Юбки с тАском

          Мне было лет пятнадцать или около того. Стояла морозная зима. Вернулась я с улицы продрогшая, в короткой юбчонке. Бабушка, она тогда была еще в полном разуме, с порога начинала причитать:
        - И куда только Любынька смотрит, и как она такой срам допускает, ужо Любынька придет, я боле не смолчу!
Это в том смысле, что мать получит по полной, а потом рикошетом достанется и мне.
       - Вот я одна рОстила семь девок и все они у меня ходили в юбках с тАском, а тут что деется? РОстют какую-то шалашовку!
Шалашовка, по ее понятиям, было что-то не совсем путное в смысле поведения.
         Чтобы разом прервать эту «песню» и перевести бабку на мирные рельсы, у меня имелся давно отработанный прием. Ее неожиданно надо было о чем-то спросить.
- С каким еще таском, бабуля?  Бабушку квасом не пои, дай поговорить за жизнь. Она ни спиртного, ни лимонада не признавала, а вот домашний квас уважала очень. А я «угорала» от ее рассказов. Кружка горячего чая, на диван с ногами. Бабушка еще и шалькой своей прикроет и понеслось.
          Ее истории всегда начинались издалека. Свою мать моя бабушка потеряла рано, отец привел в дом мачеху. Та пришла не одна, а со своей старушонкой, ее бабкой. В свои сто два года она уже устала жить, была тиха и бессловесна, как мышь. С утра дремала на лавке, после обеда лежала под овчинным тулупом на печи. Ее следовало только вовремя накормить, вывести в сени по нужде, да изредка попарить в бане.
          Бабушкин отец, то есть мой прадед Фома, держал пчел и мед его славился на всю округу. Этим и жили. Имели, по деревенским понятиям, хороший дом и держали скотину. Детей совместных они не завели, хотя и ходила мачеха на поклон в Киевскую Лавру, - но не получалось.
          Бабушку к шестнадцати годам выдали замуж на другой край села. В приданое дали пару овец, хорошее одеяло, подушки, платьица, справили новый тулупчик. Было там еще сколько-то курочек, но это уже шло без счету.
          А тут революция, смута и красные агитаторы. Началось раскулачивание. Прадед Фома был человек неглупый и сразу смекнул, что мимо него не пройдут. Темной ночью он свел корову и прочую живность к бабушке на подворье. И действительно, утром подъехали к его дому на подводах. Дали полчаса на сборы и увезли Фому с мачехой в ссылку, в Сибирь. Не пустили даже с дочерью попрощаться.
         Больше ни о родителе, ни о мачехе бабушка ничего не слышала, как в воду канули. А мачехину старушонку просто из дома вынесли и посадили с узелком посреди улицы. Так она и сидела, пока соседи не подобрали. Бабушка узнала, приехала на телеге и забрала ее к себе.
        Поскольку у Фомы шарили, шарили, но так ничего и не нашли, то на следующий день трое при оружии явились с обыском к моей бабушке. Один сразу полез на чердак, второй пошел считать коровьи сиськи. А третий спустился в подпол.
       Старушонка, до этого безучастно сидевшая на лавке, вдруг встала и побрела по избе. Агитатора внизу ее шаги напугали и он стрельнул. Пуля прошила половые доски и старушонку навылет. Где шла, там и рухнула. Бабушка заголосила, на шум стали сбегаться люди. Агитаторы вскочили на телегу и спешно уехали.
Убитую перенесли на лавку, и когда бабушка стала ее раздевать и обмывать, то обнаружила поясок с вшитыми золотыми монетами. Наученный жизнью, прадед поступил хитро: кому придет в голову обыскивать трухлявую старушонку?
        Этот поясок бабушка долгие годы хранила, все надеялась, может родитель вернется. Но годы шли, началась война. Муж-кормилец и старший сын погибли. Бабушка осталась одна с кучей детей на руках. Семь девок и последний мальчонка, которого муж, уйдя на фронт, так и не видел. Чтобы выжить, трудились до седьмого поту. Сажали картошку, косили на зиму сено, собирали орехи, солили грибы, корова молочком выручала, курочки неслись.
       Девки подрастали, их надо было одевать и замуж выдавать. Вот тогда бабушка и достала первую монетку. Обменяла ее на штуку цветастого ситца. Сама сшила нарядную кофту с баской, сборным рукавом, а к ней и юбку с тАском. Это было особым шиком, когда край подола касался земли.
       Моя мать была старшей, и новый наряд первой носила она.   Когда цветочки от стирок тускнели и теряли свой вид, их обновляли, раскрашивая по влажному ситцу химическим карандашом. И вещи продолжали служить младшим сестрам.
      Вот так, благодаря прадедовской смекалке, бабушка вырастила и выдала замуж семь дочерей и подняла сына.
      Звали прадеда Фомой. А вот его отчество уже и спросить не у кого.  Мне бы сейчас с бабушкой поговорить…