Институт каскадёров. Глава первая. Безработный

                «На свете больше людей сдавшихся,
                чем проигравшихся». 
                Генри   Форд, основатель автомобильной               
                промышленности США.               

  "Вот здесь я в безопасности! Полиция не будет искать меня так далеко  от Грейтхилла!" – с облегчением выдохнул Роберт Хоппер, останавливая на обочине дороги под развесистыми ветвями липы когда-то модный, а теперь с овальными вмятинами и царапинами на левом боку, скрипящий всеми своими сочленениями старый  «Форд».
 
     Место, где остановился Роберт, была тихая, обсаженная с обеих сторон шоссе липами и клёнами  улица с одинаковыми двухэтажными коттеджами преуспевающих служащих Грейтхилла. Шелест колёс автомобилей слышался здесь  только утром и ближе к вечеру, когда клерки уезжали и приезжали в свои жилища с алыми и белыми георгинами и розами в палисадниках.  Осторожный Роберт не рискнул остановиться для так необходимого в его положении ночного отдыха на виду, на загородном тихом шоссе: долго стоящая вне гаража одинокая машина обязательно привлечёт внимание вертолётов дорожной полиции с косыми лучами их слепящих прожекторов.  Службистов-полицейских заботил порядок на коловороте улиц миллионного города, а в малолюдном пригородном городишке, как это он называется?  Роберт, наморщив лоб, силился вспомнить название городка, промелькнувшее пару минут назад на дорожном указателе. А, что-то мексиканское, кажется, Флорес... Ну да! Флорес!  Конечно, в этом благоустроенном полусонном местечке стражам порядка ловить было некого.

   Роберт отпустил руку с руля и презрительно оттопырил полную, похожую на негритянскую, нижнюю губу, думая о полицейской суетне.  Ну и забавный народ эти полисмены Грейтхилла!  С некоторых пор чуть остановишь машину у какой-нибудь забегаловки, чтобы взять сэндвич и  пакет молока – они  тут же появляются, как комары в болотистом лесу.  Эти дорожные служаки в последнее время предпочитали не засовывать счёт под щётку «дворника» за нарушение  правил  парковки или за какую-нибудь другую мелочь, а изловчились наклеивать бумажку на лобовое стекло, да ещё как раз напротив глаз водителя, да ещё таким мерзким, быстро затвердевающим и несмываемым клеем.
 
     С  неделю назад Роберт Хоппер вышел из тюрьмы в Грейтхилле, где он отсидел ровно три месяца. Эти три томительных месяца из-за однообразных тюремных будней показались непоседливому Роберту длительностью с  десяток лет. До этого он четыре года прослужил по контрактному договору в американской армии, в особой группе быстрого реагирования, и эти четыре года промелькнули для десантника быстрее, чем тюремный срок. В армии достаточно платили, а главное, рискованная, дающая встряску всему организму, в особенности нервным клеткам, будничная жизнь сержанта-контрактника пришлась по душе Роберту.  Он совершал затяжные прыжки в стратосфере в скафандре и с кислородным прибором, карабкался с полным  боезапасом по горным серпантинам Гиндукуша и Гималаев. Ему приходилось сутками колесить по каменистым аравийским пустыням тогда, когда уже не было в походном ранце, запечатанных в вакуумный целлофан продуктов, а в помятой титановой фляжке уже не плескалась вода.
 
   Хоппер на службе в армии не сошёлся близко ни с кем. Он, прищурив и без того узкие глаза, скептически и с долей злорадства следил за успехами своих сослуживцев, радовался, например, когда пустяковые для него упражнения на спортивных снарядах или новые боевые приёмы без оружия давались многим контрактникам с большим трудом или вообще были не по зубам.  Сам же он непременно стремился быть во всем только первым, касалось ли дело скорости и точности приземления в затяжном прыжке с парашютом, или во владении приёмами рукопашного боя.  Он избегал допустимых, устраиваемых изредка пирушек уже не совсем молодых солдат своей роты с их примитивными разговорами о женщинах и мужском удальстве. Неодобрительно относился он и к случайным вылазкам ловеласов-контрактников в известные места. Однако его девизом было всегда быть в готовности ко всем превратностям человеческой жизни, и он стремился, во-первых,  понять их а, во-вторых, умело и во время их обходить. Особенно это относилось к любой опасности, грозящей его здоровью.  Так было и с его единственным посещением «злачного» места и с единственным его участием в праздничном застолье контрактников.
         
    В тот раз группа бравых вояк, с коротко остриженными волосами, склонившись над одноразовыми стаканчиками с дешёвым мексиканским ромом уж в который раз хриплыми голосами звали Хоппера разделить с ними нехитрое «собутыльничество». Они знали, что Роберт не выносил  спиртного и своими приглашениями пытались, скорее только ради шутки, задеть его.
   
    – Держу пари на сто долларов, что этому «недоноску» и полстаканчика рома не осилить, сковырнётся! – оскалился в уничижительной улыбке главный сержант роты – первый заводила подобных мероприятий.
 
  – Дикари,  дебилы!  –  взорвался Роберт. – Вы ещё увидите, на что я способен!
 
   Как и ожидал Роберт, его оскорбления и вспышку гнева солдаты пропустили мимо ушей. Такие слова были обычными в их обращении друг к другу, и употребляли их просто для связки слов, вовсе не воспринимая их смысл. Так и на этот раз контрактники привыкли к безобидным прозвищам по своему адресу, а слова Роберта насчет его способностей, приняли просто за некое бахвальство со стороны разволновавшегося контрактника.

  Хоппер, выразительно фыркнув, отошёл от сдвинутых вместе двух походных столиков, заставленных пластиковыми тарелками с консервированной  закуской и бутылками рома. Через пару  минут он, презрительно скосив на сторону губы,  шагнул к подвыпившей компании сослуживцев:

   –  Согласен  на пари, болваны, что выпью вот эту бутылку рома в три четверти литра стоя на одной руке!

   Роберт говорил нарочито лениво, растягивая слова – эта была его обычная манера разговора с людьми, которых он не удостаивал в некоторые промежутки времени своим вниманием.

   – О - кей, для такого трепача повышаю ставку вдвое! – улыбаясь, расправил усы главный сержант.

   Роберт мог стоять на одной руке, даже пытался подпрыгивать на ней, но как вот так: выпить бутылку в таком положении?

   – Пить вниз головой нельзя, всё выльется на землю, – широкоскулый контрактник для убедительности стукнул кулаком по столику, так что бутылка с ромом едва не упала. – Ты, остолоп Хоппер, прёшь против закона тяготения! Было бы здорово, если наши парашюты не опускались вниз на землю, а поднимались, как вот этот дымок от моей сигареты вверх!
 
   Роберт ещё не забыл уроки физики в школе, но знал он и другое: пищевод способен благодаря сокращениям своих мышц проталкивать в желудок еду или питьё, даже если человек находится в положении вниз головой.

   Роберт всякое трудное гимнастическое упражнение старался опробовать без праздных свидетелей. Но выпить бутылку с отвратительной для его вкуса жидкостью, стоя на одной руке, ему ещё не приходилось.  Он пожалел, что предложил такое безрассудное пари.  Вот так с ним уживалось: безумство и трезвая расчётливость.

   Он с разбега сделал сальто в воздухе и опустился на пружиненные руки.  Затем он раздвинул пальцы левой руки, найдя равновесие, освободил правую руку и нетерпеливо пошевелил ею, требуя бутылку.

   Рослый  негр  с нашивками капрала с готовностью вложил открытую бутылку с желтоватым ромом в мозолистую от постоянных упражнений на гимнастической перекладине ладонь Хоппера.

   Держать тяжёлую стеклянную посудину прямо перед собой было нельзя: мешал нос.  Роберт вложил горлышку бутылки в рот сбоку.
 
     Хопперу был чужд авантюризм сам по себе.  И раньше, прежде чем совершить нечто экстраординарное на глазах солдат:  рекрутов, рядовых,  капралов и сержантов, он предварительно отрабатывал это действие без  свидетелей. В том эпизоде с мексиканским ромом за пару минут перед заключением пари (а он, как уже упоминалось, был щепетилен в отношении своего здоровья) он незаметно от всех выпил алюминиевую баночку оливкового масла:  оно на какое-то время создаёт защитную плёнку в пищеводе и на слизистой желудка. Кроме того, масло хорошо связывает алкоголь.

   Роберт держал равновесие, опираясь на растопыренные пальцы. Причём для этого приходилось нажимать то на мизинец, то на большой палец, перенося на них частицу тяжести своего тела.  Всё внимание его было переключено именно на незаметные манипуляции с опорой на пальцы.

   Ром с ритмичным бульканьем уходил в глотку.  Появляющиеся и исчезающие шаровидные вздутия на мускулистой запрокинутой шее свидетельствовали об очередных глотках. Донышко бутылки с вязью стеклянных букв поднималось в такт глотков.

   Роберт, не глядя, швырнул опустевшую бутылку далеко от себя.
 
   – Вот это, сукин сын, свой парень! – открыл от восхищения губастый рот плотно сбитый капрал.
 
    Спустя несколько минут после того, как интерес сослуживцев снова переключился на стаканчики с ромом, Роберт неторопливо сложил пополам смятые, пахнущие потом две травянистого цвета бумажки, и аккуратно положил их в один из многочисленных карманов пятнистой куртки.  К деньгам он испытывал особое уважение в том смысле, что с ними он считал себя более подготовленным к жизненным невзгодам.  Потом он, как и перед заключением пари, незаметно ушёл в уборную, где, вызвав двумя пальцами рвоту, полностью очистил свой желудок.
 
    Индивидуализм Роберта выражался и в том, что он не интересовался командными вида спорта, вроде баскетбола, волейбола и регби.  Не любил он и парные поединки, будь то борьба, бокс или теннис.  Его привлекали только те виды спорта, где ему приходилось быть самим с собою, где всё зависело только от себя, от крепости своих мускулов и нервов. Нечего и говорить, что он также не любил, хотя и индивидуальные, но технические виды состязаний, вроде автомобильных и мотоциклетных гонок.  Даже к велосипеду и бегу на лыжах у него было предубеждение. Велосипед и лыжи хотя и были примитивными, но всё же техническими придатками к телу человека. Они могут сломаться и подвести в самый неподходящий момент. Вот с парашютом, пусть он был дополнительным приспособлением к прыжкам с высоты, ему поневоле приходилось считаться: парашютные прыжки были работой Роберта.

   Досадным недостатком в  характере  армейского контрактника было то, что вредило ему в продвижении по службе и с чем он сам пытался бороться, но часто безуспешно – это  то, что он  не терпел  никаких, даже справедливых замечаний, тем более, серьёзных насмешек по  своему адресу, исходили ли они от его сослуживцев или даже от высокого начальства. И это притом, что сам он был непрочь выпуливать в грубой, даже в нешуточной форме, обидные замечания своим сослуживцам.  Иногда от него доставалось и офицерам.

   Как-то раз после очередных затяжных прыжков с полным боевым снаряжением, десантников, только что снявших с себя кислородные маски, построили в одну шеренгу для инспекторского осмотра. Приехавший из Вашингтона генерал Брукнер, с двумя звёздами на погонах,   не по годам располневший, вальяжно расхаживал вдоль строя хмурых потных солдат и грубо отчитывал их за промахи в точности и скорости приземления. Остановившись перед Робертом, с высоты своих метра девяноста, генерал скорчил на своем пухлом лице крайне пренебрежительную гримасу.  Роберт отнёс эту гримасу на физиономии генерала не столько на счёт его, Роберта, невысокой фигуры, сколько на счёт «азиатско-африканского» лица контрактника: его мать была китаянка, а отец мулат от негра и белой женщины.

   – Хотя скорость снижения у вас, сержант, заслуживает  похвалы, но эстетика  вашего приземления отвратительна. Надо завершать прыжок красиво, стоя, и держать ноги вместе! А  вы, ковбой, плюхаетесь на грунт плашмя, как блин, да ещё, как та лягушка, раскидываете в стороны руки и ноги...

   Генерал изрекал известные ему парашютные истины тонким "бабьим" голосом, так не соответствующим его рослой фигуре. Роберт, отличавшийся редкой среди покладистых контрактников строптивостью,  подвернув внутрь губы, сблизив покрасневшие, исхлёстанные в полёте встречным потоком воздуха веки, буркнул генералу  нечто вроде того "чья бы корова мычала" и посоветовал генералу самому осмелиться прыгнуть со скоростным ленточным парашютом.
 
    Вышло так, что непроизвольным движением корпуса (а десантник должен был  стоять по стойке "смирно" и молчать) он повернул свой компактный автомат в сторону высокопоставленной особы, что было расценено, и как оскорбление генерала во время выполнения им служебных обязанностей дерзким советом, и даже, как намеренное посягательство на  жизнь столь важной особы.

   Во время скоротечного военного суда в Грейтхилле Роберт умудрился нагрубить самоуверенной женщине в судейской мантии, что, вероятно, усугубило приговор.  Хорошо ещё, что суд разобрался в деле дерзкого контрактника и не посчитал доказанным покушение на жизнь генерала. Тогда бы судьба Роберта Хоппера была бы, если не загублена, то порядком надломлена.

   В первый же день своего пребывания в тюремной камере у осуждённого контрактника возникла стычка с «паханом».  Тот, смежив по-блатному жирные веки, бесцеремонно потребовал от новичка с его невыразительной внешностью, чтобы он прекратил смотреть телевизионную передачу на медицинскую тему, и, вырвав у него из рук пульт дистанционного управления, переключил телевизор на  программу с южноамериканским футболом.  Роберт, заранее предвкушая сладостный разряд, накопившейся  в  плечах и  ногах невостребованной энергии, рванулся с табуретки и отработанным  боковым ударом левой руки отправил блатного «кретина», матёрого уголовника, под нижнюю койку, а остальные обитатели камеры, доселе игравшие в карты, разинули рты и не посмели прийти на помощь своему главарю.

   Став негласным хозяином тюремного пристанища, Роберт отверг всякие поползновения своих соседей на какие-либо услуги ему с их стороны. По своему обыкновению он не сближался с ними, а устроился ради заработка в тюремный госпиталь санитаром.  Роберт увлекался чтением медицинских книг, но он не выносил больных, среди которых было много просто лентяев и нытиков. С ними он был резок и бесцеремонен. Всё свободное время у него уходило на занятия гимнастикой и на чтение литературы на оздоровительную тематику: в тюрьме была неплохая библиотека.
 
   Роберт, хотя и просматривал страницы медицинских книг, но мало вникал в пространные описания клинических и патологоанатомических признаков многочисленных заболеваний и в разнообразные способы их лечения.  Его интересовала, прежде всего, литература о влиянии экстремальных физических нагрузок на здоровых людей.  Он приохотился к этому чтению с тех пор, как увлёкся возможностью совершенствования физиологического статуса человеческого организма.
 
   Выйдя из тюрьмы, изъездив безрезультатно в поисках работы весь Грейтхилл с его пригородами, Роберт даже пожалел о беспечной жизни в тюрьме, где сносно кормили, меняли еженедельно постельное бельё, позволяли не утруждать себя работой, разрешали  смотреть телевизор или читать книги. Теперь  он задумал поехать поближе к югу, в тёплые края, например, в Аризону. Там, на благодатной земле, на берегах живописной реки Колорадо, в каком-нибудь пшеничном или кукурузном ранчо, хотя бы на первое время всегда можно найти кров и пропитание.

   Теперь, лёжа на заднем сиденье, согнув ноги в коленях и закрыв глаза, Роберт думал, что он будет делать в ближайшие дни. Во всем Грейтхилле у него не было, ни родных, ни знакомых. Повезло Роберту сутки назад только с автомобилем.  Его своим ходом отправляли на автомобильную свалку, но бывший десантник упросил водителя уступить машину ему  и получил старую рухлядь с ещё не опустевшим баком бензина, да вдобавок стодолларовую бумажку в придачу, так как место на свалке стоило дороже.

   Правда, оставалась ещё у него в запасе  другая возможность устроиться на работу. Это был Федеральный Центр медико-биологических проблем, где бы его взяли в качестве «добровольца» для различных медико-биологических испытаний.  Роберт, по возможности, старался не пропускать разрешённые для опубликования сборники научных трудов этого Федерального центра. Туда без особых формальностей принимали  всех безработных и бездомных.  Пациенты подвергались всевозможным стрессам: воздействию высокой температуры, ослепительного света, их окунали в мощную какофонию звуков.  Подопытных «кроликов»  с человеческим лицом заставляли не есть долгими  месяцами, неделями обходиться без воды, а то и без сна; или ещё их помещали на долгое время в барокамеру с повышенной концентрацией углекислого газа и минимальным содержанием кислорода.
 
   Роберт слышал, что не лучше были там, хотя и быстротечные, но на несколько порядков превышающие обыкновенную силу тяжести  перегрузки всего организма на центрифугах. Работа в таком учреждении, если можно так назвать издевательства над человеческим телом от лиц с учёными степенями работой, с одной стороны, импонировала Роберту:  он и там бы  смог быть первым, хотя бы для того, чтобы вписать в книгу рекордов Гиннеса новые данные по выносливости человеческого организма. Хотя эти данные, Федеральный центр почти не опубликовывал.  Значило ли это, что подобные безымянные подопытные «кролики» просто погибали, и обществу не было до них дела? Но, даже, если добытые данные по выносливости человеческого организма становились бы без утайки достоянием общественности, то  жертвовать своим здоровьем за деньги или даже ради рекордов  в упомянутой книге не было в интересах Роберта. С  Центром биологических проблем можно было повременить, а пока ему надо подыскать на первый случай более или менее сносную работу.
 
   Прошедшим долгим и на редкость дождливым  днём,  он неожиданно для самого себя решил заехать в полицейское управление Грейтхилла, чтобы прозондировать возможность, устройства на работу в качестве начинающего полисмена. Полицейским неплохо платят, даже больше, чем солдатам-контрактникам. В том, что его не возьмут туда и не только из-за его судимости, Роберт почти не сомневался, зашёл он в этот полицейский штаб скорее из озорства:  что ему скажут, посмотрев  на его послужной список.  Дежурный офицер полиции направил его к какому-то чиновнику из отдела кадров. Роберт вошёл в просторную комнату, где за маленьким, словно шахматным столиком, сидел и скучал худой голенастый офицер.  Острые колени полицейского чина, обтянутые тщательно выглаженными узкими брюками, едва ли не подпирали крышку этого столика.  Роберт секундным взглядом десантника-диверсанта оглядел комнату.  Там кроме старомодного компьютера на соседнем столе ничего не было. Тощий офицер, похожий на сломленную в нескольких местах жердь, мельком вглядевшись в лицо Роберта, даже не взяв у него протянутые документы,  рассмеялся ему в лицо:

   –  Коротышек  в  полицию  не  берём!    Метр  шестьдесят семь, говорите?  Ха-хе!  Поищите себе занятие в другом месте.  Ну и что, что вы бывший десантник и сержант.  Мы берём на службу интеллигентных людей. К примеру, наши полицейские обучены даже принимать неотложные роды.  А вы со  своим обличьем, особенно с этим клоунским носом, отправите в шок роженицу...ха-хе...

   Роберт, наморщив разлапистый нос, шагнул к столику.  Короткий толчок его правой руки  даже  не качнул  жердеобразное  тело  майора.   Тот   остался сидеть за столом с тёмным провалом открытого рта и с застывшей мертвенной улыбкой.  Бывший десантник был в числе немногих, кто освоил этот засекреченный, недавно рекомендованный для использования в  неотложных случаях в элитных войсках «Usa army», приём.  По своему опыту Роберт знал, что временный паралич центральной нервной системы в результате применения приёма будет продолжаться не более десяти минут, после чего пострадавший будет чувствовать себя вполне сносно.

   Как бы то ни было, а бывшему десантнику надо было с достойной миной на лице срочно покидать негостеприимное полицейское управление. К кадровику в любую минуту могли войти и поднять тревогу.  Под изучающим взглядом дежурного полисмена Роберт медленно спустился с широких ступенек  массивного здания.  Хорошо ещё, что старый «драндулет на колёсах», приобретённый им, как божественный дар, он предусмотрительно оставил на соседней улице, хотя вряд ли стоило ожидать погони.  Всё же Роберт проехал с максимально возможной скоростью тридцать миль по чёрному от мокроты загородному шоссе и теперь силился уснуть под дробь дождевых капель, стекающих на кузов автомобиля с блестящей в свете фонарей листвы развесистой липы.

   Ближайшее будущее не радовало Роберта. В свои двадцать семь лет у него не было ни семьи, ни денег.   Заработанные по армейскому контракту сто двадцать тысяч долларов ушли на выплату штрафа по приговору суда  в качестве дополнения к тюремному сроку. Роберту особенно жалко было потерянных денег, добытых на рискованной службе.  Где ещё можно было их заработать?

   Особенно будоражила Роберта мысль о том, что ему теперь заказана дорога быть десантником-парашютистом.  Не видать ему с заоблачной высоты правильных зелёных квадратов кукурузных полей и узких прямых полос лесных посадок, не ощущать лицом хлёсткого потока воздуха при спуске планирующего парашюта!

   Теперь, ворочаясь на продавленном сидении автомобиля, Роберт раскидывал в голове возможные планы добычи денег. В раздумье он, то клал руки под голову, то водил ими по лбу и подбородку.  Все нечестные пути к богатству типа грабежа или мошенничества им были отвергнуты сразу: они не обеспечивали спокойное здоровое существование.  Стать профессиональным спортсменом в хорошо оплачиваемых видах спорта было уже поздно, не говоря уже о том, что век большинства известных рекордсменов был короток. Выгодная женитьба?  – Роберт распустил в улыбке слегка вздутые губы.   Не такая у него внешность и возраст, не говоря уже о его характере, чтобы завлечь богатых, весьма избалованных невест. Кроме того, быть в семье на вторых ролях,  прихлебателем, было противно натуре человека, приспособленного к самостоятельной жизни.