Глава 38. В последний раз

      Тюрьма — огромное, мрачное здание, состоящее из трёх корпусов: жандармерии, башни для арестованных и тюремной башни, где сидели заключённые и приговорённые к казни, — была обнесена каменным забором со штырями. Вокруг стояли часовые с карабинами и арбалетами наперевес. Эстелла с полчаса нерешительно топталась поодаль, но, собрав волю в кулак, подошла к ближайшему стражнику.

      — Сеньор, простите…

      Тот, повернув голову, уставился на неё. Это был средних лет мужчина с бородой и кустистыми бровями.

      — Мне… я… я бы хотела увидеть человека, который сидит в этой тюрьме, — сказала Эстелла. — Как мне это сделать?

      — Посещения разрешены только в определённые часы, с двенадцати дня до семи вечера. Приходите завтра, — пробасил конвоир.

      — Но, сеньор, это невозможно. Дело в том, что завтра… завтра будет уже поздно. Это мой… брат. Да, мой брат находится в этой тюрьме, а завтра его хотят казнить. Я должна увидеть его сегодня, понимаете?

      — Я же сказал, посещения во внеурочное время запрещены! — стражник был непреклонен.

      — Разве мы не можем договориться?

      Он смерил её мрачным взглядом.

      — Думаю, нет.

      — Но, сеньор, пожалуйста! У меня есть золото.

      Часовой грубо хмыкнул.

      — Судя по вашей одежде, золота у вас нет. По крайней мере столько, сколько берут здесь за отступление от правил. Так что не морочьте мне голову! Идите отсюда.

      — Я не уйду! — в отчаянье крикнула Эстелла.

      — Вы хотите, чтобы я вас пустил во внеурочное время к приговорённому к смерти? — ухмыльнулся конвоир. — Даже если вы продадите душу Дьяволу, вы не найдёте денег, чтобы со мной расплатиться.

      — Вы ошибаетесь! — поджав губы, Эстелла сунула ему в руки узелок с монетами.

      Развязав тесёмку, конвоир заглянул внутрь. Лицо у него вытянулось. Он попробовал один золотой на зубок.

      — Настоящие. Ну надо же! Где ж вы их взяли? Упёрли у своих хозяев?

      — У меня нет хозяев! — топнула ногой Эстелла.

      — Значит, вы их украли. Вы воровка и взяткодательница! Я вас сейчас арестую и дело с концом!

      — Послушайте, сеньор, — Эстелла готова была его разорвать на тысячу кусочков. — Неужели до вас не доходит, что богато одетая женщина около тюрьмы привлекает внимание? Поэтому я оделась просто. У моей семьи много денег и связей, если вы меня не впустите, у вас будут проблемы. Окажитесь в этой башне на месте одного из тех, кого охраняете! — пошла ва-банк Эстелла.

      — А вы не только красотка, но ещё и отважная, да с мозгами. Такие женщины опасны, — конвоир прищёлкнул языком. — Кого вы там увидеть-то хотите? Как зовут вашего узника?

      — Данте. Данте Ньетто.

      — А, тот, о котором весь город болтает? Колдун, убийца и осквернитель церквей?

      — Да-да, — Эстелла дрожала от нетерпения. — Так я могу его увидеть?

      Стражник бросил узелок с деньгами в свой широченный карман.

      — Что ж, меня восхищают женщины, готовые ради любви на всё.

      — Это мой брат, — пробормотала Эстелла, краснея.

      — Ну-ну. И каждая из дамочек, приходящих сюда к мужчине, говорит, что она пришла к брату. Сколько сердобольных сестричек развелось, мне бы одну такую. Гы-гы-гы! — конвоир захохотал. — Ступайте за мной.

      Бородач пошёл вперёд, Эстелла кинулась следом. Конвоир сунул пару золотых часовому, охраняющему вход в дальнюю, самую высокую башню, и тот пропустил их внутрь.

      Эстелла, конечно, знала, что тюрьма — место неприятное, но увиденное потрясло её. Длинный коридор-тоннель, уходя в бесконечность, освещался только факелами. Вместо пола — комья земли. Было сыро и воняло плесенью.

      Втягивая голову в плечи, девушка семенила за тюремщиком. Они спустились в мрачное подземелье; Эстелле показалось, что она в склепе, и отовсюду вот-вот полезут мертвецы.

      Раздались шорох и хлопанье — мимо пронеслась летучая мышь, задев Эстеллу крылом. Девушка в ужасе вскрикнула.

      — Да не бойтесь, они не едят людей, — сказал конвоир, направив факел вверх — летучих мышей под потолком было видимо-невидимо. Они висели впритык друг к другу, напоминая гроздья винограда. — Смотрите под ноги. Тут пауки, крысы и тараканы.

      Миновав ещё несколько тоннелей, они остановились у каменной двери. Вынув связку ключей, тюремщик открыл пять замков и железный засов. Они вошли в коридор, освещённый чуть ярче. По обеим его стенам тянулось множество решёток. Из них высовывались руки: молодые и старые, пухлые и костлявые, и с ухоженными ногтями, и с чёрными и обкусанными. Эстелла завизжала, когда чьи-то пальцы, корявые и волосатые, схватили её за плечо. Конвоир ударил руку наглеца хлыстом. Та отпрянула, исчезнув в недрах клетки.

      — Не прижимайтесь к стенам. Идите по центру, — велел он. — Здесь сидят воры и убийцы, приговорённые к длительным срокам. Они сто лет не видали красивых женщин, могут разорвать вас на куски, и решётка их не остановит.

      Шокированная Эстелла для надёжности обкрутила ноги юбкой. Они проходили мимо всё новых и новых коридоров, и не было им конца. В каждом блоке сидели заключённые разных мастей: в одном — совершившие преступления в виде кражи или подлога, в другом — женщины, убившие детей или мужей, в следующем — беглые каторжники, дезертиры, солдаты, обвиняемые в военных преступлениях.

      Когда Эстелла и тюремщик добрались до двери, запертой аж на десять замков и четыре засова, да ещё опутанной цепями, девушка уже находилась в полуобморочном состоянии. Эта экскурсия довела её до истерики. Она представила Данте в камере с решётками и расплакалась. За что им такое? Ведь они не совершили дурного, просто мечтали любить друг друга, чтобы их не трогали, позволили быть счастливыми. И вот чем всё закончилось. Это она виновата. Она не уберегла их очаг. Она убедила Данте вернуться в город. Она потащила его в церковь. Если бы не это, сейчас они жили бы в «Лас Бестиас», были бы вместе, как прежде. Скучно ей стало. Идиотка!

      — Мы почти пришли, — стражник начал отпирать многочисленные замки на двери.

      Сейчас она увидит Данте! Его, такого свободолюбивого, не признающего границ и правил, они посадили в клетку, как зверя. Он в этом аду целых два месяца. Неужели он ещё в своём уме?

      В новом коридоре было темно и холодно, как в погребе. На стене горел один-единственный факел. Решётки отсутствовали — камеры закрывались глухими дверьми.

      — Здесь сидят приговорённые к смерти за колдовство и преступления против церкви, — сказал тюремщик. — Это исключительные преступления, самые дурные из всех. Во как!

      У Эстеллы зуб на зуб не попадал от стужи, пока они добрались до места назначения. Тишина была полная — в других блоках заключённые кричали, сквернословили, хохотали, переговариваясь с приятелями в соседних камерах, и даже отпускали скабрезные шуточки.

      Конвоир остановился у одной из дверей, поковырялся в замке. Пропустил Эстеллу в камеру, а сам остался снаружи.

      — Вы приличная дама, сразу видать, — он почесал макушку палкой от факела. — Мне вас жаль. Я позволю вам побыть с ним подольше. Через час приду. Только без глупостей, — и он повернул ключ в замке.

      Сначала Эстелла решила, что она одна. Было темно, горел прикреплённый к стене огарок — единственный источник света. Но, когда глаза её привыкли к сумраку, Эстелла увидела кучу соломы в углу. На ней лежал черноволосый человек.

      Девушка едва не рухнула на пол (в этом крыле он был деревянный). Подбежала к узнику. Схватила его за плечи.

      — Данте! Данте!

      Он дёрнулся. Подняв голову, тупо воззрился на неё. Эстелла закусила губы — черты Данте так заострились, что лицо напоминало маску. Кожа при блеклом освещении казалась прозрачной; некогда шелковистые волосы висели сосульками. А глаза теперь особенно выделялись, косо уходя к вискам, и Данте напоминал зверька, которого посадили в клетку и долго морили голодом.

      Влюблённые молча смотрели друг на друга, наконец, окаменевшее лицо Данте приобрело осмысленное выражение.

      — Эсте… — выговорил он шёпотом.

      Она была в ужасе. Её Данте в таком жутком месте. Глаза его больше не сияли — Эстелла увидела в них печать смерти.

      — Эсте… — повторил Данте.

      Она расплакалась и вымолвить не смогла ни слова. Хотела ему рассказать про колдуна из зеркала и Эликсир Силы, но голос не слушался.

      — Не плачь. Зачем ты плачешь? — Данте провёл по её щеке пальцем.

      Давясь слезами, Эстелла судорожно вцепилась в юношу. Он всегда был стройный, что ей безумно нравилось (Эстелла не любила толстых мужчин), но теперь, даже сквозь рубашку, у него выпирали рёбра.

      — Девочка моя, не надо плакать, — сказал Данте глухо. — Как ты сюда попала?

      — Д-д-данте…

      Он вытирал ей слёзы, обнимал, гладил по волосам, но был какой-то заторможенный.

      — Знаешь, Эсте, а я не жалею ни о чём. Моя жизнь не была радостной, но я не думал, что она закончится так быстро. Хотя было время, когда я жаждал с ней расстаться. А потом встретил тебя… То, что мы пережили вместе, — было невероятно. Это самое прекрасное, самое сильное, самое глубокое чувство из всех, что я когда-либо испытывал. Я никогда никого не любил, кроме моих друзей-животных. Я ненавидел и ненавижу людей, и я думал, что не способен кого-то полюбить, пока не появилась ты. Знаешь, Эсте, если бы можно было всё начать сначала, я не стал бы ничего менять. Я жалею лишь о том, что счастья, которое мы испытали, оказалось мало. Мы не успели им насытиться, не успели вкусить его, насладиться им в полной мере. Прости меня за это. Я не хотел причинять тебе боль. Прости, что так вышло.

      В ответ на эту реплику Эстелла заскулила, как раненная собачка. В мозгу её стоял туман, но девушка понимала: Данте говорит что-то не то. Не то, что она хочет услышать. Какой-то бред.

      — Эсте, послушай, — взяв её за подбородок, Данте заглянул ей в глаза. — Пообещай мне, что не станешь ломать свою жизнь. Я знаю, ты сильная и смелая, и ты всё выдержишь. Ты пойдёшь дальше одна, без меня, и ещё встретишь своё счастье.

      Эстелла упрямо замотала головой.

      — Нет, не отрицай, — прервал он. — Я хочу, чтобы так было. Ты не должна всю жизнь оплакивать нашу любовь. Надо жить дальше. Я знаю, это тяжело, но время вылечит.

      Эстелла захныкала, судорожно ловя губами воздух, и Данте прижался щекой к её щеке. Последние два месяца в душе его зияла чёрная дыра. Он не боялся умереть, свыкся с этой мыслью и давно ждал конца. Но теперь вдруг осознал: умирать он не хочет!

      — Эсте, прошу тебя, не приходи завтра на площадь. Не надо. Мы должны попрощаться сейчас.

      — Н-н-нет…

      — Мы попрощаемся сейчас, — повторил он жёстко. — Я не хочу, чтобы ты там была. Я хочу, чтобы ты запомнила меня таким, какой я сейчас. Живым.

      Ещё некоторое время они обнимали друг друга. Данте рассматривал девушку, стараясь запомнить каждую её чёрточку. Эстелла изнемогала от рыданий — горе накрыло её лавиной. Она так и не смогла ничего Данте рассказать.

      Лязгнула щеколда. Влюблённые прижались друг к другу сильнее. Данте застонал сквозь зубы. Это всё. Они больше не увидятся.

      — Ваше время вышло, — сказал конвоир. — И так уже полтора часа прошло.

      Эстелла дрожала, цепляясь за Данте, как утопающий за соломинку, пока он сам не разжал ей руки. Обнял ладонями за щёки.

      — Эсте… Эсте, послушай меня. Ты должна быть сильной. Иди домой, моя девочка. Иди домой, тебе здесь не место. Иди. Ты должна идти.

      — Нет…

      — Я тебя люблю, ты единственный человек, которого я любил и люблю в этой жизни.

      — И я… я… люблю… — Эстелла задыхалась.

      — Иди. Позаботься о Янгус, об Алмазе. Забери их к себе. Если не сможешь, выпусти на свободу.

      — Д-д-данте…

      — Ну, долго я буду ждать? — тюремщик был раздражён. Подхватив Эстеллу под локти, он потянул её на выход. — Идёмте!

      Данте и Эстелла до последнего смотрели друг на друга, пока стражник не вытолкал девушку в коридор. Загремел ключами.

      Данте остался один. Несколько минут он ошарашенно прожигал взглядом пустоту. Ну вот и всё. Он больше не увидит свою Эстеллу. И как никогда в нём буквально кричало желание жить. Он хочет жить, хочет! Он хочет быть рядом с этой девушкой, снова ласкать её, целовать…

      По лицу Данте скатились две крупные слезы. Как так может быть? Он давно знает, что обречён. Он ждал смерти, как избавления от мучений, и тут пришла Эстелла и вырвала ему сердце. Лучше бы она не приходила. Ну почему у него всегда всё шиворот-навыворот? Миллиарды людей живут на свете и не сталкиваются с подобным и за девяноста лет жизни. А он за свои восемнадцать уже испытал столько, сколько и в кошмаре не приснится.

      — Чёрт возьми! — выкрикнул Данте, ударив кулаком в стену. — Я не хочу умирать! Не хочу умирать в восемнадцать лет, не познав настоящей жизни, не насладившись любовью, которую с таким трудом отвоевал. Почему? Ну почему? Салазар! Салазар, отзовись! Я знаю, ты злишься, ну пожалуйста, неужели ничего нельзя сделать?

      Но никто не ответил. Данте закрыл лицо руками и разрыдался.

      ПЫХХХ…

      Юноша резко поднял голову. Перед ним стоял Салазар. В антрацитовых очах сияли искорки.

      — Надо же, оказывается, я ещё на что-то гожусь! — съехидничал он. — А я думал, ты решил, что прекрасно обойдёшься и без меня, и без перстня, и без своей магии — того, что тебе подарили за просто так, а ты это выбросил за ненадобностью.

      — Не говори так. Неужели какой-то перстень стоит такой обиды? — воскликнул Данте, утирая слёзы. — Помоги мне, пожалуйста!

      — Чего ты хочешь? Умереть легко и спокойно? О, стоит ли дожидаться завтра?! Я могу устроить это прямо сейчас, — в речи Салазара сквозила насмешка.

      — Нет, я не хочу умирать!

      — Гм… странно. По-моему тебе всегда было плевать на свою жизнь.

      — Может быть. Но не сейчас. Я люблю Эстеллу! Она мне нужна, я хочу быть с ней. И всё, что я сделал, — это ради неё. И перстень я отдал ради неё, — Данте убрал со лба прядь нечёсаных волос, не реагируя на скептицизм на лице собеседника.

      — Так чего ты хочешь от меня? Чтобы я помог тебе взорвать тюрьму и сбежать из неё?

      — Это было бы неплохо.

      — Увы, нет, — отрезал Салазар. — Во-первых, далеко ты не убежишь. Тебя нынче знает каждая собака. Этот падре приказал всюду расклеить твои портреты с надписями: «убийца, безбожник, еретик, колдун». Во-вторых, сейчас я не могу вмешиваться.

      — Почему? — искренне не понял Данте.

      — Я не могу вмешиваться в ход времени и менять прошлое. Это чревато, — вкрадчиво сообщил Салазар.

      — Какое прошлое? Что ты несёшь?! — взбесился Данте. — Ты спятил?

      — О, это длинная история! — Салазар прогулялся по камере, поднимая тучи пыли изумрудным плащом. — Пока действие Зелья Времени не закончится, я не могу ничего сделать. Об этом знает только Эстелла, но сейчас она не помнит, что произойдёт через три месяца. Мы находимся в альтернативном прошлом. Вмешиваться в него нельзя. Все события пойдут своим чередом. Изменить ситуацию можно лишь раз. И этот момент наступит завтра. Ни днём раньше. Прости, но таковы законы времени. Если их нарушить, произойти может что угодно. Например, мы попадём в каменный век к пещерным жителям, или в далёкое будущее, где, возможно, люди станут ходить на головах.

      — Я ничего не понял, — Данте казалось, что голова его сейчас лопнет, и он обхватил её руками.

      — А понимать и не надо. Успокойся и ложись спать. На завтра тебе нужны силы. Много сил. Ты же любишь Эстеллу? Вот и доверься ей. Если она всё сделала правильно, завтра тебя ожидает сюрприз. Она придёт на площадь, и ты увидишь что будет.

      — Но она не придёт. Я просил её не приходить!

      Салазар рассмеялся, как плетьми, встряхнув длинными волосами.

      — О, мой тебе совет: никогда не верь женщинам! Никогда. Они говорят одно, а делают другое. Она придёт.

      И Салазар растворился в воздухе, оставив за собой фиолетовый дымок.