Северные королевства, магический куб и... глава 1

              «Северные королевства, магический куб и все, все, все»


                «Люди всегда ищут в книгах какой-то смысл.
                А если смысла нет, пытаются выдумать его сами».
                Из м/ф. «Южный Парк».


                Часть 1


                "ВЕСЕЛОЕ ПРИКЛЮЧЕНИЕ"


                Глава I


                «Ох уж мне эти сказочки,
                ох уж мне эти сказочники...»
                Из м/ф. «Падал прошлогодний снег».


         Виктор открыл глаза. Над ним было бесконечно глубокое голубое небо. Ни облачка. Невозмутимостью и покоем веяло от этого неба. «Какой хороший сон, – подумал Виктор, – и ведь цветной! Сто лет уже, наверное, я цветных снов не видел».


         Несколько минут он пялился на небо, не моргая. Ощущение безмятежности, исходившее от бескрайней голубой бездны завораживало, отрываться от созерцания голубой бездны не хотелось, и поэтому Виктор какое-то время и не отрывался, но потом все-таки нехотя повернул голову и огляделся вокруг.


         Он возлежал на лесной поляне среди деревьев. Подлесок был редкий, и видно было достаточно далеко — сколько хватало глаз, продолжался все тот же лес. Деревья в нем, по большей части, были очень старые, даже древние, покрытые от своей древности зеленым мхом, в три обхвата какие-то, с мощными высоченными кронами.


         «Дубы что ли? - подумал Виктор. - Странный какой сон. И главное реалистичный какой! Чем это мне могло навеять в голову такой лес?»


         Он пошевелился. Неприятное ощущение некоего дискомфорта заставило его посмотреть на себя, и он тут же вскочил на ноги. Виктор стоял посреди лесной поляны в одних семейных трусах и, глядя на свои волосатые босые ноги, задумчиво почесывал затылок.
        – Какой удивительный сон, – вяло пробормотал он вслух. – Интересно, что же будет дальше?


        Естественно, никто ему не ответил. Только подул легкий ветерок, и Виктор снова явственно ощутил отсутствие одежды. Он по-прежнему нелепо стоял почти голым на лесной опушке. Становилось зябко то ли от ветра, то ли от стыдливого ощущения собственной наготы. Виктор еще раз огляделся. По крайней мере, рядом никого не было, и его конфуза пока никто не видел. Это Виктору понравилось. Не понравилось ему то, что он совершенно не представлял себе, как ему быть дальше. Не торчать ведь вот так вот посреди леса пока... «А что, собственно, пока? – сам у себя мысленно осведомился Виктор и решил. - Вот сейчас проснусь и...».


        Подумав так, он настолько сильно зажмурился, что перед глазами поплыли фиолетовые круги, постоял так несколько секунд и снова распахнул веки. Ничего не произошло. Незадачливый упрямец, все еще не веривший собственным глазам, продолжал стоять в центре окруженной деревьями поляны в одних полосатых семейках.
        –     Ладно, – вслух неуверенно произнес Виктор, – будем подробнее исследовать собственное больное воображение.


        Он, аккуратно ступая босыми ногами, чтобы не пораниться об острый сухой валежник и торчащие из земли мощные корни деревьев, стал обходить лесную опушку по краю.

        По мере того, как Виктор исследовал окружающее его пространство, сознание у него постепенно прояснялось. До слуха стало доноситься щебетание мелких птах, скрывающихся где-то в непроницаемой листве густых исполинских крон, звон невидимой мошкары, радостно кружащейся вокруг голого тела Виктора в предвкушении близкой трапезы. Где-то дальше гулкой дробью от времени, до времени стучал дятел, а в подлеске, в нескольких шагах в стороне басовито жужжал шмель, перелетая с одного цветка на другой.


        Лес был живой, и это очень не походило на обычный сон. Сознавая это, Виктор стал чувствовать в глубине души смутное беспокойство. Впрочем, скоро он обнаружил просвет в лесной чаще, наподобие просеки, немного в стороне от поляны, на которой очнулся. Решив не терять попусту времени на бесплодные блуждания, он направился туда. Подойдя ближе, Виктор с удовольствием убедился, что этот просвет вовсе никакая не просека, а затерявшаяся в глуши малоезженая лесная дорога, густо поросшая высокой травой.


        Некоторое время новоявленный турист наугад соображал, в какую сторону ему следует направиться по едва заметной колее, петлявшей среди деревьев, чтобы побыстрее выйти к людям. В конце концов, он решил идти направо («Наше дело правое»,– всплыло при этом у него в голове). Выбрав для себя направление движения, Виктор бодро потопал вперед по проселку.

 
        Идти по дороге было заметно легче, чем по лесу — колкого валежника и корней почти не было, густо разросшаяся трава смягчала землю под босыми ногами путника. Он даже повеселел. «Раз есть дорога, значит есть люди. Раз есть люди, значит все не так уж и плохо в этом моем сне – размышлял Виктор про себя. –  Бог даст, куда-нибудь да и выйду».


        На небе, тем временем, уже появились небольшие легкие облачка, ветерок стал поддувать все заметнее и это ничего хорошего для Виктора не сулило. Одежды и обуви лесному скитальцу явно недоставало, поэтому он, зябко ёжась, прибавил ходу, и почти перестал глядеть по сторонам.


        Сначала лесная колея шла почти прямо, отчего одинокий путник, собственно,  и принял её за просеку. Затем прямой участок закончился и дорога стала петлять, уворачиваясь в разные стороны от исполинских деревьев. Еще через некоторое время, Виктор, продвигаясь вперед, обнаружил, что, шагах в пятидесяти впереди, колея делала резкий поворот, уходила влево и совершенно скрывалась из виду за густыми зарослями кустарника. Оттуда, из-за поворота, еле различимо донесся какой-то посторонний шум, совсем не похожий на остальные лесные звуки, которые Виктор слышал до этого. Этот треск или, скорее, скрежет не походил на порождение живой природы, и поэтому привлек внимание путника.


        Виктор остановился и затаил дыхание, прислушиваясь. Звук ритмично повторился и, как показалось, прозвучал несколько ближе, чем в первый раз. Затем таинственный скрежет раздался еще раз, и Виктор, наконец, сообразил, что он слышит. Это был скрип колес. Где-то там, впереди, за поворотом по направлению к Виктору приближалась телега или повозка со скрипучими не смазанными колесами.


        Пока полуголый лесной бродяга все это обдумывал, а заодно соображал, что ему делать дальше, из-за поворота дороги действительно выползла старая, отчаянно скрежещущая всем, чем только можно скрежетать, телега, запряженная серою в яблоках кобылой. Тележные колеса, при повороте вокруг своей оси, описывали заметные «восьмерки», грозя на каждом следующем обороте окончательно отвалиться. Каждое колесо в отдельности издавало столь своеобразную полифонию скрипа и скрежета в своей собственной тональности, что в результате эти звуки, сливаясь в сложное, почти музыкальное соцветие, отражали мучительную старческую усталость как самих колес от постылой необходимости нескончаемого вращения, так и всей телеги в совокупности от беспрестанной езды по лесным ухабам. Кобыла же продолжала лениво шагать вперед, медленно переставляя ноги в полной безучастности к издаваемым подводой звукам, равно как и ко всему происходящему вокруг и, казалось, спала на ходу. Повозка с первого (и со второго тоже) взгляда никем не управлялась, двигаясь лишь волей унылой дремавшей лошади. Однако, приглядевшись к тому месту в телеге, куда сходились безвольно свисавшие с конского крупа вожжи, Виктор-таки обнаружил там некое тело, находящееся в положении полного покоя.


       Виктор не стал прятаться в лес и кобыла, через непродолжительное время, остановилась, не дойдя до стоявшего посреди дороги почти голого человека нескольких шагов. Она тряхнула головой, словно её одолевали слепни и уставилась на незнакомца одним глазом с красными прожилками. Спустя несколько мгновений тело в телеге, видимо осознав, что транспортное средство больше не движется, зашевелилось, послышалась возня, шелест соломы, невнятное бормотание и, наконец, хриплый пропитый голос, исходивший от этого тела, сварливо осведомился:


       –     Ну, чего встала, кляча старая! Но, вперед!


       Затем голос причмокнул невидимыми губами, вожжи слегка натянулись и в этот момент существо в телеге поднялось, представ пред очи Виктора.


       Это оказался небольшого роста коренастый мужичок. Вся его крупная, почти без шеи, казалось, росшая прямо из плеч голова была покрыта густой темно-рыжей, скорее даже кирпичного цвета, растительностью. Кустистые брови почти скрывали светло голубые глаза, длинные волосы выбивались из-под странной, тускло поблескивающей на солнце, металлической каски с небольшими рожками. Длинные усы и борода скрывали не только рот, но и почти все лицо. Вперед выдавался только крупный нос картошкой кирпичного же цвета. Одет мужичок был очень необычно: была на нем какая-то грубо сшитая желто-бурая куртка из плохо выделанной кожи и такие же, грубо сделанные, коричневые штаны не то из старой, с залысинами, замши, не то вообще из низкосортного сукна, вроде мешковины или дерюги. Ноги были обуты в сапоги, кажется, парусиновые, или что-то вроде этого. Верхние края голенищ у сапог были подкручены книзу, а куртка была подпоясана узким кожаным ремнем, на котором болтался внушительных размеров охотничий нож в деревянных ножнах, с рукоятью в виде стилизованного дракона, глотающего раскрытой пастью лезвие.


        «Средневековье какое-то» – с тревогой подумал Виктор, разглядывая мужичка. Тот, в свою очередь, мутным взглядом обвел невесть откуда взявшегося на его пути субъекта и сипло прокашлялся. Заметно пахнуло спиртным.
        –    Етит твою мать! Неужто опять!? – неопределенно воскликнул мужичок, обильно обдавая собеседника перегаром. - Ты откудова тут?
        –    Я из леса. А как в лес попал — не знаю – просто объяснил Виктор, не вдаваясь в подробности.


        Мужичок неприятно посмотрел на него, словно как на товар, выставленный на витрину и вздохнул.
        –    Ладно, полезай в телегу, поехали. Довезу тя, а то вот так и сгинешь, ведь, зазря – сказал странный возница, кивая головой себе за спину. – И откуда только вы такие берётесь, – заворчал он тише и несколько доброжелательнее, когда незнакомец молча забрался в телегу и зашевелился там, устраиваясь поудобнее. - Едешь, едешь себе по лесу и вдруг — на тебе! — выходит из лесу явление, памаш. Хорошо еще, что срам прикрыт. А то иной раз такое увидишь...


        Мужичок причмокнул и дернул вожжи. Кобыла лениво зашагала дальше по дороге, и телега вновь разразилась душераздирающим скрипом.


        –    А что — часто у вас тут люди из лесу на дороге в чем мать родила появляются? – поинтересовался Виктор, когда повозка миновала место, откуда он вышел на дорогу.
        –    Всяко бывает, – неопределенно ответил мужичок, не оглядываясь.
        –    А где я вообще нахожусь? – спросил Виктор.  – Что это за место?


        Все-таки ему необходимо было как-то сориентироваться на предмет своего возвращения домой. Сон это, или не сон, а хотелось все же поскорее попасть в свою теплую постель. Да и выходной ведь, опять же, суббота...
        –    Находисся ты, мил человек, памаш, недалече от предгориев  Махакама. – важно заявил рыжий возница.
        –    Это ещё что такое? Какой это Махакам? – искренне удивился Виктор.
        –    Самый что ни на есть обнакавенный, памаш, Махакам. Горы то есть, значится, такие, – наставительно стал втолковывать мужичок, повернувшись к пассажиру, а потом сморщил свой большой нос и чихнул, обдав собеседника брызгами и запахом перегара. Утершись рукавом куртки, мужичок несколько секунд внимательно разглядывал содержимое носа, попавшее на манжету его рукава, и, в свою очередь, обтер рукав об штанину.
        –    Уразумел? – снова обратился он к Виктору, поворачивая голову вперед и глядя на дорогу поверх кобыльей гривы.
        –    Не то, чтобы очень, – неуверенно откликнулся Виктор, брезгливо отирая лицо ладонью. Потом он немного помолчал, собираясь с мыслями и поинтересовался. – А от Москвы далеко это? Ну, Ма-ха-кам этот?


        Теперь пришла очередь задуматься рыжего бородача.
        –    Что за Москва такая? Знать не знаю, памаш, про это место, – пожал плечами он.
        –    Как это — не знаете? – опять удивился Виктор. Мужичок вроде бы говорил по-русски.


        «Неужели в этой глухомани даже про Москву не слыхали? Быть такого не может! Врет краснобородый! – Виктор вдруг не на шутку испугался. – Как же я теперь домой попаду? Да я хоть в России вообще?!».


        В голове Виктора панические мысли стали возникать и исчезать с невероятной быстротой. Ему становилось все страшнее и все отчетливей хотелось проснуться у себя дома, на кровати, приятным субботним утром. То есть там же, где он заснул в пятницу вечером.
        –    Я хотя бы в России? – спросил он с надеждой.
        –    Что еще за Расия? Это такое где? – с раздражением в голосе осведомился возница. Видимо, допрос незваного попутчика стал тяготить его. – Понаедут, ядрена вошь, неведомо откуда, памаш, и начинают тут... это... башку засирать! Ты в Свободных землях. Тут, паря, краснолюдская земля. Ваши сраные королишки со своими говенными именами далеко на севере. Тутава никаких ваших названиев не действует. Вот так-то вот! Как три года назад война, памаш кончилась, то есть наваляли мы вашим-то лыцарькам засратым, с тех пор мы тута хозяева и сами в своем законе живем.


        Эти слова рыжего коротышки явно не обрадовали Виктора. Он лихорадочно соображал, куда же это его могло занести. Поскольку проснуться ему по-прежнему не удавалось, приходилось каким-то образом выяснять подробности о той местности, где он, волею судьбы, очутился. Как понял Виктор из последней  тирады своего раздраженного собеседника, вопросы ему следовало бы подбирать тщательнее, в противном случае, беседа могла из конструктивного русла перейти в банальную ругань. Он стал размышлять о том, что ему стало известно об окрестностях.


        «Скорее всего, это не Россия, – кратко подытожил Виктор услышанное им. – Никакой «краснолюдской Свободной земли» у нас и в помине нет. Может, я к староверам попал? Помниться. В какой-то книге я читал о таких затерянных скитах в лесу. Да вот только лес не похож был на глухую тайгу. Совсем не похож. И староверы о Москве уж знать должны были бы точно. Не в каменном же веке они в лес жить подались, в конце концов. Короли, краснолюды, рыцари... Куда же меня угораздило-то? Фэнтези какое-то, ей богу, – в отчаянии подумал он. – Войны у них нету. Уже три года. Судя по эпитету в адрес неких королей и «лыцарьков» сомневаться с кем была три года назад эта война, не приходилось. Получается, я тут не особо дорогой гость и на радушный прием рассчитывать мне не стоит. Черт его знает, о чем еще я там в своем сне думаю...»
        –    А год какой нынче? Месяц, там, и день? – вкрадчиво поинтересовался Виктор вслух.
        –    Одна тысяча сто пятьдесят первый, Эры дракона, какой же ещё? –усмехнулся мужичок себе в бороду. – Мая месяца двадцать седьмый день. Суббота. Только вот Праздник Всходов отметили, ты чего, паря?
        –    Ага... – протянул Виктор угрюмо.


        Ничегошеньки не прояснялось у него. Фантастичность ситуации только усугублялась. «Какая это ещё эра дракона? – недоуменно размышлял он. – У нас ведь эра от Рождества Христова. Так сказать, наша эра... Мда... Есть еще до нашей эры. То есть было. А вот чтобы эра дракона... Попал, как кур в ощип! Только суббота и совпала. Нет, это и не Земля вовсе. Какой-то выдуманный мир... А, кстати, куда это он меня везет?» – подумал вдруг Виктор, настораживаясь.
        –    А куда мы с вами путь-то держим? – спросил Виктор.
        –    На Кудыкину гору, – сейчас же отозвался возница. И, немного помолчав, все-таки нехотя уточнил. – В деревню, ясное дело. Экий ты любопытный человечишко. Потерпи маленько, скоро приедем — сам все увидишь. Но, волчья сыть! – крикнул он кобыле и дернул вожжами. Кобыла при этом никак не изменила своего шага, продолжая еле волочить отчаянно скрипящую телегу.


        Виктор прекратил дальнейшие расспросы. С него уже вполне хватало и того, что он услышал. Свой дальнейший путь Виктор предпочел продолжать молча, сидя в скрежещущей и раскачивающейся телеге и оглядываясь кругом.


        Поискав в соломе, за спиной возницы, Виктор нашел кусок рогожи  и поддернул его к себе, чтобы хоть немного прикрыться, потому что лес вокруг заметно поредел, и ветерок поддувал уже намного сильнее. К тому же, солнце стало периодически скрываться за облаками, и в такие моменты почти голому пришельцу становилось совсем зябко без одежды.


        Кусок рогожи, обнаруженный на дне телеги, на поверку оказался старым дырявым мешком, и при том не пустым. Когда Виктор притянул его к себе, из мешка выкатилась четвертная стеклянная бутыль с узким горлышком, заткнутым  засаленной тряпкой. В мутном содержимом бутылки угадывалась причина запаха перегара рыжего субъекта.


        «Самогонку, значит, трескаем» - догадался Виктор. Сначала ему тоже захотелось отхлебнуть из горлышка, чтобы согреться, ну и так, для смелости, но потом он посмотрел на грязную тряпку, которой была закупорена бутыль, вспомнил запах перегара, идущий от мужичка, и передумал. Он укрылся, как мог, мешком, откинулся на локти и стал глядеть по сторонам, рассеяно жуя во рту соломинку.

 
        Лес постепенно заканчивался. Огромные, в три обхвата, исполины начали уступать место более молодым и тонким деревьям. Густые дебри кончились, деревья стояли все реже и реже друг от друга, все чаще появлялись прогалины в зарослях подлеска, поляны становились обширнее. В общем, все говорило за то, что скоро  путники выедут на открытую местность.


        Так оно и случилось. Примерно через час чрезвычайно неторопливой езды, телега выползла из леса, граница которого неровной, резко очерченной полосой осталась позади. Теперь у Виктора перед глазами расстилалась превосходная холмистая равнина, поросшая яркой и сочной на вид весенней зеленой травой, усыпанная бесчисленным пестрым цветочным ковром. То тут, то там равнина была изрезанна оврагами и балками, кое-где на ней виднелись небольшие рощицы, а вдали отчетливо угадывалась петлявшая между холмами небольшая речка, приветливо искрившаяся в солнечных лучах. Еще дальше местность начинала заметно повышаться и совсем уже вдалеке, на самом краю горизонта, в голубом тумане грозно вздымались острые зазубрены гор, некоторые из которых, словно сединой, белели не таявшим даже летом снегом. Не пейзаж, в общем, а идиллия какая-то.

       
        Берега раскинувшейся на равнине речушки густо поросли разнообразной растительностью. Там нависали низко над водой ивы, обильно росли еще во множестве разнообразные деревья и кусты, кое-где у берега толпился высокий камыш.


        Приглядевшись повнимательней, Виктор заметил в прибрежной зелени еле видимые отсюда, обмазанные глиной, серые, словно игрушечные, домики с малюсенькими окошечками и соломенными крышами. Около домиков, ютившихся вдоль речушки, тянулись дощатые заборы и какие-то еще строения, назначения которых Виктор с такого расстояния определить не мог, обозначая невидимые отсюда улочки.

 
        Проселок, вышедший из леса, как видно, направлялся к этому живописному селению. Вскоре колея, по которой ехала телега с рыжим мужичком и Виктором, соединилась с другой, тоже грунтовой, но значительно лучше наезженной дорогой. Когда это произошло, мужичок-возница оживился и, крикнув:
        –    Почти, что дома, ядрена корень! – стал нетерпеливо понукать свою кобылу, беспрестанно хлеща вожжами её по крупу, и, к удивлению Виктора, вознице удалось-таки несколько расшевелить ленивую лошадь. Она несколько раз недовольно фыркнула, выражая свое неудовольствие хозяину, но при этом все же значительно прибавила шагу.


        Дело пошло гораздо лучше, правда телега теперь уж не скрипела, а издавала нечто похожее на стон или вой, и Виктору все время казалось, что вот сейчас колеса покатятся в разные стороны, а кузов повозки упадет на землю и развалится. Это заставило Виктора напрячься в тревожном предчувствии крушения, казавшегося неминуемым.


        Однако, они доехали до самой деревни, против ожидания, безо всяких происшествий. Когда начался спуск к речке, вдоль дороги появились многочисленные огороды, поросшие капустой, тыквой, горохом, кажется, репой и всяким там укропом-сельдереем. За огородами потянулись неровные, дощатые, со щелями в палец, заборы, высокие, со скатными крышами, такие же щербатые ворота и расположенные за ними, в глубине, добротные срубы деревянных домов на невысоких, деревянных же, сваях. Еще дальше во дворах, занимая пространство за домами, угадывались более мелкие и многочисленные хозяйственные постройки.


        Прямо по деревенской улице кудахча бегали куры, в одном месте, сразу за телегой, сердито гогоча и неспешно переваливаясь с боку на бок, прошла пара гусей, а за заборами крякали невидимые утки, похрюкивали свиньи и кто-то ещё там мычал и блеял. В общем и целом, похоже, живности вокруг хватало, так что Виктору эта деревня показалась весьма зажиточной.


        Изнутри поселение выглядело намного больше, чем Виктор определил, когда смотрел на него издали. Когда телега с путниками ехала по улице от деревенской околицы к центру села, навстречу, кроме домашней птицы, стали попадаться еще и жители, а также телеги, наподобие той, в которой ехал Виктор. Встречный сельский транспорт имел разную степень износа, но ничего похожего на состояние подводы своего провожатого, Виктор больше так и не увидел.


        Обитатели селения, все, как один, были похожи на везшего Виктора мужичка. Они были небольшого роста, с кирпичными лицами и такими же густыми кирпичными волосами, усами и бородами. Встретившиеся по пути, судя по одежде, несколько женщин отличались от мужчин, разве что, отсутствием бороды. Были они некрасивы, с широкими скуластыми лицами, обладавшими кустистыми рыжими бровями и грубыми мужскими чертами.  Фигуры у женщин были столь же непривлекательными, коренастыми и талии практически не имели («Квадратные они какие-то» - подумал Виктор, глядя на них). Ходили селянки вразвалочку, тяжело переставляя короткие и толстые кряжистые ноги.


        Некоторые жители приветствовали возницу, обменивались с ним фразами и при этом глядели на Виктора нехорошими, оценивающими взглядами, под которыми ему становилось очень неуютно. Из услышанного в этих разговорах Виктор понял, что его проводник направляется на рынок, что ему, вознице, по какой-то причине очень повезло, и что на рынке путникам предстояло отыскать некоего субъекта по имени Ярулан Дирин, непонятно, правда, зачем. Попутно также выяснилось, что мужичка, подобравшего Виктора в лесу, зовут Хугальд.


        Так, поминутно останавливаясь и снова со страшным скрипом двигаясь по деревне, телега Хугальда добралась до места назначения.


        Рынок, на самом деле, представлял собой обширную круглую площадь посреди селения, к которой сходилось несколько улиц. Вполне может быть, что сюда сходились вообще все имеющиеся в населенном пункте улицы. Народу тут было, и правда, полно. Неровными рядами стояли грубые деревянные лавки, и на них было навалено бесформенными кучами множество всякого разного барахла. Стоял над всем этим непрерывный гул нескольких сотен голосов. Виктор прислушался, постепенно начиная различать среди общего гомона отдельные слова. Посетители рынка и местные торговцы говорили о разном. Кто-то обсуждал погоду, где-то вяло торговались, какой-то Реговат громко ругался с неким Тавалом, где-то неподалеку звонко стучал по наковальне кузнечный молот, откуда-то сбоку, из подворотни соседнего с площадью дома, злобно, взахлеб, лаяла собака.


         Подул легкий порыв ветерка и в воздухе остро пахнуло аппетитным ароматом жареным мяса с луком. Виктор нервно сглотнул мгновенно набежавшую в рот слюну. Он вдруг отчетливо вспомнил, что ничего не ел с тех пор, как очнулся на лесной поляне.


         Хугальд, тем временем, подъехав к крайней в ближайшем ряду лавке, остановил телегу и, встав во весь рост в кузове, стал искать кого-то в толпе. Через несколько секунд, видимо обнаружив искомое, он пронзительно свистнул и во всё горло заорал:
        –   Ярула-ан, Ярула-ан, ядрит твою налево!


        После чего стал отчаянно размахивать кому-то руками, будто сигнальщик на корабле.


        Немного погодя к телеге подошел такой же рыжий и патлатый, как и Хугальд, субъект. Вскоре выяснилось, это и был Ярулан Дирин. Он ничем внешне не отличался от подобравшего Виктора в лесу мужичка, только одет был значительно лучше, чем Хугальд. Поверх чистой белой полотняной рубахи, Ярулан Дирин был облачен в замшевую куртку, красиво расшитую разноцветным шнуром. Лиловые штаны его, похоже, сшитые из бархата, были заправлены в сапоги из тонкой и мягкой на вид кожи. На широком, с серебряным набором, поясе Ярулана висел короткий меч в дорогих, инкрустированных золотом и драгоценными камнями ножнах. Куртку этого явно зажиточного селянина заметно оттопыривал выдававшийся вперед живот. Позади Ярулана стояли еще двое рыжих волосатых незнакомцев. Те вообще походили на солдат, потому что были одеты в одинаковые серые кожаные куртки с коротким рукавом, поверх курток были одеты одинаковые кольчуги-безрукавки с одинаковыми же большими круглыми бляхами на груди. Подпоясаны эти субъекты были простыми, но ладно сидящими на своих обладателях, широкими черными поясами. На головах у них были надеты одинаковые круглые металлические шлемы с такими же небольшими рожками по бокам, как и у каски Хугальда, а на ногах у обоих были серые, под цвет курток, полотняные штаны, заправленные в грубые, но добротно сделанные кожаные сапоги. Эти двое были вооружены боевыми топорами, которые они одинаково держали двумя руками поперек груди и свирепо смотрели на чужака немигающими взглядами своих светло-серых глаз. Под их взорами Виктор инстинктивно съежился, пытаясь стать как можно незаметнее.


        Пока незваный гость разглядывал подошедшую к телеге компанию, он не обращал внимание на то, о чем говорили между собой Ярулан Дирин и Хугальд, но собеседники, постепенно повышая тона, стали переходить на откровенную ругань. Это привлекло внимание Виктора, он стал прислушиваться к разговору и вскоре понял, что краснолицые мужички о чем-то ожесточенно спорят. Еще через минуту до Виктора дошло, что они торгуются и только потом он понял, что объектом торга, собственно, является он сам. Хугальд требовал за пришельца пять церестрийских крон, а Ярулан соглашался только на три.


        Пока Виктор все это соображал, спорщики благополучно сторговались на четырех кронах и, в знак согласия, хлопнули друг друга по рукам. Зазвенели, пересыпаясь из одного кармана, в другой, монеты, а потом Хугальд повернувшись к своему пассажиру, властно потребовал:
        –    Все, слезай, приехали!


        Виктор послушно спрыгнул с телеги, и двое субъектов с топорами тут же схватили его с двух сторон под руки и потащили куда-то, вдоль торговых рядов. Виктор, словно очнувшись, принялся отчаянно упираться руками и ногами, пытаясь схватиться за ближайший к нему прилавок. В результате, он смахнул  какое-то тряпье с одной из лавок на землю. Какая-то рыжая, маленькая и толстенькая, отвратительная на вид торговка, тут же пронзительно заверещала истеричным голосом, стало шумно, кто-то позади Виктора начал громко возмущаться происходящим. Виктор повернул голову к одному из тащивших его крепышей и взмолился:
        –    Что же вы делаете?! Немедленно отпустите меня! Люди, лю-юди-и! По-мо-ги-те-е!
        –    Тебе помочь? – невозмутимо осведомился детина, к которому обратился чужак.
        –    Да! – со стоном надежды согласился Виктор.

 
        Рыжий коротко замахнулся свободной рукой и Виктор почувствовал сильный удар кулаком прямо в левый глаз. В голове у него ослепительно вспыхнули искры, перед взором поплыли яркие разноцветные круги, и стало темно.