Гардемарины. Флотская гитара

     Разгребая завалы в кладовке, Барсуков обнаружил старую флотскую гитару.  Как она сохранилась? Как уцелела? Удивительно!

     Здесь гитара – не музыкальный инструмент. Здесь гитара – небольшой предмет бывшего флотского обихода. Представляла она собой прямоугольную тонкую палстину из пластмассы с узкой прорезью посредине, начинавшуюся отверстием размером с пятак.  Теперь не только гражданские люди, но и военные-то моряки не скажут для чего же предназначалалась гитара. А в бытность Барсукова моряком, «гитара» была нужна и матросу, и офицеру.

     Со времен парусного флота у моряков существовал бзик: медь должна сиять!  Все предметы из медных сплавов в морской атмосфере  быстро окисляются, тускнеют, поэтому, чтобы они сияли, их нужно было ежедневно драить.  Окислялись и латунные пуговицы на бушлатах, шинелях, кителях моряков. Их тоже нужно было ежедневно драить.  Но не будешь же пуговицу каждую по отдельности обрабатывать. Это ж сколько времени уйдет.  Вот тут-то и использовалась «гитара».

    Пуговицы, через отверстие в гитаре, одна за другой загонялись в щель. Получался ряд пуговиц. Вот теперь можно их всех сразу асидольчиком да щеточкой. и полный порядок.   В наше-то время пуговицы драить не надо: от окисления они защищены оксидным покрытием.

     На обнаруженной «гитаре» было грубоко выцарапано: «Гинц».  «Вот так раз! Как же она казалась у меня. Наверное взял попользоваться, да так и не вернул» -- решил Барсуков.

     Он хорошо помнил Гинца, этого длинного немца со сплющенной  с боков головой, которую покрывала  не очень густая, но жесткая, рыжевтая растительность. Его лицо, и зимой и летом усеянное конопушками, обрамляли большие оттопыренные уши. Не лицо, а шарж на «фрица». Такое впечатление усиливал тонкий, далеко выступавший нос.

    Курсантов, сокурсников Гинца, его физиономия никак не задевала: лицо как лицо, оно у каждого свое. Главное  -- Гинц был хорошим товарищем. Сам же Гинц постоянно комплексовал по поводу своей внешности. Он пытался ущербность своего лица компенсировать шиком в одежде, галантгостью манер  и иронией в разговоре.

       Товарищи считали его франтом и пижоном. Да и как было не считать?  В тумбочке у него была целая батарея одеколонов, кремов, эмульсий. Находирось там место и для тональной пудры, которой он перед выходом в город маскировал свои конопушки.

    Клеши у него были самые широкие на курсе. Достигал он такого успеха используя самые крупные «торпеды»  -- фанерные штуковины в виде длинных равнобедреннвх трапеций, у котроых высота была раза в два больше нижнего основния, размер которого колебаляся от 50 до 80 сантиметров, в зависитость от модели.

    Технология получения эффектного клеша была проста: мокрые штанины шерстяных брюк натягивались на «торпеды». Влажная шерсть хорошо растягивается, а, высохнув, не теряет полученной формы. Вот и весь трюк.

    Погончики у него были из черного бархата, окаймленного белой лайкой, якорьки на погончиках – литые, сделанные на заказ и бляха тоже литая. Готовясь к увольнению в город, он заменял казенную тельняшку на шелковую, добытую довольно сложным путем. Весь надраенный, наглаженнвй, наодеколоненный с гюйсом, слегка осветленным хлоркой и с престнем в виде львиной головы, надетом на указательнвй палец,  Гинц   в строю увольняемых выглядел настоящим военно-морским  щеголем.  Все это, по его мнению должно было привлекать внимание девушек: ну как же такой шикарный кавалер.

      Девушки же не разбирались в тонкостях морского мундира. На их взгляд все курсанты были одеты в совершенно одинаковую форму. Да и не форма их интересовала, а содержание.   

       С девушками у Гинца были проблемы. Они возле него не задерживались.  Уже после второго платонического свидания они от него отпадали.  То ли кавалер им не нравился, то ли платоничность свиданий.

      Но наконец-то и на Гинца свлилось счастье. На нем зависла глазастая девчушка. Не красавица, но симпатичное и вполне милое создание.   Что-то её в Гинце потрясло. И закрутилоась у них любовь.

     Они встречались не только в субботу и воскресенье. В будние дни девушка довольно часто приходила к воротам хоздвора и Гинц общался с ней почти всю самоподготовку.  Когда уж совсем приспичивало, он уходил в самоволку. 

      Гинц был ушиблен любовью. Во все конспекты у него бвли насованы фотографии любимой, он писал стихи, посвященные даме сердца, дарил ей цветы и ювелирнве безделушки. Особенно ей нравились бусы из нефрита. И что удивительно: внешний вид его изменился в лучшуюю сторону.  Девушка млела от своего возлюбленного.

      Известно, что одним из признаков любви является жертвенность.  Вот и наступил  момент проявить её  нашим влюбленным.

    Девушка серьезно заболела. У неё открылись острые проблемы с кровью. Требовалась пересадка костного мозга.  В те времена не существовало банка доноров костного мозга.  Доноров  искали среди родственников пациента.  У девушки были два таких родственника, но желания лечь на операацию они не испытывали.  И тут свой костный мозг предложил Гинц.

    Однако, предложить мозг – это полдела. Необходимо, чтобы он подходдил организму больного.  К большому удивлению врачей, костный мозг  Гинца удовлетворял большинству требуемых показателей.

    Операции прошли успшно и вскоре обоих, сгачала Гинца, а потом и девушку выписали из больницы.  И все бы хорошо, но заболел Гинц. При проведении операции ему занесли инфекцию. Восплились почки. С острым нефритом его увезли в гарнизонный госпиталь.

     Давушку к Гинцу не допускли. Он лежал в реанимации под искусственной почкой. Когда организм слегка воспрял Гинца  перевели в двухместую палату.

   Лечение предстояло серьезное, связанное с трансплантацией почки. Девушка, хотя доброхоты её и отговаривали, тут же предложила свою.  Человеческий организм с трудом принимает чужеродный орган.  Особенно почку. Тут требется совпадение ряда параметров, чтобы донорская почка не была бы отторгнута организмом. Параметры девушкиной почки такого савпадения не проявили.  Стали искать другого донора.

     К счастью. крепкий организм Гинца стал побеждать недуг и донорская почка не понадобилась. Через два месяца его выписали из госпиталя под наблюдение медсестры.  Конечно, здоровье его было не блеск: сидел на лекарствах.  Его отчислили из училища и комиссовали.

     После всех перипетий влюбленные решили не расстоваться. Они поженились и зажили тихой, скромной жизнью. Детей завести они не рискнули: здоровье не то, да и финансовый вопрос  подджимал. Хотя при социализме лекарства были исключительно дешевыми, на медицину уходила у молодых большая часть денег. 

   После демобилизаации Гинца Барсуков потерял с ним всякую свяязь. Прошли десятилетия и вот «гитара». И юность, и училище, и Гинц встали   перед глазами Барсукова.  Уставясь на «гитару», он  осознавал, что ни Гинца, ни его жены уже нет в живых. Не могли они выжить в озверевшем от денег обществе, организовнном либералами.

      Барсуков прошел в ванную комнату, отмыл «гитару» от остатгов асидола и уложил её в ящик  комода, где хранились семейные реликвии.