Вечность

Между девятью часами и пятью минутами десятого вечера, Ивана Кузьмича испугала вечность. Она выпрыгнула на него из промозглой осенней мглы, разинула чёрную пасть и, произнеся бесстрастное «Ам!», проглотила вместе со скамейкой, на которой он сидел, с раскуренной трубкой и кружкой бергамотового чая.

Оказавшись в непривычной для себя обстановке, Кузьмич ойкнул, одеревенел и подумал: «Оп-пань-ки… Силы Небесные… Кажись помер…»

Однако, когда упомянутые Силы Небесные проскакали мимо, не удостоив его своим внимание, а только глянули вскользь, как на пустое место, Иван Кузьмич чуть обмяк, и с опаской вдохнул.

Убедившись в том, что дышать было позволено, Кузьмич расслабился и, вращая глазами, стал осматривать действительность, только что данную ему в ощущения.

Действительность была так себе… Скучная такая действительность… Глушь. Причём глушь беспросветная и бескрайняя. Не было тут ни деревца, ни кустика, ни колокольни, ни башенки или ещё какой архитектуры.

Одним словом – дыра! Чёрная и холодная, что сыновья неблагодарность. Но вместе с тем и величественная, требующая к себе почтительного внимания и серьёзности, как свежевырытая могила.

В присутствии же тут были, всё те же Силы Небесные, на неспешном походном марше, да бессчётное роение непонятных крапин. То ли какая мошкара потусторонняя, а может и брызги кипящего вакуума.

От представшей пред ним картины, Иван Кузьмич, было, взгрустнул, но тут же и повеселел, вспомнив о тщеславии и желаниях великих. А вспомнив, сам себе и проговорил: «Желаете, чтоб имя в веках? Чтоб зубилом на камне было нацарапано – так это пожалуйста… Нет ничего проще… А вот чтобы в вечности… Это Вам дулю с маком, - а оглядевшись вокруг,  добавил, - Нету Вас в вечности! Ни следа, ни помёта… Вечность есть… А Вас нету…»

Тут у него в левом подреберье и ёкнуло: «А я-то есть?» Там где должно было быть сердце, что-то защемило и понеслось мелкой рысью. Потому как не было здесь Ивана Кузьмича, не было ни плоти его, ни старенькой скамейки, ни облетевшей яблони. А было чувство утраты и растерянности. И ещё осознание какого-то раздвоения, одновременного пребывания в сию секунду сразу двух Кузьмичей.

Один, из которых посиживал себе на скамеечке, а потому ни в какой вечности находиться не мог. И другой, что вечность эту обозревал, и даже похихикивал над человеческими пороками, при этом, не находя в ней себя самого…

А в шесть минут десятого всё и закончилось. Проглотившая Кузьмича вечность зевнула, сладко зевнула, по-вечному, Кузьмич вывалился из наваждения, и оказался вновь на холодной скамье.

Он выплеснул остатки остывшего чая, нервно докурил трубку, время от времени отирая со лба капельки пота, а успокоившись, стал смотреть на Большую Медведицу. Сначала на Дубхе, а потом и на Мицар.

А когда рядом с Мицаром увиделся и Алькор, Иван Кузьмич решил, что каждый волен выбирать, где ему жить – в вечности ли, или же в саду на скамеечке. Что же касалось его самого, то жить там, где его нет, Кузьмич счёл делом не должным, а то и ненастоящим.

А потому устроился поуютней, и стал ожидать, когда через Медведицу, в сторону голубой Веги, не торопясь, проскачут те, что не пугаются никакой двойственности и никакой пустоты, бесстрастные и величественные – Силы Небесные…