Батон белого хлеба

Рыжая, белокожая и тоненькая, она шла по широкому тротуару между ларьками и магазинчиками, повторяя и повторяя про себя:
«Мне вот эту, пожалуйста». Её мать недавно устроилась на работу, и двенадцатилетняя девочка позже ровесников стала знакомиться с простыми обязанностями: покупать продукты, проверять почту, выносить мусор. С последними двумя всё было легко, а вот общаться с продавцами Карина стеснялась, боялась, что скажет что-то неправильно, поэтому частенько долго топталась перед прилавками, уже давно выбрав продукты, но боясь сказать некрасивую и, может быть, не до конца понятную фразу. Нужно было составить идеальную и выучить наизусть, чтобы от зубов отскакивала. Однажды её переспросили, когда она сказала «батон белого хлеба» – Карина очень не любит это вспоминать. Ей объяснили, что батон всегда белый. Можно сказать «батон», а можно «белый хлеб». Пару недель спустя в другом магазине девочка увидела ржаной и отрубной батоны и ужасно захотела рассказать об этом той вредной продавщице, но это было выше её сил.
Вот дыни уже перед носом Карины. Не зная, что с ними делать – стучать, нюхать, искать у них хвостики и рассматривать их, вертеть в поисках пятен или что – девочка поискала глазами самую яркую и симпатичную и, поймав взгляд румяной полной продавщицы с короткими светлыми кудряшками, сказала, показав на дыню пальцем:
- Мне вот эту, пожалуйста.
Про себя порадовалась, что не забыла сказать «Пожалуйста».
- Хорошо! – продавщица улыбнулась и оторвала пакетик, потянулась за дыней. – Как резко похолодало сегодня! – заметила она, укладывая золотисто-зеленоватый шар в целлофановый пакет.
Это было неожиданно. Карина не придумывала, что отвечать в таких случаях, поэтому некоторое время молчала, ковыряя деньги в кошельке, а потом сказала: «Угум».
Дыня вытянула на сорок два рубля.
- Пакет нужен? – это продавщица имела в виду пакет-маечку. У Карины была с собой тряпичная сумка, поэтому тут она не сомневалась ни секунды:
- Нет, спасибо, – и достала свою сумку.
- Давай я тебе положу… - продавщица аккуратно уложила дыню, взяла деньги.
- Пасибо, - пробормотала Карина и робко улыбнулась.
Ужасно приятная была продавщица, и надо было что-то ей сказать, а с другой стороны, уже всё закончилось, уже совершена покупка, о чём ещё болтать? Сказать, какие помидорки розовенькие симпатичные? Да ну, глупость какая-то. А откуда у вас баклажаны? А что Карина знает о том, откуда они должны быть? Нечего изображать из себя знатока. И хватит здесь стоять, пора уходить.
По дороге домой Карина, болтая туда-сюда сумку с тяжеловатым шаром, придумывала разговор с продавщицей. Она мысленно ей рассказала и про батон белого хлеба, и про мамину работу, и про мальчишек в школе: они её с подружками обзывают и дёргают за косы, когда третьеклассники в любви друг другу признаются и валентинки рисуют. Завидки берут смотреть на них. Уже начали спускаться сумерки, когда девочка подошла к дверям дома и увидела вдруг женщину, высаживающую рыжие, как Каринины волосы, цветы в рыхлую землю газона. Она высаживала их целыми охапками, огненными букетами, щекочущими зрение в окутывающем воздух полумраке. Цветы возле дома всегда менялись, как только отцветали предыдущие. Все тёплые месяцы клумбы радовали глаз. Карина смотрела на женщину как на чудо и вдруг выпалила:
- Так вот кто делает красоту у дома!
Женщина, занятая цветами, не поднимая головы сказала:
- А?
- Так вот кто делает красиво! Спасибо вам… - пробормотала Карина, так ужасно ей хотелось сказать что-то доброе этой трудолюбивой садовнице.
А та, кажется, не знала, что сказать на это – просто промычала что-то в ответ.
Напуганная тем, что заговорила с посторонним человеком не так, как положено, смущённая тем, что ей не ответили, худенькая рыжая девочка понесла свою дыню домой.