарности, приятельского отношения нельзя было назвать ни любовью жены, ни тем более страстью. Покорностью? Возможно. Желанием угодить – да, пожалуй. Но кому точно – тоже не ясно. Судьбе? Маме? Этому молодому, ловкому мужчине с ясными глазами и белозубой улыбкой? Да всё равно…

Почему-то перед глазами Лили часто возникали помидоры – зеленые плоды под кроватью, они лежали там сплошняком, один к одному; их снимали в середине августа, чтобы успеть уберечь от морозов. Мать строго следила, чтобы они лежали «в одну ридь», не перекрывая друг друга. Лиле нравилось заглядывать туда время от времени и находить - с радостью - покрасневшие. Именно помидоры были перед ее глазами в тот день, когда Василий заговорил с ней о свадьбе... Но какой же смысл может быть в картинке с этими полузелеными-полурозовыми помидорами?

…Жизнь с Василием резко отличалась от той, которая была у Лили с первым мужем, Алексеем. Отличалась во всём -  как земля от неба. Напористый, энергичный, Василий обрушил на Лилю всю мощь своего молодого, изголодавшегося по физической любви тела.  Бурные ласки его коробили Лилю, всё ее нежное существо сжималось перед этим звериным натиском. Но следовало терпеть, приспосабливать себя к супругу и его темпераменту, привычкам и манерам рабочего человека…

С удовольствием и постанываниями исполнив супружеский долг, муж быстро отключался. Истерзанная Лиля потом подолгу лежала без сна, если не хныкал и не звал к себе Алёша, и нередко слёзы невольно, сами собой катились по её щекам. Они не были горькими и спазматическими, а просто выделялись будто особым секретом, чистым соком весенней берёзы. Увы, Лиля не могла не сравнивать Василия и первого мужа, хотя и старалась гнать от себя подобные «нехорошие»  мысли. Но чем дальше, тем больше ей не хватало того воздуха и тех возвышенных слов, что говорились... нет, выдыхались немногочисленными ночами любви с Алексеем. Любви не животной и яростной, а вдохновенной, сливающей в одно души, а не плоть.

Тщетно Лиля пыталась вызвать Василия  на душевные разговоры - о самых важных для неё вещах… Нет, не о Боге, это мог делать только ангел-Алексей. О том, как и для чего жить, как воспитывать маленького сына, чему его учить и самим учиться, ведь жизнь еще впереди. Да мало ли о чем надо было говорить - о книгах, стихах, о коммунизме... Неясного еще оставалось много, хоть Лиля отличницей всегда числилась.

Иногда женщине казалось, что основная часть ее дороги уже пройдена, оставшись там, с Алёшей и его странной семьёй. А Вася… Он хороший, любит её, берёзкой белой зовёт… И всё у него так легко и просто: не дрейфь, Лилёк, прорвёмся!

О работе Лиле пока думать не велел - еще слаба, да и по хозяйству дел куча. А еще и Алёшка... Чем в сад водить, инфекцию собирать, лучше дома. Тем более, зима на носу.
 
Порядок в доме завёлся такой: приходя с работы, Василий шумно мылся, надевал чистую майку, поданную женой, три раза подкидывал Алёшу к потолку: «Ну что, брат, космонавтом будешь?». Затем, потирая крепкие руки в предвкушении сытного ужина со  стопкой водочки и обязательно -  с лучком  и черемшой, занимал свое положенное место за столом. Принципами жизни Василий дорожил: первое должно быть горячим как огонь и налито по полной - с горкой в тарелке.

Ел он не рассуждая, естественно - восполнял отданные механизмам и земле калории. От него веяло натуральным мужским духом, и Лиля понимала, что так живут многие люди и радуются этому: есть муж-добытчик, есть дом, есть порядок. И если ей чего-то не хватает, то это ее собственный недостаток, ее чудаковатость. Позже это слово «чудачка» станет частым обращением к ней со стороны мужа  - сначала снисходительным, а потом раздраженным…

Но пока Лилю занимало и спасало  главное –  маленький Алёша!  Нащупали души их друг друга - так еще слепые котята ищут-тыкаются в незримое, но явное тепло и добро.

Трепетное чувство вызывал мальчик у приемной матери: его затруднения с речью - немного заикание, немного косноязычие, его беззащитность и хрупкость. Казалось, что он боится чего-то: долго не может заснуть, вздрагивает во сне и наяву. Чаще всего произносит слово «мамОй» - куда  бы они ни ходили с Лилей и отцом к бабушке Галине, в магазин за игрушками, просто гулять – он вскоре начинал  своё тихое, но упорное: "мамой, мамой...". Что оно означало? Домой? Да, скорее всего. Хотя он мог смутно помнить и свою родную мать. Но Лиля не могла обмануться: ему нужна была именно она, ее руки и ее негромкий голос и чтобы она ни на кого больше не отвлекалась…

Про мать Алёши ей стало известно только то, что она крепко пила, слыла непутёвой и исчезла, когда сыну не исполнилось и года. Пытался ли Василий ее искать, Лиля не спрашивала. Слухи ходили разные: кто-то видел несчастную в Иркутске на вокзале,  в непотребном виде, а кто-то услыхал, что замёрзла она по пьяни на одном из полустанков Восточно-Сибирской железной дороги.

В тихие часы отсутствия Василия Алёша часто просил Лилю: «Пой», и она охотно и мелодично выводила свою любимую, из популярного фильма с Мордюковой «Простая история»:

От этих мест, куда мне деться,
С любой травинкой хочется дружить,
Ведь здесь моё осталось сердце,
А как на свете без него прожить…

Алеша слушал, не шелохнувшись, впитывая мелодию всем своим щупленьким тельцем. А  потом несмело подходил к Лиле и обнимал ее ручонками за колени. И Лиля с предательски намокающими веками вспоминала своего первого мужа, его невесомо-нежные объятия. Всплывали перед ней и картины из той, прежней жизни в доме его родителей: свечи, молитвы, неторопливость и несуетность во всём. Вспоминала слова свекрови, например, о том, что вся эта жизнь есть только подготовка к жизни иной...

Ах, ну почему же они из врагов-«беляков», из сектантов? Они ведь совсем не плохие! Разве только странные, не такие, как все … И ведь не случайно этой весной учительница в школе задала Ленке рисовать плакат «Пионер, борись с религией!». Это намек на Лилиных верующих свёкров, камень в ее огород. И предостережение…


Продолжение следует