13. 4. После Сахлинский период

(продолжение)

30.

Тем временем холодок в наших отношениях с элитой техникума всё нарастал. Ни с того, ни с сего, вдруг, мне объявляют - приготовь отчёт о своей работе за год, будет разбор на цикловой комиссии. Ну что ж, приготовит можно, это в порядке вещей. Время дали два дня, но мне было и этого достаточно. К назначенному дню отчёт был готов. Ничего не подозревая, с лёгким волнением я прибыл на заседание цикловой комиссии. Обычно на цикловую комиссию собираются одни предметники данного цикла, но в помещении, где проводилось заседание, почему-то присутствовал завуч, парторг, появился чуть позже директор. И тут началось "избиение младенца". Со всех сторон на меня сыпались вопросы совершенно не по существу моего докладе. Меня перебивают, не выслушав до конца мои ответы, и тут же задавая новые вопросы с подвохом, путали мысли. Короче, делали всё, чтобы вывести меня из равновесия, сделать меня дурачком. Меня в чём-то обвиняли, давая мне понять, что я здесь ничто, как они скажут, что решат, то и будет. Захотят сделают тебя хорошим, но если я не перестану "плохо работать" – читай, замечать и критиковать беспорядки, творящиеся в техникуме - то со мной им придётся расстаться.
 
Надо сказать, что когда я увидел, что на цикловой, присутствуют люди, которых на цикловой не должно было быть, я сразу заподозрил, что мой отчёт это только предлог, чтобы дать мне бой, взять меня в оборот, сделать из меня идиота с помощью, так называемого, коллективного методе воспитания, который используют для непокорных, имеющих своё собственное мнение - своего рода усмирительная рубашка. И вот, когда в бой вступил сам директор техникума, я не выдержал - откуда ему знать в чём дело на самом деле - и выскочил из кабинета, где заседали. Прибежав к себе в лабораторию, тут же написал заявление об увольнении по собственному желанию. Видимо, мой уход и "хлопок дверью", был для всех таким неожиданным, что когда я через несколько минут возвратился с заявлением в руке, все были ещё в сборе и сидели присмиревши, не зная, как поступить. То, чего они хотели добиться, не получилось, а палку перегнули.

Дело в том, что занятия в техникуме шли полным ходом, был конец октября, и уход специалисте в разгар занятий, был сопряжен с нежелательными последствиями. Обычно преподаватели технических дисциплин к этому времени все работают и очень трудно найти свободного, да ещё способного ремонтировать приборы, которые вечно выходят из строя (их выводят учащиеся, порой специально). Одним словом, когда я положил перед директором на подпись "Заявление" об увольнении, он не стал его срезу подписывать, попросил остыть и подумать. Тон разговора срезу сменился, стал извиняющим, мягким, уговаривающим. Теперь роли поменялись - не я от него завишу, а он зависел от меня. И я ничего теперь не хотел слушать, как ещё несколько минут назад слушать не хотели меня. Я понял, что здесь мне делать нечего, у меня осталось одно право - право уволиться. Директору больше ничего не оставалось, как подписать заявление. Так закончилось мое противостояние с элитой и наступила развязка. Чему быть - тому не миновать. Это должно было случиться, но лучше раньше, чем позже.

Но пакости на этом не кончились. Видимо была дана команде, чтобы меня помурыжить, как можно дольше, попортить мне нервы. Мне необходимо было кому-то сдавать лабораторию, но никто не хотел её у меня принимать. Дескать, зачем я буду принимать, вот когда возьмём кого на работу, он и примет. Но ведь и я не мог ждать, мне тоже необходимо было подыскивать себе новую работу. Но я добился всё-таки и лабораторию у меня приняли, при этом, всё же, высчитали с меня стоимость украденных тестеров, давая при этом понять, что при других обстоятельствах, могли бы и списать. Но это уже была слону дробина по сравнению с той травлей, которой я подвергся в последнюю неделю.

Это все происходившее в техникуме, меня так обозлило на все и вся, на весь род людской, выбило из колеи, что уволившись, я долго не мог прийти в себя, снова поверить в добро и справедливость. Желание работать среди таких или подобных им людей у меня пропало навсегда. Теперь у меня была едва отдушина - это моя семья, жена и сын, которым я теперь отдавал всего себя.

Я устал морально, нервы мои были истощены до предела и теперь отходил, отдыхая душой, занимаясь любимым делом - живописью. До конца семьдесят девятого года нависал ещё две работы: "Облака над степью" и "Белый парус". Последняя, как нельзя лучше, отражала моё настроение того периода.

31.


Почти целый год (до сентября следующего, восьмидесятого года) я нигде, не работал. Сидел, как отшельник, дома и лишь изредка бывал в центре города. Как раз во время такой вылазки случайно встретил одного из лаборантов Радиоаппаратостроительного техникума. От него я узнал о событиях и новостях происшедших в техникуме после моего ухода. Ещё когда я увольнялся в техникуме начала работать райкомовская комиссия партконтроля. Совпадение по времени моего увольнения и начала работы комиссии партконтроля связывали и все были уверены в том, что это я навёл ревизию на техникум. Хоть я об этом и не думал, но был рад, что справедливость всё же восторжествовала. Нашлись люди, которым как и мне было не безразлично кто и чему учит подрастающее поколение в техникуме. Нашлись нестоящие коммунисты, для которых справедливость и честь превыше всего. А может, под "шумок", кто решил подсидеть кого и сделать себе карьеру? В процессе проверки было опрошено много людей из преподавательского состава, студентов и служащих.

Оказалось, что в техникуме творились такие безобразия, что трудно себе представить. В техникуме процветала семейственность, коррупция, круговая порука, злоупотребления служебным положением, присвоение государственной собственности. И многое другое. Почти у всех преподавателей у всей администрации в домах, на квартирах, на дачах, находились в постоянном пользовании государственные, взятые из кабинетов и лабораторий техникума цветные телевизоры (в то время ещё редкость), радиоприёмники, проигрыватели и прочее. В результате проверки всех фактов директора и заместителя директора по учебно-воспитательной работе сняли с работы. Секретарь парткома был переизбран, уволен и т.д. Словом, навели порядок: кого уволили, кому дали строгий выговор, а кого сместили с занимаемой должности.

Узнав это я не обрадовался - было убрано лишь небольшое пятнышко на теле загнивающей системы образования, но камень с моей души был снят. Мне стало легче дышать. Я решил в этом году летом поехать вместе с семьёй в места моего детства, в Ахтырку. Как только Люба пойдёт в отпуск от забот, так и поедем отдыхать на Украину. Пока же приходилось сидеть дома и заниматься живописью, читать книги, изучать теорию шахмат, решать шахматные задачи и этюды, играть. Особенно много играл в тёплое время года у нас во дворе на скамейке.

32.

Наконец, где-то в июле мы всей семьёй поехали отдыхать на Украину, в Ахтырку, которая расположение в живописной местности на реке Ворскла. К этому времени в городе появилось новое здание гостиницы, в которой мы и остановились. Всё было хорошо, но прожив несколько дней в центре, хоть и небольшого, но всё же города, мы решили перебраться ближе к природе, к речке, чтобы не тратить драгоценное время на поездки. Нам приходилось после завтрака в буфете при гостинице или в городской столовой, где теперь выбор и качество пищи был плохие, идти на местный базар покупать продукты на весь день. В основном покупали овощи и фрукты. Шли на остановку автобуса и т.д. Мы перебрались жить в живописное небольшое украинское село с благозвучным названием Доброславовка.

Село с хатками под соломенными крышами, утопало в зелени садов и огородов. Единственная улица проходила параллельно одному из ответвлений Ворсклы так, что огороды спускались прямо к воде. Не нужно было терять время, все было, что называете, под боком. Каждый день мы выпивали за небольшую плату трёхлитровую банку молока от хозяйской коровы. Остановились мы в доме бывшего мельника, мельница которого находилась на запруде возле села и до войны ещё работала. Теперь в хате жил сын мельника, инвалид с протезами вместо ног. Семя их жила, можно сказать хорошо по сельским меркам. Был свой дом с тремя комнатами (в одной жили мы) и подвалом, сарай, в котором размещались лошадь, корова с телёнком, два кабана (свиньи), не считая кур. Была своя телега и сани, большой огород и сад с яблонями и грушами, которые можно было есть сколько хочешь. Что мы и делали. Особенно нажимали на яблоки "белый налив" и "пепин".

В селе свободно было, если нет собаки, зайти в любую калитку и нарвать, в саду слив, груш, абрикосов или черешни. Правда, абрикосы к тому времени, уже отошли, но зато появилась молодая картошка. За три рубля мы покупали крупной рассыпчатой картошки целое ведро. Однажды ходили в лес по грибы. В этих местах на Украине грибы не принято собирать и может быть поэтому грибов в лесу видимо-невидимо. За каких-то полчаса мы полностью отоварились лисичками. Причём лисички крупные, с ладошку, и растут кучками, островками. Впервые мне пришлось есть грибы с уксусом и с картошкой, приготовленные по специальному рецепту.

В лесах, кроме грибов очень много орехов "фундук", диких груш и кислици.

Из одного куста можно набрать, наверное, с мешок орехов. Мы ходили ещё раз в лес специально по орехи, набрали столько, что килограмм пять ещё привезли с собой в Ленинград. Но главное всё же было это солнце, воздух и вода. Целыми днями мы пропадали на речке. Катались на лодке, брали на прокат, купались, загорали на чистейшем белом песке. Вода в реке была тёплой, пахнущая речными водорослями, тиной - купаться было одно удовольствие. Было место и для купания сына, огороженное мелкое место, где купались обычно детдомовцы из пионерлагеря, находящегося на горе, у подножия которой находится Доброславовка.

33.

Однажды, взяв лодку, мы поплыли по течению реки. В одном месте, где сходятся два русла (одно из них было почти заросшее,) рыбак ловил рыбу плетённой из лозняка донкой. То и дело он вынимал донку из воды, где среди водорослей трепыхалась серебристая раба: щуки, караси и другая. Мелкую рыбёшку - тут же выбрасывал обратно в реку. Здесь течение не ощущалось. Кругом было много желтых и белых кувшинок. Насмотревшись, как рыбак ловко орудует ногами, загоняя рыбу в донку и нарвав кувшинок, направились обратно. Солнце к тому времени уже изрядно пекло спины. Надо идти купаться. И тут у нашей лодки сломалась одна уключина. Пришлось плыть против течения с одним веслом, которым я попеременно загребал, то с левого борта, то с правого. Кое как, с горем пополам до плыли до лодочной станции. За это время я проклял всё на свете и решил больше никогда не брать здесь лодку. Мало того, что я выбился из сил, натёр мозоли, но ведь на лодке со мной были мои родные жена и сын, оба не умеющие плавать. Что бы могло быть если б мне не удалось справиться с течением - даже страшно было думать об этом.

Река Ворскла живописна в этих местах, но и коварна. Не было лета, по рассказам здешние жителей, чтобы на реке никто не утонул. Глубокая с сильным течением и с длинными запутанными водорослями по берегам, глубиной порой до пяти метров, особенно опасна река для купающихся в нетрезвом состоянии, любителей нырять.

Несколько раз мы поднимались на монастырскую гору, где до войны был мой детский дом, где теперь кроме колокольни ничего не осталось. Повидались мы и с Ольгой Леонтьевной - моей бывшей воспитательницей. Ей в то время было уже семьдесят два года. В то лето к ней из г. Львова, где он жил, приезжал её сын с семьёй, моим одногодкой. Приезжал на собственной машине, что в то время было шиком.
Где-то перед самым нашим отъездом к нам дошло известие, что умер Высоцкий. Хоть у нашей хозяйки в хате был телевизор, но хозяева его никогда не включали и нам почему-то не разрешали им пользоваться. На лето хозяйка устраивалась посудомойщицей в пионерлагерь и каждый вечер возила на велосипеде оттуда по два ведра помоев для своих свиней. Каждый год осенью она резала по свинье. Весь подпол у неё был заставлен трёхлитровыми банками с законсервированной свининой, а холодильник был забит домашней колбасой. Муж её был частным собственником, поэтому работал только для своей семьи. Имея свою лошадь и телегу, помогал людям вывозить, привозить: сено, дрова, возил продукты на базар в город, за что ему платили чаще натурой, чем деньгами.

Чему я будучи в Доброславовке поразился, так это количеством колорадского жука. По дороге невозможно ступить было шагу, чтобы не раздавить несколько жуков. Вся дорога сплошь была покрыта ими. Раньше мне приходилось о них слышать, но видеть не приходилось и вот - увидел и сразу столько.

Перед нашим отъездом, накануне вечером нас пригласили на гуляние. К односельчанам приехал родственник из Молдавии и привёз, естественно, пару канистр молдавского вина. Вот они и устроили вечеринку с песнями и плясками под гармошку и бубен. Вместе с ними мы провели незабываемый вечер. Я пел украинские песни и играл на бубне. Меня даже спросили: "Вы что консерваторию закончили?" Видимо, они не ожидали от меня такой прыти и потому так подумали.

На дорогу хозяйка не поскупилась и дела нам несколько колец тонкой самодельной колбасы, из мясе только что зарезанной старшей свиньи и сала.

На обратном пути, в Москве, побывали в гостьях у друга юности А. П. Михненко, где и оставили колбасу. Помянули добрым словом замечательного композитора безвременно ушедшего. Пили мы как раз из тех рюмок, которые я прислал с Ахтырки, в качестве подарка на день рождения Анатолий, десятого августа.

34.

В конце августа я устроился работать на завод "Светлена" в семьдесят четвертый цех, в качестве наладчика технологического оборудования шестого разряда и с первого сентября приступил к работе. После разговора с заместителем начальника цеха Карякиным, мы с инженером-метристом Виктором Ивановичем Давыдовым - моим непосредственным теперь начальником - направились в цех знакомиться с рабочим местом и со своей бригадой наладчиков. Что сразу меня поразило, так это стерильная чистота, как будто бы я вошел не в заводской цех, а в хирургическое отделение больницы. При входе в цех, через камеру обдува, на меня устремились со всех сторон теплые потоки воздуха, в то время, как в нижней части камер работала вытяжная вентиляция. Через камеры проходили будучи уже одетыми в специальную форму - белый халат, такой же колпак на голову и кожаные тапочки. За чистотой строго следили. Достаточно сказать, что в течение смены делали три "мокрых" уборки, причём мыли пол с порошком. Окна мыли раз в квартал. В цехе постоянно работала приточно-вытяжная вентиляция так, что в цеху пыль отсутствовала. Одной из причин этого было то, что сам цех был удалён от магистралей города с повышенной запылённостью и загазованностью. Вдоль его окон были высажены тополя.

Помещение, в котором размещалось два цеха - наш, изготовляющий микросхемы и семьдесят пятый - изготовлявший полупроводники, впечатляло своими размерами, длинной и высотой. В цехе было просторно не смотря на то, что он был сплошь заставлен различным оборудованием. Всё было упорядочено по участкам, блестело никелем и сияло от чистоты и заводской окраски - оборудование казалось новым. Мне здесь сразу всё понравилось и главное меня заинтересовало оборудование, на котором мне предстояло работать. По сути, это машины (ЭВМ), предназначенные для проверки динамических характеристик (параметров) микросхем и их отбраковка. Это последние испытания микросхем, после которых "годные" поступают на склад готовой продукции. Поэтому наш участок в цехе называли "Динамикой", в отличие от участка "Статики".

С первых же дней я с жадностью "изголодавшегося" по интересной, творческой работе человека, взялся за освоение сложнейшего оборудования с совершенно мне незнакомой области знаний. Мне нельзя было подвести лиц принявших меня на работу, не оправдать их надежду, упасть в их глазах в грязь, опозориться перед ребятами с бригады. Естественно, что специального времени для изучения оборудования и инструкций по методике настройки, перестройки с одного проверяемого типа микросхем на другой, мне не отводилось. Мне никто ничего не объяснял - некогда было, работа не ждала. Приходилось обучаться методам на ходу, присматриваясь и запоминая как это делали другие. В промежутках между перестройками, пока испытательница проводила испытания одного типа микросхем, я изучал устройство, назначение отдельных узлов и блоков и их принцип действия, схемы. Первые несколько дней (с неделю) я только смотрел, анализировал и записывал в блокнот всё, что касалось перестройки оборудования с испытания одного типа микросхем на другой и его наладки.

Как бы там ни было, а уже девятого сентября мне пришлось (мне доверили) работать самостоятельно одному во вторую смену. "Боевое крещение" прошло успешно. Понадобилась лишь одна консультация по телефону от бригадира Леонида Кабаргина. С этого дня меня стали в бригаде воспринимать, как равного и заслуживающего шестого разряда. Я стал работать самостоятельно, продолжая совершенствоваться в работе и пополнять свои знания. Надо признать, что я впервые столкнулся здесь с таким насыщением оборудования микроэлектроникой. Так в одной "Лодке" состоящей из трёх стоек двухметровой высоты, насчитывалось до трёх тысяч микросхем различного типе, несколько сотен различных транзисторов, около сотни герконов, не говоря уже о других деталях.

Где-то в конце года к нам на участок динамики поступила ещё одна "Лодка – 1". Кроме лодок ещё было три установки для контроля динамических параметров отдельных типов микросхем. Эти установки, так сказать, местного изготовления. Их штучное производство было налажено прямо в одной из цехов "Светланы". По прибытии к нам еще одной "Лодки - 1" с №39 было решено назначить ответственных за каждой из них.  В это время в бригаде было три постоянных члена и два практиканта из ПТУ, готовящего кадры для "Светланы". Все трое: Л. Кабаргин, А. Савин и я работали по шестому разряду. Бригадир Кабаргин работал только в первую смену, а мы с Александром попеременно работали - неделю в первую смену, неделю во вторую на всем оборудовании, но если сломается, то каждый должен был ремонтировать то оборудование, за которое отвечает.
35.

Всё оборудование было разделено на нас двоих с Александром. Мне досталась "новая" Лодка-1 с № 39 и две заводские установки: Л2-61 и СБМ-203, а Александру досталась Лодка-1с № 27и две одинаковых установки СБМ для проверки микросхем типа: 100ЛМ101, 100ЛМ102 и 100ЛМ115. Все вроде было по справедливости распределено. Александр сам разделил оборудование таким образом, мне предложил сделать выбор. Я подумал, что с Лодкой № 27 он уже работает несколько лет, знает её, как свои пять пальцев, знает все тонкости, к ней привык, пусть она ему и достаётся. Лодку № 39 нужно ещё осваивать, доводить "до ума", обкатать. Вот этим я и буду заниматься, мне всё равно с чего начинить, для меня всё новое. Поэтому я выбрал вариант с Лодкой № 39. Александр не возражая, но как потом оказалось, согласился он только на словах, а на деле был недоволен до твой степени, что поменял все блоки, во всех трёх стойках. У меня остались стойки с Лодки № 39, на блоки в них с Лодки № 27.

Вот такую "боевую хитрость" (читай подлость) провернул мой коллега по работе в тихую. Дело в, том, что, как оказалось, его Лодка чаще ломалась и ему чаще, чем мне приходилось её ремонтировать, вот он и решил, что я не замечу (все было совершенно идентично) и когда поменяет блоки, то ему меньше придётся копаться с ремонтом. Я действительно подмену заметил не сразу, а когда заметил и сказал Александру об этом, то он повёл себя не адекватно. Вместо, того чтобы извиниться и возвратить блоки на свои места, повёл против меня настоящую вражду. Слава богу, я к этому времени уже освоил оборудование и управлялся с ремонтом и наладкой, по крайней мере, не хуже, а в некоторых случаях лучше Александра, от чего он видимо и злился на меня. Как ни говори, а инженерные знания и мой производственный опыт наладчике, что-то, да значили. Так что, не смотря на непродолжительную работу на заводе, я вполне на равных был с проработавшими на этом оборудовании несколько лет и изучавшим его ещё будучи ПТУ-шником. Доказать делами, что он специалист достойней меня Александр не мог, поэтому, единственное, что ему оставалось, так это делать мне пакости. У Александре была какая-то не мужская ревность к чужому авторитету, он не мог допустить что кто-то может быть лучшим специалистом чем он, не любил тех, кто с ним не советуется. До недавнего времени он был один специалист, пользующийся авторитетом, с ним только советовались во всём, что касалось работы оборудования, на него надеялись и уповали, его боготворили. И вот всё изменилось, приходится потесниться. Хорошо ещё мы работали с Савиным в резные смены, а то я не представляю к чему бы нас привела наша неприязнь, а затем и вражде.

По мере того, как я набирался опыта - я всё чаще и чаще стал замечать, что Александр "химичит" с настройкой оборудования и в честности, при настройке Лодок. Особенно часто это происходило при его работе во вторую смену, когда он был один. Сказать, что он в занимался вредительством я не могу. Скорей всего он не хотел заниматься выяснением причины неисправности и её устранением, чтобы в его смену оборудование не простаивало. В таком случае бракуются микросхемы. Имея большой опыт работы он знал, как можно сделать так, чтобы отбраковки но причине неисправности Лодки не было. Первый раз я обнаружил "химию" случайно. Придя утром на смену и посмотрев в журнале заявку на какие микросхемы и в какой последовательности необходимо в первую очередь настраивать обе Лодки и сравнив с заявками, которые выполнялись вчера в вечернюю смену, понял, что одну из Лодок можно не перестраивать, заявленные с утра ее мы можно проверять сразу. А в процессе проверки микросхем испытательницей мне почему-то потребовалось посмотреть в одно из "полей-Р", где и обнаружил "химию" - отсутствие фишки в одном из гнёзд, что исключало прохождение сигнале через один из участков микросхемы и схемы не браковались. Пришлось приостановить проверку микросхем и устранить неисправность. Неприязнь к Савину у меня возникла еще когда я обнаружил махинацию с блоками. Я понял, что этому человеку доверять нельзя, он способен на любую пакость.

36.

Но после того как я всё чаще и чаще стал делать ему замечания, о неправильной настройке оборудования, наша неприязнь переросла во вражду. Сначала я делал ему замечания, с глазу на глаз, предполагая, что он просто допустил ошибку при настройке. Со временем я понял, что это были не ошибки, а нарочитый обман Военных представителей (военпредов), с тем чтобы была принята вся партия проверенных микросхем, чтобы был выполнен план, была премия. Всем хорошо, все довольны. Жаловаться я никому не жаловался, понял, что, это бесполезно. Начальству в первую очередь было выгодно, чтоб брака было как можно меньше, особенно на нашем участке "Динамика" - на последнем этапе всех испытаний. Поэтому я для "очистки совести" просто записывал в специальный журнал "Журнал выявленных неисправностей" о всех замеченных нарушениях настройки. Конечно же об этом узнал в первую очередь бригадир и, инженеры-метристы, которые, видимо, Савина "журили", но так как сами были заинтересованы в получении премиальных, то "крутых" мер к нему не предпринимали. Савин был для начальства, как палочка выручалочка, в любом случае мог сделать так, что никакого брака не будет. Все что проделывал Савин мог бы проделать и я, но я даже мысли не допускал что бы на это пойти. Для меня высшей степенью профессионализме было не способность обмануть, обойти, сделать из дерьма конфетку, а умение быстро обнаружить и устранить любую неисправность в технологическом оборудовании, чтобы к его работе не было ни у кого никаких претензий. Считаю, что основным качеством, которым должен обладать наладчик, наряду с высоким профессионализмом - это честность. Его честь должна быть незапятнанной. Военпреда ты мажешь обмануть, это опытному наладчику сделать не трудно, но что значит пропустить хотя бы одну бракованную микросхему? За этим могут стоять человеческие жизни и не одна. Конечно прежде чем микросхема будет поставлена в какой-нибудь блок её ещё не раз проверят, а если нет?.. Я с гордостью могу сказать, что я "химии" в своей работе не допускал и старался выполнять план честным путем.

37.

К этому времени в моей жизни появились новые интересы. Одним из таких новшеств стало моё увлечение посадкой дубков. Часто, особенно если мне не надо было торопиться и благоприятствовала погода, я ходил на работу пешком через лесопарк "Сосновка". Иногда задолго до начала работы или после работы бродил по этому чудесному парку, где всегда так хорошо дышалось и становилось спокойно на душе. Однажды гуляя так по осеннему парку, вдыхая винный аромат опавшей листвы и шурша ею, я наткнулся на дубраву, на месте бывшей когда-то деревни. Земля под дубами была густо покрыта опавшей листвой, сквозь которую выглядывали, ставшие уже коричневыми, жёлуди. Невольно вспомнилось детство и рука сама потянулась их собирать. Через несколько минут карманы моего плаще были наполнены. Когда желудей больше не было куда девать, возник вопрос, а дальше что с ними делать, зачем они мне? И тут пришла мысль посадить их прямо здесь в парке. Я представил себе как не месте "Сосновки" через несколько лет вырастет целый дубовый лес.

С этой мыслю я дал себе слово приходить сюда каждую осень в дни "желудепадения" и рассаживать желуди по всей территории парка и в других местах. Сказано - заделано. Я так увлёкся своей идеей, что уже в первую осень высадил пару тысяч желудей только в "Сосновке". Все годы проработанные на заводе "Светлана" я добросовестно выполнял задуманное. В те годы очень популярной была песня "Миллион алых роз". Мне и подумалось, а почему не миллион дубов - чем они хуже? И я задался целью посадить миллион желудей. Я посчитал, что в один карман вмещается до пятисот желудей, в оба - до тысячи, а если еще каждый раз набирать желудей в полиэтиленовый мешок, то за один раз (день) можно сажать до пяти тысяч желудей. Значит в течение осени можно посадить до пятидесяти тысяч. Одержимый этой идеей, я в течение шести лет рассаживал желуди.

Сначала, первые несколько дней, я палочкой протыкал углубление и вкладывал в него желудь. На это уходило уйма времени. Вскоре я увидел, как белка прятала на зиму жёлудь зарывая его в землю, под мох. В то время в "Сосновке" и в других парках Ленинграда было много белок и никто их не трогал, они спокойно подходили к людям и брали еду прямо с рук. Это подсказало, что не обязательно здесь сажать каждый желудь, достаточно ходить по лесопарку и разбрасывать их, а белки помогут мне – зароют их. Я решил проверить что из этого получится. В глубине парке, где почти не бывают люди, на небольшой полянке я разбросал определенное количество желудей. Придя на полянку на другой день, я не нашел ни одного жёлудя.

Конечно же не все посаженные таким обрезом жёлуди принялись. Многие хоть и проросли, но были погублены озеленителями – попросту скошены. Особенно на территории прилегающей к Светлановскому проспекту, где в последствии производили "окультуривание" парка и в районе, где вскоре стали обустраивать целый массив для площадок игры в бадминтон и волейбол, игре в теннис. Тем не менее, каждый раз и по сей день, гуляя по "Сосновке" я на каждом шагу встречаю "свои" дубки. Некоторым из них уже далеко за двадцать. Надо сказать, что иногда я собирал жёлуди под дубами растущими прямо на территории "Светланы", иногда - на станции Удельная, в районе платформы и даже - на пр. Энгельса, возле Поклонной горы. Каждый раз, собираясь ехать по грибы, я запасался желудями с тем, чтобы поселить их там, где буду собирать грибы. Так я неоднократно, высаживал желуди в Комарово в районе Щучьего озера, в Белоострове, Дибунах, в районе, озера Разлив, вдоль "ленинской тропы", в Девяткино и других местах. И конечно же я не мог не высадить желуди возле дома, в котором живу. Возле своего дома я сажал очень много, но выросли лишь некоторые, остальные по тем или иными причинам погибли.

(Печатаю эти строки в февраля 2004г. На аллее идущей от нашего дома к школе ещё стоят дубки посаженные желудями осенью восьмидесятого года, но уже завтра и их может не быть, так как на их месте собираются строить дом. Как только поднимается у людей рука на выращенное с таким трудом).

 Высаживая желуди возле своего дома мне пришлось столкнуться со множеством непредвиденных сложностей, с которыми каждый год до сих пор мне приходится бороться. Первые годы их скашивали вместе с травой, когда они подросли до трёх-пяти лет, их стали выкапывать, то ли на дачу, то ли ещё куда. Дубки попросту вытаптывали и ломали при сборе черноплодной рябины, растущей между дубками.
В восьмидесятом году я посадил целую аллею дубков от нашего дома идущей к школе. От посаженных тогда дубков осталось всего десять-двенадцать на сегодня, остальные пришлось ежегодно подсаживать новыми желудями или заменять клёнами. Как бы там ни было, миллион желудей может не посадил, но тысяч сто посадил наверное. Даже если из всех посаженных желудей до столетнего возраста дорастёт хоть несколько деревьев, я был бы доволен и считал бы свою миссию выполненной.

Дуб не роза и вырастить его значительно сложней, но зато и живёт он дольше. Пока будут расти дубы, которым я дал жизнь, буду жить на земле и я.  Жёлуди от них прорастут и таким образом дело, а значит и жизнь, моё на Земле будет продолжаться. Не беда, что у деревьев нет того, что имеется у человека - осознанности себя, но они тоже живые и может быть они так же как и мы всё понимают и чувствуют, но не могут говорить.

Страсть сажать жёлуди не покидала меня целых шестнадцать лет и была моим сезонным хобби. Дней десять в году я отдаю посадке желудей. Теперь кроме игры в шахматы, живописи, собирания грибов прибавилось и это увлекательное, полезное для здоровья, нужное занятие. Конечно же я люблю и другим заниматься, например, чтением, разгадыванием шахматных задач и этюдов, кроссвордов, отгадывать слова в телепередачах. Зимой люблю кататься с гор на лыжах. В тёплое время года люблю отдыхать у костра с жарким, ухой и чаепитием и ещё многое люблю. Не люблю охотников и рыболовов, убивающих живность.

38.

С самого начала нашей совместной с Любой жизни у нас родилась хорошая семейная традиция - выезжать на природу, загород, отдыхать по выходным и праздничным дням. Помнится, когда были помоложе, нас не могла остановить даже непогода. Накануне похода, заранее готовились. Запасались необходимыми продуктами, укладывали в рюкзаки необходимое снаряжение. Чтобы ничего не забыть, перед тем как собираться, составляли список предметов, которые могут понадобиться обязательно и предметов, которые нужно всякий на всякий случай. Это мы делали, наученные опытом. Однажды мы забыли в с собой заварку для чая или сахар и тем наш отдых на природе был омрачён. Обычно мы начинали выезжать за город в конце апреля или в начале мая - как только сойдёт снег с холмов и немножко прогреется земля.

Чаще всего мы выезжали в Кавголово, где у нас бы до "обжито" укромное местечко, на бугорке, среди ольховых деревьев, небольшая уютная полянка, над которой, как строки, стоят ель и сосне, как две сестры. Редко, но бывало, что мы выезжали в Кавголово и зимой, кататься на лыжах.

Обычно, добравшись до места, мы сначала расходимся собирать дрова, тащим всё, что попадается сухое. Затем, пока Люба чистит картошку и подготавливает всё к варке, жаре, раскладывает вещи из рюкзаков и сумок, я начинаю рубить толстые сучья, ломаю сушняк и ветки по тоньше, складываю всю горкой и разжигаю костёр. Мы любим и поэтому чаще варим на первое блюдо уху из корюшки. Как раз в это время года корюшку уже продают на каждом углу. Для ухи выбираем крупную свежую корюшку. На второе жарим что-нибудь - либо жаркое, с картошкой, либо цыплят табака, а иногда шашлык. На третье традиционно, крепкий душистый чай. Не сказал о главном, но не трудно было догадаться, что без рюмки хорошей водочки русскому человеку грех садиться за такую закусь. Но естественно, трапезу начинали выпивая "за здоровье" водки или разведённого спирта и закусывая "чамчёй", хрустящим соленым огурчиком и ломтиком розоватого сала. И всё это на лоне природы, среди только начинающей пробиваться зелени, под тёплыми лучами весеннего солнца. И главное, среди аромата идущего от костра, ушицы и жаркого. Так и просятся на ум слова: "… и дым отечества нем сладок и приятен…". Всё во круг становится необычайно дорогим сердцу, душа устремляется куда-то ввысь, высоко, высоко к облакам, медленно проплывающим в лазурном, манящем своей бесконечностью небе. Пища, как никогда, кажется вкусной, аппетитной, отменной. Так и подмывает крикнуть, вслед за Маяковским: "И жить хорошо и жизнь хороша".

Едим не спеша, куда спешить - весь день ещё впереди. Пока одолеешь уху, глядишь, подошло жаркое, а ты уже сыт. И не мудрено, ведь съедали большую кастрюлю на троих, а то и на двоих. Иногда наш сын с нами не ходил. После обильной трапезы хочется полежать, в холодочке, немного лишь на подстилке, слушаешь музыку или известия по приёмнику, беседуешь. Смотришь вверх на кроны елей и сосен, где вечно порхают какие-то птички и весело щебечут. Почуяв добычу, прилетают и садятся невдалеке, в ожидании добычи вороны, сороки. Однажды даже заяц пробежал метрах в десяти от нас и остановился, прислушиваясь и поводя ноздрями. Вороны - очень умные птицы они наверное уже знали, где мы постоянно останавливаемся и к вечеру, перед заходом солнца, всегда были тут как тут. Мы конечно им кое-что оставляли, чем можно было поживиться. Домой возвращались отдохнувшими, пропахшими дымком от костра (подкопчёнными) с полным зарядом энергии на целую неделю, безмерно довольные, счастливые. Душа, как говорится, пела и плясала.

Однажды я поехал за город будучи совсем больным. Меня температурило и я чувствовал себя, прямо скажем, не лучшим обрезом - была слабость, насморк и т.д. Но традицию нарушать не стал, тем более была чудная погода, поехали. Каково же было моё удивление, когда будучи на природе, возле костра, я не заметил, как вся моя хворь куда-то улетучилась, исчезла. Я почувствовал себя совершенно здоровым. С тех пор я утверждаю и стараюсь пропагандировать, что многие болезни, в особенности связанные с простудой, с инфекцией можно и нужно лечить огнём, жаром, костром. Ещё будучи ребёнком я заметил, что болячки, струпы, прыщи, царапины и тому подобное, быстро заживают если часто сидишь возле раскрытой дверцы печки, полыхающей огнём или пышущей жаром.

Собираясь на отдых за город, нужно по возможности брать с собой не только продукты и снаряжение, но и питьевую воду и сухие доски, палки-бруски. У нас были случаи, когда приходилось долго искать источник с хорошей водой. Был также случай, когда после сильного и продолжительного дождя мы не могли найти сушняка и распалить костёр - так было сыро и полное безветрие. Истратили коробку спичек, а костёр так и в не разгорелся. С тех пор, умудрённые опытом, мы всё берём из дома и по несколько коробок спичек, раскладывая их в полиэтиленовых мешочках по нашим рюкзакам, а лучше пожалуй брать на всякий случай и зажигалку. Правда недалеко от "нашего места" в Кавголово мы нашли родник, с которого мы иногда берём воду. Рядом с "нашим местом" проходит трасса лыжедрома, где обычно тренируются лыжники. Место это, по выходным дням, людное, много отдыхающих, загорающих, зимой - катающихся на лыжах. Словом, настоящий райски уголок. В минуты откровения и философских размышлений, на полном серьезе, т часто Любе говорил, что хотел бы чтобы меня похоронили после смерти именно здесь, на этой поляне под хвойными сёстрами, откуда хорошо просматривается и дорога, и лыжедром, где и зимой и летом можно видеть катающихся лыжников. На месте, с который у меня связано много дорогих сердцу воспоминаний и счастливых дней. Это для меня было бы сушей наградой и почестью, но… увы и ах!  Естественно, что свои дубки я посадил и здесь, возле нашего "нашего места", вокруг полянки и вдоль тропинки, идущей вверх на холм.  Лет эдак через двадцать должна вырасти целая дубрава, а с годами ольховник, может быть полностью заменят, дубы и скроют солнечную полянку от людских глаз.

39.

Где-то в середине февраля восемьдесят второго года я случайно узнал, что на "Светлане" работают разные кружки, в том числе изостудия. Изостудия находилась в семьдесят девятом цехе и занимала небольшое помещение. Руководила студией пожилая женщине. Из разговора с ней я понял, что мне не следует вступать в кружок, ничего нового для своего прогресса я здесь не приобрету. Но после нашего разговора возникла идея организовать и провести выставку своих работ. Сначала я решил сделать выставку только графических работ: акварельных и в карандаше, и только в своём семьдесят четвёртом цехе. С этой целью я обратился за помощью к заместителю начальника цеха Карякину, который заинтересовался моей идеей и сделал всё, чтобы выставка состоялась. Выставка открылась восемнадцатого февраля. К сожалению, помещение, в котором проводилась выставка - небольшая площадка на проходе из раздевалки в цех - было небольшим и не позволяло показать всю имеющуюся графику. Из более чем шестидесяти имеющихся на то время работа были показаны на выставке только тридцать семь. Хоть помещение не было приспособлено для выставки, к тому же мрачновато, но другого более подходящего не было. Не смотря на всё, выставка понравилась.

Не прошло и полчаса с момента открытия выставки, как о ней узнала вся "Светлана". На выставку стали приходить не только работники нашего и смежного семьдесят пятого цеха, но и из других цехов и подразделений, особенно во время обеденного перерыва в работе. Всего выставку посетило человек пятьсот не меньше. Приходили целыми группами по несколько человек. Одних только отзывов за два дня выставки было написано около двадцати пяти. Людям понравилось моё творчество. Вот нисколько отзывов о выставке:

- От вашей выставки в восторге! Понравилось всё, особенно пейзажи, портреты. Желаем почаще выставляться у нас в Объединении.
- Хотелось бы пожелать Н. Н. дальнейших творческих успехов, а также почаще устраивать выставки новых работ. Спасибо за выставку.
- Молодец Н. Н. Так держать!!!
- ... всё очень талантливо, даже трудно что-либо выделить. Желаем, чтобы в тов. Черненко и дальше радовал нас своими работами.
- Настолько все подобраны краски к картинам, что видишь глазами всё это и ощущаешь близость восприятия (как будто бы находишься рядом).
- Спасибо тов. Черненко за его работу, особенно за природу, очень живописная, красивая, можно смотреть и наслаждаться её красотой.
- В восторге! Благодарим за то удовольствие, которое он дарит людям
- Спасибо за такую чудесную выставку.... Жаль, что неподходящие условия мешают полному восприятию.
- Работы интересны, в исполнении чувствуется мастерство...
- Очень радостно, что среди нас есть такой замечательный, талантливый человек, художник-любитель.


(продолжение следует)