Институт каскадёров. Глава седьмая. Курсанты

                Мудрено тому учить, чего сами не знаем.
                Русская пословица

  В последующие дни к  обычной тренировке каскадёров с этими ставшими традиционными, не любимыми всеми курсантами подскакиваниями  вокруг мраморной лестницы на одной ноге; с легко переносимыми прыжками для многих курсантов со ступенек  с высоты чуть более трёх метров, тренер Роджерс добавил ещё одно одиозное упражнение: взбираться на высоту половины лестницы, перешагивая сразу через три ступеньки.  Выполнять это упражнение относительно коротконогим Роберту и эскимосу Чилкато было не под силу, в то   время как остальным высокорослым  курсантам переносить своё тело сразу на три ступеньки вверх было намного легче, так как у них был выше центр тяжести тела.  Теперь настал черёд этим курсантам посматривать иногда с высокомерием на выскочку Роберта: наконец-то, им удалось сбить привычное  выражение заносчивости с его лица.
Роберт в магазине института купил студенческую тетрадку в клеточку и решил вести нечто вроде записок, чтобы, хотя бы раз в неделю-другую поверять бумаге свои ощущения и мысли при тренировках в  прыжках.

   Верный своему стремлению быть первым в достижении нужных для него самого результатов, хотя бы в прыжках с лестницы, он ревниво следил за успехами и неудачами своих  товарищей по прыжковому ремеслу. Вот выдержки из страниц его записок, касающиеся  его самого и его сокурсников.
                ***
    Прошло ровно два месяца со дня начала тренировок. Будучи лишён возможности познакомиться с компьютерной историей моей «болезни» – так я называю данные об изменениях в  своей костно-мышечной системе, я решил  изложить на этих страничках описание своего физического и психологического состояния в результате ежедневных прыжков со ступенек лестницы. На сегодняшний день я далёк от того недовольства  тренировками, которое было у меня в первые недели пребывания в институте Морриса. Не высотой прыжка со ступенек лестницы (эта высота в три-четыре метра легко переносилась всеми нами, крепышами), скрытое недовольство вызывали ежедневные до изнеможения подскакивания на тренировках, то на одной, то на другой ноге вокруг лестницы. Даже у животных такое перемещение тела не наблюдается, а у человека оно имеет место разве что у  малолетних девочек, когда они играют в «классики», скакая на одной ноге в расчерченные мелом квадратики асфальта.
 
   Именно эти «ритуальные» прыжки на одной ноге вдоль основания мраморной лестницы вызывали неприязнь у всех каскадёров нашей группы.

   – Я не боюсь прыжков со ступенек лестницы, а боюсь и ненавижу эти танцы на одной ноге! – как-то бросил эти слова мулат Томас Гаррис ассистентам Роджерса, добросовестно следивших затем, чтобы курсанты-каскадёры полностью выполняли все упражнения.

   В самом деле, вид более чем стокилограммовых Билла Карпентера и Томаса Гарриса, комично топающих на одной ноге и оставляющих на подстриженном травяном газоне рытвины, похожие на следы копыт лошадей-тяжеловозов,  заслуживал сожаления.  Тренер Роджерс сдался и дал знать своим помощникам, чтобы они больше не настаивали с выполнением этого упражнения наиболее тяжеловесным курсантам.
 
   Что касается меня, то мне тоже осточертели эти скачки на одной ноге, от которых не исчезала сковывающая всё тело боль.   Но, чувствуя полезность этого  упражнения и зная, что по мере тренировки эта боль исчезнет, я решил разнообразить упражнение, причём единственно действенным способом: увеличить дистанцию скачков в полтора раза.

   И вот прошёл месяц моих скаканий на одной ноге, и у меня пропала боль в ногах, и прыгать со ступенек лестницы с высоты около пяти метров для  меня стало так легко, будто я прыгаю с двухметровой высоты.

   Особенную неприязнь  вызывало у меня и у эскимоса Чилкато, придуманное тренером упражнение: подъём на лестницу, перешагиванием сразу через три ступеньки. Занося на третью ступеньку, ногу мы не могли подтянуть к ней оставшуюся позади другую ногу.

   Я ожидал, что высокорослые курсанты нашей группы, которые хотя и с большим усилием, но всё же выполняли это упражнение, будут постоянно подтрунивать над нашей с Чилкато неудачей с подъёмом на лестницу через три ступеньки, но насмешки над нами со стороны этих курсантов продолжались недолго. Ребята, зная нашу настырность в достижении намеченной цели, были уверены, что и с трудной для нашего роста задачей с подъёмом на лестницу через три ступеньки, мы  путём упорных тренировок справимся.
Я понял, что временная неудача у нас в этом упражнении была вызвана просто относительной слабостью некоторой мускулатуры ног.

   И это у меня, который раньше  был способен подтягиваться на одной руке и делать  множество глубоких приседаний на одной ноге!  Никому из моих сокурсников не превзойти меня в этих упражнениях.  Значит, какие-то группы моих ножных мышц при подъёме на ступеньки у меня были не задействованы или недостаточно натренированы.

   В этом я убедился, когда через полтора месяца я с этим, некогда невыносимым для меня подъёмом через три ступеньки освоился. Помогла ежедневная дополнительная гимнастика, развивающая гибкость суставов и силу бедренных мышц, благодаря чему я компенсировал недостаток своего роста.
                ***
   На своё будущее физическое совершенство в прыжках с высоты начинаю смотреть как на утомительный «тягун», так велосипедисты называют длительный, пусть и пологий, подъём в гору. Сегодня я, первый среди курсантов-каскадёров спрыгнул с тридцать пятой ступеньки, то есть, с высоты шести метров. Не все курсанты-каскадёры нашей группы удачно достигли даже четырёхметрового рубежа. А за первый месяц ударных нагрузок на ноги, большинство из нас увеличили высоту спрыгивания всего на два метра, превышающую высоту, с которой мы прыгали первый раз!
               
     Прошло три месяца  тренировок. У меня ощущается не проходящая скованность в ногах и боль в груди. Скорее всего – это последствие механического воздействия на рёбра и плевру ударов о грунт при приземлении. Чувствую, что моё сердце от перегрузки при приземлении пытается выскочить из околосердечной сумки и тянет за собой наиболее сильный кровеносный сосуд – аорту. Оглядываюсь на остальных ребят моей группы и замечаю, что у них тоже имеют место подобные симптомы.  Главное, произошли изменения в психологическом состоянии.  Уже не слышен хохот в комнатах нашего общежития.  Давно перестали ходить, и к Биллу Карпентеру, и к Томасу Гаррису, и к тройке некогда игривых ловеласов  разномастные экземпляры противоположного пола.  И особенно резко наступили изменения в психике у семейки троих бывших шалопаев, знакомых между собой ещё до поступления в институт. После очередных прыжков с лестницы и плановых медицинских обследований они целыми вечерами отлёживаются на своих койках, часто отказываясь даже от ужина. Им психологически тяжело даётся даже смехотворная для меня нагрузка: прыжки с четырёхметровой высоты. По ничтожному поводу, например, по поводу дождливого дня, у них обостряются отношения друг с другом, а на нас пятерых, имеющих сравнительно неплохие успехи в прыжках, они смотрят с нескрываемым раздражением, словно мы в чём-то виноваты.

   В последнее время меня  всё больше начал интересовать эскимос Чилкато, уроженец снежной Аляски.  Он заметно, прямо на глазах, окреп телом, раздвинулся в плечах.  Смело взбирается по ступенькам лестницы и без колебания срывается вниз.  На его смуглом, с покатым носом лице редко появляется улыбка, по-видимому его не оставляют мысли о своей дальней и холодной родине. Я очень удивился, когда он однажды, первым среди прыгунов-каскадёров постучался в мою комнату.
 
   – Скажи, Боб, разве время может быть в квадрате? Профессор Шеффельд говорит, что ускорение движения выражается в метрах в секунде за  секунду.  Как это: секунда в квадрате?  Слово секунда и есть слово и оно не меняется, в какой либо квадрат его не поставили учёные мужи. Объясни мне.

   Я  с высокомерием, всё ещё свойственном мне, задрав голову, проговорил нехотя, растягивая слова:

   – Как говорил мой учитель в школе, правильнее надо говорить не секунда в квадрате, а численное значение этой единицы времени в квадрате! Уловил разницу, тупица!

   Произнося машинально это оскорбительное слово, совершенно незаслуженное для Чилкато, я вдруг устыдился и почувствовал, как у меня потеплели кончики ушей.  «Тупица», «кретин», болван  и подобные им слова были почти в ежедневном обиходе у меня, и в детском доме, и в армии, и в тюрьме. Но в институте каскадёров таких слов мне слышать не доводилось. Вероятно, контингент курсантов был более образован, а, скорее всего, умопомрачительная встряска организма при тренировках каскадёров не оставила никому места для употребления такой «паразитической» лексики.

   Сейчас же я почувствовал всю мерзость этих слов по отношению к кому бы то ни было, а особенно к человеку, разделявшего со мной неестественные прыжковые манипуляции. Особенно я был раздосадован  презрительными нотками своего голоса.

   Чилкато понял моё состояние, чуть улыбнувшись, мигнул.
Я успокоился и предложил любознательному эскимосу сесть за стол, подсел к нему сам с листком бумаги.

  - Вот смотри: опуская выражение: «численное значение», ускорение есть изменение скорости в единицу времени. Скорость выражается в м/с,  время в с.  Делим м/с  на с.  Для наглядности выражаем м/с  в виде колонки,  где числитель м, а знаменатель с.  Чтобы разделить дробь на целое число надо знаменатель дроби с умножить на с.  Вот и получается секунда в квадрате.

   – Секунда в квадрате – это символ бессмыслицы, как та лестница Морриса.  Это просто выдуманная математическая штучка! – сдержанно-злобно хмурился Чилкато, по-видимому,  ещё не совсем оправившись от «тупицы». – Значит, возможна и секунда в кубе?

    – Думаю, что это будет входить в формулу скорости скорости изменения ускорения! – провозгласил я, чувствуя, как спадает краска с моего лица за небрежно произнесённое обидное слово.
 
    Скажи, Боб, в чём смысл «ударных» нагрузок на наши ноги? Это тоже самое, если бы по нашим костям били палками и пытались усилить крепость наших костей.

   – Ты бы смог в первые дни тренировок прыгнуть без особого вреда для себя с пятиметровой высоты? – ответил я вопросом на вопрос Чилкато.

  –   Я бы тогда не смог…

  – Значит, есть прогресс в наших результатах.  Твой костяк стал крепче, у тебя увеличился обхват голеней и бёдер, так что нечего плакаться о неэффективности тренировок по методу Роджерса!

  Эскимос задумался.  Его орлиный нос надавил на верхнюю, редко знавшую бритву, губу.  Чилкато посмотрел на мою смятую постель, понимающе усмехнулся.

      – А я в одежде никогда не ложусь на койку, и вообще, лежать днём вредно. Тем более, лёжа читать.

   Тоже мне интеллигент, эскимос с Аляски! Наверное, до поступления в институт жил в куполе из снежных кирпичей, «иглу», кажется, называется!

        Мне не понравилась нравоучительная нотка в словах Чилкато, но я не подал виду и сказал, снова развалившись  на постели:

    У средневекового английского писателя Джозефа Аддисона  есть такой афоризм:

    – Чтение для ума – то же, что физические упражнения для тела.
 
     Зачем Чилкато понадобились  моя консультация?   Я понял так, что он искал во мне объект для общения. Что ж, надо постепенно освобождаться от моей высокомерной индивидуальности, быть более общительным, ведь все мы связаны одним делом:  умопомрачительными прыжками.  Как-будто с возрастающей задубелостью наших ног наступает адекватное смягчение характеров.
 
      Расстались мы, дружески пожав друг другу руки. Я обрадовался посещению моего жилища сокурсником и своим объяснением «секунды в квадрате», как радуется учитель, видя плоды своего труда.            
                ***
   В  последнее время, вопреки моих бесед с Чилкато о пользе тренировок по методу Роджерса, я часто думаю о мотивации наших занятий прыжками с высоты. В любом значительном деле должен быть смысл,  идейная сторона дела. Чтобы хорошо осуществить дело, должен быть соответствующий духовный настрой. Пока у меня этого духовного настроя нет. Можно ли считать духовным настроем моё стремление опередить остальных курсантов моей группы в достижениях в прыжках с высоты? Это для меня слишком мелко и не интересно.

   Во имя чего  нас заставляют прыгать со всё более возрастающей высоты лестницы –  этого «символа бессмыслицы», по словам Чилкато? Что от нас требуется доказать этими прыжками? Станет ли наше тело более сильным и здоровым? По своим, пока ещё слабым болезненным ощущениям, я могу сказать, что здоровье наше в той или иной степени будет подорвано.  Да, у нас, возможно, со временем станут толще и крепче кости тазовой конечности, но ослабнет сердце и уменьшится жизненная ёмкость лёгких в результате неестественных сотрясений каждой клеточки нашего организма. Вот об этом я думаю уже несколько дней.
                ***
     Всё же какую  цель преследует институт Морриса, заставляя нас прыгать? Правда, помимо наших будущих прыжков с высоты на забаву зрителям я думаю, что наши навыки в прыжках пригодятся в том смысле, что, нам будет безопаснее, чем обычным людям выпрыгивать, например, из окна горящего здания. Что касается лично меня, человека с душой парашютиста, то  при прыжках с парашютом я бы мог более длительное время затягивать свободное падение. Пишу эти строки и вспоминаю свои прыжки с ленточным парашютом. Ах, как замечательно было видеть над собой вогнутый голубой купол! Задержись я ещё на полгода в десантном батальоне (время окончания моего контрактного договора) может быть, мною между делом были уже  установлены некоторые рекорды по скорости и точности приземления, достойные книги рекордов Гиннеса.

   К  сожалению, в условиях армии с её дисциплиной и внеплановыми командировками мне не позволялось и думать об оформлении должным порядком достигнутых результатов. Довольно и того, что присвоили звание сержанта. Возможно, после окончания курсов каскадёров я займусь парашютным спортом, к которому я отношусь, выражаясь высокопарно, очень трепетно.

   Основа парашютного спорта – это скорость и точность приземления, а она зависит, в первую очередь, от затяжного прыжка без раскрытия парашюта. Для этого надо иметь крепкий кости и соответствующие  мышцы, а где я всё это могу получить как не на тренировках в прыжках с высоты по способу Роджерса. Хотя бы во имя этого мне не стоит поддаваться пессимистическим настроениям.  Итак, выдержка и ещё раз, выдержка!  Вот она моя тактическая цель: в ближайшие месяцы пусть с допустимым вредом для здоровья спрыгнуть с «макушки» лестницы Морриса.
                ***
   Я «отпраздновал» своё четырёхмесячное пребывание в институте дяди Морриса, так мы называем за глаза шефа института, прыжком с высоты  восемь метров на твёрдый грунт, со ступеньки под номером: сорок! Это уже чуть меньше половины высоты лестницы. Даже один  прыжок с этой высоты – это уже хорошая встряска для  моего организма. У моих остальных соперников тренировка идёт несравненно хуже.
 
   Тренер Роджерс пока не разрешает никому из них прыгать с такой высоты, которая стала привычной для меня, хотя у них нет на вид  особых изменений в их физическом статусе, если не считать того, что у моих сокурсников наступает видимое утолщение заплюсневого, коленного и голеностопного суставов. Сужу по себе: теперь я обуваю кроссовки на два номера больше.  Это мне очень не нравится, а что будет дальше, когда высота прыжка значительно возрастёт!

   Говорят, что бытиё определяет сознание.  Вот и видимые изменения в моём организме заставляют меня задумываться о смысле нарастающих нагрузок при прыжках с высоты.  Почему наша бутафорская лестница имеет высоту восемнадцать метров, не десять, не сто?  Значит ли это, что такая высота является пределом человеческой выносливости, которые медики института Морриса определили заранее?  И вообще, какой смысл имеют прыжки с высоты лично для меня.  Ну, спрыгну я с верхушки лестницы, что дальше? Рекорда я не поставлю, поскольку он уже установлен Мартином Стоуфом. Работать в цирке на потеху публике у меня нет желания. Да и однообразные номера с падением из-под купола цирка на арену скоро потеряют свою остроту и наскучат зрителям.
                ***
   Не буду писать о неясных стратегических целях в моей жизни, пока нужно добиться тактических успехов. Цель такого успеха – спрыгнуть с верхней площадки лестницы, и на это надо бросить все возможности своего организма, включая силу духа! Думаю, что надо усиленно тренировать не столько ноги, сколько всё тело, а главным образом – сердце. Единственное средство для тренировки сердца это не прыжки, а продолжительный бег.

   Удивительно, но на тренировках доктор Роджерс никак не оценивает моё первенство в прыжках с высоты. Дистанционные датчики своего компьютера он направляет преимущественно на остальных, вовсе не перспективных прыгунов. Я думаю, что доктора из институтской приёмной комиссии, выбрасывая крепких ребят за ворота института, вовсе не думали о каких-то достижениях в прыжках с высоты. Их  интересовала только совокупность  патологических  изменений в костно-мышечной системе прыгунов в сравнении с их первоначальным физическим статусом, причём, чем слабее был бы этот статус, тем большее поле для исследований открывалось для институтских  медиков. Сколько бы незаслуженно  «забракованных» крепких ребят, в том числе, отслуживших в армии, составили мне настоящую конкуренцию! «Лунообразное искривление малоберцовой кости»  – с  усмешкой  мысленно я корил седовласого Шеффельда  за  его равнодушное слово «аут!» и издевательский красный восклицательный знак на экране монитора.
 Сегодняшний «я» осуждаю себя за то, что  дерзнул недоброжелательно, даже с ожесточением глядеть на толпу, собравшуюся у проходной института, думая, что все эти парни будут моими конкурентами! На самом деле, конкурентами они оказались не в прыжках с высоты, а во мнении приёмной медицинской комиссии.
                ***
  Я не думал раньше, что смогу почти безболезненно для себя приземляться с высоты девять метров на твёрдый грунт.  Подчеркиваю слово «приземление», а не «падение» с высоты.  Это дьявольская разница. При падении я не напрягаю своё тело, как этому пытается научить нас Роджерс, а расслабляю каждый мускул и соприкасаюсь с землёй, подобно мешку с тряпьём. О сравнительной безопасности такого приземления медицинская и спортивная литература молчит, но я полагаю, что всё дело в том, что удар о землю принимает на себя вся передняя поверхность тела.  Обязательно выпрямляю ноги в коленях, стискиваю  зубы,  складываю пальцы рук в кулаки и поджимаю их под себя. Как парашютист, а я таковым до сих пор считаю себя, я не падаю, а именно приземляюсь.  Только в этом случае можно обезопасить себя от серьёзных травм и быть уверенным в успехе очередного прыжка с высоты. Надо ли считать травмой то, что почти вся передняя поверхность моего тела, вернее, кожа с её подкожной клетчаткой, начиная со лба, груди, живота и бёдер выглядит покрасневшей, горячей на ощупь и заметно припухшей. Но из триады главных признаков воспаления: боль, припухлость, краснота, первый признак воспаления – боль, меня обходит.  Думаю, что при продолжении тренировок кожа у меня на груди как бы омозолится, станет, как выделанная бычья кожа, из которой делают прочные ремни, то есть, станет слабо чувствительной к ударам о грунт.
                ***
   Доктор Роджерс, сверившись с данными компьютера о наших физических возможностях, назначает каждому курсанту определённую высоту прыжка. Мулату Томасу Гаррису и эскимосу Чилкато он разрешает прыгать с высоты семь метров.  Остальные каскадеры продолжают прыгать, кто с пятиметровой высоты, как Билл Карпентер и Джордж Браун, или только остановились на четырёхметровой высоте, как рослые, но довольно трусливые ребята из тройки бывших лоботрясов-ловеласов, некогда успешных соблазнителей женщин из обслуги института Морриса.
 
   Странно, что доктор Роджерс не даёт мне никакого задания на очередной прыжок.  Прыгай, мол, когда хочешь, сколько хочешь и с какой высоты хочешь. Только неотвязчивое желание поскорей «освоить» эту лестницу заставляет меня ежедневно прыгать с намеченной мною ступеньки.

   Все мои соперники падают, приземляясь на ноги, но при встрече с грунтом ноги их подкашиваются, подставленные руки не выдерживают тяжести тела, и ребята ходят с разрисованными зелёнкой лбами и  носами.
                ***   
   Наш тренировочный станок, эту чудо-лестницу Милтон Чилкато всё чаще называет, или символом бессмыслицы, или символом нелепицы.   Я полностью согласен с этими выражениями.

   А шутник Томас Гаррис называет лестницу Морриса пилой-ножовкой.  Так и говорит перед прыжками, выставляя в улыбке зубы:
 
   –  Пойдём,  попилим немножко.

   И, правда, как зубья у пилы выглядят сбоку эти многочисленные узкие ступеньки.  У них нет даже обычного для квартирных лестниц небольшого скоса вовнутрь. Всё это рассчитано на то, чтобы прыгуну волей-неволей предпочтительнее было скакнуть за боковой срез ступенек, а не спускаться с них по причине трусости или какого-нибудь другого  психологического расстройства.
                ***   
   Хочу сослаться о недостаточно изученном в медицинской науке сенсорном ощущении:  чувстве   ускорения.  Не имеется в виду ускорение, испытываемое при увеличении скорости движения автомобиля  или при опускании лифта вниз.    Это чувство возникает у меня уже при прыжках с четырёхметровой высоты.  Вероятно, оно связано со временем падения.  Если даже прыгать с закрытыми глазами или в полной темноте, то какая-то сенсорная система организма сигнализируют о том, какое ускорение приобрело тело от начала прыжка до точки полёта в данный момент времени.  Я не испытывал этого чувства в прыжках с парашютом.
 
   Я берегу позвоночник и связки суставов конечностей  и слежу за тем, чтобы приземляться на грунт строго в горизонтальном положении. Пока ни один из курсантов не следует моему примеру. Сказывается врождённая особенность людей: боязнь подставлять  под удар любую другую часть корпуса кроме надёжных ног. Что касается Роджерса, может быть, он гениальный врач и исследователь, но как тренер он  не заслуживает внимания.  Пока ни одного дельного совета он нам не дал по поводу техники прыжка с большой высоты.
                ***   
  Постараюсь дать краткую характеристику всем курсантам-прыгунам, которых я до недавнего времени считал своими соперниками. Меня вовсе не интересует, кем они были до поступления в институт, им также нет дела до моего прошлого.
 
  Итак:

  Билл Карпентер.  Двадцать пять  лет. Он уже выбил у себя пару передних зубов, прыгнув с высоты пяти метров и ударившись при падении нижней челюстью о свои же коленки. Считаю невыгодным для него при его росте два метра шесть сантиметров и весе сто сорок два килограмма заниматься прыжками с высоты, даже, если бы он приземлялся на грунт так же, как и я. А он по-прежнему падает, сгруппировавшись, то-есть, согнувшись клубком. Как ещё целы его голова, коленные и заплюсневые суставы ног! Чего было проще объяснить начинающим каскадёрам, почему в прыжках с большой высоты нельзя приземляться на ноги, даже на полусогнутые в коленях.  В учебниках физики  рассматривается такой пример: цилиндр с высотой, намного превышающей диаметр его основания, падает под действием силы тяжести в двух положениях: когда его длинная ось направлена вертикально и когда  эта ось направлена горизонтально   по отношению к поверхности приземления.   В первом случае деформация стенок цилиндра будет наибольшей, так как вышележащая часть цилиндра из-за сил инерции в большей степени сдавливает нижележащую часть.

  Вот почему человеку соприкасаться с землёй при падении предпочтительно всеми частями тела, ибо в этом случае все эти части имеют одинаковой путь для проявления сил инерции и меньше  давят друг на друга.

   Поскользнувшийся на льду человек, пытаясь спасти корпус  своего тела от травм, подставляет льду относительно тонкую руку,  и в результате травмирует её. Медицинская статистика показывает, что в зимний период именно с переломами костей той или другой руки имеют дело травматологи.
                ***   
  Карпентер вечерами, ковыляя на своих растолстевших, я думаю, опухших, ногах, ходит  в кинотеатр института, смотрит там боевики, но уже не заводит контакты с женщинами, которые сначала стремились к нему, как мухи к варенью.  У Карпентера отличный, даже гипертрофированный аппетит.  Как-то на спор с мулатом Гаррисом съел в один присест в столовой внушительный противень с пятьюдесятью пирожками с повидлом. Как только эти пирожки удалось собрать на кухне! Так голодный волк может съесть, не сходя с места половину туши овцы с её костями и внутренностями. Склонен к ожирению. Сейчас Билл после тренировок и обязательных медицинских обследований, задрав нижние конечности выше головы, целыми днями лежит на кровати в своей комнате. Занятия прыжками даются ему тяжело, вероятно, он испытывает боль в ногах и позвоночнике.   Однако, он старается бодро взбираться  на лестницу, чтобы без тени страха в лице броситься вниз! Вот у кого надо учиться переносить боль!

   Поскольку его кроссовки не уменьшаются на проступи ступенек, то Билл предпочитает подниматься на лестницу боком. Перед прыжком он ставит одну ногу на одну ступеньку, а вторую ногу – на следующую. Получается, что одна нога у него располагается выше другой даже в полёте. И приземляется он с таким же расположением ног.  И куда смотрит доктор Роджерс? Станет ли Билл в будущем, когда его отчислят из института за непригодность, продолжать занятия билдболдингом? Жалко его некогда великолепного тела! Если бы бог дал мне такое! Я с болью в душе вычеркиваю его из списка моих конкурентов.   
                ***
   Прошло пять месяцев моих занятий в институте Морриса. Я уже способен физически и психологически прыгать с высоты десять метров. Люминесцентный красный номер ступеньки «50» мне явственно представлялся во  сне за несколько дней до моего удачного прыжка. Каскадёры: Томас Гаррис, и, как, это не странно, коренастый эскимос Чилкато, уже спрыгивают почти с восьмиметровой высоты. Явственно ощущается дрожание почвы при их приземлении, как-будто забивают сваи под фундамент.
 
   Одним из вероятных моих конкурентов в прыжках с высоты будет Томас Гаррис, двадцать четыре года, рост сто девяносто сантиметров, вес сто двенадцать килограммов. Природа наградила его мощными и сверхтвёрдыми костями тазовой конечности. Об этом  не устают повторять профессор Шеффельд на лекциях и наш тренер доктор Роджерс. У Гарриса в костях превалирует компактный слой над губчатым, как об этом недавно обмолвился доктор Роджерс.

   Врачи и лаборантки антропометрической лаборатории только ахают, измеряя во всех точках обхваты ног улыбчивого мулата. Томас смело, со своей шалой улыбкой, срывается со ступеньки лестницы, и хоть сегодня согласен прыгать с её верхней площадки. Пока ему не хватает серьёзного отношения к опасности прыжков с большой высоты. Мне нравиться его оптимизм и дружеское отношение ко всем нам, каскадёрам, чего я не могу себе позволить по своей замкнутости. Уверен, что он, если не будет приземляться строго в горизонтальном положении своего тела, как это делаю я, то повредит свой позвоночник, а это может случиться при его несерьёзном взгляде на приземление даже с половинной высоты лестницы. Часто на тренировках и по пути в свою комнату потирает рукой поясницу: она у него по крепости, очевидно, слабее ног и рук. Но пока он мой главный соперник. Впрочем, почему соперник?  Какая выгода ожидает меня, если Томас потерпит, в конце-концов, неудачу в очередном прыжке или обгонит меня в прыжках.  В мире достаточно высот, которые можно преодолевать, их хватит на всех.
                ***
   Наступило холодное время года.  Типичная приморская зима с её нудными дождями, изредка со снегом. Прыгать с высоты, не разогрев своё тело одноногими прыжками вокруг лестницы и гимнастическими упражнениями, наш тренер Роджерс не разрешает, и он сто раз прав.

  В первые недели моего пребывания в институте я с нетерпением ожидал следующий день, когда высота наших прыжков увеличится на очередную ступеньку. Я со злостью думал, почему Роджерс так не торопится форсировать прыжки с высоты? Ощущал во всём теле, несмотря на тупые боли в ногах такую энергию, что, казалось, прямо сейчас, без подготовки, прыгнул бы с двенадцатиметровой высоты.

   Прав был Роджерс, когда в первые два месяца давал нам поблажку в прыжках  с лестницы, и напирал на скакание вокруг неё на одной ноге и перешагивание сразу на три ступеньки лестницы! Организм постепенно приспосабливался к неестественным нагрузкам на кости и сухожилия, и во время нашего относительно слабого результата в прыжках с высоты в первые два месяца он имел достаточное время для своего развития. Но сейчас чувствую, что каждое повышение высоты прыжка на двадцать сантиметров даётся мне не с такой лёгкостью. Я уже сомневаюсь в методе  тренировки Роджерса, даже, если во главу угла поставлены постепенность и трезвый расчёт. Мой разум говорит мне, что я при форсировании высоты прыжка преждевременно сломаю себе, но не ноги, как можно об этом подумать, а рёбра.
 
   Я окончательно убедился, что наша команда прыгунов с высоты служит только для научных изысканий медперсонала института Морриса.  С радостью бросил бы тренировки, если бы мы все не были предупреждены, что должны заплатить институту все расходы,  затраченные на наше содержание.
                ***
   Второй мой конкурент по прыжкам с высоты – Милон Чилкато. Двадцать два года. Его предки, этнически близкие к североамериканским индейцам, эскимосы с Аляски, почти адаптировались к цивилизованному образу жизни. Чилкато выдаёт характерное широкоскулое лицо эскимоса с его большим покатым носом. Рост Чилкато сто пятьдесят восемь сантиметров, вес при поступлении в институт –  шестьдесят один килограмм. Грубые черты лица, сравнительно большая голова, но тонкий скелет. За месяцы его пребывания  в институте он, в отличие от всех нас, заметно окреп физически, увеличил свой вес на семь килограммов,  но не за счёт жировых отложений, как у Билла и Томаса, а за счёт костно-мышечной системы. Вот какой прекрасный материал для научных изысканий доктора Роджерса! Как бы мне хотелось просмотреть динамику таких быстрых изменений в костно-мышечной системе этого бесстрашного будущего каскадёра! У себя таких желательных перемен за короткий промежуток времени я не замечаю.

   Эскимос взбирается по ступенькам лестницы, на указанную Роджерсом высоту со  старательным волевым выражением лица.  Вот у кого всем нам брать пример! Прыжки даются ему легко.  Кажется, что кости ног его, сгибаясь, амортизируют его тело при приземлении. Кроме того, из-за его относительно небольшого веса скорость его падения в воздухе, на мой взгляд, меньше, чем у всех нас. Больше всего любит смотреть фантастику по телевизору и в кинотеатре института. Думаю, что этот эскимос вопреки своему хрупкому телосложению может составить мне конкуренцию.

   Следующий в  очереди на  страницы моих записей стоит Джордж Браун, двадцать один год. Рост сто семьдесят восемь сантиметров Вес шестьдесят шесть килограммов. Чертовски завидую ему за его молодость и красоту.  Не интересуется ни чтением книг, ни лекциями Шеффельда. До поры до времени прыгает красиво, с набором цирковых эффектов. Делает неизбежные, разнообразные три сальто с пятиметровой высоты, как это делают спортсмены-прыгуны в воду с трамплина. Думаю, что эти его выкрутасы в воздухе в какой-то степени замедляют падение его красивого тела.  В будущем из него может получиться хороший цирковой артист, а может быть, чемпион по  красоте прыжка в воду с десятиметрового трамплина. Но именно его артистичность не позволит ему одолеть лестницу Морриса. В последнее время прыжки переносит болезненно.  Это не мой конкурент.

   Остальных трёх курсантов, которых я мысленно называю «ловеласами» и «лоботрясами» за их неразборчивые связи с женщинами института в первый месяц наших занятий, я не считал и не считаю моими соперниками.  При их росте немногим более ста восьмидесяти сантиметров и на вид атлетическом телосложении у них слабый психологический настрой к прыжкам, а это главное в нашем деле. Особенно заметно дрожание их ног и рук при вхождении на лестницу. Поднимаются, волоча ноги. Часто ощупывают свои ступни и колени, по-видимому, они у них побаливают, во всяком случае, слышится характерное поскрипывание коленных суставов. Наши доктора, верные своей идее не давать нам никаких лекарств и мазей, смотрят на болезни наших суставов, как говорится, сквозь пальцы.
На заданной ступеньке лестницы троица «лоботрясов»: Гарри Фокс, Анджей Воровски, и темнокожий мулат Патрик Стоун имеет обыкновение долго топтаться. Каждый из этой «троицы» более минуты перебирает ногами на узкой ступеньке, поводит по сторонам опущенной головой, словно выбирает место на площадке, куда надо приземлиться.

   Думаю, что если они не осмелятся спрыгнуть с высоты даже пяти метров, их занятия в школе каскадёров Морриса закончатся.  Не случайно один из них, Анджей Воровски, прыгая ещё с высоты четыре метра сорок сантиметров, умудрился вывихнуть ногу в тазобедренном суставе и почти две недели после вправления сустава не смог продолжать занятия. Он безнадёжно отстал от всей нашей группы. Руководство института пока не отчисляет его по неизвестным мне мотивам, по-видимому, потому, что доктор Роджерс и остальные врачи пока с интересом наблюдают за ним.   Делают какие-то свои научные выводы».
                *** 
    Уже прошла сухая осень, когда было чуть прохладнее, чем знойным летом, и листья на деревьях пожелтели, но не торопились опадать. Потом чуть ли не внезапно наступила приморская зима с её частыми дождями.  Случались дни, когда крупными хлопьями выпадал снег, повисая, как пена на голых ветвях буков и клёнов, но снег быстро таял, как только проглядывало солнце или принимался моросить дождь.

    Февраль  – самый холодный и влажный период года для наших субтропиков. Когда выпадает снег с дождём, то мы все идём на тренировку, как на скучную обязанность.  Думаю, что с наступлением сухих тёплых дней наше  настроение улучшиться. И к тому времени мои результаты в спрыгивании со ступенек лестницы должны превышать запланированный график прыжков.  А, чтобы это обеспечить, я должен, невзирая на пасмурную погоду, упорно готовить свои кости к предстоящим весенним запредельным нагрузкам.
 
  С удовлетворением замечаю, что отношение моих сокурсников ко мне изменилось.  По утрам во время умывания в просторной ванной комнате они приветливо здороваются со мной.  Уже не считают меня выскочкой.  Выскочка – это тот, который достигает успеха за счёт других, более совестливых, и не упускает возможности превозносить себя.  Ребята понимают, что моё первенство даётся мне тяжёлым трудом и не завидуют мне. Сами прошли, и ещё будут проходить через неимоверные нагрузки, возможно даже увечья и смерть, несмотря на оптимистические заверения докторов института в безвредности прыжков с большой высоты.

  Напишу, как относятся мои сокурсники  к моему относительному первенству в прыжках с лестницы.

  У Билла Карпентера появился такой красноречивый жест.  Он, поднимает продолговатое лицо к вершине лестничного треугольника, затем переводит взгляд на меня, взбирающегося по ступенькам лестницы, и укоризненно качает головой, как бы говоря: эх не советую прыгать с той макушки!

   У Томаса Гарриса я замечаю нетерпеливость во взгляде.  Он взмахом своей толстой руки  показывает, чтобы я поднимался на ступеньку  высотой значительно выше той, с которой я прыгал вчера. Что это?  Желание, чтобы я поскорей разбился и уступил ему первое место? Скорей всего, его добрый лошадиный оскал зубов предназначен только для подзадоривания меня. Как бы говорит, что ты медлишь, не бойся, а то я скоро опережу тебя!

   Эскимос с Аляски смотрит на меня с присущим ему суровым спокойствием. Сам он разве, что на пару метров высоты лестницы уступает мне, и во взгляде  его чёрных спокойных глаз зиждется  уверенность, что и он скоро догонит меня.
Красавчик Джордж Браун на тренировках старается не отрывать от меня восхищённого, с оттенком подхалимажа взгляда. Меня это коробит, хотя в искренность этого мальчугана я верю.  Не желал бы я, чтобы он изуродовал всё ещё артистическое свое тело от не естественных для молодого и красивого парня никчемных нагрузок.

   Трое курсантов-каскадёров, некогда задиристых шутников-лоботрясов, теперь утратили свой гонор.  Они отстают от меня в прыжках аж на четыре метра, смотрят на меня, когда я без колебания срываюсь с лестницы, с плохо скрываемой досадой.
 
  Удивительно по отношению ко мне ведёт себя доктор Роджерс.  Не даёт никаких советов, ни по технике прыжка, ни по их количеству.  Я не слышал от него,  ни ободряющего, ни раздражённого возгласа.  Уже давно он не даёт мне никаких указаний, считая, что я сам выберу себе нужную высоту прыжка.
                ***
   Случилось событие: Томас Гаррис, эскимос  Милтон Чилкато и Билл Карпентер уже переняли у меня технику падения с высоты: приземляются в горизонтальном положении тела.  То, что они решились на это, вызывает у меня искреннее уважение к ним. По себе, ещё с детства, знаю, как трудно психологически при падении держать голову на одной линии с туловищем или даже ниже его.  Беречь голову, а не ноги – врождённая особенность всех млекопитающих.

   Прежде, до поступления в каскадёры, я всегда с неприязнью относился к своим соперникам. Но теперь, наряду с возрастающей крепостью своих костей, я замечаю в себе «размягчение» своего заносчивого характера, если под характером понимать моё отношение к людям. Согласно принятому стереотипу, изменить свой характер невозможно, во всяком случае,  за короткое время.  Значит, усиленная физическая нагрузка ломает этот стереотип.

   Легко, без зависти буду смотреть на то, если вдруг Томасу и Чилкато удастся спрыгнуть с верхушки лестницы раньше меня.
                ***
   Нашим тренировкам уже более шести месяцев. Я стал рассматривать лестницу Морриса - это чудо строительной техники, как своего первейшего врага, которого надо всеми силами тела и души преодолеть, а там будет видно, что делать.
После прыжков у меня болят все суставы, включая сочленения рёбер. За два часа до ужина я занимаюсь самомассажем ног: растираю их ладонями, долгими минутами лёжа ритмично сгибаю и разгибаю ноги в коленях и тазобедренном суставе, будто при езде на велосипеде. С удовлетворением замечаю, как к ночи уменьшаются вздутия коленей, спадает отёк ступней. Чтобы ещё придумать для улучшения своего физического состояния? Разве попробовать бег босиком…  А почему бы нет? Книги по закаливанию организма о пользе ходьбы и бега босиком упоминают не однократно.   Итак, решено! Завтра же по вечерам начну бегать босиком.   Собственно, почему завтра?   Сегодня, немедленно, сейчас!  Ничего так не расхолаживает человека, как отложение важного  задуманного дела на начало следующего года, следующего месяца, следующего понедельника…

   И вот, несмотря на поздний вечер и промозглую погоду я выбегаю босиком из тёплого нашего общежития.   Избалованные обувью ноги с опаской ступают на непривычную для них среду: пожухлую, слегка припорошенную хлопьями мокрого снега, траву.   Уже не опасаюсь повстречаться с Эллис! Не будет она в такое позднее время подставлять своё холёное лицо сырому холодному ветру, тем более, в отсутствии зрителей. Значит, не увижу её ужимок и гримас по поводу моего «босого» умопомешательства.

  Зато, какое блаженство ощущать покрасневшими холодными ступнями тёплые каменные плиты пола в ванной комнате.  После ополаскивания ног холодной, затем горячей водой,   чувствуешь такой прилив сил, что хочется даже в неурочное время снова и снова прыгать с лестницы.

  И вот теперь, по утрам, ещё до восхода солнца я бегаю босиком по мокрым от зимнего дождя, а иногда даже запорошенным снегом тропинкам парка Морриса.  Лишний раз убеждаешься, что бег босиком по снегу – хорошее средство против отёков ступней и хруста в коленных суставах!

   Может быть, постороннему глазу покажется чудачеством,  но Томас Гаррис, эскимос Чилкато и я, прежде чем ринуться вниз со ступенек лестницы обязательным долгом считаем подняться на её верхнюю площадку.  Поднимаемся, отставляя чуть в сторону ногу для упора, когда дует боковой ветер.  И на вершине лестницы каждый из нас стоит в полуприсесте, также, отставив ногу, чтобы не быть «сдутым» вниз без нашего желания.
С высоты площадки уже кажется незначительной и лёгкой для исполнения та высота прыжка, тот урок, предназначенный нам согласно заданию тренера.За то какую беззаботную радость испытываешь, после удачного приземления, своеобразного рекорда для себя! Появляется свобода  движений во всём теле, точно такая же, какая бывает после ванны с холодной водой, а я поклонник такой ванны и принимаю её ежедневно.
 
   Как было бы хорошо, если бы такая лестница была на луне!  Там ускорение силы тяжести в шесть раз меньше земного ускорения, следовательно, прыжок с той высоты, с какой мы сегодня прыгаем, казался бы там прыжком с двухметровой высоты.  Когда Нил Армстронг спрыгнул с порога лунного модуля, то его прилунение выглядело, как замедленная киносъёмка.

  Что касается Томаса Гарриса то, кажется, сбрось этого увальня с самолёта без парашюта, он, как резиновый мячик подскочит от земли невредимым.  Дал же бог мулату такие генетические возможности в отношении своих костей!  А что касается эскимоса, то, может быть, прирождённая гибкость его тонких конечностей, амортизирующая удар приземления, а скорее всего, его относительно небольшой вес, способствующий некоторому замедлению его падения в воздухе. Мне удалось украдкой из-за спины Эллис подсмотреть на экране компьютера данные касающиеся размера всей поверхности кожи эскимоса и объёма его тела.  Нетрудно рассчитать соотношение этих показателей, так называемый поверхностно-объёмный коэффициент. Так у Чилкато этот показатель был самый высокий, а у Томаса и Била Карпентера – самый низкий. У меня соотношение поверхности моего тела к его объёму занимает промежуточное положение, то есть, я падаю с высоты несколько медленнее, чем Томас, но побыстрее, чем эскимос Чилкато.  Однако при затяжном парашютном прыжке с высоты, скажем, десять километров, влияние соотношения поверхности тела к его объёму было бы очень значительно. Но имеет ли значение, если десантник  с нераскрывшимся парашютом врежется в землю со скоростью шестьдесят или пятьдесят километров в час? Значит, существуют более веские причины в успехе моего сокурсника Чилкато.  Прав был Моррис в своей лекции каскадёрам, что успех, прежде всего, зависит от силы духа.
 
   Непонятно, но бывает, что прыжок с новой для меня высоты даётся мне легче, чем с высоты прежней, значительно меньшей. Влияние погоды?  Психологический настрой?  Убеждён – это связано с готовностью к работе  центральной нервной системы. Скорее всего, разных там мозговых цистерн и апертур. Какие-то физиологические процессы на молекулярном уровне происходят в них.  Кажется, этими деталями скрупулезно интересуется Роджерс в своей, недоступной для меня лаборатории.

  Временами у меня закрадывается мысль: если будет соответствующий настрой, не спрыгнуть ли сразу с верхушки лестницы?  Возможно, прыжок с неё дастся мне не труднее, чем теперь прыжок, почти  с одиннадцатиметровой высоты. Жду с нетерпением сухой апрельской погоды, и тогда я решусь.