Совсем немного мести

Боль предательства. Это не просто боль. Тебя словно обдирают живьем и бросают на пути снежной бури в добычу секущим ветрам и ледяному крошеву. И не остается слез. Только вой – тоскливый, вынимающий душу, волчий – рвется из груди.

      Я покрепче стиснула зубы (не хватало еще привлечь к себе внимание!) и нырнула в первую попавшуюся стеклянную дверь – лишь бы не заметили, не догадались, что я (я!) опустилась до слежки.
      Но почему? После стольких лет, вдруг… Как такое могло случиться со мной… с нами?
Сквозь стекло витрины хорошо было видно, как они в обнимку подходят к припаркованному у тротуара авто – мой муж и молоденькая, лет двадцати, девчонка.

- Простите, Вы что-то хотели?
      Оказалось, случай привел меня в крохотную, на два кресла, парикмахерскую.
- Подровняйте, пожалуйста, - я оставила плащик на рогах притулившейся в углу вешалки, и с легким сердцем отдалась в руки мастера – ровесницы той девочки, что садилась сейчас в мой внедорожник. Надеюсь, после здешнего сервиса не придется надевать парик…

Ложь. Она хуже, чем неверность. Неверность я еще смогла бы простить. Принять покаяние или отпустить без скандала, сцен и битья посуды – на это хватило бы моего скудного запаса житейской мудрости. Но вышло по-другому: человек, которого я любила, которому верила, как себе, лгал. Лгал, начисто позабыв о том, что я по звуку отличаю целенаправленное вранье от правды или безобидных фантазий и преувеличений, словно фальшивые ноты в игре оркестра. Чтож, сегодня прозвучал последний аккорд в симфонии отговорок и уверток.

- С вас сто пятьдесят рублей.
      Я придирчиво осмотрела свое отражение, удовлетворенно кивнула, расплатилась и ушла, унося с собой новенькую визитку и гадая, как убить половину рабочего дня, если у тебя отгул, а домой идти неохота. Стандартный набор румяного детства – кино, аттракционы, прогулка на катере – почему-то показался наиболее привлекательным. Так и поступим. А вечерком – в бар, заливать кручину!
      Сразу скажу – подействовало. Отчаяние и боль, не выдержав пытки развлечениями, потерялись не то в районе американских горок, не то на колесе обозрения. Они, конечно, вернутся – потом, позже – но тогда у меня уже будет чем их встретить.
      Так я думала, шагая по ночной улице, а пересекая скупо освещенный двор, прикинула, что после развода неплохо бы сменить квартиру. И еще подумалось мне, пока лифт возносился на двенадцатый этаж, что тетку свою я давно не навещала. На этом трезвые мысли внезапно закончились, ибо разъехавшиеся лифтовые двери явили глазам весьма занимательное зрелище: на площадке, еще в лихие девяностые перегороженной металлической решеткой, словно скромницы на школьной дискотеке - в рядочек у стеночки – выстроились пять до боли знакомых чемоданов.
- Вот, значит, как… - процедила я, ощущая поднимающуюся изнутри глухую ярость. По лестничной клетке потянуло невесть откуда взявшимся сквозняком.
      Я не стала проверять, что за вещи отправились прогуляться на ночь глядя - из неплотно прикрытого серого красавца выглядывал, переливаясь алым шелком, рукав моего любимого платья в китайском стиле.
      Грабителей можно было исключить сразу – квартира на сигнализации, да и не ощущалось в воздухе характерного шлейфа эмоций и намерений, сопровождающего кражу. А еще сразу бросалось в глаза, что во входную дверь несколько часов назад врезали новый замок… Похоже, еще пять минут назад любимый муженек решил таким образом оставить надоевшую жену у разбитого корыта. Бедняга! Он забыл, а вернее, не знал с кем связывается. Теперь узнает!
      И внезапно безумное нервное напряжение последних дней прорвалось громким, почти истерическим хохотом. Я смеялась над слепотой юной ведьмочки, всячески скрывавшей свой дар и практически утратившей собственную природу ради мужчины, недостойного подобной жертвы. Над судьбой, сплетающей прихотливые кружева событий. И над собственными недавними переживаниями.
Лампа на потолке испуганно замигала перед тем, как окончательно погаснуть.
      Щелчок пальцев, и дверь распахнулась на всю отпущенную ей ширину, а чемоданы сами ринулись под сень давно обжитого шкафа. Позже разберу.
      В квартире безраздельно царили тишина и темнота. Ну и пусть. Свет я зажигать не стала.

      Благоверный объявился где-то через час. Не думаю, что он сам отдавал себе отчет, почему так внезапно и срочно захотел оказаться дома. Да просто так – решил, и приехал. Что он, не хозяин себе, что ли? Вот-вот.
      Правда, о том, что выкликать и уводить умеет любая мало-мальски способная ведьма, посторонним знать не обязательно.
      Я дожидалась его возвращения в гостиной, по привычке устроившись с поджатыми ногами в глубоком кресле – таком уютном и горячо любимом. В пальцах извивался и дергался, словно живое существо, тонкий трехцветный шнурок (совсем чуть-чуть доплести осталось).
- М-милая? – заикаясь проблеял законный – пока еще – супруг, - Ты? Но… как ты… ну… это… там…
- Двери нужно запирать получше, милый, - ласково улыбнулась я, не поднимая глаз. Завязала узелок, закрепляя плетение. Стареньким кремневым (металл не подойдет – только кость или камень) ножичком обрезала лишние нити. Готово! – И вот еще что – сейчас ты соберешь свое барахло и покинешь навсегда мой дом и мою жизнь! Милый.
- С чего бы?! – взвился муженек, начисто проигнорировав предупреждающий взгляд в упор - взгляд, полыхнувший зеленым колдовским огнем.
      Мало того, еще права качать пытался. Угрожал. Тщился запугать и вдруг… заткнулся на полуслове. Опустевший костюмчик скользнул на паркет.

***

- Ааай, Риночка, деточка! Да сколько ж тебя не видела! – тетушка, сверкая толстенными стеклами очков, спешила навстречу, распахнув объятия, - Что же ты не предупредила-то: у меня и накормить тебя особо нечем…
- Ничего, теть Клав, - отмахнулась я от ритуальных стенаний ближайшей родственницы, - я молока попью, и хватит.
- Ты иди, иди в дом, – не слушая меня продолжала тетя, - отдохни, а я картошечки молодой пока приставлю. Со свежими огурчиками, как ты любишь… Ой, куда ж опять столько навезла-то! Небось полмагазина скупила?
- Весь, - я выгрузила последний пакет с гостинцами и распахнула багажник, - теть Клав, а у меня для тебя подарок. Помнишь, ты жаловалась, что твои красавицы скучают без мужского внимания?
- Ну? – подозрительно прищурилась тетя.
- Ну, так – привезла! – похвасталась я, - Эй ты, узник совести! Вылезай, приехали!
Не сразу и не без помощи, из темных недр багажника на свет божий явился упитанный серенький козлик в самом расцвете жизненных сил и опыта. Трехцветный плетеный шнурочек, завязанный причудливым узлом на могучей шее, добавлял достойнейшему представителю семейства полорогих шарма и импозантности.
- Ишь какой! – восхищенно ахнула тетушка, - Ух ты – бодается!
- Ничего, это он с непривычки, - успокоила я, почесывая козлика между рогов и, наклонившись поближе к серому уху прошептала, - советую добросовестно исполнять обязанности передового производителя, а то можешь пойти на шашлычок! Милый.