Глава VIII И другие районы Вологодской области

Кирилловский и Белозерский районы

К сожалению, кирилловских, да и белозерских историй у меня немного, и почти все они из далёкого прошлого моих друзей. К сожалению, потому что я очень люблю эти малые города Вологодской области и раньше с удовольствием приезжала туда.

Рябиновое вино

Молодой инженер связи и необычайно компанейский человек Валентин Щ. в начале своей карьеры работал в Кирилловском районе и жил на горе Мауре в одном из двух деревянных домов городского типа с видом на Кирилло-Белозерский монастырь. Дело было осенью и в окрестностях горы Мауры все рябины изукрасились ярко-красными кистями поспевающих ягод. Рачительный Валентин решил сделать рябиновое вино, что добру зря пропадать! Он затарил ягоды в три пятилитровые бутыли, засыпал их сахарным песком, надел на горла бутылей резиновые перчатки и поставил в тёплую прихожую бродить.
В начале семидесятых годов почти вся вологодская служба связи состояла из молодых специалистов, за исключением разве что высшего руководства, да и оно по возрасту недалеко ушло от своих подчиненных.
В тот раз Валентин ждал с визитом своего непосредственного начальника и группу товарищей, ехавших на крытом УАЗике в Кириллов с инспекторским заданием. Наш инженер хорошо подготовился к их приезду. Он успел проверить наличие всех необходимых документов и уже задумывался над тем, как бы лучше принять гостей. С этой целью он съездил в Кириллов и закупил вино и водку местного производства, а также кое-какие закуски. Гости не заставили себя ждать. С официальной частью управились быстро, поскольку у Валентина в делах, как всегда, был полный порядок, и приступили к весёлому ужину с напитками, песнями и танцами.
Ах, молодость! Кто из нас не гулял до утра, позабыв в приятной компании единомышленников обо всём на свете? И, как всегда, в самый апогей веселья обнаружилось, что напитки закончились. Магазины были ещё закрыты, а души наших героев требовали продолжения банкета! Тут кто-то вспомнил, что видел в коридоре бутыли с созревающим рябиновым вином. Валентин пробовал отговорить друзей пить вино, которому не было и двух недель от роду. Однако его аргументы никого не остановили. Дамы попробовали напиток первыми и сказали, что на вкус он очень приятен и пахнет не противно.
— Два в одном! Винца выпьешь и пьяной ягодкой заешь! — шутили они.
Последние сомнения были отброшены, и славная встреча продолжилась.
Когда все угомонились и немного отдохнули, пришла пора возвращаться в Вологду. Девушки ещё на Мауре начали таинственно исчезать и возвращаться с бледными и кислыми лицами. Однако тогда никто не придал этому значения. Трудности начались, когда УАЗик отъехал от Мауры на несколько километров. Поскольку дорога была не очень ровной и машину трясло, в животах отъезжающих взбунтовалось вчерашнее рябиновое вино, и стало проситься наружу вместе с закуской. Женщины, обливаясь холодным потом и слезами, часто останавливали водителя и бегали на обочину в кусты. Мужчины крепились до Николы Торжка. Дольше всех терпел молодой начальник, не желавший проявлять слабость на виду у молоденьких сотрудниц, которым, впрочем, уже ни до кого и ни до чего не было дела. В Торжке начальник приказал водителю остановиться около общественного туалета, представлявшего собой деревянную будку, покосившуюся от времени и распространявшую непередаваемое амбрэ. Он пулей выскочил из машины и, согнувшись, полетел к туалету. Там начальник присел над очком и вдруг почувствовал, что сзади его обдувает свежий ветер. Оглянувшись, он увидел, что задней стенки у туалета нет, но было поздно. Неудобства этого, с позволения сказать, туалета, компенсировала сладкая свобода, которую начальник ощутил через несколько минут после его посещения.
От горы Мауры до Вологды больше ста сорока километров, и кто знает, сколько новых рябиновых деревьев появилось через несколько лет вдоль трассы, соединяющей эти два пункта назначения…
В результате описанной здесь поездки вся команда, принимавшая в ней участие, на долгие годы, а может быть, навсегда, возненавидела рябиновое вино, хотя желание ездить в гости на Мауру ни у кого не пропало, уж больно гостеприимным хозяином был Валентин.

Охота на рябчиков

Дело было ранней осенью в конце шестидесятых годов прошлого века. Мой хороший товарищ и молодой директор филиала крупного ленинградского завода, расположенного в районном центре Кириллове, в конце трудовой недели решил отдохнуть и поохотиться на рябчиков. С утра он бродил в лесу, близ просёлочной дороги и неподалёку от небольшого озерца, больше любуясь местными красотами, чем на самом деле охотясь. Не встретив ни одной птицы, он ощутил, что порядком утомился: тяжёлыми стали казаться большие резиновые сапоги и двустволка с патронташем. И он решил вернуться домой, то есть в местную гостиницу, где проживал по причине своего холостого состояния.
Повернув по просёлку назад, у поворота дороги директор заметил большую корову, которая стояла к нему тылом и, низко наклонив голову, прикрытую от глаз кустами, спокойно жевала траву. Чем ближе подходил он к корове, тем больше удивлялся её высокому росту и величине задней части. Он подошёл к животному вплотную, когда корова подняла огромную голову, увенчанную ветвистыми рогами, и медленно повернула её в сторону моего друга.
Трудно описать словами ощущения, которые посетили его, когда он очутился нос к носу с взрослым лосем, меланхолично смотревшим ему прямо в глаза и медленно жующим зелёную, свисающую изо рта жвачку и падающую на землю вместе с тягучей слюной. Сказать, что он смертельно перепугался, значит, ничего не сказать. Он застыл в каком-то первородном ужасе, прижав к сердцу бесполезную в этом случае двустволку, и панически соображал, что же делать дальше.
Между ним и лосем было расстояние не больше метра.
— Лосик, дорогой мой, ты самый замечательный, самый умный и сильный зверь на свете! Я люблю тебя! Я никогда не причиню тебе зла, только ты не трогай меня и иди своей дорогой! — начал негромко и ласково говорить мой друг.
И так он говорил и говорил, а лось очень внимательно его слушал, и продолжал жевать и смотреть ему в глаза. Однако в какой-то момент он сделал легкий прыжок в сторону, ещё один и снова остановился и повернул голову в сторону моего друга. А у того будто камень с души свалился, он осмелел и начал громко крыть лося всеми известными ему нецензурными выражениями, не решаясь, однако, поднять на него ружьё. Лось снова сделал прыжок в сторону и снова развернулся рогами к директору, вслушиваясь в его отчаянные и истерические интонации. Наконец он как будто отпустил моего друга и махнул в дальний лес, в пять прыжков достигнув линии горизонта.

Приключения Паши Родичева из Ивановской

В семидесятых годах прошлого века очень популярны были туристические поездки на выходные дни в столицы нашей Родины — Москву и Ленинград. Ездили школьники и студенты, учителя и библиотекари, а также группы людей от различных предприятий. Поездки недорого стоили, занимали немного времени и сочетали в себе два приятных мероприятия — осмотр исторических памятников и то, что нынче называют коротким иностранным словом шопинг, который включал покупку некоторых дефицитных товаров, чаще всего одежды и колбасы.
Вологодская областная связь имела в те времена отделения по всей нашей большой области, некоторые станции нередко располагались в отдалённых посёлках и деревнях. И вот однажды молодёжь предприятия связи собралась в такую двухдневную поездку в Москву. Компания была сборная, к московскому поезду прибыли связисты из Тотемского, Кадниковского, Кирилловского и Белозерского районов, а также из Вологды. Среди них был Паша Родичев из деревни Ивановской, что под Белозерском. Паша в жизни своей дальше Белозерска, Кириллова и Вологды никуда не ездил. В армии Паша не служил, а место его работы находилось всё в той же Ивановской, потому эта поездка представляла для него большой интерес, но и тревожила. Он побаивался столичного города и возможности заблудиться или попасть в руки мошенников. В путь он отправился вместе с более опытным в таких делах другом Сашкой Семёновым. Сашка в поезде наставлял товарища, дескать, Москва — город большой, потеряться в нём ничего не стоит, поэтому надо держаться вместе. Особенно легко заблудиться в метро, хотя там-то можно обратиться к дежурному, который есть на каждой станции, и спросить, как проехать, где выйти.
Оба дня в Москве, не расставаясь, они посещали магазины и ездили в автобусе на экскурсии. В середине второго дня ребята решили съездить на метро в дальний магазин за запасными частями к Пашиному мотоциклу. В метро они спустились вниз на эскалаторе и вышли на платформу. Сашка говорит:
— Садимся, едем три станции и выходим.
Пока Паша озирался по сторонам и что-то искал в карманах, Сашка, думая, что он следует за ним, сел в вагон и уехал. Поезд ушёл, перрон освободился. Паша смотрит — Семёнова нет. Он, не долго думая, пошёл к дежурной, которую вычислил по красной фуражке и прозрачной будке. Подойдя к дежурной, Паша вежливо поздоровался и спросил:
— Вы Сашку Семёнова не видали? — на что дежурная ответила:
— Нет, — и добавила, — а кто это?
— Сашка Семёнов?! Он у нас на восьмой станции работает!
— Так ведь на нашем радиусе восьмой станции нет!
— Странно, мне Семёнов сказал, если что, к вам обращаться!
— А где находится восьмая станция?
— Восьмая-то? В трёх километрах от Ивановской, а седьмая в пятнадцати километрах от Липина Бора!
В этом месте обычно спрашивают, как Паша добрался до гостиницы, в которой они с Сашкой останавливались. Добрался! Дежурная, которой жалко стало деревенского паренька, выспросила у него, кто он, откуда и как оказался на её станции, а затем написала ему на бумажке, каким транспортом вернуться в исходный пункт назначения. А Сашка спокойно доехал до магазина и купил всё, что было нужно ему самому, а заодно и Паше Родичеву.

Дверь

На восьмой станции у Паши Родичева сделали ремонт. Паша был очень доволен, расставил удобно мебель: стол и стул, и задумался над тем, что написать на свежевыкрашенной двери.
— Может, «Вход» или «Выход», — думал он и наконец написал «Дверь».

Рассказывают сестра Николая Александровича Коробова, корреспондента Вологодского областного радио, Надежда, и его брат Василий. Николай Александрович, его родители, братья и сёстры в середине двадцатого века жили в Кирилловском районе в деревне Исаково.

Старуха

У мамы на ферме телушка рыжая была по кличке Старуха. Тощая такая и всё в конце стада ходила. Костлявая, как огород (ограждение из лесин), шерсть дыбом, будто непричёсанная и длинноногая. Зато послушная необыкновенно. Идёшь, бывало, рядом, руку на неё положишь, а она идёт с тобой, как подружка. Её к этому подпаски приучили, молодые ребята. Они за целый день устанут за коровами ходить, обопрутся на Старуху и идут домой. Она их поддерживает, и выступает так важно. Вот и привыкла дружить с людьми. Ей на стадо было наплевать, не то, что нашей корове. Попробуй её от стада отогнать, она со страху вся обделается.
Однажды попал в стадо бык колхозный и телят много попортил. И Старуха попала под этот же блин. Её вроде и к коровам отнести рано, молодая ещё, и на мясокомбинат сдать нельзя — стельная. Таких подпорченных телушек продавали колхозникам в деревни. Её уже после отёла в стаде отдали одной женщине из дальней деревни. А до этого мама как-то раз отправила меня в поле Старуху доить. А как я её в поле буду доить, да ещё телушку, которая к этому не привыкла. Я стала отказываться, а мама у меня строгая была:
— Иди, — говорит, — да и всё!
Взяла я подойник и почапала в поле. Пришла, давай доить, а она мычит — доить просится, а не понимает, что постоять нужно. Я ей раз за дойки дёрну, а она переступит и дальше идёт. Ничего мне её не подоить! Я и говорю ей:
— Ну что, пойдём во двор, я тебя там подою.
Кладу ей руку на спину, и что ты думаешь? Я иду и она со мной, тяпаем из ноги в ногу! Так и дошли рядком до скотного двора, а это не близко, километр с лишним. Подвела её к цепи, цепь на шею одела, она уже стоит — не шелохнётся. Подоила я её — рада-перерада! А потом опять положила ей руку на спину и в стадо отвела. Так я поражалась, насколько она была умна и послушна.
Продали Старуху за пятнадцать километров от нашей деревни, в Ивановскую. Так хозяйка даже оттуда передавала за неё спасибо, вот как Старуха была ей люба. И мне до сих пор интересно, как она там потом жила, как вела себя, что её так любили.

Азарт

Наша кошка азартная охотница была. Любила мух ловить. Скажешь ей:
— Муха! — она головой начинает крутить, мол, где? Прыгает по комнате, ловит в воздухе, пока не поймает.
Однажды в дом залетела оса. Она больше мухи, жужжит, мечется. У кошки глаза загорелись, и она ну осу ловить! Поймала. Мы сидим, боимся, как бы оса кошку в язык не ужалила. А кошка подержала её во рту, слюной обезвредила и выплюнула. Когда оса шевелиться перестала, кошка и эту добычу съела.

Обида

Одна женщина на почте рассказывала, что у них в семье особенная кошка была.
Дочка как-то включила магнитофон, а там была запись, будто кто-то плачет. Кошка решила, что это дочка плачет, и давай об неё тереться и мурлыкать, успокаивать. А дочка засмеялась, и кошка поняла, что тут что-то не так, что обманули её. Она не стерпела обиды и начала дочку лапой бить и царапать. Все чулки ей изорвала.

Инстинкт

Двухлетний Дима спал в детской кроватке и написал. К нему прыгнул котёнок, хотел полежать рядом, погреться. Видит непорядок, и давай лужу загребать, зачищать, как будто это он сам наделал.
А ещё была такая история. У свиньи появился поросёночек, только что родился и на ножки встал. Свинья лежала в стайке (в загородке для свиней) в одном углу, а по нужде ходила в противоположный угол. Новорожденный поросёнок ещё еле ходит, а тоже прямиком пошёл справлять свои дела в дальний угол.
Вот какой силы у животных инстинкты.

Враги пчёл

Вы, может, не знаете, а у пчёл много врагов. Их едят лягушки и шершни, сороки и вороны, сама видела.
Лягушка открывает рот, выбрасывает липкий язык, за долю секунды ловит пчелу и съедает её. Пчела даже среагировать не успевает.
А шершни мух, пчёл и ос едят. Я на даче видела, как шершень высмотрел муху на парнике, подлетел к ней, схватил и давай челюстями, как ножницами, работать, только останки в стороны полетели: лапки, крылья и голова. Шершень одно мушиное тельце подхватил и унёс. Хотела я его рукавицей придавить. А он в траву нырнул и скрылся, хотела ногой наступить, а он вверх взмыл. Улетит, думаю. Ничего подобного, он знает, зачем сюда прилетел. Ос в то лето много было, он схватил осу и улетел.
А однажды я пришла на пасеку, смотрю: на столе мёртвые мухи и пчёлы лежат, значит, шершень появился, надо его поймать, а то он в улей заберётся и всю семью пчелиную погубит.
На пасеке все живут за счёт пчёл. Сороки и вороны тоже за пчёлами охотятся.

Кто умнее?

Как вы думаете, кто умнее: сорока или ворона?
Однажды я наблюдала, как сорока и ворона воровали еду у собаки из миски. Собака наелась и ушла спать в конуру. Через некоторое время к миске подлетела сорока, только разок и клюнуть успела, как собака бросилась к ней, своё защищать. Сорока развернулась к собаке хвостом и собралась улететь, но собака хвать её за хвост и вырвала маховые перья. Сорока убежала за ульи и спряталась. Летать без хвоста она не могла и теперь бегала с голым задом вокруг пасеки, искала, чего бы поесть. Где кусочек, какой подберёт, где осу или пчелу склюёт. А ворона подлетела поближе, смотрит: собака лежит в конуре, развернулась хвостом к собаке и пятится к миске, поглядывая, не проснулась ли собака. Пятилась, пятилась и добралась до миски. Съела что-то, собака услышала, выбежала, а ворона сразу — фр-р-р — и улетела, ей не надо было тратить время, чтобы развернуться, как недогадливой сороке.

Встреча с медведем

Надя говорит брату:
— Я, если медведя увижу, так меня не отмыть. Расскажи, Вася, как вы со Станиславом медведя встретили, когда вам по пятнадцать лет было.
— Вообще-то мы со Славкой в дальний лес за малиной на мотоцикле поехали. Мотоцикл оставили на поляне у дороги, и пошли пешком в горку. Дорога узкая, кругом лес не лес, чапарыжник (местное слово, обозначает густые заросли кустарника). Мы с собой взяли ружья: вдруг зверь какой на нас выйдет? Короче, смотрю: невдалеке кабан небольшой дорогу перебежал, за ним второй, третий. А у нас с собой еды не было. Дай, думаю, кабанчика подстрелю, на костре зажарим, то-то славно будет. Как следующий стал дорогу перебегать, я прицелился и выстрелил, он перевернулся и упал. Подхожу, а это не кабан, а медвежонок! И так мне страшно сделалось, стою и лихорадочно пули перебираю, жду медведицу. Вижу: пуль у меня всего две да немного дроби. От страха глаз не могу от медвежонка оторвать. Я ему прямо в голову попал, полушарие мозга, как яйцо, наружу выкатилось. Вставил пулю в двухстволку и думаю, надо посмотреть, где Слава. А он стоит передо мной и улыбается.
— Чего улыбаешься, — говорю, — бежим скорее, сейчас мама медвежонка пожалует!
Дал ему один патрон, у него, кроме дроби, ничего не было. Зарядил он ружьё, и мы отбежали назад метров на пятнадцать. Встали спиной к спине, курки взвели, прицелились и ждём. Вариантов нет: от медведицы не убежишь, поймает, она быстрее человека бегает, да ещё разъярённая. Вокруг солнце светит, птички поют, благодать! А мы стоим и ждём медведицу, тянутся томительные секунды. И вдруг она как вымахнет на дорогу. Если бы мы не отошли, она бы нас накрыла! Огромная, килограммов триста весом, голова, как бочка, шерсть с сединой, она развернулась в нашу сторону и в четыре прыжка долетела до нас. У меня палец на курке свело, внутренний голос шепчет: «Подожди, не стреляй, у тебя всего одна пуля!» А палец сам по себе действует, вот-вот прогремит выстрел. Мы со Станиславом стоим, как перед врагом: или мы медведицу убьём, или нам не жить! До нас оставалось каких-то пять метров. Я уже заглянул смерти в глаза, впервые в жизни волосы под кепкой дыбом встали, когда вдруг вместо головы передо мной оказалась мохнатая копна — медвежий зад. От удивления я выстрелил, Слава тоже. Осталась у нас одна дробь. А медведица бросилась бежать. Непонятно как, но она почуяла наше преимущество и сдалась. Медведица бежит, а я несусь за ней. Добежал до мёртвого медвежонка, схватил его за лапу и тащу к мотоциклу. Кричу:
— Славка, быстро за мной.
Боюсь, что медведица по лесу нас обгонит и нападёт. В жизни мы никогда так быстро не бегали, да ещё с тяжёлой ношей. Кажется, что в один миг до мотоцикла добрались и с добычей умчались домой. После этого происшествия я три дня отлёживался, в себя приходил.

Не утонет в речке мяч

Я училась в первом классе, когда краем уха услышала фразу: «Не утонет в речке мяч». Весь стишок я не знала. И так эта фраза застряла у меня в голове, что я ходила и часто повторяла её. Потом подумала: «Почему же он не утонет, а вот я его утоплю». Взяла свой резиновый мяч и пошла к пруду у школы. Стала пехать его в пруд, а он не лезет! Решила — затолкаю всё равно! Толкаю, а мяч выскочил из рук, и я в воду бухнулась, попой кверху, чуть не утонула. Зато навсегда поняла, что не утонет в речке мяч!

Хоровод

Пришла я как-то домой утром, уж не помню почему. Никого дома нету, и я прилегла на кровать, отдохнуть. На улице ни облачка, солнышко по всему дому, лето. Пол-то у нас некрашеный был, белый, с песочком намытый, и свет по полу разливается. Я лежу и вдруг слышу, как будто стучит кто тихонько, но часто и отчётливо: тук-тук-тук-тук-тук-тук. Что такое? В деревне же идеальная тишина, каждый звук слышно. Гляжу — какая сцена! Маманька-мышь с мышатами на самой середине пола играют. Мышь сидит в центре, а десяток мышат вокруг неё что выделывают! Они уже не голые, в шерсти, детки такие и ведут себя, как детки: один-то перед одним прыгают, резвятся, кто подпрыгнет, кто побежит и всё кружком, весело так, осмысленно!
Представь: солнышко, тепло, чисто, а они тут и выделывают кренделя, только топоток слышно. Решили видно, что никого нет и ихняя вотчина. У нас кошки тогда не было, вот мыши и отдыхали у нас, и резвились. Я такого никогда раньше не видела.
Я лежала, затаившись, а тут чуть-чуть голову повернула. Они прыснули в сторону и в одно мгновение исчезли, как будто не было ничего, ни мышиного семейства, ни хоровода. Жаль, ещё бы посмотрела…

Челюсть

На выезде из Кириллова, где дорога идёт под горку, положили два лежака (так у нас называют лежачих полицейских). Молодой водитель микроавтобуса, который перевозил пожилых дачников, на спуске не притормозил и на лежаках старушек здорово тряхнуло.
В конце рабочего дня водителя вызвал начальник смены и говорит:
— Виктор, пойди, посмотри в автобусе, нет ли там вставной челюсти.
— А что, кто-нибудь потерял?
— Да звонила тут одна бабулька, вроде в твоём автобусе выронила.
Водитель долго челюсть искал, но не нашёл и грустный вернулся к начальнику.
— Нету челюсти, Палыч, всё обыскал, весь пол на карачках облазил.
— Да я пошутил. А ты вперёд аккуратнее старух вози, жалуются ведь.


Бабушкинский район

Записано Г.А. Говязиной в семье Николая Николаевича Лукина из Бабушкинского района.

Мы зашли к Николаю Николаевичу, но дома его не оказалось. Нас встретила его старенькая бабушка. Между нею и нами состоялся такой разговор:
— Бабушка, где Николай Николаевич?
— Взял кочеток и ушел картошку бугрить. Ономня прийтить должон. Лонись-то вдвоем были, дак полегче было.

Перевод
Взял узелок с едой и пошел окучивать картошку. Скоро вернуться должен. Прошлым летом вдвоем работали, так легче было.


Сямженский район

В самом начале перестройки, в 1987 году, мы купили дом в деревне, которая называлась Ратино. Мы — это мама с моей сестрой Леной и моя семья, которая к тому времени состояла уже из трёх человек: моей годовалой дочки Маши, мужа Сергея и меня.
Деревня стояла на солнечном песчаном пригорке, окруженная приветливыми цветущими лугами и полями овса. Но главное преимущество этого места составлял лес: сосновые боры, ельники и смешанные леса, которые звали немедленно идти по грибы и по ягоды.
Деревня с годами стала для нас почти родной и воспринималась нашими с Леной дочерьми, Машей и Соней, как малая родина. Жизнь ещё теплилась в ней, некоторые люди жили здесь постоянно, а на хутор вблизи вернулись из Череповца бывшие деревенские, выкупившие у сельсовета двухэтажную, старую начальную школу, в которой они сами когда-то учились.

Ратинские жители

С нашим приездом ратинские жители оставались всего в пяти из десятка «живых» домов. На самом краю деревни стоял хоть и покосившийся, но ещё крепкий дом бабы Симы, старой женщины, имевшей детей и внуков в городе, но не желавшей покидать место, где она родилась и прожила всю свою жизнь. Баба Сима единственная из оставшихся жителей деревни подходила к жизни не утилитарно, выращивала в огороде цветы и захаживала к нам поболтать о том о сём. И одета она была не в старое труньё (тряпьё), а в нормальную, почти городскую одежду.
Напротив бабы Симиного дома через дорогу стоял по-северному срубленный, большой и какой-то очень прямой дом местного плотника деда Коли. Дед Коля был особенный. Только среди деревенских стариков можно еще встретить такую чистую и святую доброту, заглянуть в такие мудрые и ласковые глаза. Он сразу полюбил моего мужа Серёжу за то, что тот тоже деревенский. Дед Коля очень радовался нашим летним приездам. Подходя к дому и широко улыбаясь беззубым ртом, он говорил, окая по-вологодски:
— Серёженькя, милой мой, я тебя ожидал, пойдём ко мне поговорим.
Они шли и говорили о чём-то долго и с удовольствием и не могли расстаться.
Справа от нас через пруд стояла летняя изба с пристроенным маленьким зимником единственного молодого жителя деревни Серёги. Серёга жил в деревне летом и продавал на трассе лесные ягоды и грибы. На эти деньги он пил. Было у него небольшое хозяйство: куры и вечно голодная бодливая коза, которая постоянно пробиралась в наш огород подкормиться овощами, потому что у хозяина, кроме картошки, ничего не росло. Как бы мы её ни гоняли, коза отчаянно рвалась к нам, пролезая под забором по-пластунски, расставив в стороны все четыре ноги! Смотреть на это было и горько, и смешно.

Колька-Стопка и Лидия

О Кольке-Стопке хочется рассказать отдельно, такой это был интересный персонаж. Между нашим домом и Симиным стоял его кривой, подслеповатый домишко. Сам Николай, шестидесятилетний мужик, был говорлив, крепко пил и любил приврать, а свои речи обильно сдабривал ненормативной лексикой. Мои уговоры не выражаться при детях успеха не имели, дед держался не более пяти минут и снова съезжал в привычную колею своей манеры выражаться, совершенно для него органичной. Он и его жена Лидия сначала приняли нас неприветливо. Лидия, выглядывая из окошка, подсматривала, сколько раз мы ходим за водой. Лето было засушливое, воды в колодце мало, а мы по городской привычке воду использовали неэкономно, что нам и было поставлено на вид.
Когда у Стопки случался запой, он уезжал в райцентр и не возвращался, пока не пропивал всю пенсию. Обычно на это требовалось дня три-четыре. Каждый раз после очередной отлучки он приходил к нам и с виноватым видом говорил:
— Э, загуляу я маленькё. Татьяна, налей опохмелиться, — я не наливала, а Серёжа тайком давал ему немного вина.
Молчаливая Лидия занималась хозяйством, утром и вечером доила корову Звёздку, выгоняла её пастись вдоль деревни по заросшим травой закраинам, кормила кур, носила воду из колодца и пруда, готовила корм скоту и так далее — в деревне всех дел не переделаешь. Николай между запоями косил траву и сушил сено, уходя с раннего утра на свои лесные делянки, сопровождаемый верным псом Дружком.
Постепенно наши отношения налаживались. Мы стали покупать у Лидии молоко для детей, привозить ей и Николаю старую отцовскую и свою одежду, видя их нужду и неприхотливость. Они были ещё молодыми пенсионерами, но казались стариками из-за трудноопределимого возраста, стёртого постоянным тяжёлым трудом и однообразной одеждой: серыми ватниками нараспашку и валенками с галошами, а в особенно жаркие летние дни видавшими виды серыми юбками и брюками, кофтами и пиджаками, а также галошами на босу ногу. Николай, смотря по погоде, носил треух или кепку, а Лидия — платок.
В деревне существовал свой кодекс поведения. Без приглашения к людям ходить было не принято, а если пригласили, нужно было вести себя скромно. Николай, без перерыва курящий папиросы, обычно держался у входа, иногда присаживался на корточки и интеллигентно стряхивал пепел в валенок. Никакие уговоры присесть за стол и отобедать с нами на него не действовали. Скромность покидала его лишь, когда дело касалось выпивки. Я грешным делом Кольку недолюбливала, он это чувствовал и меня побаивался. Пьяный Колька был мне неприятен, а трезвый напоминал лесного лешего из старой русской сказки — лохматого мужичка с маленькими яркими глазками, густыми кустистыми бровями и крючковатым носом на пропечённом солнцем лице.

Дружок I и Маша

У Николая в хозяйстве всегда были одна, а то и две собаки, представлявшие собой смесь овчарки с лайкой. Во второй наш приезд у него жил старый пес Дружок с линялой рыжей шерстью и подслеповатыми глазами, но необычайно дружелюбный и общительный. Его очень любила маленькая Маша. Как-то я наблюдала такую сцену. Дружок сидит у крыльца, высунув от жары язык, а Маша, приседая от понимания важности происходящего, обнимает его за шею и, картавя, говорит:
— Дгужочек мой, ты читать умеешь? — через некоторое время я спросила её:
— Ну и что он тебе сказал?
— Сказал, что не умеет! — с сожалением отвечала Маша.

Дружок II

На следующее лето появился новый Дружок, старого зимой съели волки.
Второго Дружка я буду помнить всю жизнь. От прежнего он отличался только молодостью. А в остальном был такой же дворовой породы, неопределённого бурого цвета с чёрной спиной и хвостом, такой же свойский и совершенно безобидный. Мы, конечно, тут же бросились его кормить, зная, что от хозяина он получает только прокисшее молоко и размоченный в нем чёрствый хлеб. С нашим приездом у Дружка началась новая, прекрасная жизнь, поэтому он появлялся у нас с утра и уходил только вечером. Ему доставались не только объедки в виде остатков супа и каши, дети норовили отдать псу самые вкусные куски, печенье и конфеты.
В то лето нас в деревне было много: вся моя семья, сестра Лена с Соней и её подруга Валя с сынишкой Сониного возраста. Дружок купался в нашей любви и перестал расставаться с нами даже ночью, спал в доме, на сеновале. По всему было видно, что пёс решил, будто он теперь наш и истово сторожил дом, встречая деревенских жителей звонким лаем. Стоило нам собраться на прогулку в лес, Дружок оказывался тут как тут. Он деловито бежал по тропинке впереди всех, весело помахивая хвостом. Пока мы пересекали поле и луга, розовые от клевера и иван-чая, Дружок успевал пробежаться по полю и поймать несколько мышей. Приученный самостоятельно заботиться о пропитании, он мышковал не хуже лисицы, подбрасывая вверх пойманную мышь, ловя её зубами и поедая на бегу. В лесу Дружок сразу исчезал из поля зрения, но стоило его позвать, как он тут же возвращался. Казалось, что его нет и он везде — всё время находится поблизости и держит ухо востро, охраняя нас вместе и по отдельности. Наверное, поэтому нам никогда не было страшно в лесу. Иногда он звал нас лаем посмотреть на загнанную высоко на ель белку или куницу. Однажды в Манином лесу (так мы назвали большую поляну за деревней, поросшую редкими молодыми сосенками, где время от времени мы устраивали для детей пикники) Дружок попытался поймать в траве куропатку, но она сумела улететь. Надо было видеть разочарованную и глупую морду Дружка, быстро сделавшего вид, что это не он бегал за куропаткой!
Какой-то зоолог недавно высказался в пользу того, что животные не испытывают к человеку никаких чувств, что ими руководят только инстинкты. Никогда в это не поверю! Наш Дружок так преданно засматривал снизу в глаза, бежал в лес рядом, при любой опасности прижимаясь тёплым боком к ноге и давая понять, что он здесь и бояться нечего. По утрам встречал весёлым лаем, повизгивая и нежно покусывая руку, так, чтобы было ясно, что это игра и радость по случаю нашей встречи…
Пролетело ещё одно лето в деревне и настало время отъезда. Дети прощались с Дружком со слезами на глазах. Взрослые смотрели в сторону, садясь в машину приехавшего за нами товарища. Дружок суетился вместе со всеми, бегая вокруг машины и вертясь под ногами. И вот в какой-то момент дверцы машины захлопнулись, и мы тронулись в путь, постепенно набирая скорость.
Дружок бежал по обочине дороги, не отставая, и уже почти летел над землей, прижав уши и тяжело дыша. Стоя на коленях на заднем сиденье и глядя на Дружка, дети плакали навзрыд, да и взрослые еле сдерживали слезы. Наш верный друг бежал за нами два километра и только, когда мы выехали на трассу, отстал и повернул назад…
Когда мы приехали на следующее лето, он нас не встречал и уже больше не оставался в нашем доме на ночь, проводя больше времени со своим настоящим хозяином, не ласковым и не балующим особой кормежкой, но верным и постоянным. Хотя стоило нам собраться в лес и позвать его, он тут же прибегал и, не помня зла, бежал по дорожке впереди всех.

Ловля медведя петлёй

Колька-Стопка стоял рядом с Сергеем и смотрел, как тот разбирает запасы строительного инвентаря. Сергей как раз собирался подремонтировать крыльцо нашего дома. Перед ним россыпью лежали гвозди всех размеров, пара молотков, провода, топорик и ножовка.
— Сергей, э, шчо это у тебя? Трос?
— Трос, трос.
— А зачем он тебе? Давай я из него петлю сделаю, и мы с тобой медвидя поймаем! Я сколько раз медвидя петлёй ловиу! Сейчас овёс поспеу, медвидь-от пойдёт в поле, а тут петля, он и попадётся!
Сергей с сомнением поглядел на Стопку, но кусок троса дал. Через час Стопка прошёл мимо него по направлению к лесу в полном снаряжении: в старой телогрейке, помнившей, когда Колька ещё в колхозе на тракторе работал, в потрёпанной кепке, с пилой «Дружба» за спиной, с топориком за поясом и погасшей папиросой «Беломорканал» в чёрных от никотина зубах. Рядом с ним, высунув язык, весело бежал верный Дружок. Глянув на эту живописную картину, Сергей с сомнением покачал головой, но ничего не сказал. Весь день он занимался крыльцом, а вечером пораньше завалился спать, благо дома никого не было, жена и дочка ещё не приехали из города.
Он проснулся на рассвете оттого, что кто-то громко колотил в дощатую дверь крыльца.
— Сергей, открывай, — кричал Стопка.
Сергей чертыхнулся, открыл дверь и встал перед дедом в трусах, зябко ёжась от утреннего холода, заползавшего в дом через высокий порог.
— Спишь, что ли? — кричал глуховатый Колька. — Спишь, твою мать? А медвидь-от мимо, мимо прошоу! Я и осину спилиу, и трос зацепиу как надо, на тропку петлю выложиу, а он ушоу на хрен! Давай ешшо тросу, поставлю теперь две петли. Он у меня, гад, мимо не пройдёт, не такоських лавливали!
Сергей махнул рукой, отдал Кольке остатки троса и вернулся в избу досыпать.
На рассвете следующего дня Стопка снова разбудил его топотом, стуком и криком:
— Сергей, мать-перемать, спишь, что ли? Опеть мимо! Должен быу попасть, должен! Я три петли поставиу на трёх тропках, а он опять ушоу! Вот ведь хитрой какой медвидь попаусё! — и Стопка назидательно поднял кверху грязный палец.
Сергей и на этот раз смолчал, жалко было старого болтуна расстраивать. Он и сам не из последних охотников был и знал, что медведь никак не мог в Стопкины петли попасть, уж очень много запахов оставил после себя дед на тропе и на петлях. Одна только пропитанная бензином и гарью телогрейка чего стоила, а Колькины домашние «ароматы»: табачища, навоза, пота и псины оставались на всём, к чему он прикасался. Медведь — умное и чуткое животное, он Стопкины петли за версту обошёл.

Великий Устюг

Мишкины похороны

Молодой пенсионер, Мишка П., жил в деревне с женой. Дети давно выросли и уехали жить в города. На пенсии делать нечего, особенно зимой, когда огородные хлопоты кончаются и впереди долгие холодные дни, медленно растягивающиеся на многие месяцы. Мишка и раньше выпивал, а тут запил по-чёрному. Жена терпела-терпела его пьяные выходки, да и уехала в Красавино к родителям. Мишка долго оставаться без жены не мог и отправился вслед за ней, уговаривать вернуться.
Через пару дней звонят из Красавина в деревню Мишкиной матери и сообщают, что её сын помер. Матери дурно стало. Ничто Мишкиной смерти не предвещало. Есть у нас такие мужики: всю жизнь пьют и ничего у них не болит. Однако делать нечего, послали родственники в Красавино нарочного из своих на телеге, чтобы привёз тело дорогого человека, а сами пошли в сельсовет просить денег на помин души и на похороны. Там, как положено, им выделили две тысячи рублей.
Вся деревня начала готовиться к этому печальному событию. Мишку все знали и матери его сочувствовали. Назначили поминки. Бабы напекли блинов, наварили постной кутьи и киселя, мужики купили два ящика водки. Мастер гроб сделал. Мишку одели и положили в гроб, лежит красивый такой, чистый, в новом костюме. Никогда его в деревне таким не видели. Мать рядом сидит, рыдает. Вся деревня собралась. Пришёл дьякон Мишку отпевать. Сосед Фёдор говорит:
— Ну, Мишка, лежишь как живой, даже лучше!
Дьякон встал в головах гроба и читает молитвы. Дошёл до «со святыми упокой» и вдруг увидел, что Мишка шевельнулся. Дьяк — хлоп в обморок. Очнулся, подполз к матери на четвереньках и говорит:
— Мишка ваш шевелится!
Мать в крик!
Набежали любопытные, а Мишка сел в гробу и смотрит на всех вытаращенными глазами:
— Где я? Почему в ящике?
Фёдор с недоверием спрашивает:
— Мишка, ты жив, что ли?
Потрогали его, и в правду живой!
— Ну что же, — говорит Фёдор, — на поминки всё заготовлено, а ты живой, дак давай радоваться!
И вместо похорон деревня отпраздновала Мишкино воскрешение.

Интеллигент

Дело было в самом начале перестройки. Татьяна Петровна только что устроилась на новую работу. Её взяли помощником руководителя крупного предприятия. Женщину радовало то, что она подчинялась только одному человеку и что работа была ей по душе: она вела переговоры с российскими и иностранными поставщиками, занималась корреспонденцией, помогала готовить доклады и отчёты в вышестоящие инстанции. Но больше всего её радовало то, что новый начальник был интеллигентным человеком, умным, начитанным, улыбчивым и совершенно чуждым начальственной фанаберии, что достаточно редко встречается среди людей такого уровня.
Однажды в середине января, когда в Вологде стояли крепкие морозы, доходившие по ночам до сорока пяти – сорока восьми градусов ниже ноля по Цельсию, они поехали на служебной «Волге» на три дня в командировку в Великий Устюг, где находился филиал их предприятия. До Великого Устюга путь не близкий, на автомобиле при хорошей скорости ехать семь часов.
Выехали днём, после обеда. Татьяна надела в дорогу шубу и зимние сапоги, однако водитель Александр перед отъездом оглядел её с сомнением и вытащил из багажника старый тулуп, который всегда брал с собой в зимние поездки, а также валенки сорок пятого размера.
— Как это вы с шефом не боитесь зимой в такую даль ездить? — спросил он. — А вдруг мотор где-нибудь среди леса заглохнет, или печка сломается, ведь на семьсот километров вокруг никого! Зимой только по срочным делам люди ездят.
— А мы по срочным и едем! Да с таким водителем, как ты, Саша, мы ничего не боимся, — отвечала Татьяна.
Она села в машину позади своего начальника, а Александр заботливо укрыл её до подбородка тулупом и посоветовал вставить ноги прямо в сапогах в валенки.
Зимой темнеет рано, уже в четыре часа дня на землю опустилась ночь, и «Волга» мчалась по дороге, как в ледяной пустыне, только ветер свистел за окнами, да высоко в небе сияли звёзды, и полная луна то появлялась впереди, то уходила в сторону, в зависимости от того, куда поворачивала дорога.
— Посмотрите, Татьяна Петровна, вон созвездие Кассиопеи, — говорил шеф, — не правда ли, прекрасное зрелище!
Татьяна в который раз похвалила себя за то, что нашла такого славного начальника. Она слушала его спокойную речь, машина мерно покачивалась, и, пригревшись под тулупом, Татьяна задремала.
Очнулась она оттого, что стало холодно.
— Где мы? — спросила она. — Далеко ещё до Устюга? Почему так холодно?
— До Устюга километров сто осталось, а холодно, потому что снаружи сорок пять градусов мороза. «Волга» — машина холодная, особенно на заднем сиденье поддувает. Так что вы, Татьяна Петровна, старайтесь немного шевелиться, чтобы не мёрзнуть, — отозвался Саша.
Шеф сидел скрючившись на переднем сиденье и тоже мёрз, несмотря на то, что печка была прямо напротив него.
— Ничего, скоро приедем, гони, Александр! — сказал он.
— Я и так гоню, но скользко ведь, надо бы осторожнее.
В Устюг они прибыли в десять часов вечера. В холле гостиницы их встречал директор филиала предприятия.
С помощью мужчин Татьяна выкарабкалась из машины, ей казалось, что она заледенела до самых подмышек. Еле передвигая ноги, она вошла в гостиницу, повернулась к шефу и сипло выдохнула:
— Водки!
Услышав слово «водка», директор филиала оживился, и они пошли в номер начальника, где уже была «накрыта поляна».
Во второй раз в жизни Татьяна пила водку наравне с мужиками и не хмелела, только постепенно оттаивала. Они с уважением поглядывали на неё и подливали в стакан. А интеллигентный шеф нервно посмеивался:
— Надо же, а я всё думал, как бы это вам водки предложить, «сугреву для», мы ведь ещё едва знакомы!

Прием ванны

В санатории районного центра лечили и лечат ваннами с местной минеральной водой.
Однажды медицинская сестра этого санатория направила принимать ванну вновь прибывшего на лечение колхозника. Спустя некоторое время она вошла в ванную комнату и увидела такую картину: мужчина стоял около ванны на коленях и пил из нее воду.
— Что вы делаете?! — воскликнула она.
— Ванну принимаю! До того допринимался, что, кажись, сейчас лопну!


Тотьма и Тотемский район


Техника безопасности

В семидесятых годах прошлого столетия в Вологодской области бурно развивалась телевизионная сеть. Связисты монтировали мачты-передатчики телевизионного сигнала для всех районных центров, начиная от Вологды и двигаясь на северо-восток в сторону Великого Устюга. Во время описываемого случая они работали в Тотемском районе, в глухом лесу километрах в тридцати от жилья и людей. Их было в общей сложности человек семь. Дело уже шло к завершению монтажных работ. Каждый день шестеро человек поднималось на мачту, а один оставался дежурить внизу, готовить обед и обслуживать всех остальных. В тот день дежурил опытный монтажник — Николай Иванович Смирнов, всеми уважаемый человек и профессионал своего дела. Связисты работали на самом верху, в шестидесяти метрах от земли. Когда обед поспел, Николай Иванович пошёл звать ребят к столу. Он близко подошёл к мачте и стал махать им рукой и кричать, что всё готово, пора спускаться. Кто-то крикнул сверху:
— Иваныч, надень каску! Каску надень!
Но Николай Иванович ничего не слышал из-за ветра, относившего звуки голоса в сторону, и продолжал суетиться внизу. В этот момент у одного из монтажников вырвалась из рук гайка и полетела вниз, ударяясь о железные опоры и рикошетя. Даже песчинка, падая с такой высоты, обретает скорость и силу пули, а уж о гайке и говорить нечего. Она угодила Николаю Ивановичу прямиком в темечко, и он рухнул на траву, как подкошенный. Ребята в ужасе бросились вниз, звали и тормошили своего товарища, но он не подавал никаких признаков жизни. В полной тишине мужики отнесли его во времянку, в которой спали и ели, и бережно уложили на деревянный топчан. Связи с Тотьмой не было, кругом лес, и они решили сначала поесть, а потом думать о том, что делать дальше.
Сели за стол, достали заначку — бутылку водки — и решили помянуть товарища. И, как водится в таких случаях, стали вспоминать о том, какой прекрасный человек был Николай Иванович, как хорошо было вместе с ним работать и так далее. Слово за слово, достали ещё бутылку, и как-то немного забыли, с чего всё началось, и уже стало весело и шумно за столом, когда вдруг из угла раздался хриплый голос:
— Сволочи, налейте хоть сто грамм опохмелиться! Я вчера так нажрался! До сих пор голова раскалывается!
Видно, шок от удара гайки был так силён, что он не помнил ничего.
Удивление и радость его товарищей описать невозможно. Старший прораб, Владимир Петрович, головой отвечавший за строительство и, конечно, за технику безопасности, всхлипывая, говорил:
— Коля, родной, если на ноги встанешь, я тебе с получки два ящика водки куплю!

«Дожжит»

В семидесятых годах прошлого века Тане было пятнадцать лет. Во время школьных каникул мама отправила её в деревню под Тотьмой к бабушке. Таня взяла с собой подружку Густю, чтобы веселее было. Мать собрала большую сумку, наполнив её разными вкусными вещами, которых тогда невозможно было купить в деревенском магазине: колбасой, шоколадными конфетами, дорогим печеньем, сгущёнкой и т.д. Примерно так же снарядили в поездку и Густю. Бабушка обрадовалась гостьям, но по привычке экономить, да и, что греха таить, по некоторой прижимистости характера сразу спрятала все привезённые продукты и выдавала их понемножку раз в день. Молодые организмы на свежем воздухе требовали пищи, и девчонки всё время хотели есть. Вечером дополнительно к скудному рациону подружки брали у бабушки хлеба и молока и пробирались на сеновал, там они ночевали.
Дом у бабушки — старинный большой пятистенок. В нём, как положено, были зимняя и летняя половины (зимняя изба и летняя изба, как говорят в Вологодской области) и сеновал. При таком доме уборная часто строилась отдельно и обычно находилась где-нибудь в углу сада или огорода. А после еды и питья неизбежно хочется в туалет. Девчонки ленились спускаться ночью в огород, и приспособили под свои нужды какую-то ржавую кастрюлю из тех, что в изобилии хранятся на чердаках старых домов. Справив нужду, Таня выплёскивала содержимое кастрюли из дверцы сеновала наружу.
Как-то раз бабушка и говорит девчонкам:
— Все соседки жалуются, что лето сухоё, дожжа нет и нет. Как нет, ковда у меня кажду ночь дожжик идёт. Как выйду ночью перед сном хозяйство смотреть, так всегда и моросит.
Пришлось Тане во всём признаться. Бабушка сильно сердилась:
— Вот заразы, всю смороду мне обос....!

От бывшего работника Вологодской областной библиотеки

Знакомство с девушками – 2

В семидесятых годах прошлого века две молоденькие библиотекарши поехали, а вернее, поплыли на пароходе из Вологды в Тотьму на слёт молодых библиотечных работников области. Путь не близкий — почти сутки добирались, и прибыли поздно вечером. На дворе стоял сентябрь, холодный и мокрый. В Тотьме тогда асфальта и в помине не было, а улицы освещались редкими бледными фонарями. Девушки сошли с парохода на берег и под аккомпанемент частого, мелкого дождика пошли, едва разбирая дорогу, в гостиницу. Говоря словами классиков, заметим, что грязь вокруг «блестела… как антрацит». Впереди показалась большая глубокая лужа, а в ней на коленях стоял пьяный мужик и разводил грязь руками, делая круговые движения. Он был так увлечён этим занятием, что, казалось, не замечал ничего и никого вокруг.
— Вот она! — воскликнул вдруг мужик и выудил из лужи зимнюю шапку.
В тот момент он, должно быть, пребывал в том волшебном градусе, когда мужчина точно знает, что у него всё отлично, что он чертовски хорош собой, нравится женщинам и готов вести светскую беседу. Держа шапку за ухо, так, чтобы стекала грязь, мужик радостно осмотрелся и умильно улыбаясь, сказал:
— О, девчонки, да ещё и городские!
Радость встречи с девушками помогла ему встать на ноги, обрести относительное равновесие и выйти из лужи. И, как настоящий джентльмен и патриот Тотьмы, он проводил их до самой гостиницы. Правда, до сих пор неясно, как он разглядел, что они не местные.

Потеря бдительности

Где-то я читала, что самые опытные и знающие специалисты своего дела чаще всего попадают в аварии, или с ними случаются совершенно невероятные вещи, которые скорее можно ожидать от молодых, только начинающих профессиональный рост, людей.
Дело было в геологической экспедиции, в Тотемском районе Вологодской области, где геологи искали нефть и газ. Они пробивали в земле шурфы и брали пробы почвы и пород.
Был в то время в бригаде старший мастер по взрывным работам Анатолий Шурин, или, как все любовно его называли, Толик. Он считался не просто опытным в своём деле человеком, а одним из лучших. В экспедиции работал много лет и даже жену свою Лиду всегда брал с собой, что разрешалось не всем. Она в бригаде состояла помощницей при шеф-поваре. Любили его за знания, доброту и отзывчивость, а уж каким балагуром он был, какие байки травил на отдыхе, цены ему не было! Вот и теперь Толик сидел на корточках, готовил взрывное устройство и что-то весело рассказывал окружающим.
В это время кто-то из ребят проходил мимо, и, чтобы человек не наступил на зачищенные концы проводов, Анатолий бросил их под себя и, не удержав равновесия, сел на них. Дальше случилось непредвиденное: под Толиком раздался взрыв, причинивший большой ущерб его здоровью, а именно повредив его детородный орган, самый кончик которого, как разрезанный, распался на две части. У Толика был болевой шок, поэтому он только тихо выл, а вокруг него суетилась вся бригада, включая жену, и никто не знал, что делать. Кое-как ему остановили кровь и увезли в районную больницу.
Оказалось, что Толик в процессе общения подключил электрический детонатор вместо взрывной машинки к батарее питания, а сев на зачищенные концы замкнул электрическую цепь и невольно произвёл взрыв.
К счастью, всё закончилось хорошо, в больницу Толика доставили вовремя, и врачам не только удалось сохранить ему здоровье, но и не лишить его радостей семейной жизни, о чём застенчиво поведала друзьям его жена, через два месяца после этого происшествия.

Череповец и Череповецкий район

От врача скорой помощи, ныне проживающей в городе Соколе.

Дядя Коля

Дядя Коля, уважаемый участник двух войн, на склоне лет работал вахтёром на проходной крупной автобазы в Череповце. Водился за ним грешок — любил дядя Коля выпить, а в подпитии собирал шофёров и самозабвенно рассказывал им о своём боевом прошлом. Бывало, что и привирал немного, не без того.
Однажды, видя, что дядя Коля достиг нужной кондиции, ребята стали просить его:
— Расскажи, дядя Коля, как ты на финской воевал.
— Ох, воевал, ребятушки! Зимой дело было, мороз страшенный, снегу намело по самые подмышки, а командир вызвал меня и говорит: «Вот тебе, Николай, два напарника, отправляйтесь к врагу за языком!» Что делать, надели мы белые маскировочные халаты, встали на лыжи и в полном боевом снаряжении побежали в сторону финских укреплений, — дядя Коля всё больше входил в раж. — Бежим, в снег проваливаемся, взмокли все от напряжения. Уже и силы стали нас оставлять, вдруг видим: лес. Вбегаем в лес — а там поляна. А на поляне наши бабы рожь жнут!
Хохот на проходной стоял такой — у директора слышно было.

Коля-ж…

Почему дядю Колю так прозвали, уже никто не помнит, однако кличка эта приклеилась к нему намертво. Как это часто бывает, обидная составляющая клички стала привычной и утратила свою остроту. Шофёры так и называли Колю между собой, и даже забыли его фамилию.
Однажды из-за какой-то очередной провинности, которая стала последней каплей в долготерпении директора базы, Колю вызвали на ковёр:
— Ну всё, Николай, поработал и хватит, пиши заявление об уходе, и чтоб завтра же духу твоего здесь не было.
Дядя Коля вернулся на проходную и попросил первого подвернувшегося молодого водителя:
— Слушай, напиши за меня заявление об уходе, а то у меня правая рука не слушается, да и не знаю я, как эти заявления писать.
Парень согласился, быстро оформил бумагу и говорит:
— Подпиши, дядя Коля, — а тот ему в ответ:
— Сам подпиши, какая разница, никто смотреть не будет.
Водитель подписал: «Коля–ж…», — и отдал заявление секретарше директора. Секретарша, не глядя, отдала его директору на подпись.
На следующее утро директор вызвал к себе дядю Колю и громыхнул:
— Кто заявление писал?
Николай сознался. Вызвали виноватого водителя.
— Как ты мог такую подпись на официальной бумаге поставить? — гневно вопрошал директор.
— А его все так зовут, мы другого имени не знаем! — оправдывался водитель.

Рассказы от жительницы Череповца

Двор

Когда я была маленькая, часто летом ездила к бабушке в деревню на реке Сухоне. Однажды у наших соседей гостила племянница моих лет из Москвы. Она часто играла с деревенскими ребятишками.
Однажды мы сидели дома, нам было весело, а городская гостья всё ныла:
— Пойдёмте во двор! Пойдёмте играть во двор!
Наконец моя соседка Катька не выдержала и говорит:
— Пошчо во двор, там же г…!
Надо понимать, что городское слово «двор» и деревенское имеют совершенно разное значение. По-нашему двор — это хозяйственное помещение в доме, где держат домашний скот, а уж там не без навоза.

Оболочку потеряла

Я сама городская, живу в Череповце. На работе мне дали путёвку в санаторий «Новый источник». Иду я по коридору в санатории, а навстречу бежит старушка и плачет, заливается. Я к ней:
— Что с вами, не надо ли помочь?
А она сквозь слёзы говорит:
— Оболочку свою потеряла! Украли оболочку-ту!
Я ничего понять не могу. Взяла её за руку и повела в комнату, где женщины из Никольска жили.
— Помогите, — говорю, — старушке, я не понимаю, что с ней случилось.
Оказалось, что оболочкой в деревне называют верхнюю одежду. А у старушки пропала плюшевая жакетка, потом её в столовой нашли, бабушка забыла.

Интервью

Сижу я как-то в кухне и завтракаю, а по радио передают интервью с молодой дояркой, которая пошла работать в коровник сразу после школы. Корреспондент мягким интеллигентным голосом говорит ей:
— Все ваши одноклассники уехали поступать в институты и университеты страны, а вы остались работать в родном колхозе. Это похвально. Расскажите нашим слушателям, почему вы остались в деревне, что побудило вас принять такое решение?
Только я набрала полный рот чаю, как девушка довольно грубым басом ответила:
— Полюбилися мне коровы, да и всё!
Я от неожиданности подавилась и выплюнула весь чай на скатерть.

Череповецкий район

Идут две подруги из лесу с грибами, только перешли мосток через речку, одна другой и говорит:
— Хочешь, анекдот расскажу?
И только рот открыла — с мостка и свалилась, лежит, хоть и больно, а руку с корзиной вверху держит, чтобы грибы не рассыпались, и говорит:
— Вспомнила череповецкую присказку: шла овча мимо крыльча, да как е.неча и перевернеча. Овча, овча, хочешь белого хлебча, а она и не шевелича!
Обе хохочут до слёз.

Шекснинский район

Галина Александровна Говязина, учительница русского языка из пос. Огарково Вологодского района, много лет собирала диалектные слова и выражения со своими учениками. Она подарила мне эту прибаутку на память. Надо сказать, что впоследствии эту же самую историю с небольшими модификациями мне рассказывали в Нюксенице и в Верховажье.

Поездка к сыну в Москву

Записано в Шекснинском районе.

Как отправила я своево сыноцкя Митенькю в Москвишшу, туды, где картоцки-то тепают. И пишот мне сыноцек Митенькя:
— Приезжай, мамаша, цяйцику с лимонциком пить!
Я и говорю:
— А щё, Матрёна, поидем али не поидем?
— А совёт, дак поидем.
Приихали мы в Москвишшу! Попили цяйцику с лимонциком. Митенькя и говорит:
— А щё, бабоньки, пошлите, на бульварцик, погуляем.
Пришли мы на бульварцик, а там народу-то цельная туцкя, цельная туцкя! Мы в толпе-то Митенькю и потерели! Я и говорю:
— А щё, Матрёна, потерели, дак позычем!
Я разок и зыкнула:
— Митенькю-у-у!
Вдруг как по затылку-то мне шарахнут!
Говорят:
— Не разевай, баба, пась, а то и не так попадёт!
Я и говорю:
— А щё, Матрёна, пострекали, пока и тебе-то не попало!
Вот мы стрекали, да стрекали, да до тиянтеру и дострекали! А в тиянтере-то лисниця всё винтом, да винтиком, винтом, да винтиком! А на вирхней-то лиснице стоит клопционер и говорит:
— Дайте-ко, бабоньки, ваши билетики!
Подали мы по пупонцику, оторвали у нас по концику. Говорят:
— Проходите.
Пришли мы в тиянтер, а там народу-то — тут куцкя, там куцкя, туды-дыра. Туды мы и сили.
— Всё, — говорит Матрёна, — у меня левым-то сопогом правую ногу трёт!
А я говорю:
— Ты сопоги-ти сыми, а онуци-ти росвись!
Не успела она одново сопога снять, тут большое-то портянишше как раздернутсы, музыка-то как шарахнёт! Кто на сопилке, кто на дудилке! А у одного дак цельное комодишшэ, цельное комодишшэ! Тут супруг с супругой выскоцили. Супруг супругу как пнёт, а супруга-то как заревит! Я и говорю:
— А щё, Матрёна, пострекали, пока и нам-то не попало!
Вот мы с этой вирхней-то лисници не помню, как скатилисе, да не помню как на фатере у Митеньки оцютилисе.
— Вот, бабоньки, какие дела бывают!

Продолжение (стилизация)

— А щё, Матрёна, пока в Москвишше, дак пойдём на метро поглядим. Говорят, там на лисницю станешь, а она сама так и везёт, так и везёт.
— А совёшь — дак пойдем!
— Вот и пошли мы с Матрёной в метро. Пришли мы в метро, а там сразу у входа лисниця небольшая, мы на неё стали и стоим. Матрёна и говорит:
—А щё, лисниця везёт али не везёт?
— Вроде, девка, не везёт! Постояли мы на ей ешшо, росстроились, да и пошли на улицю.
А на улице оцередь большушшая. Все стоят и мы стали. Думаем, дойдет оцередь до нас, мы и увидим, какой товар дают. Достояли до самого концика, смотрим, а там цюлки дают с цёрной пяткой и со стрелкой.
Я и говорю:
— А щё, Матрёна, нать тебе таки цюлки?
— Как не нать? Мне как раз с цёрной пяткой нать, в лес ходить за губиной.
Как увидели мы цену, испугалисе, да и пострекали домой к Митеньке.