Глава 37. Злопыхатели

      Ещё через час боль утихла. Эстелла сползла с кровати, надела тёмно-фиолетовое платье-тунику с длинными рукавами, чтобы прикрыть вчерашний разрез на запястье, и вышла за дверь. В доме было пусто. Невероятно для одиннадцати часов утра.

      Либертад, сидя на полу в гостиной, натирала паркет. Когда Эстелла зашла, горничная взглянула на неё с удивлением.

      — Либертад, а что происходит? — поинтересовалась Эстелла. — Куда все делись? Почему в доме такая тишина?

      — Господа ещё спят, — сказала Либертад будничным тоном. — Но, думаю, встанут к обеду.

      Эстелла больше ничего не успела спросить, как в кабинете Арсиеро раздались грохот и звон разбивающегося стекла.

      — Что там такое? Там кто-то есть, — насторожилась Эстелла. — А говоришь, все спят…

      — Небось вывалилось чего-нибудь из шкафа, — вид у Либертад был подозрительно сконфуженный.

      — Так не бывает. Вещи сами по себе не падают, если только в доме не завелось привидение.

      И Эстелла направилась к большому кабинету. Либертад вдруг поперхнулась и закашлялась, да так громко, что Эстелле показалось: она вот-вот задохнётся.

      — Либертад, что с тобой?

      — П-п-подавилась. Кхе-кхе-кхе-кхе-кхе!

      Но Эстелла уже распахнула дверь. Заглянула в кабинет — пусто. На полу валялись осколки, бывшие когда-то фарфоровой вазой с цветочками.

      — Никого нет, — вздохнула девушка. — Но ваза упала и разбилась. Как она могла сдвинуться сама?

      — Я сейчас всё уберу, — мгновенно прекратив кашлять, Либертад добежала до кабинета.

      — Убери, а то поранится кто-нибудь. Потом приготовь мне завтрак. А что и бабушка ещё не проснулась? И Урсула, и Лупита? Они же обычно рано встают.

      — Угу, все спят, говорю же.

      Странное явление. Но Эстелла, решив не брать это в голову, ушла в оранжерею, которая с недавних пор стала её любимым местом для уединения.

      Оранжерея была заставлена растениями всяческих форм и размеров. Высокие и низенькие, цветущие и вьющиеся, с шипами и без, в огромных кадках и миниатюрных горшочках, они источали феерическую смесь ароматов. А ещё тут имелась золотая клетка, где жил гиацинтовый попугай Рамиро. Раньше он носил почту, но теперь, в силу преклонного возраста, не летал, зато ходил пешком по полу и лакомился растениями, обклёвывая их стебли и листья. Эстелла любила за ним наблюдать. Старый добрый Рамиро…

      Чтобы унять тревогу, девушка, сев на лавочку, углубилась в книгу — легкомысленный роман о похождениях молодого авантюриста с итальянским именем Чезаре. Книга была забавна, а поступки героев так глупы, что у Эстеллы даже поднялось настроение. Рамиро гулял вокруг горшков и кадок, цокая когтями, трепал цветы и тарахтел:

      — Тррррр… Тррррр…

----------------------------
      Ползая на коленях по большому кабинету, Либертад собирала осколки вазы. Бархатная портьера шевельнулась, и тогда служанка сказала, не поднимая головы:

      — Она ушла. Можете выходить.

      Портьера раздвинулась. Из-за неё вылезла Амарилис.

      — Я чуть не попалась, — выдохнула она.

      — Ещё бы! Кто вас просил так шуметь? Говорила ж я вам, ночью надо было это делать, а не утром. Того и гляди все проснутся, — ворчала Либертад, сгребая осколки в мешок.

      — Не понимаю, почему эта девчонка встала так рано.

      — И я не понимаю. Вы же говорили, что снотворная трава сильная, и они все проспят до обеда. Хотя сеньорита Эстелла нервная в последнее время. Всё из-за того мальчика. Наверное, поэтому сон-трава на неё не подействовала. Хотя я самолично бухнула её в ужин.

      — Хм… что за мальчик? Это тот, что испортил свадьбу Сантаны? — повела бровью Амарилис.

      — Ну да, он самый.

      — Я видела его. Мельком, — Амарилис прошлась по комнате, повадками напоминая хитрую лису. — Необычный юноша. Как ты говоришь его зовут?

      — Данте, кажется. Да чего о нём болтать-то без толку? Труба ему, — подытожила Либертад. — Вы мне лучше скажите, сеньора, вы нашли чего хотели?

      — Эмм… нет.

      — Я же говорила, нету тут ничегошеньки. Мы с Эстебаном всё ужо перерыли и в этом кабинете, и в маленьком.

      — Но ведь должны быть какие-то бумаги! Не мог же старый плут забрать их с собой в могилу! — взяв в руки серебряную пепельницу, Амарилис пристально её разглядывала. — Возможно, мы не там ищем. Надо бы обыскать чью-то комнату…

      — Вы думаете, мегера Роксана стала бы хранить у себя компромат на бывшего свёкра? Да она его терпеть не могла! Ежели б к ней попали эти бумажки, она бы сдала его с потрохами, это уж наверняка.

      — Я бы не стала утверждать, Либертад. Это удар по репутации. Имя — то, чем дорожат в этом доме, — скривилась Амарилис. — Но я тоже думаю — Роксана ни при чём. Её мысли работают в ином направлении. Уж я-то знаю, ведь дружу с ней столько лет. Это трудно, но ради благих целей можно потерпеть неудобства. Роксане плевать на семью бывшего мужа. Как и на мою. А вот бабуля… Кажется, она могла бы кое-что поведать о покойном муженьке. Если в её руки попали эти бумаги, она явно их припрятала. Ведь именно она хранит ключик от его кабинета.

      — Так хранит, что когда уезжала в Гваделупу, оставила его дома, — ухмыльнулась Либертад, завязывая мешок с мусором. — Уж на что беспечен Эстебан, но даже он удивился, обнаружив ключик в её секретере на самом видном месте. Но мадам Берта — женщина с принципами, сомневаюсь я, что она стала бы прикрывать грязные делишки своего мужа.

      — Может, и не стала бы, будь он жив. А покойников зачем трогать? Она тоже печётся о репутации. И если узнала что-то, помалкивает. Не все люди способны вытрясать скелеты из шкафов. Но я их вытрясу непременно! — пообещала Амарилис.

      — Нет уж, увольте, в комнату мадам Берты я не полезу! — утрамбовав мусор, Либертад поднялась на ноги. — Это надо было делать, когда она ездила в Гваделупу. Теперь поздно. Она так чутко спит, и она такая хитрая. Её не проведёшь.

      Амарилис задумчиво погладила щёку указательным пальцем.

      — Это мог бы сделать Эстебан.

      — Я ему скажу. Но я же не просто так вам помогаю, — напомнила Либертад.

      — Получишь ты всё, что твоё. Недолго осталось.

      — Надеюсь, вы не отраву мне подсунули, и они сегодня все проснутся? — встревожилась Либертад. — А то они проспали всю ночь и полдня уж, дрыхнут не шевелясь.

      — Они проснутся. Отрава — не мой метод, — голос Амарилис зазвучал низко и вкрадчиво. И она удалилась, горделиво задрав нос.

---------------------------------
      На следующий день Эстелла хотела отмочить тот же фокус, что и накануне — поменяться платьями с Либертад, чтобы навестить Данте в его темнице. Не тут-то было! Супруги Дельгадо устроили званый обед, на который Роксана, Арсиеро и остальные члены семьи были приглашены, как почётные гости. Обед давался в честь обручения их сына Диего с троюродной сестрой, приехавшей в Ферре де Кастильо из Новой Испании [1].

      Роксане было неприятно вновь переступать порог дома на улице Святого Фернандо — великое множество тайн и воспоминаний хранили эти стены. Особняк, перешедший к Беренисе по наследству, стал её семейным гнёздышком, где царила чопорная скука. Так, изнывающая от тревоги Эстелла провела среду, слушая ханжеские беседы едва знакомых людей.

      Роксана, в компании Арсиеро и его коллег — членов городского Совета Кабильдо, обсуждала новые законопроекты, пила вино и даже спорила наравне с мужчинами. Берта, одетая в платье всех цветов радуги, Хорхелина, страдающая от несварения, комиссарша Тереза де Ласерда, Беренисе в устрично-розовом платье и две её подружки — щупленькая проныра Аполлинария и высоченная Констанса обсуждали скандальные новости, местные и зарубежные. Нынче на слуху была история двух англичанок из городка Лланголлен — Элеанор Батлер и Сары Понсонби. Подруги детства, они поклялись друг другу никогда не выходить замуж. А потом сбежали из дома, чтобы жить вместе, как — шёпотом произносили дамы — «муж и жена». Мисс Батлер величали «Томмиз»[2] — леди с замашками джентльмена. Всем иным нарядам она предпочитала одежду для верховой езды и мужскую шляпу. Её легко было принять за молодого человека, но от юбок она отказаться не решалась. Мисс Понсонби, напротив, была очаровательно изящна и занималась домашним хозяйством, исполняя в их «дуэте» роль жены.

      Берта с радостным возмущением рассказывала приятельницам эту пикантную историю, вычитанную ею в английском журнале. Дамы негодовали. Изнывая от любопытства, они обмахивались веерами, и щёки их алели — что может быть интереснее самой свеженькой новости, приправленной скандальным перцем?

      Эстелла, в пол-уха слушая эту болтовню, вспомнила о Сантане, которая на обеде отсутствовала — пряталась от злых языков из-за неудавшейся свадьбы. Хотя мужеподобной она не была, но тоже могла бы завоевать репутацию женщины-Томмиз, если бы не умела скрывать свои предпочтения.

      Центром другой компании (к ней примкнули Эстебан с Норберто и Амарилис) был видный мужчина, рослый и моложавый, с ухоженными усами и чуть вьющимися волосами — Эухенио Дельгадо — личный доктор многих богатых семей Ферре де Кастильо (бедняков он не лечил). Есть люди, которые умеют стареть с шиком. Доктор относился к их числу. Лицо его, хоть и покрылось морщинами, сохранило тонкость и изящество черт. Надо полагать, в юности он отличался красотой.

      Женился на Беренисе доктор исключительно по расчёту (об этом знал весь город), а в недавнем прошлом увлекался изготовлением чучел животных, набитых мышьяком. Но после кончины его тёщи Франсиски де Фьабле от отравления шляпкой с таким чучелом, в котором злопыхатели косвенно обвинили его, он прекратил занятия этим странным хобби.

      Доктор Эухенио любил собирать вокруг себя почитателей. Вот и теперь гости, затаив дыхание, слушали его рассказы о новомодном медицинском изобретении — пиявках. Дескать, Европа поголовно ими лечится, найдя альтернативу всем лекарствам. Ведь эти крошечные существа могут спасти даже от тифа, оспы или чумы.

      Но вскоре после начала болтовни чудо-доктора, с пиявок перешедшего на мистический рассказ о том, как он вылечил гангрену на ноге, которую уже намеревались ампутировать, до Эстеллы дошло, что Эухенио Дельгадо — обыкновенный шут и бахвал.

      Она потеряла интерес и к нему, переключив внимание на Мисолину. Та сидела в одиночестве, с отрешённым видом глядя в никуда. Диего, стоящий у колонны напротив, взирал на неё с отчаяньем. Меж тем, он должен был жениться на Кларибель — блеклой девице, плоскогрудой и длинноносой, что сейчас играла на рояле. Красавице Мисолине она и в подмётки не годилась, но родители выбора ему не оставили.

      По рассказам бабушки Эстелла знала: как Эстебан и Арсиеро не убеждали Роксану не выдавать Мисолину за графа де Пас Ардани, это не помогло. Роксана упёрлась как баран. Тогда Эстебан пошёл другим путём: уговорил Диего посвататься к Мисолине. До сих пор влюблённый в подругу детства, тот лучился от счастья; родители его не возражали, а Мисолина была согласна на всё, лишь бы её избавили от похотливого вдовца. Роксана едва не уступила, как вдруг нарисовалась Кларибель. Это была дочь кузена Беренисе — владельца большой верфи в Новой Испании. Диего она приходилась троюродной сестрой. Именно отец Кларибель выкупил для Беренисе и её семьи родительский особняк, выставленный на продажу из-за просроченных векселей. Он подыскал сытное местечко городского доктора для Эухенио и оплачивал семейству кузины счета и прихоти. Сам же доктор Дельгадо всё заработанное проматывал за игровым столом.

      Богатый родственник потребовал, чтобы Диего женился на его дочери. Так он рассчитывал устроить личную жизнь некрасивой Кларибель, а заодно сохранить капитал в семье. Эухенио и Беренисе не смогли отказать своему благодетелю — он грозился, предъявив им счета, сделать их банкротами. И теперь Кларибель приехала в Ферре де Кастильо на собственную помолвку.

      Мисолина осталась не у дел, а Роксана мгновенно зацепилась за это, уверяя: брак с Диего развалился, так как судьба желает, чтобы Мисолина стала графиней де Пас Ардани. И все доводы отныне были бессильны.

      Званый обед, медленно перетёкший в ужин, закончился крайней степенью раздражения для Эстеллы. Беренисе завела шарманку о невероятной справедливости падре Антонио, естественно не обойдя тему, что уже два месяца обмусоливал весь город: публичную казнь колдуна, устроившего пожар в храме Святой Аны.

      — Туда ему и дорога. Мерзкий Дьявол, покусившийся на святыню, должен гореть в пламени ада! — заявила она.

      Дамы согласно закивали, возмущаясь: «и как земля таких людей носит?».

      — А какой способ казни выбрали падре и судьи? — как бы невзначай поинтересовалась Роксана, кольнув Эстеллу насмешливым взглядом.

      — Ой, мы, богопослушные прихожанки, так надеялись, что это будет виселица или гаррота [3]. Но закон «О гуманности к осуждённым на смерть», что подписал наш вице-король, не впервые портит людям, жаждущим возмездия, всю радость, — у Беренисе было такое выражение лица, точно она съела червяка. — Представьте, вице-король и епископ запретили повешение и удушение. Якобы преступник должен умирать быстро и без мучений. Они требуют, чтобы во всей Ла Плате осуждённых даже за преступления против веры наказывали либо гильотиной [4], либо расстрелом. Падре Антонио сказал, что для пятничной казни они с епископом и Судьями Трибунала выбрали расстрел. Уму непостижимо!

      Дамы зароптали.

      — Слишком почётная смерть для грязного плебея, — Роксана наморщила нос, будто учуяв неприятный запах. — Как же так? Аристократов отправляют на гильотину, а какого-то мальчишку без рода, без племени, приговорили к расстрелу, будто он генерал или маршал.

      — Раньше расстреливали только военнослужащих, — добавила Хорхелина. — А теперь всех подряд. Куда мы катимся?

      Эстелла сжимала кулаки, готовая растерзать всех злопыхателей, содрать с них кожу и вырвать им языки и глаза. Эти гадюки желают её Данте мучительной смерти. Чтоб они сами все подохли!

      К конце концов, она, не выдержав, ответила Беренисе на очередное гадкое высказывание о Данте:

      — На себя бы посмотрели, сеньора! Когда ваш муж убил вашу мать, на похороны которой вы не явились, никто его не расстрелял и не повесил. Ведь у нас наказывают только невиновных! Таковы ваши хвалёные гуманность и справедливость.

      Все так рты и открыли, а Эстелла остаток вечера плакала, сидя в одиночестве на террасе.

      Наступил четверг. Завтра — самый страшный день в её жизни. Удачно ли она сварила Эликсир? Спасёт ли это Данте? Эстелла не знала, чем обернётся ситуация, и изнывала от страха, отчаяния и желания Данте увидеть.

      К полудню девушка готова была выть. Заламывая руки, она бегала вверх и вниз по этажам, но улизнуть не могла — Роксана устроила сборище в гостиной, приказав откупорить особую бутылку вина. Заметив слёзы в глазах дочери, она развеселилась ещё больше, потребовав, чтобы к ужину Лупита испекла праздничный торт.

      — Чего это с тобой? — шепнула Берта на ухо Эстелле.

      — Мне… мне надо уйти…

      — Уйти? Куда это ты собралась? — бабушка вытирала пыль с огромного кактуса, плоские листья которого торчали в разные стороны, как пальцы.

      — Выйти… мне надо выйти из дома, — пробормотала Эстелла. — Незаметно.

      — Зачем?

      — Мне надо… надо в одно место…

      — В какое такое место? — не отставала Берта.

      — Мне надо… к нему…

      — К кому это «к нему»?

      — К Данте.

      — А… Так он ведь в тюрьме.

      — Мне туда и надо.

      — Ну уж нет! — возмутилась Берта, притопнув ножкой. — В тюрьму! Ишь чего удумала! Моя внучка и в тюрьму. Только через мой труп!

      — Мне надо к нему… мой муж, там мой муж…

      — Этот человек опасен, — отрезала бабушка. — Разве ты забыла, что он натворил в церкви? Он колдун и безбожник. И он убил Луиса Парра Медина. Он и тебя может убить.

      — Это неправда! Данте никого не убивал! — глаза Эстеллы сверкнули яростно.

      — Не удивлюсь, если окажется, что он тебя приворожил. Напоил каким-нибудь снадобьем — так делают все колдуны. Ты же невменяемая, это очевидно. Я запрещаю тебе идти к нему, как сегодня, так и завтра!

      — Пошли вы все к чёрту! — взбешённая Эстелла рывком вскочила и убежала в спальню.

      К вечеру она решилась на отчаянный шаг. Не поставив в известность даже Либертад, переоделась в простое ситцевое платье, и, взяв сумочку-помпадур, куда положила золотые монеты, оставшиеся от продажи драгоценностей, вышла в коридор. В дальнем его конце находилось окно, от которого вниз тянулась лестница — выход на случай пожара. Из него Эстелла благополучно и вылезла. Добежала до потайной калитки, распугав собак. Наплевать. Она хочет увидеть Данте и точка. Девушка выскользнула на улицу, не обращая внимания на заливистый лай, и скоро экипаж умчал её прочь.

---------------------------------
      Новые фантазии святого отца и тюремщиков, в конце концов, довели Данте до изнеможения. Он опять находился в «Камере раскаяния», избитый хлыстом и подвешенный за руки на огромный деревянный крест. На шею ему надели ошейник с четырьмя штырями. Два из них впивались в подбородок, два — в грудь, не позволяя двигать головой. Руки и ноги были закованы в тяжёлые кандалы-браслеты с острыми шипами внутри. Они вбуравливались в кожу, протыкая её насквозь. Провисев так около суток, Данте почти ничего не соображал, ослабев от кровопотери. На использование магии, залечивающей раны, нужны были силы, которые сейчас отсутствовали.

      Накануне Данте понял, что волшебная связь имеет последствия и для Эстеллы. Когда она плакала, его кольцо источало слёзы. Когда ей было плохо, и он чувствовал в груди невыносимую тоску. Определённо связь двусторонняя. И девочка его испытывает то же, что и он. А она страдать не должна!

      Это заставило Данте принять решение: когда явился конвой, чтобы оттащить его в пыточную камеру, Данте спрятал колечко в расщелине, в стене темницы. Вернётся и опять наденет его. Наденет и на казнь, чтобы забрать с собой в могилу.

      И это стало ошибкой. Именно кольцо помогало юноше переносить самые тяжёлые пытки. Без него Данте в полной мере ощутил «наслаждение» от инквизиторской святости. Несколько часов толстый страж бил его хлыстом. Данте не кричал, искусав все губы и испытывая чудовищную боль. Затем его, подвесив за руки, бросили одного истекать кровью. Данте знал: до смерти его не запытают — падре велел конвоирам, чтобы в день казни он был «сломлен морально, но стоял на ногах».

      Теперь Данте чувствовал, что близок к помешательству как никогда. Ну почему они не убьют его сразу? Зачем всё это? Часы тянулись долго и мучительно. День или ночь — понять было невозможно. Стараясь отключиться от физической боли, Данте закрыл глаза и углубился в воспоминания. Те, где была Эстелла — его любовь, и лишь она одна…

      День их знакомства… Весёлая девчонка, которая шпионила за ним, а затем испугалась, побежала и поранила ногу. Их свидания, долгая разлука и новая встреча… Он спас её от грабителей, они скакали на Алмазе, и Эстелла прижималась к Данте, а у него сердце выскакивало. Нежная дружба отверженного всеми маленького мага и красивой смелой девочки превратилась в любовь. Огромную, как океан, в волнах которого они тонули вдвоём. И он благодарен судьбе за то, что она позволила ему испытать нечто невероятное, глубокое, настоящее. Пусть это было недолго, но оно было.

      — Эсте… Эсте… — позвал Данте одними губами, мысленно рисуя любимый образ.

      Осколки воспоминаний, сладких и горьких, прекрасных и больных, смешались воедино. Данте подумал и о своих животных. Когда они с Эстеллой уходили в церковь, оставили Янгус и лошадей в «Маске». Сеньор Нестор, конечно, не даст им умереть с голоду. Может, он их выпустит на волю. А, может, Эстелла заберёт их себе…

      Он не услышал, как скрипнула дверь. Ещё минута, и его отвязали от креста. Данте упал на сырую землю. Конвоир пихнул его ногой в бок.

      — Эй, ты, подымайся, хватит валяться!

      — Воды… — пошептал Данте.

      — Чего?

      — Воды… Пить…

      — Хосе, дай ему воды, — сказал толстый конвоир напарнику. — А то сдохнет ещё. Падре Антонио навряд-ли это оценит. Он хочет устроить представление перед всем городом.

      Данте подали воду. Он жадно проглотил её. Стражники волоком протащили его по коридору — ног он не чувствовал, больше не считал ступени. Наверное, это конец.

      — Какой сегодня день? — тихо спросил Данте, когда его втолкнули в темницу.

      — Четверг.

      Четверг. Прекрасно. Его муки окончатся завтра.

      Конвоиры ушли. Вынув кольцо из расщелины, Данте надел его на палец. Оно задымилось — раны и ожоги затянулись мигом. Юноша беспомощно упёрся лбом в выступ стены. Его тошнило, кожа горела огнём. Обессиленный, он сполз вниз и свернулся клубком на куче соломы.

ПРИМЕЧАНИЯ:
------------------------------------------
[1] Новая Испания — испанская колония в Северной Америке, существовавшая в 1535-1821 г.г. В её состав входили территории современной Мексики, юго-западных штатов США (а также Флориды), Гватемалы, Белиза, Никарагуа, Сальвадора, Коста-Рики, Кубы. Кроме того, в подчинении Новой Испании были Филиппины и острова в Тихом океане и Карибском море.

[2] Термин «Томмиз» (Tommies) появился в конце 18 века. Так называли мужеподобных дам. Это первое название, которым окрестили женщин-лесбиянок. До этого их не называли никак. Самыми известными лесбиянками той эпохи стали Лланголленские Леди — Элеанор Батлер и Сара Понсонби.

[3] Гаррота — испанское орудие казни через удушение. Первоначально гаррота представляла собой петлю с палкой, при помощи которой палач умерщвлял жертву. С течением времени она трансформировалась в металлический обруч, приводившийся в движение винтом с рычагом сзади.

[4] Гильотина — механизм для исполнения смертной казни путём отсечения головы.