Кровавая заря

Галина Духленко
Катерина Чеслав

КРОВАВАЯ ЗАРЯ (как-бы роман...)

Глава 1. Первый день


"Занималась кровавая заря... Каньон медленно наполнялся розоватым светом, словно его высвечивали большим театральным прожектором. Мэтью стоял на тропе, держась рукой за ветку кустарника. По его щеке ползла слеза..."
Фу-ты, бред какой, неужели радио работало всю ночь?! Я перевернулась на другой бок с намерением продолжить сон, но тут же резко села на кровати – мать честная, мне же к клиенту  надо до полдевятого; он уезжает рано, а мне надо выслушать его пожелания и ценные указания, а до этого еще успеть к Людке заскочить - прихватить у нее банку охры для колеру. И клиент-то не скандальный, интеллигентный, в очках, на «Вы» и по имени-отчеству: «Мария Антоновна - то,  Мария Антоновна - сё, эту стенку - вот так, а этот уголок - вот эдак...» Жалко сразу ругаться... Так, джинсы на мне, футболку можно и вчерашнюю. Голова грязная... ничего, мы косыночкой прикроем, кофе у Людки перехвачу - всё, день пошел!
… День-то пошел, а вот лифт - нет. Пришлось скакать по ступенькам. В кроссовочках это не трудно, мне же не семьдесят шесть, а хороша бы я была на шпильках! Все-таки есть какая-то логика в происходящем: не проспала бы - нарядилась бы в тот костюмчик и шпильки, и ковыляла бы  (или цокала каблучками?) по лестнице.
Ой, мама!!! Я чуть не свалилась на повороте: что-то метнулось из-под ног под батарею. Но в нашем подъезде не может быть крыс! Стоп, я не буду заглядывать. Мне очень любопытно, но я боюсь и опаздываю…
Инструктор вчера  буркнул, что я могу теперь ездить сама. А могу ли? По случаю спешки  лучше все-таки на маршрутке... Вон она… Стой!
…Ну вот, опять маршрутка без нижней ступеньки. Все-таки удачно, что я не в том костюме с узкой юбкой и не на шпильках.
Я бодренько закинула себя в маршрутное такси и уселась на свободное сиденье рядом с дверью. Примерно на третьей минуте, когда машина пыталась преодолеть очередной перекресток, я вдруг мысленно остановилась: А почему я вообще вспомнила про этот розовый костюм? Ведь еду я на работу, а где вы видели, чтобы маляр приходил к клиенту работать в розовом костюме "а-ля бизнес-леди" с блестящей зигзагообразной отделкой? Ответ был где-то рядом, не дальше вчерашнего вечера или даже сегодняшнего утра, но я не успела его себе произнести - я вывалилась из маршрутки около Людкиного подъезда...
- Людка! Охра, кофе, кусок сыра! Быстро! Меня клиент ждет! Симпатичный!
А-а, вот он и ответ! Так, значит я на него запала, раз мысленно крутилась около него в розовом костюмчике... И каковы же перспективы? Жены я у него не видела, но в ванной две зубные щетки... Впрочем, это еще не показатель, моя щетка тоже у Валерки в стакане месяца два торчала. И где я, и где Валерка?!

…Где Валерка? Этот вопрос занимал сейчас и его самого. Причем, не в философском, а самом что ни на есть географическом смысле.
Позавчера все было ясно и понятно: наклюнулась (наконец-то!) выгодная и непыльная халтурка - музыкально озвучить гулянку в охотничьем домике. Вроде, где-то недалеко от города. Во всяком случае, везли их с Маринкой недолго. Гулянка была веселая, гостей много, домик - супер,  вокруг жизнерадостный зеленый лес.
Старались они с Маринкой изо всех сил, уж очень нужно было получить обещанные деньги, ну и про еду-питье не забывали, особенно про питье. Ближе к утру, когда уже и все самые упорные попадали, удалось привалиться на каком-то диванчике, кажется, в одном из сараев. Все, дальше никаких воспоминаний. Открыл глаза ближе к вечеру. Выбрался из сарая. Никого...
Тишина. Дом закрыт и вид у него какой-то такой, будто и не было тут никого сутки назад. Сплошной забор вокруг, только через металлические ворота что-то просматривается. Уехали, гады, про него и не вспомнили. И Маринка хороша! Ну, ни фига, Валерка не пропадет,  надо только поднапрячься и просочиться между прутьями ворот да пройтись слегка по наезженной дорожке, а там и до дому как-нибудь доберешься.
Хорошо накатанная лесная дорога, приспосабливаясь к рельефу местности, выписывала между деревьев большие зигзаги, и Валерка, решив срезать, самоуверенно пошел наперерез. Как все казалось легко! Он шел по лесу уже долго, уже подкрались сумерки, которые быстро стали густыми, потом и темнота навалилась как-то сразу. А вокруг по-прежнему был лес. Черт, да не в тайгу же они их завезли! Где-то же должны быть остатки колхозов-совхозов или дачники, наконец.
Немного прошел в темноте, потом решил, что так будет только хуже. Уж лучше переночевать тут. Он не замерз, так, чуть-чуть, хотя  и спокойной эту ночь не назовешь…
…Ну вот, утро. Надо опять решать куда идти и хоть что-то кинуть в рот. Валерка вспомнил бабушку, которая любила приговаривать: "В жизни настоящего мужчины обязательно должно быть приключение!" А ситуация, кажется, и в правду все больше походила на приключение...

…Я подбежала к дому, где жил «симпатичный и интеллигентный». Дом был новый, с квартирами улучшенной планировки. Народ сюда заехал года полтора-два назад, и двор был уже освоен и обжит: скамеечки, дорожки, небольшие деревца, клумбы, детская площадка с неизменной песочницей …  Около песочницы копалась какая-то девочка лет шести-семи. Если бы не она, я бы уже поднималась на лифте на 16 этаж. Но мимо девочки я пройти не могла, так что остановилась невдалеке и стала наблюдать за ее действиями.
Я вообще часто «застывала» около детей. Своих у меня не было, а теперь уже и не будет. Почему? Не из-за возраста, а потому что … ну, объяснять не хочется, в общем, не будет … Мне уже 32 года и так хочется иметь детей, или хоть одного. Я даже начала собирать и изучать книжки по воспитанию, но потом остановила себя - так можно и с ума съехать. Я и с Валеркой связалась,  потому что показалось, что и он тоже хочет детей (тогда-то я еще не знала, что сама не могу),  ну, а он хотел только … ну понятно, что он хотел …  Ну да ничего, это тоже опыт, зато теперь хорошие друзья…
Девчонка была никакая, ну, то есть ничем особенным не выделялась, только красной кепкой с огромным козырьком. А так - джинсовый комбинезон, красно-белая клетчатая рубашка, веснушки, глаза серые, чуть близко поставленные, волосы неизвестного цвета и неизвестной длины, поскольку полностью скрыты кепкой. Она детским совком загружала песок, рассыпанный рядом с песочницей, в кузов большой пластмассовой машины, потом попыталась перетянуть машину в песочницу, но деревянный бортик был слишком высок, и машина пробуксовывала и грозила опрокинуться. Тогда она попробовала поднять машину двумя руками, но сил явно не хватало. Она стала оглядывать двор в поисках какого-нибудь дополнительного приспособления – и она его нашла: ее взгляд остановился на мне. Она, не задумываясь, помахала мне рукой. Естественно, я подошла.
- Помогай! - не то приказала, не то попросила она. Вдвоем мы справились, и машина вывалила собранный песок в песочницу.
- Ты кто? – весьма оригинально спросила я во время «перекура».
- Я - Марья Антоновна, я тут живу, бабушка заболела, папе надо на работу, я одна оставаться еще не умею, а песок вчера мимо рассыпали…, - и все это почти на одном дыхании и на одной ноте.
- Фантастика! И я - Марья Антоновна!
Девочка, надо сказать, не выразила особого удивления таким совпадением: видимо, Марьи Антоновны в их дворе в начале рабочего дня были обычным делом.
Дверь подъезда распахнулась, и оттуда выбежал мужчина в светло-сером костюме.
- Машка! Быстро закругляйся со стройматериалами! Мы опаздываем, а тебе еще руки мыть и кашу есть.
Опять фантастика! Это был мой новый клиент, интеллигентный и в очках. Ну конечно, его же зовут Антон Николаевич.
- Ой! Мария Антоновна, как хорошо, что Вы уже пришли, пойдемте – я еще успею кое-что Вам  показать.
Он схватил свою Марью Антоновну за руку, та схватила свою машину за веревку, а я схватила свою сумку и побежала вслед за ними. В лифте Антон Николаевич повторил уже известную мне информацию: Машкина бабушка заболела и лежит у себя дома,  у него важная встреча, и вот ему приходится тащить дочь с собой.
Квартира у них была двухкомнатная, но очень просторная, с большим холлом и большущей  кухней, в которой Машка сейчас в ускоренном темпе поглощала кашу. Антон Николаевич еще раз показал мне комнату, подготовленную для ремонта.
- Я оставил гвозди в местах, где  будут висеть полки; вот в этом углу мы планируем круглый аквариум и хотелось бы, чтобы и угол был слегка закругленный. Вечером придет электрик – наметить  розетки. Вы до которого часа у нас будете?
Я прикинула, что вполне могу дотянуть до шести вечера. И тут Антон Николаевич произнес историческую фразу.
- Слушайте, Мария Антоновна! Пусть моя Машка с Вами здесь побудет. Она Вам не будет мешать, Вы – ей. Она сама себя развлекает, а я в четыре уже вернусь.
Он с надеждой смотрел мне прямо в глаза.  От смущения я покраснела… я начала что-то мямлить … я была почти влюблена …   я согласилась … дверь захлопнулась … и Машка уже дергала меня за руку:
- Я послушная и умею из пластилина лепить домики и деревья. У меня есть дрессированная собака Клякса, но она сейчас моется в химчистке.  Это в моей комнате ремонт. В аквариуме будут золотые рыбки для загадывания желаний. А ты будешь мою комнату рисовать? – и всё это опять на одном дыхании.
- Не рисовать, а красить. Я – маляр.
- Знаю, это отделочные работы. А еще я знаю: «нулевой цикл», «фундамент», «прораб» и … это … «инжирные кому-акации»…
Ага, «инженерные коммуникации» - перевела я: отец-то, видать, со стройкой связан.
Я не знала, что делать, но, кажется,  все-таки была рада – Машка мне понравилась.
- Значит так … Ты – Марья Антоновна, я – Марья Антоновна! Это очень длинно – давай перейдем на «ты».
- Как это – на меня?
- Не на тебя. Мы будем говорить друг другу «ты», как друзья, и по имени: ты – Маша, а я … пусть я буду для разнообразия Маруся.
- Ой-ой-ой! У бабушки кошка Маруся, она такая хорошенькая!
- Я тоже хорошенькая, - с мрачной иронией буркнула я.
Машка оглядела меня внимательно с ног до головы, даже обошла кругом и убежденно констатировала: - Ты очень хорошенькая!
Да-да! Я всегда подозревала, что я – вполне…, но почему этого никто, кроме нас с Машкой не замечает?
В общем, я получала настоящее удовольствие от разговора с Машкой и уже была готова идти с ней вместе лепить из пластилина домики и деревья, но надо было начинать работу – у меня на всё-про всё было только четыре дня.
Антон Николаевич просил сразу покрасить рамы (почему-то в их квартире они были обычные, деревянные, не ПВХ), чтобы потом поставить между рамами  жалюзи. Жалюзи он заказал желтые и рамы просил сделать не белыми, а чуть желтоватыми.  Да хоть зелеными, хоть черными – мне-то что, я же «как скажете» и «чего изволите». Например, в одной квартире - слегка новых слегка русских - я видела специальную комнату для собаки породы «далматинец», так там и рамы на окнах были тоже породы «далматинец».
Для колеру я взяла банку охры у Людки… Мама дорогая! Это ж не охра, это «зеленка». Почти катастрофа! Надо бежать в магазин, хорошо хоть хозяин ключи оставил.
Я снова влезла в джинсы и футболку и уже готовилась затянуть косынку, но вдруг  как взрыв: А Машка? Я же не могу оставить ребенка одного в квартире.
- Маша! – позвала я, - Мне надо поговорить с тобой, как со взрослой – мне надо выйти в магазин, нет нужной краски.
В Машкиных глазах заблестели слезы одиночества, для нее «как со взрослой» означало, что её оставляют дома одну.
- Тебе придется пойти со мной.
- С тобой?! В магазин? Я?! Я сейчас, только возьму рюкзак, - через полминуты она уже стояла передо мной в своей огромной красной кепке, на спине болтался красный же рюкзачок «на вырост». Слезки еще не высохли, то глаза теперь сияли восторгом и предвкушением.
Это был все-таки не мой день – и здесь лифт на спуск не работал, и теперь уже вдвоем мы скакали вниз по лестнице.
Я знала через две улицы магазин, где можно было подобрать нужную краску. Дорога заняла примерно минуты четыре, но перед железной дверью мы остановились: «ЗАКРЫТО». Магазин открывался в одиннадцать, а сейчас было только начало десятого. Ждать до одиннадцати означало потерю почти двух часов работы. Думай, Марья Антоновна, думай! Машка крутилась вокруг меня, вертя своей кепкой во все стороны.
Есть! На выезде из города есть большой строительный магазин, он-то точно открывается рано. Езды туда на маршрутке минут пятнадцать-двадцать, примерно столько же обратно, в любом случае это будет быстрее, чем ждать здесь. Машка была согласна на любой вариант.
Маршрутка подкатила через полминуты, словно ждала нашей команды. Мы с Машкой устроились на заднем сидении, ведь ехать предстояло почти до конца.
- Маруся, а нам краски много надо? В рюкзак влезет?
- Одну банку и в рюкзак влезет.
- А там пластилин продается?
- Нет, к тому же  у нас мало времени.
- А почему у одних собак хвостики отрезаны, а у других - крутятся?
- Чтобы хвостики зимой не мерзли. Хвосты собакам обрезают, если на них шерсть не растет.
- А кошки женятся?
- Кошки дружат и ходят друг к другу в гости.
- А сны – это на самом деле или понарошку?
- Понарошку. Это как кино по телевизору, только с закрытыми глазами.
- А мозги, они круглые или квадратные?
- Они как инжир, только больше.
- А у рыбов есть зубы?
- У некоторых есть, у щук, например.
Это было похоже на допрос с пристрастием. Чувствовалось, что ребенок, наконец, дорвался: в его распоряжении был взрослый, который никуда не спешил, не говорил по телефону и отвечал на все ее вопросы.
- А вышелбауши бывают?
Ну, нет, меня так просто не поймаешь, эту шутку я знаю еще с детства.
- Бывают. У ослов.
Машка была мною довольна: я ни разу не сказала «отстань» или «не знаю». Я решила отдохнуть и перехватить инициативу, но не нашла ничего лучшего как спросить:
- Маш, а где твоя мама?
- Мама улетела.
Ну, конечно, знаем мы эти сказки для маленьких - младенцев находят в капусте, плохих девочек забирает чужой дядя, к хорошим приходит Дед Мороз, а  убежавшие к другим мужикам мамы улетают далеко-далеко.
- Мама умерла и улетела на небо, когда мне было нисколько лет. Наверное, я ей не понравилась.
Я была готова произнести дежурные слова типа «примите мои сожаления», «я Вам сочувствую», «как печально», но почему-то сказала совсем другое.
- Что ты, ты ей очень понравилась, она бы никогда тебя не оставила, но взрослым иногда приходится делать то, что они не хотят. Взрослым быть не очень приятно. А она тебя очень любит и всегда думает о тебе.
- … Значит, это правда! Папа тоже так говорит. И бабушка … А у тебя есть папа-мама?
- Есть, но они живут в другом городе.
- А ты, когда не маляром, кем была?
- Девочкой, потом училась в школе, в институте …
- Неправда, маляры в институте не учатся, - она была почти обижена, что я ошиблась.
- Да, но я сначала была учительницей, а потом маляром.
- А почему взрослые врут?
- Иногда потому что хотят выглядеть лучше, а иногда оттого, что не хотят, чтобы кто-то заметил, что они плачут.
Допрос возобновился с новой силой. Я, наконец, посмотрела, где мы едем. Батюшки!.. Уже дачи,  поля какие-то и лес слева. В маршрутке мы остались одни да на переднем сидении рядом с водителем какой-то парень в джинсовой куртке.
- Шеф, когда поворот на Ампиловку?
- Да уж километра два как проехали, девушки. Кстати, после конечной я домой поеду, у меня перерыв – я с шести на колесах, так что, девушки, вылезайте и обратно ножками. Да вы не обижайтесь, я вообще-то добрый.
Мы вышли из машины и потопали назад ножками. Машка была просто счастлива, она не ожидала такой удачи от простого выхода в магазин. Сзади хлопнула дверь машины, я оглянулась: из маршрутки выпрыгнул тот парень в джинсовой куртке и пошел вслед за нами. Я почувствовала, как моей спине стало холодно. Машка безмятежно скакала по обочине.
Парень был уже рядом и сзади, не обгоняя,  жестко спросил:
- Зачем Вы взяли с собой девчонку? Шеф же сказал, чтобы никаких свидетелей … Это Вам не пикник!
...Наверное, у меня от страха приключился приступ микромаразма, потому что в следующее мгновение, сама от себя этого не ожидая, бойко и сварливо понесла:
  - А чем это, собственно, девчонка помешает? Банку «химии» я должна получить и получу, хоть бы твой шеф на всю жизнь забыл о пикниках! А свидетели... Ты-то вот есть, - вот уж и свидетель... Куда ж тебя-то девать?
Сзади послышался какой-то непонятный глухой звук. Не оборачиваясь,  я рванула вперед, догнала Машку, и, схватив ее за  руку, помчалась, как большой серый кенгуру.
  - А чего мы бежим? А куда мы бежим? А у меня кепка щас свалится...
Все, никуда мы не бежим. Сто раз себе говорила - надо спортом заниматься. Сердце стучит где-то в горле, ноги - будто обутые в тормозные "башмаки". Краем глаза вижу, что сзади, вроде бы, никого. Поворачиваю голову, - метрах в шестидесяти лежит что-то или кто-то в голубой джинсе.
- Машка! Мы - быстроногие козочки! Вперед!
Машке новая игра понравилась, она быстро вошла в роль  «козочки» и даже начала своеобразно мотать головой, словно у нее там была не кепка, а настоящие рога. Она, видимо, не поняла, что мы спасаемся от погони, а не просто скачем к водопою.
«Что же случилось, почему тот парень упал, почему не встает и не бежит вслед за нами? И что ждет нас впереди? И что такое я сделала или собиралась сделать, что теперь надо убегать? Почему мне надо бояться – ведь я ни в чем не замешана? Это какое-то жуткое недоразумение и несуразность».
Мысли как теннисные мячики прыгали у меня в голове в такт учащенному  дыханию. Видимо, во мне сработал древний как мир условный рефлекс «ты догоняешь – я убегаю». Но ведь меня никто не догонял, охотник в джинсовой куртке лежал позади на дороге. Лежал ли? Я замедлила бег и опять оглянулась. И остановилась… На дороге никого и ничего не было. И вообще было до странного тихо – только мое тяжелое дыхание да топоток Машкиных ног да переливы жаворонка где-то высоко в небе. Мне почему-то стало совсем жутко, внутри начала нарастать какая-то истерика, а в ушах противно зазвенела тревога.
- Маша, Машенька! - заорала я, в три прыжка догнала девочку и, уцепив её за рюкзак, поволокла направо с дороги, прямо в лес.

…Лес вокруг был не страшный, но какой-то неприятно равнодушный. Ни тебе ягоды хоть какой-нибудь, ни ореха, ни гриба. Ну, пожалуй, жевать сырые грибы или листья пока еще не тянуло, но все же… Хорошо, удалось напиться из крошечного озерка (скорее всего это была просто глубокая лужа в бывшем окопе, да не все ли равно?). А куда же  идти? Тихо-то как! Никаких ориентиров...
Он шел довольно долго, и впереди, вроде бы посветлело. Прибавил шагу. Оп-па! Оказалось, что, сам того не заметив, забрался на довольно высокий пригорок, дальше был крутой спуск, а внизу какое-то сооружение, похожее на блиндаж. Внутри почему-то неприятно заныло, но уже не от голода.
Валерка сделал еще два шага к краю, чтобы присмотреться получше, поскользнулся и, нелепо взмахнув руками, покатился вниз. Падая, он ударился головой об острый камень, и конца своего полета не почувствовал – потерял сознание…
… В ушах противно звенело, и чей-то   голос, как шуруп, вворачивался в мозги.
- Жмурик, что-ли? ... Куда его девать-то? Не хватало только.
- Не пришел, точно, я б увидел, - этот голос был похож на бормашину. – С кручи он свалился, - вон ветки поломаны. Может, прикопать его, что ли?
- Тю-ю! Он дышит.., - проскрипел «шуруп», - Слушай, а давай-ка я его отволоку по-быстрому к шоссейке, да на обочине свалю. Повезет - подберет кто-нибудь, нет - придавит. Но уж не мы! Крови на нас не будет. А шефу можно и не говорить, потом, на фига нам лишнее.
- Как знаешь, если что, - твоя затея, - ответила «бормашина».
Раздалось шуршание шин. Жесткие руки схватили Валерку за плечи и за ноги, приподняли и бросили в какую-то железную коробку. Зарычал мотор, и от тряски заломило сразу во всех суставах  скрюченного Валеркиного тела. Но, странное дело! - мозги стали проясняться. Он понял, что лежит на дне жестяной тачки, колени почти касаются носа, рукой пошевелить невозможно из-за боли в плече. Над головой мелькают кроны деревьев. Внезапно кроны пропали, еще минута и движение прекратилось, мотор стих. Валерка на всякий случай зажмурился, и в следующий миг тачка перевернулась, вываливая его на землю. Опять взревел мотор, обдало бензиновой гарью. Приоткрыв глаза, он увидел уносящийся в сторону леса старый мотоцикл с прицепленной тачкой на одном колесе.
Под щекой был асфальт. Значит, это шоссе. Это было похоже на спасение. Но, Боже, как трудно встать. Только бы, действительно, не придавил кто-нибудь. Пришлось скатиться в кювет и замереть, собирая силы.

…Некоторое  время мы еще бежали, потом бег постепенно замедлился, и мы остановились. Минуты три просто стояли, держась за руки и тяжело дыша. В лесу было тихо и мирно. На дороге и в поле уже припекало, а здесь  деревья еще хранили безмятежную ночную прохладу.  Солнечный свет падал вниз рассеянно и у самой земли зависал какими-то клочьями. То тут, то там поблескивала паутина, которая тотчас становилась невидимой, стоило только сделать полшага в сторону или просто наклонить голову. Мягкий шелест листьев, в ветвях кустарника копошилась какая-то большая птица, а рядом в березняке изо всех сил  старалась синица.
«Какая погоня? Я всё придумала, это моя больная головка и больное воображение. Да ещё девчонку с собой тащу».
Но я уже знала, что дело именно в девочке. Если бы я была одна, то вела бы себя по-другому: за свою жизнь я попадала в разные передряги, и иногда всё было на грани… Но я не могла допустить, чтобы с Машкой, моей Машкой,  что-то случилось, и я готова была бежать за тридевять земель, лишь бы сберечь ее от опасности. Теперь я начинала понимать, почему иногда говорят «сумасшедшая мамаша». Я была теперь именно такая «сумасшедшая мамаша».
- Марусечка, а мы уже прибежали? У нас привал?
-Тихо, Машка, помолчи чуть-чуть…
Сквозь лес со стороны дороги раздался звук тормозов. Хлопнули двери, через полминуты стали слышны мужские голоса: « … откуда она знает? Надо было сразу … Ну и что, что девчонка…  Всё, ты за неё отвечаешь…». Голоса затихли, потом опять хлопнула дверь, и  машина уехала.
Безмятежность исчезла. В ушах опять зазвенела тревога. Надо было выбираться.
- Машенька, понимаешь, мы с тобой попали в неприятную ситуацию, и нам придется идти по лесу, чтобы нас никто не увидел, а потом, рядом с дачами, где народу много, мы выйдем на дорогу.
- Я всё поняла, - совсем по-взрослому отреагировала Машка - Это как поход, да?
Ну, поход, так поход. Идти надо было параллельно дороге, чтобы не заблудиться. Компаса, естественно, не было, да я все равно ничего в этих стрелках не понимала. Сначала мы шли тяжело: Машка постоянно спотыкалась о корни деревьев, цеплялась за упавшие ветки,  я по пояс была обвешана мокрой паутиной; потом слегка полегчало, лес изменился, появились сосны, подлесок стал меньше, затем и вовсе исчез, под ногами приятно запружинил мох.
С Машкой было интересно: она знала множество вещей и торопилась ими  поделиться, а я была благодарным и терпеливым слушателем  и только время от времени произносила что-нибудь вроде «Ну надо же! Правда? Ух, ты! Фантастика!». Машка рассказала мне, отчего у зайцев такие длинные уши;  что бывает, если кошку вымыть шампунем;  как надо правильно чистить зубы; почему по телевизору все время стреляют или целуются; зачем кактусу колючки;  как сделать, чтобы папа не ругался за недоеденную кашу; что надо брать с собой в поход; сколько времени папа говорит по телефону  с бабушкой, и еще много, много очень полезной информации.
Мы шли уже минут сорок, и скоро сквозь деревья начали просвечивать открытые пространства, стали видны крыши дач. Пора было поворачивать к дороге, что мы и сделали.
Кювет в этом месте  был глубокий, болотистый и заросший высокой травой… Поход, так поход… Мы приготовились к трудному подъему. Но до этого надо было перебраться через болотце, минимально промокнув. Машка старательно прыгала на проверенные мною кочки, цеплялась за осоку, чтобы не съехать в грязную жижу и все равно успевала вертеть головой в разные стороны, всё замечая и комментирую. И вдруг:
- Ой, Маруся, тут дяденька спит! Какой грязный!
Но «дяденька» не спал, он лежал на спине, слегка повернувшись на правый бок, спина и голова на кочке, а всё остальное – в болотной грязи. Все лицо его было измазано, а слева грязь была перемешана с бурой кровью. Он сдавленно стонал, глядя отрешенно в далекое никуда.
Ох ты!! В это нельзя было поверить – это был Валерка! Здесь, в грязи? И кровь! Впрочем, я тоже была здесь, и тоже, кажется, уже в грязи. В общем, в нашей тургруппе народу прибавилось…
- Так, Маша, нам надо оказать дяде Валере первую медицинскую помощь. Знаешь, что это такое?
Фантастика! Машка, определенно знала, потому что она стащила с плеч свой рюкзачок, начала деловито в нем копаться и, наконец, вытащила оттуда небольшой пакетик, в котором лежали йод и бинт.
- Папа сказал, что это может в походе пригодиться.
- И что, ты всегда таскаешь это с собой в рюкзаке?  А что там еще, что может пригодиться в походе?
- Не очень много. Еще спички, кружка, ножичек,  туалетная бумага,  нитки и иголка (это бабушка велела …), запасные носки, ну и еще разное… Папа говорит, что в походе все может быть.
- Но мы же с тобой шли в магазин, а не в поход?
- Ну, мало ли что бывает, иногда думаешь, что в магазин, а потом оказывается, что в поход. У нас с папой один раз так было: мы пошли смотреть футбол, а потом нечаянно оказались на озере около дачи. А потом после «потом» опять пошли на футбол. Ну вот, мало ли что бывает, - и всё опять на одном дыхании.
…Ох, нелегкая это работа - из болота тащить бегемота. Особенно, если бегемот нисколечко не помогает, а наоборот, скрипит зубами и закатывает глаза, когда хватаешь его под плечи. Ну, да вытащили. Куском бинта я постаралась оттереть грязь с Валеркиного лица, а вот промывать рану болотной водой побоялась, пооттирала бинтом  вокруг сколько  можно, а потом залила йодом и замотала.
- Мара, отсюда надо уходить... Надо уходить... Затащили…блиндажей настроили… Шуруп … мотоциклет хренов…, - бормотал Валерка; а потом еще  о какой-то Маринке и о каком-то шефе. Ну вот,  и у этого тоже шеф объявился, сговорились что ли?
Я вышла голосовать, но это был дохлый номер:  я бы лично никогда не остановила машину, если бы увидела на дороге тетку в грязно-мокрых до колена джинсах, со всклоченными волосами из-под сбившейся косынки, отчаянно махавшую то одной, то другой рукой. Машка в это время сидела около Валерки и, задумчиво улыбаясь,  промакивала своим носовым платком Валеркин лоб – факт, она это видела в каком-нибудь фильме.
- Маш, ничего, не получается, так мы до вечера простоим, а Валерка истечет кровью.
- У нас с папой так было. Давай я попробую, а ты уйди в сторонку.
Скоро я услышала тарахтение с дребезжанием, характерное для старых машин-развалюх. "По дороге, стук-да-стук, едет крашенный сундук" - вспомнился детский стишок. Древний "Москвичок" полз по дороге. Машка выскочила навстречу и замахала руками. Сооружение остановилось, из него выглянул не менее древний водитель.
   - Да что ты, деточка! Нельзя же так…
 - Дедуленька! Возьмите нас! У нас раненый.., то есть, не раненный, а уроненный, но у него кровь вытекает совсем. Мы уже оказывали ему первую мицин…  ми-ди-цинскую помощь, но надо его в больницу. Это как в кино «Скорая помощь». Возьмите нас…, пожалуйста, - и снова всё на одном дыхании. Видимо, когда ей надо было произнести длинный текст, она торопилась всё сказать, пока не забыла, и уже не обращала внимания на смену интонации и на знаки препинания.
Может «дедуленька» и не очень был рад, но, увидев, как я волоку Валерку, а тот еле перебирает ногами, видимо вспомнил что-то из военной молодости,
потому что открыл нам двери и помог загрузиться. Кое-как разместились, Машку против всех правил посадили на переднее сиденье. Трюх-трюх, мы, таки, едем.
Дедок оказался словоохотливым, и с Машкой они составили отличный дует. Валерка в машине слегка пришел в себя и без объяснений потребовал, чтобы его везли не в больницу, а к маме. На законный вопрос «Что случилось?» ответил сквозь зубы: «Упал. Ударился. Не помню».
Я пыталась собрать мысли в кучу, но Машкин вопль: "Дедуля!!!" прервал это намерение. Дедок хватался за сердце и ловил воздух серыми губами. Машина, виляя, съезжала на обочину…
Нет, с Машкой не соскучишься! И не пропадешь. Бормоча: "Щас-щас! Вот у
меня... Да где же?! А! Вот!!" она ожесточенно рылась в рюкзачке и вытащила
маленькую косметичку, а из нее - что? - не поверите, - баночку с валидолом, обклеенную красной липучкой.
- Скорее! Это надо пососать. Бабушка говорит - сразу поможет, только надо
очень быстро, потому что очень важно и поэтому тут красная заметочка.
  Дедок зачмокал таблеткой и постепенно начал обретать цвет лица,
близкий к живому. Кажется, не помрет, но теперь уже он - пациент номер один. Теперь у нас на заднем сидении филиал лазарета, а вот кто машину поведет? Мысль, шальная и невозможная одновременно, прочно зацепилась в моей голове. Я задумчиво посмотрела на руль.
- Давай, Маруся! Их надо везти!
Я разве проговорилась Машке, что окончила курсы вождения? С чего она вообще взяла, что я отличаю педаль газа от тормоза?
- Я бы и сама смогла, но у меня ноги еще короткие, а вообще я знаю, как надо, давай я буду тебе говорить.
Ну, уж нет! Я должна постараться сама. Замирая, потея, с пересохшим ртом завожу "Москвичка" и – Ура-а! Еду!
- Дедуля, мы Вас в больницу…
- Нет, деточка, - перебивает дедок, - только домой. А поликлиника у нас
рядом, прямо во дворе. Да и докторша наша, Валечка, сегодня, аккурат, дежурит.
Вот она меня и полечит, а в больницу никакую не надо.  Вот тут недалеко мне,
за поворотом на Мещерякова. А вы-то как же? Негоже бросать вас...
- Дедушка, а еще два квартала потерпите? Мы парня нашего на Онищенко
завезем только, а?
Дедок покряхтел, повозился.
- Ну, уж ладно... Только не дергай так! Ровней веди. Да не гони так!
Хороша гонка – пятьдесят километров в час, но я послушно еще сбавила скорость: от старания у меня и так голова кружилась.
…Валерку - к матери, деда - поближе к докторше Валентине, а сами, через магазин (надо же, наконец, краску купить) бегом домой, т.е. к Машке домой.
- Маша, а что будет, если папа узнает про наш поход?
- Ой-ой-ой! Будет, будет… И мне будет. И дяде Валере тоже было бы, если бы он у своей мамы не спрятался…
- Тогда давай пока папе не говорить, ну если не спросит, конечно. Что-то я пока не готова к родительскому собранию.
В моем распоряжении до возращения Антона Николаевича было от силы часа два-два с половиной, а работы – начать и кончить. Машка, вполне сносно умывшись, переодев грязный комбинезон и рубашку, запихнув в рот холодную котлету и  держа вторую в руках (На-а, Маруся, ешь), ринулась мне помогать.
Я вспомнила занятия, на которые я ходила полгода назад, о расширении человеческих возможностей. Там говорилось, что время можно растягивать, если очень на это настроиться. В общем, будем считать, что у меня в запасе не два часа, а, например, четыре, и можно успеть основательно продвинуться.
- Давай играть в новую игру, - предложила я тезке, - Называется «Умножим на два, разделим на восемь»
- Но я только складывать умею, и только до двадцати, и только с папой.
- Стоп, высшая математика здесь не пригодится. Правила простые: надо представить, что можешь в два раза больше, а все неприятности, наоборот, надо уменьшать, деля на восемь.
- Не поняла ничегонечки, - занудела Машка.
- Объясняю еще раз. Вот ты еще маленькая и дотягиваешься только до этой ручки, а тебе надо поверить, что ты можешь достать рукой до отметки выше выключателя. И обязательно получится. А если ты, например, попала в трам-тарарам из-за разбитой любимой бабушкиной вазы, то пугаться надо не больше, как если бы только уронила кошкино блюдце. Конечно, я не предлагаю тебе бессовестно кидаться бабушкиными вазами, но если ты нечаянно ее кокнула, не надо истерики и мировой скорби, и не надо думать, что ты стала хуже и что бабушка тебя разлюбит.
- Да-а, я тогда так плакала, так плакала, целый день. И бабушка уже перестала ругаться, а я все плакала… Если бы я тогда знала про «разделить на восемь»!..
Личный опыт – великое дело.

… Антон Николаевич вернулся, когда рамы были покрашены, а мы с Машкой, присыпанные серой пылью, уже содрали все старые обои и начали зачищать стенку напротив окна.
Сначала была пауза минуты на три, а потом, с яростью, едва удерживаясь на интеллигентском уровне…:
- Мария Антоновна, Вы, что, совсем? Безобразие! Зачем Вы заставляете ребенка работать? Просто наглость! Своих заставляйте! Вот заведите своих детей и давайте, организуйте бригаду …
Я даже покраснела от негодования. Еще командует!
- Да, это Ваша разлюбезная Машенька сама, я ее за руку не тащила. Что воспитали, с тем и разбирайтесь, - я откровенно орала, а внутри от злости всё тряслось. Надавил на самое больное, а я-то в него почти влюбилась… Вот дура!
Машка застыла, глаза ее расширились от ужаса, ведь я так просто от неё сейчас отказалась, но потом вдруг она бросилась ко мне.
- Не надо, Марусечка, не плачь, он нечаянно. Не плачь, - и сама заревела.
С чего она взяла, что я собираюсь заплакать, ведь меня просто распирало от злобы… Но ведь она права, эта девчонка, мне, действительно, было больно и обидно. Как она догадалась?...  Ну да, ведь я ей сама говорила, что взрослые врут, когда не хотят, чтобы кто-то увидел, что они плачут…
- Простите, Мария Антоновна, я просто очень устал, у меня был безобразно тяжелый день, а тут еще Машка в штукатурке, - Антон Николаевич как-то сник, - Меня сегодня крупно подставили, причем подставил многолетний партнер. Так что, сами понимаете… Вы уж извините…
Да, девочки, права была моя мама, когда говорила: "Жалость губит нашу сестру!" Когда мужчина говорит, что ему плохо, больно, обидно, да еще и прощения просит, - какое женское сердце тут устоит! Все мое желание ссориться и отстаивать до последнего свою правоту улетучились без следа.
 - Да, сегодня тяжелый день. Но мы уже заканчиваем. Машук, беги, умывайся, а я приберу здесь все.
Машка затопала в ванную, а Антон Николаевич, уже успокоившись, произнес:
- Извините меня еще раз. И вот что… Сейчас мы будем ужинать.
Я попыталась протестовать (надо признать, что вяло), но он уже гремел кастрюлями. Ладно, будь по-вашему! Быстро замела и притерла пол, побрызгала на стены, чтоб осела пыль и явилась на кухню предложить свою помощь. Мне досталось только нарезать салатик, все остальное было на-мази: мясо приятно шкворчало в духовке, овощная заморозка пыхтела в глубокой сковороде. Вот это мужчина! Машка очень старательно накрывала на стол, пока ее отец переодевался, и тараторила, как всегда:
- Ты видишь, какие у нас красивые тарелки на кухне? Все разноцветные. Под
каждое настроение. Это мы с папой так придумали. И чашки тоже, и чайник, и
сахарница. Когда мне грустно, я беру себе желтую тарелку и чашку, а когда
хочу помечтать - голубую.
- Что же значит сегодняшний набор: красное и зеленое?
- Красное, потому что было так здорово, но вообще, я устала, и мне нужно посмотреть в зеленую чашку. А ты какую хочешь?
Я задумалась, не готовая к такой философии, и ответила то, что первое пришло в голову:   - Оранжевую!
За столом сидели молча, вернее, молчала я, и молчал Антон Николаевич, погруженный в свои мысли, Машка с набитым ртом что-то увлеченно рассказывала, благо, ей  сейчас не нужны были ответные реплики, было вполне достаточно  нашего присутствия. Наконец-то, она сняла свою длинноносую кепку: у неё оказались светло-рыжие волосы, заплетенные в две толстенькие короткие косички, которые, вырвавшись на волю, теперь торчали в обе стороны. Антон Николаевич сидел, опустив голову, и как-то не по-мужски ковырялся в тарелке. Теперь я могла его разглядеть без смущения. У него были светло русые волосы, коротко постриженные, на макушке уже не очень густые. Глаза серые, глубоко посаженые, нос умеренный. На мой взгляд, ему было лет  37-38, вряд ли больше… Очки в элегантной дорогой оправе, ест с ножом  (даже салат), стул мне помог отодвинуть – мальчик, видимо, из хорошей семьи. Наверное, даже из слишком хорошей, судя по сдерживаемым эмоциям, походам и мечте о круглом аквариуме…
… Машка после небольшого сопротивления была отправлена спать, а я засобиралась домой. Антон Николаевич вышел меня провожать к двери.
- Понимаете, у меня ведь никого нет, кроме Машки и Эллы Федоровны, Лениной мамы. Лена умерла при родах; врачи запретили ей рожать, но мы рискнули. Мы оба очень хотели девочку и надеялись на чудо. Но чуда не произошло… То есть произошло – появилась Машка, но Лена ушла… Это она имя придумала – Марья Антоновна; мы тогда с ней читали вслух  «Ревизора», по ролям. Она и меня в шутку называла «Городничий», когда я ворчал… Маша очень на неё похожа… Извините, что на Вас это вываливаю, мне просто некому рассказать... Вы обязательно приходите завтра. И Машка будет рада.
В гости меня пригласил - смешно. Так мне все равно завтра к нему на работу... А все-таки мужиков иногда жалко…
… День заканчивался. Я уже подходила к своему подъезду, предвкушая, как  через минуту буду в душе, и вода будет смывать пыль, грязь, страх, усталость. А потом я устрою себе большую чашку чая и бутерброд, и варенье, а может быть там еще и халвы комочек остался...
Та-а-ак... Лифт по-прежнему в коме. Чего же еще ждать от такого дня!  Ладно, душ будет не через минуту, а через пять. Топ-топ-топ, топ-топ-топ. Этаж, еще один. Вот уже последний пролет. И вдруг - мама! - опять что-то мелькнуло под ногами, теперь уже от батареи  и прямо к моей двери!  Боже! Это... это... Уф-ф-ф...  Это сидел и дрожал тот зверек, в названии которого все неправда. Ну, да, морская свинка (с точки зрения зоологов она не морская и не свинка). Глазки, как большие бусины смотрели на меня со страхом, и было видно, что у бедняги нет больше сил ни бежать, ни бояться. У меня тоже. Я присела на корточки, но руку протягивать не стала, чтоб не пугать еще больше. Чья же ты? Вроде никто у нас в подъезде не увлекается такими домашними животными. От кого ты убежала? Вы видели когда-нибудь бродячих морских свинок?
- Иди ко мне, девочка, иди, маленькая, - тихонько приговаривала я, чуть-чуть раскрывая ладони. Свинка (а почему я знаю, что она - девочка?) не шевелилась, только носик дрожал. Медленно-медленно я протянула руки, подхватила зверюшку под животик и прижала к груди. А она - вы не поверите! - прижалась ко мне! У меня тотчас же защипало в носу. Одной рукой я изловчилась открыть дверь, прошла на кухню и опустила на пол свою подружку. Пару секунд она сидела неподвижно, потом носик задвигался, но уже не настороженно, а с любопытством и - цок-цок-цок - маленькие лапки побежали по кухне. Фрося (ну конечно, это была именно Фрося) изучала новое пространство. Я закрыла дверь в кухню и помчалась в душ. Быстренько, некогда размываться, надо кормить семью! Ведь Фрося теперь моя маленькая семья. Да?


Глава 2. Второй день


Утром я проснулась довольно рано, и сразу в голове замелькали события вчерашнего дня, словно я перелистывала чей-то фотоальбом. Казалось, что все это будто бы и не обо мне… Но на кухне в старой обувной коробке на подстилке из цветных лоскутков сопела Фрося, как доказательство реальности минувшего дня. А это значит, что на шестнадцатом этаже в новостройке, в двухкомнатной квартире меня, действительно, ждали… Мы с Фросей наскоро позавтракали, и я стала собираться. Фрося, допущенная в комнату, внимательно и молча наблюдала за моими действиями. Но стоило мне подойти к входной двери, как сзади раздался пронзительный писк. Я вернулась, погладила свинку, пообещала не задерживаться, поручила охранять квартиру, и опять направилась к двери – жуткий писк повторился.
- На что ты мне намекаешь? Фросенька, я же не могу тебя взять в чужой дом. Ну, пожалуйста, отпусти меня!
Но Фрося стояла насмерть: она настаивала, просила, требовала, умоляла. Пришлось мне пожертвовать красивой подарочной коробочкой, которую я по-детски хранила «для чего-нибудь», проковырять в ней дырку для воздуха и упаковать в нее Фросю.
…Дверь открыл Антон Николаевич. От вчерашней доверительности и радушия не осталось и следа, он был холоден и непроницаем.  Зато Машка встретила меня  радостными криками и  скаканием на одной ножке по коридору. Пока я переодевалась в рабочую одежду, она успела вытащить цветную коробку из моей сумки, обнаружить в ней Фросю, повторив традиционное: «Ой-ой-ой, какая хорошенькая!», сбегать в другую комнату, продемонстрировать свинку папе, привязать Фросе на шею красную ленточку, налить воды в детское блюдечко. Она затащила в свою комнату табуретку, поставила на нее блюдечко, Фросину коробку и плюхнула саму Фросю. Дальнейшие ее действия напоминали то, как забавлялись с  Гулливером в Бробдингнеге тамошние дамы: она тискала свинку, ставила ее на задние лапки, потом на передние,  тыкала ее мордочку в блюдце, умывала ее, завязывала красную ленточку то на животике, то на шее, то на лапке, заворачивала ее в какие-то тряпочки... Фрося переносила все на удивление терпеливо – я давно замечала, что животные каким-то особым образом чувствуют, что имеют дело с маленькими детьми (щенками, котятами, поросятами и прочими детенышами), и позволяют им то, что ни за что не разрешили бы полноценному взрослому.

… Антон был очень недоволен собой. Чего это он вчера так позволил себе распуститься? Сначала кричал, как истеричка, выпавшая из переполненного автобуса, потом молчал, как пятиклассник перед компанией семиклассниц, а потом и вовсе дошел, - расчувствовался, разговорился, только что слезу не пустил. Во-первых, это все недопустимо перед посторонним человеком. Во-вторых, это все недопустимо перед женщиной, даже если это наемная рабочая сила. В-третьих, он почему-то не знал, как теперь себя с ней вести, и в то же время не мог понять, почему его вообще заботит этот вопрос. Надо просто быстро встать, взять ключи, сообщить, что вернется к  пяти. Все. А вот - не получается...
Вчерашний день  был просто исключительным по набору гадостей на единицу времени. Для начала, на уже почти законченном объекте, когда осталось чуть-чуть до окончания отделочных работ, вдруг прорвало трубы с горячей водой, и теперь целый этаж надо отделывать заново. Затем, позвонили из городской налоговой и скучным голосом сообщили, что проводится встречная проверка по неким трем фирмам, велели завтра принести все документы, касающиеся взаимоотношений с этими ООО. Антон прекрасно понимал, что разборки этих документов никого не интересуют, а интересует нечто вполне материальное, вот только границы его надо будет то ли отстоять, то ли выпросить. Кроме того,  заканчивались сроки лицензии, а прикормленный чиновник из администрации вдруг стал делать неузнающее недовольное лицо. Ну, что ж, и это понятно, но противно и не вовремя совсем. 
А Проценко и вовсе добил этот день, причем ударил с той стороны, откуда Антон вовсе не ожидал.  Сегодня он уже понимал, что было ему не столько жалко хороший заказ, сколько погано от того, что его предали. С Проценко они были вместе уже пять лет. То есть не в одной фирме, каждый имел свою, но работали сообща: все строительные  подряды брали на двоих, один всегда привлекал другого на субподряд. Так было удобнее и дешевле для каждого. Реконструкция городского рынка – это было выгодно и престижно, и предполагалось, что они, как всегда, возьмут работу на пару. Но в последний момент, как раз вчера, Проценко (а в их негласном расписании это была именно его очередь брать генподряд) официально объявил состав субподрядчиков по всем видам работ: его, Антоновой, фирмы в этом списке не было, ни на первом, ни на каком месте. На его телефонный звонок секретарша Проценко ответила, что у директора важное совещание и что говорить директор не может… Вот ведь как… И на футбол часто ездили вместе, и пиво пили, и в тир его Антон несколько раз водил… И вообще...
В соседней комнате щебетала Машка, развлекаясь с этим чудноватым зверьком, и что-то говорила и напевала Мария Антоновна. В их голосах было всё же какое-то успокоение: в серой пелене, наполнявшей душу, замелькали цветные бабочки.  Похоже, двум Марьям Антоновнам было совсем неплохо в обществе друг друга, но, странное дело, чувства ревности у него это не вызвало, а ведь он всегда напрягался, когда какие-нибудь женщины, даже весьма привлекательные, начинали шептаться с его Машкой, дарить ей подарки, гладить по головке… 

… На мой взгляд, мы представляли собой идиллическую семью: женщина (я) занимается домашними делами (ремонтом), ребенок играет, мучая домашнее животное, глава семьи сидит на диване и, закрыв глаза, размышляет над смыслом жизни и иными глобальными вопросами современности. Но на самом деле, я не знала, что делает Антон Николаевич, а мне до ужаса хотелось заглянуть к нему в комнату, что-нибудь спросить, посоветоваться, проинформировать, ну, в общем, обратить на себя его внимание.
С этими мыслями я так сильно нажала на валик, что он сломался.
Однако, миленько… Такое случилось со мной второй раз в жизни, но тогда хозяева заставили меня пять раз перекрашивать стены в комнате в поисках идеального фона для любимой пижамы хозяйки. Но нет худа без добра – зато теперь у меня был повод подойти к Антону Николаевичу. Он, действительно, сидел на диване с закрытыми глазами, руки вяло лежали на коленях. Но что-то не очень было похоже, что он размышляет. Молодой мужик в разгар рабочего дня без дела, без мысли, без движения и даже без газеты или телевизора застыл на диване – ясное дело, депрессия… Знаем, проходили, было и со мной такое… Но на мой голос он отреагировал.
- Антон Николаевич, у меня валик сломался. Я выбегу минут на двадцать в магазин, хорошо?
- Да, конечно…
- Папочка, я с Марусей пойду, можно? – Машка влетела в комнату, едва услышав про магазин.
- Маша, посиди дома. Тебе не стоит никуда ходить.
В слове «не   стоит» отсутствовала категоричность запрета, и Машка сразу это просекла.
- Ну, папочка, ну можно …? – заканючила она, начав дергать отца за рукав и теребить его очки, не считаясь ни с какой депрессией - Мы же на чуть-чуть. И воздухом  надо подышать…
У Антона Николаевича явно не было сил на споры, и он махнул рукой «Валяй!»
Через две минуты Машка уже ждала меня у двери в своей неизменной кепке и с рюкзаком, в который она в дополнение ко всему прочему погрузила и Фросю.
По дороге она без перерыва болтала, рассказывая мне обо всех домах и магазинах, мимо которых мы проходили.
- Вот здесь Натка живет – мы с ней на качелях катаемся. И Денис … Он мне ножку подставил, от меня даже кепка отвалилась… А тут мы с бабушкой хлеб покупаем… А вот-вот… посмотри, это «кошкин» магазин; в нем еда для кошек и собак продается, а за стеклом золотые рыбки, - и она потянула меня к витрине зоомагазина, где в большом аквариуме среди водорослей плавно двигались разноцветные рыбки. Машка начала пальцем показывать мне, каких рыбок они с папой купят, когда кончится ремонт, когда папа получит денежки, когда купят аквариум, когда наловят в пруду водорослей, когда …
Наконец, мы добрались и до хозяйственного магазина. На всякий случай, я купила два валика – кто знает, с какой интенсивностью будут развиваться мои чувства к Машкиному отцу…
      Около выхода, вынырнув откуда-то сбоку, к нам подошел мужчина в дорогом спортивном костюме, большой как шкаф и мрачный, словно это шкаф давно не проветривали. Обращаясь почему-то на «ты», он спросил, как добраться до Сиротского переулка. Голос у него был какой-то дребезжащий и очень неприятный…
 
... Телефон звенел и звенел. Подходить не хотелось, не хотелось вообще двигаться, но головная боль, которую создавал этот звонок, заставила сползти с дивана.
- Да...
- Валерка! Ну, ты даешь! Ты куда пропал? Я звоню - звоню... Тебе, что, не интересно? И деньги тоже не нужны? Ты...
- Ох, Маринка, это ты...
- Я, конечно, а ты кого ждал? Я беспокоюсь о нем, а он новую пассию завел! Впрочем, я, наверное, тебя прощу. Ты же видел, как на меня Игорь смотрел?
 - ??   
Маринка тараторила самозабвенно, ответы ей были практически не нужны, можно
было ограничиться хмыканием, что Валерка и сделал.
- Игорь, друг хозяина дома, у них еще совместный фотобизнес. Он сказал, что девушка с такой внешностью и фигурой, как я, просто создана быть моделью. Ну, он вообще потом еще много чего говорил..., - Маринка многозначительно захихикала.
- Синтезатор и гитару он привез мне домой, деньги я забрала. Ты свою долю
забирать будешь или на развитие совместного дела пустим? - Марина при всей
своей почти голливудской внешности была деловой девушкой и умела мгновенно
от амурных дел перейти к рабочим моментам.
- Ты же помнишь, мы собирались саксофониста приглашать и аппаратура...
- Нет, мне сейчас деньги позарез нужны, да и здоровье поправить надо.
- Здоровье поправить? Ты что, так надрался, что третий день здоровье поправляешь?
- Не пори чушь.
- Ладно, я подъеду к магазинчику напротив твоего дома. Через полчаса спускайся.
Так, теперь умываться, бриться... А может, не бриться? Пусть порастет,
глядишь, - бородка получится. Маринка твердит, что было бы стильно.
Что там на кухне есть? Ай да мамочка, умыла вчера, перевязала, тазик борща  налила и почти никаких расспросов: "Что с тобой?" - "Да так, упал..." - "Это не опасно - так падать?" - "Мам, я разберусь." - "А я могу чем-то  тебе помочь в этих … разборках?"  Валерка только улыбнулся, прижался к ее плечу, чмокнул халат и пробормотал: "Спасибо, мамочка, я сам". Хотел еще что-то сказать благодарное, но навалилась жуткая усталость от всего пережитого, от тепла, от борща. Мама же и заставила подняться и пройти несколько шагов до дивана, а потом и уложила, и укрыла. Мировая мама! Сама обмерла внутренне, когда он ввалился в квартиру грязный, с завязанной головой, и потом и переживала, и прислушивалась, как Валерка стонал и бормотал что-то тревожное во сне, но никакого сюсюкания и кудахтанья.    
Так что же там на кухне? Э-э-э, да тут роту можно накормить! Здоровый аппетит подтверждал, что жизнь продолжается и, кажется, неплохо. Через окно Валерка заметил, как Маринкина машина выезжает из-за угла. Что, уже полчаса прошло?..
- Привет! - Валерка плюхнулся на переднее сидение рядом с Маринкой.
- Привет! Ну и видок у тебя! И щетина... Просто Че Гевара! Я всегда говорила, что борода тебе пойдет. Ты так даже симпатичнее Игоря кажешься, - Маринка кокетливо и с вызовом уставилась на приятеля. - Ой, а Игорь та-а-акой крутой! Меня, между прочим, приглашал вчера за город, для фотопроб.
    Валерка посмотрел в окно. Если Маринка взялась трещать о себе, любимой, то это надолго и неперебиваемо. Народу в это не слишком ранее утреннее время на улице было немного. Вон к пивному ларьку подъехали синие "Жигули", из них вышел парень в светлой джинсовой куртке и в больших темных очках, которые, впрочем, плохо скрывали роскошный фонарь под глазом. Да и вообще вид у парня был какой-то помятый, не победный. "Да, весело ты провел вчерашний день, приятель!" - ухмыльнулся про себя Валерка. Из машины вылез второй мужик - неприятного
вида угрюмый амбал - и подошел к джинсовому. "Так чего берем?" - голос его шурупом ввернулся в Валеркины мозги, и он дернулся, как от удара током. Этот "шуруп" он узнал бы из тысячи других, и радости это воспоминание не доставило. Напротив, Валерка постарался усесться поглубже в машине и отвернулся от окна.
- ... Он же мне сказал: "Приезжай одна, мы будем только вдвоем и камера", а эта Вика прицепилась, как клещ... О, глянь, - твоя бывшая с какой-то девчонкой в обалденной кепке! Куда это они?
   Действительно, к магазинчику подходили Мара (почему ей не нравилось, когда он ее так называл? А он и Маринку иногда так называл. А что? – удобно...), и девчонка, с которой он ее вчера видел, Машей, кажется, зовут. Собственно, они его спасли, высокопарно это или нет. А кепка у девчонки и впрямь впечатлительная. Они зашли в магазинчик.
   Джинсовый парень, в это время подходивший к своей машине с бутылками пива в руках и подмышками, вдруг замер на одной ноге, потом сунул пиво на заднее сиденье, в два прыжка подскочил к амбалу, еще стоящему у ларька, и зашептал что-то ожесточенно размахивая руками и указывая на двери магазинчика.

- Точно она? - проскрипел "шуруп".
- Отвечаю! И девчонка с ней!
- Вали в машину и не высовывайся. Она может тебя узнать.
- А?...
- Я сам, сказал. Ты, козел, уже пытался ее вчера электрошоком ловить. В себя, придурок, угодил… Поможешь мне, если что...

- А она стройненькая... Со спины мы, наверное, даже похожи: рост, стрижечка…
- Мара, ты про деньги не забыла? Давай уже, да я пойду.
    Марина потянулась за сумкой, но, открыв ее, опять положила на колени и, набрав воздуха в легкие, понеслась дальше, как будто до этого утра выдерживала наказание недельным молчанием, и через двадцать минут оно грозило ей снова:
    - А я вчера и оделась похоже - джинсики, маечка. Только у нее на голове просто косыночка, а у меня настоящая бандана! Игорь так придумал, такой прикид. Еще высоченные ботинки на шнуровке. А серия снимков называлась бы "Девушка, урбанизация и природа", ну, как-то так... А эта Вика...
    Дверь магазинчика открылась, и на крыльце показались две Машки. Младшая радостно болтала прозрачным пакетом, в котором лежали их покупки (валики что ли?). В ту же секунду около них оказался амбал.
- Девушка, подскажи, пожалуйста, как мне проехать к переулку, - и он назвал глухой угол в другом конце города.
Машка-старшая принялась добросовестно объяснять, но тот ничего не понимал, все время переспрашивал и в конце-концов проскрипел:
- У меня в машине карта, покажи на ней, а?
    Они подошли к открытой задней дверце "Жигулей", а дальше все произошло очень быстро и страшно. Амбал ударил Машку-старшую в живот, та охнула и согнулась, тут же чьи-то руки втянули ее в машину. Младшая заверещала было, но амбал зажал ей рот своей лапищей и, как большую куклу, швырнул на заднее сиденье, уселся сам. Дверь захлопнулась, и "Жигули" рванули с места.
   - Это что ж такое, а? - оторопело прошептала Маринка.
   - Мара, жми за ними!
   - Ага, чтобы нас тоже так?
   - Эти девчонки меня спасли вчера!
Маринка выжала сцепление и устремилась в направлении исчезнувших за поворотом "Жигулей".
- Мара, быстрей, быстрей!
- Быстрее хорошо, но лучше - правильно. - Марина сосредоточенно и строго смотрела на дорогу. - А то мы их либо проскочим на каком-нибудь повороте, либо в зад им врежемся... А-а-а, вот он, Вася-василечек, синий огонечек! Теперь не отстанем.
Впереди показался синий "Жигуль". Марина плотно "уселась ему на хвост", не слишком приближаясь. Было видно, что погоня ей начинает нравиться.
- Так вот. Только я собралась выходить вчера из дому, времени - в обрез, а еще на маршрутке ехать: свою "лошадку" я ж только вчера вечером из сервиса забрала, - является Вика и ну трещать! Я такой трындычихи больше не встречала! - Валерка только хмыкнул. -   Я уж говорю: "Все, мне ехать надо!" А эта: "Я тебя провожу!" Ну не нахалка?! Короче, пока я ее спровадила, время ушло, попала в перерыв маршруток, туда-сюда, давай машину ловить. Что ты думаешь, никого! Хоть плачь. А мобильный Игоря не взяла, бестолочь. Так ничем вчера закончилось. И он не позвонил почему-то...
Марина замолчала. Какое-то время они ехали молча, и стало явственным чувство неуверенности, но не  относительно рассказанных событий. Вот сейчас происходило что-то непонятное и, возможно, страшное.   
   Машины выехали за город. Вдоль дороги потянулись поля, лес. На каком-то
жутком ухабистом повороте "Жигули" круто свернули в сторону леса и пропали за деревьями. Марина остановилась.
- Ты что? - не понял Валерка.
- Ты прости, я дальше не поеду, - тихо сказала она. - Мне вдруг стало так страшно! Я тут машину совсем разобью... И, потом, что мы с ними одни сделаем? Я лучше милицию вызову...
- Не надо милиции. Пока не надо. Я попробую сам. Так, твой номер мобильного у меня есть. Постарайся быть дома, может быть, поможешь.
Валерка выскочил из машины.
- Валер, а деньги?
- Потом отдашь! - Он уже бежал в сторону леса…

… В машине я сидела, скрючившись от боли – было чувство, что  живот просто вдавили в спину, вдыхать-выдыхать получалось только рывками. Слева от меня был зажат вчерашний «джинсовый» парень; я его узнала, несмотря на свою боль и его темные очки. Где-то под моим локтем торчала Машкина голова, а справа от нее несдвигаемо, с сигаретой в зубах, развалился «шкаф». Водителя я не могла разглядеть, он был весь какой-то черный.
За несколько минут, не двигаясь и не проронив ни слова, я успела пройти все стадии оценки происходящего - я отказывалась верить в реальность событий;  надеялась, что сейчас все прояснится, и нас с извинениями выпустят из машины;  протестовала и топала ногами; плакала от безысходности и отчаянья; судорожно придумывала планы освобождения; обреченно замирала с чувством «что воля, что неволя – все равно»… Но хуже всего было то, что со мной  рядом сидела Машка, и я ничем не могла ей помочь. Машка же вела себя более непринужденно: любопытство и детская непосредственность оказались сильнее страха.
- Дяденьки, а куда вы нас везете? Это как в кино, да? Ой, а здесь мы вчера проезжали… А зачем вы Марусю ударили, ей же больно?.. Мне папа говорил, что дерутся потому, что боятся… А почему в зеркало ничего не видно? Надо его вымыть…
«Шкаф» резко ткнул ее локтем «Заткнись, обмылок!». Но через полминуты Машкин голосок опять освежил напряженную атмосферу.
- Так быстро ездить нельзя, а то будет ДПТ…, нет, ДДТ…, ой, опять нет, … ну, это, происшествие... И курить нельзя! Бабушка говорит, что курить – здоровью вредить и бесам … это… кадить... Марусь, а что такое «кадить»?
Мы уже свернули с шоссе и ехали по лесной дороге. Какое-то время я еще пыталась запоминать направления и повороты, но это было бесполезно. Машка же уверенно сообщала: «А здесь мы с папой много-много земляники нашли, у меня даже руки потом красные были… А вон у того пенечка мы делали привал и перекус, ну это когда бутерброды едят с чаем… А если отсюда вон туда повернуть, то там пруд будет, но папа мне не разрешил купаться…». Было, впрочем, понятно, что никто уже девочку не слушал.
… Машина заехала на огороженную территорию и остановилась возле красивого деревянного дома сложной архитектуры, окруженного многочисленными хозяйственными постройками: гаражом, баней сараями, флигелями. Нас вытолкали из машины и повели к дому. «Шкаф» сильно и больно дернул Машку за руку: «Шагай, молекула!»
- Ну, ты, жопа с ушами! Индюк кастрированный! Сало в шоколаде! Не тронь ребенка! Протри свои параллельные извилины, кретин! Девчонка в ваших делах ничего не знает и не понимает. Грабли свои подбери! – во мне опять проснулась «сумасшедшая мамаша». Машка выставилась на меня с восторженным изумлением – такого она еще не слышала. Но мне было не до воспитания…
Нас запихнули в маленькую полутемную комнатку с небольшим окошком где-то наверху. Там не было никакой мебели, только деревянная лавка, на которой мы и примостились. Сначала мы сидели молча, вздыхая по очереди. Потом Машка начала тихонечко попискивать, словно мышонок.
- Машенька, ты боишься?
- Нет… да… не очень. Я не боюсь, мы же ведь не одни…
Я испуганно стала озираться, всматриваясь в темные углы – никого не было.
- Мы не одни,  с нами ангел, а может быть даже два ангела…
- Ангел? Откуда ты знаешь? Что ты придумываешь? – я была здорово смущена. С ангелами я еще не встречалась.
- Мне папа говорил. И бабушка… Я сама знаю, - она вдруг внимательно на меня посмотрела, словно оценивая, можно ли мне доверить свою тайну, - Только ты никому не говори, даже папа не знает… Я тогда маленькая была, ну, совсем маленькая. И однажды на даче нашла денежку и пошла на базар, ну, то есть на рынок, покупать самовар. Как Муха - Цукатуха из книжки, ну там «… Муха денежку нашла, пошла Муха на базар и купила самовар…» Понимаешь?
Еще бы я не понимала!.. Мне было три – три с половиной года, мы гостили у бабушки, у нее  был собственный дом на окраине города. Мама с бабушкой суетились на кухне, папа с дедом играли на террасе в шахматы. Я нашла на полу денежку, трехкопеечную монету, и не долго думая, вышла за калитку и потопала на базар.  Это было в первый раз, когда я испытала на себе вдохновляющую силу русской литературы. Я успела дойти только до второго перекрестка, как меня затормозила какая-то женщина – еще бы, ребенок идет куда-то совсем один. А тут уже подбежал отец, и в доме была жуткая истерика … Так я и не дошла и не купила …
- Скажи, а ты… ты дошла…, ты купила … самовар? – я очень волновалась, во мне жила надежда, что может быть Машке удалось.
- Не-е-е-т! Я заблудилась в лесу. Я хотела быстрее, не по дороге, и заблудилась. Мне было страшно-страшно, и никогошеньки-никогошеньки… Я сидела на земле и плакала. А потом кто-то взял меня за руку. Ну не так, как я тебя сейчас трогаю, а по-другому… Я никого не видела. Сначала я подумала, что мама меня нашла… Но это была не мама… И стало уже не страшно… И я пошла, держась за эту руку. И вышла к дачам… Правда, без самовара…Ну вот…
Она прижалась ко мне, а я обняла ее крепко за плечи. Так и сидели тихонечко. И только Фрося шебуршилась в рюкзачке на Машкиных коленях…
… Дверь открылась, и вошел ухоженного вида мужчина средних лет, одетый дорого и аккуратно,  в костюме, галстуке, в руке зажата трубка, редкие волосы тщательно причесаны - его можно было бы даже назвать «интересным блондином», конечно, если бы волос на голове было бы чуть побольше.
Какими-то запутанными переходами нас отвели в большую комнату, скорее всего гостиную. Там были еще давешний «шкаф» и «джинсовый» парень. Нас сразу разделили: Машку отогнали в угол, где усадили на старый венский стул, а я осталась стоять в середине комнаты. Для начала устроили обыск. Меня ощупали с удовольствием и по полной программе, затем приступили к Машкиному рюкзачку. «Блондинистый»  запустил туда руку и вытащил рулон туалетной бумаги. Он недоуменно оглядел его, затем снова засунул руку в рюкзак. Началась игра «Ловись рыбка большая и маленькая». Второй улов был тоже весьма своеобразен - шерстяные носки, связанные ярким орнаментом. Третья рыбка оказалась морской свинкой.
- У-а-а! Крыса! Уберите эту гадость! – и он брезгливо и испуганно отбросил Фросю в Машкину сторону. Та подхватила свинку и прижала к себе: - Это не крыса, это …
- Это не крыса, - перебила я, - Это большая мышь особой породы, она дрессированная, но, как и любая мышь, если ее испугать, может сразу нагадить.
Мое объяснение мало кого успокоило. Даже наоборот. Мужики загудели, но никто больше не хотел изучать содержимое Машкиного рюкзачка, дело ограничилось опросом хозяйки. Девочка с готовностью перечислила то, что я и так знала:
- Там еще нитки-иголки, йод, бинт, валидол в коробочке, кружка… и еще разное для похода. Ведь никогда не знаешь, что может пригодиться. Вот мы с папой …-  и завела свою песню.
- Ладно, с девчонкой все понятно! Оставьте ее! – раздраженно произнес «Блондинистый» и двумя пальцами, все с той же брезгливостью, кинул рюкзачек обратно Машке. Та немедленно надела его на плечи, предварительно засунув туда многострадальную и отвергнутую Фросю, и опять залезла на стул.
Все внимание теперь было направлено на меня. Начался допрос. Я сидела на стуле посередине комнаты, за моей спиной с невозмутимостью камердинера стоял  «шкаф», который, как только я пыталась привстать, усаживал меня обратно, больно нажимая на плечи. «Блондинистый» сидел передо мной в кресле и курил трубку, остальные стояли вдоль стен.
- Ну-с, сударыня, извольте нам все рассказать. Каким образом Вы имели счастье о нас узнать? И что именно Вы о нас знаете? И кто передал Вам эту информацию? И кого  Вы уже успели … хм-м…проинформировать и в каком объеме? Нуте-с? – Блондинистый говорил вежливо - язвительно, видимо, ощущая себя при этом не меньше как интеллигентом в третьем поколении.
Я бы с готовностью ему ответила, если бы знала что…
- Вы упомянули нашему, хм-м … сотруднику, что собирались приобрести у нас дозу… хм-м…, простите, банку  химической субстанции – как Вы узнали о нашем продукте?
Я молчала, мне нечего было ему ответить. По-прежнему я не понимала, что от меня хотят. В голове, впрочем, замигала надпись «Банка химии…Банка химии..». Это были мои слова, вчера, когда «джинсовый» парень меня окликнул на дороге. Но при чем здесь …
- Хорошо, давайте, попробуем еще раз. Ваше имя?
Наконец-то меня спросили то, что я знала.
- Мария… Антоновна.
- Мария? Хм-м… Странно… Впрочем, может быть… И как же Вы, Мария… хм-м… Антоновна узнали о нашем бизнесе?
И опять мне нечего было сказать.
- Итак, Мария Антоновна, молчать Вам не имеет смысла. Ваши… хм… товарищи все равно за Вами сюда не доберутся. А если доберутся, то не успеют. А нам бы очень не хотелось применять к Вам насилие. И девочка, сами понимаете…
«…И девочка…», - отозвалось в моем мозгу.
- Я ведь Вас спрашиваю не из любопытства. Постарайтесь уяснить ситуацию…
Допрос продолжался. Я интенсивно прокручивала в голове все, что знала о допросах в ЧеКа, ГПУ, НКВД, КГБ и т.д. – надо было срочно как-то выкручиваться. И тут до меня дошло: мы попались исключительно из-за моей дурацкой болтовни вчера на дороге. Нас, наверное, принимают за кого-то другого. А вот за кого? Если я скажу, что я знать ничего не знаю, то нас отпустят? Да, но везли-то нас с открытыми глазами. Я, правда, ничего не запомнила, но все же… Господи, нас ведь могут и не отпустить!…Что же делать, что говорить? И тут я вспомнила расхожую фразу – если хочешь хорошо соврать, говори чистую правду. Попробую…
      -Я узнала о вас почти случайно, хотя повторяю, только «почти». Собранная мной информация носит противоречивый характер.  Что же касается «химической субстанции»… характеристики ее известны многим, связанным с химией, как наукой,  но и в быту, свойства ее составляющих…
Лицо «блондина» по мере моего монолога принимало странное выражение. Удивление, непонимание, досада, еще что-то…
Вдруг я услышала, как Машка хнычет в своем углу: «Я писать хочу!», и через десять секунд опять: «Я писать хочу …», а потом опять… Где-то на пятнадцатом разе «Блондинистый» не выдержал и кивнул стоящему за моей спиной «Шкафу»:
- Ушкуй, давай, отведи её! И быстро мне!
Какие же идиоты подобрались: мышей боятся и такого простого приема не знают.. В своё время мои гаврики из пятого «В» освоили его в совершенстве: на каждой контрольной то один, то другой поднимал руку: «Марь Антонна, можно в туалет выйти?.. Потом следующий… Вереница туда - вереница обратно, а по ходу - блестяще отработанный обмен информацией и шпаргалками. Меня это мало волновало - списывать тоже надо уметь: если ты по сути не догоняешь, то и спишешь с ошибками…
Через минуту «Шкаф», то бишь, Ушкуй вернулся... Один…
- Где девчонка? Я что-то не понял!
- В сортире. Она еще и это … ну … какать собирается. Сказала, позовёт, когда кончит.
- Ну, ты чё, совсем охренел? Что собирается? – «Блондинистого» начинало трясти, и при тряске интеллигентность слегка осыпалась.
- Нет, ну, вы даете! Я, что, должен около нее на шухере стоять, пока она срать будет!?
«Блондинистый» закатил глаза в изнеможении. Я собралась было продолжить, но он сделал недовольную мину, и я примолкла.
Через некоторое время в раскрытую дверь долетел звонкий Машкин голосок: Дяденька, я  уже покакала!
Машку вернули в комнату, и она удовлетворенно уселась на своем стуле.
А народ явно устал. В комнате почувствовалось какое-то брожение, слышался шепот, вялое поругивание под нос. Нас с Машкой воссоединили и опять повели какими-то коридорами и переходами. По дороге процессия остановилась, Блондинистый и Ушкуй начали что-то доказывать друг другу пронзительным шепотом. Про нас словно забыли. Мы стояли около входа в какую-то комнату; в раскрытую дверь была видна широкая кровать с разбросанными по ней шелковыми подушками, перед кроватью установлены телевизионные прожекторы и камера на штативе. «Кино что ли здесь снимают? Как странно…». Машка ухитрилась засунуть в комнату свой нос и кепку: «Там еще два кресла и тетеньки голые на стенках висят. И еще вот…», - она потянула меня, чтобы я нагнулась,  зашептала мне прямо в ухо и что-то сунула в ладонь – это была наполненная чем-то маленькая бумажная трубочка, очень напоминавшая сигарету.
Переговоры завершились, и после очередного плутания мы снова оказались в нашей темной каморке. Кто-то из мужиков успел всучить мне здоровый кусок хлеба и большое яблоко. Хлеб мы съели сами, поливая его горькими слезами, а яблоком поделились с Фросей. Еда скоро кончилась, а потом кончились и слезы. Мы опять сидели на лавочке, прижавшись  друг к другу.

… Валерка долго шел через лес по наезженной колее, наверное, почти час. После очередного поворота впереди сквозь деревья стали проглядывать строения, и он резко рванул в сторону – от дома по дороге в направлении шоссе ехал BMW с затемненными стеклами – он вспомнил, что такая же  машина была у  хозяина дома, где проходила приснопамятная вечеринка.
Уже не возвращаясь на дорогу, сквозь заросли кустарника, он подобрался к застроенному участку, пошел вдоль высоченного сплошного забора. Весь его жизненный опыт, начиная со второго класса, говорил, что в заборе должна быть дыра. Не могла не быть. И действительно, примерно напротив въездных ворот, в заборе, прикрытая колючим малинником, обнаружилась лазейка – внизу были отломаны три доски и аккуратно приставлены на место.
Во дворе никого не было. Впрочем, у самых ворот, в давешних синих «Жигулях» копался какой-то мужчина в черном…Фигура его показалась Валерке странно знакомой, но ничье конкретно имя не всплывало в уме, поэтому обнаруживать себя он не спешил.
«И как войти? Конечно, можно постучать прямо в дверь и спросить: «Где тут мои знакомые девочки?» … Нет, не смешно!» – Валерка оглядел еще раз большой дом: «… Ну, вот же, нет проблем».
Многоуровневая крыша было просто создана для лазания по пересеченной местности, надо было только слегка подтянуться для начала. Ну, это просто…
Валерка осторожно перебирался по крыше, перелезая с уровня на уровень, стараясь не шуметь, и осторожно заглядывая в окна. Нигде не было ни души. Наконец, через большое, закругленное сверху окно он увидел людей. И много. И главное, там была Маша и та девчонка в кепке. Маленькая Машка сидела в углу на стуле, обняв свой рюкзак и уткнувшись в него носом, а большая тоже сидела, но в середине комнаты, лицом к окну. Перед ней, спиной к Валерке, в кресле вальяжно развалился какой-то мужчина. За Машкой, словно языческий истукан, застыл тот амбал с противным голосом. Парень в джинсовой куртке стоял около двери.
Валерка отодвинулся от окна и замер спиной к стене, упершись ногами в какой-то выступ.
«Так, окна, как ни странно, без решеток. Ничего не боятся, сволочи!.. Можно разбить стекло, вскочить внутрь, кулаком припечатать этого в кресле, остальных разметать… Машек подмышку и … Вот именно, и… Да, фигово! Сколько же их там все-таки?» - и Валерка опять заглянул в окно. И чуть не отпустил руки от неожиданности – в комнате никого не было.
Валерка снова начал свой поход по крыше. Перемещаться приходилось очень медленно, чтобы не греметь и не свалиться. В одном из окон на втором этаже он увидел обедающую за большим столом компанию. Полный набор. Плюс спиной к окну сидел тот мужик в черном, который показался знакомым. Девчонок не наблюдалось. В раскрытое окно было слышно, как по тарелкам гремят ложки, как наливают пиво в стаканы, как кто-то жутко громко чавкает; были слышны и голоса…
- «Девку надо дальше трясти. Уже по-другому… Ну-ка, налей и мне».
- «Так, она, как Зоя Космодемьянская, молчит, потому что ничего не знает…»
- «А твоего мнения никто не спрашивает. Я вам говорю – засланная она, факт. Ладно, с этим разберемся… Теперь вот что. Сюда надо доставить еще порошка, может понадобиться. Вечером шеф обещал привести пару шлюх, будем снимать. Мальчики, приготовьтесь... Влад, дуй на склад и возьми кого-нибудь с собой. Вон хоть Ушкуя, а то он что-то разговорился… Да что ж это такое!? Сколько мух, мать вашу… Закройте окно, пусть лучше душно, чем эти твари…»
Валерка продолжил путь. Уже почти теряя надежду, он заметил небольшое окошко на самом верху, над полукруглым козырьком. Он забрался на козырек и прижался лицом к стеклу. Внизу в полумраке, на деревянной лавочке, нахохлившись, как воробышки, сидели две Машки. Вид у них был такой жалкий, что Валерка невольно сморщил лицо. Он начал ладонью тереть по стеклу, стараясь привлечь их внимание, потом попытался домашним ключом расковырять замок…

…Машка от усталости начала клевать носом, но вдруг в комнатке стало еще темнее, и сверху послышался какой-то странный звук - словно кто-то тёр газетой стекло; потом к нему добавилось нечто вроде ковыряния ключом в замке. Я подняла глаза – на стекле нашего маленького окошка расплющилось что-то светлое и бесформенное. «Так…, привидений нам как раз не хватало». Я зажмурилась и снова открыла глаза – ОНО не исчезло, наоборот, стало еще и  легонечко стучать в стекло, явно намекая, что окно надо открыть. Исходя из моих школьных познаний, привидениям вовсе не нужны открытые двери и окна, чтобы проникнуть в помещение, следовательно, это не привидение. Я подтащила скамейку к стене, залезла на нее и попыталась достать до ручки на раме – неудача. Машка без моих указаний сама забралась на скамейку, и я приподняла её вверх к окну. Немного покряхтя и потужившись она сумела повернуть ручку; окно открылось, и в него просунулась физиономия … Валерки…Фантастика!
- Девочки, быстро! Давайте выбираться, пока они там все закусывают и запивают.
- Валерка, ты откуда? Как ты сюда попал? Что это все значит? Почему ты здесь? Как ты узнал? – мы с Машкой поменялись местами: из меня сыпались бесконечные, бестолковые и бессмысленные вопросы, она же, наоборот, молча и деловито усадила Фросю снова в рюкзак, надела его и опять забралась на скамейку, готовая катапультироваться.
- Мара, прошу тебя, без истерики… Сосредоточься и подсади девочку.
Я заткнулась и снова приподняла Машку наверх, теперь уже ближе к свободе. Валерка легко втянул ее в окошко. Машка просочилась через окно, даже своей кепкой не задев раму. Теперь была  моя очередь. Тот, кто меня знает с детства, не удивился бы, что в тот момент у меня мелькнула мысль остаться и никуда не лезть: никогда и ни за какие блага я не умела отжиматься, подтягиваться, лазить по канату и т.п. И сейчас ухватившись за Валеркины руки, я висела как мешок, слегка подрыгивая ногами. Полная безнадёга… Дергаясь и извиваясь в воздухе, я сильно задела ногой скамейку, и та перевернулась. Пути отступления были отрезаны – если я сейчас отпущу руки, то грохнусь на пол с большим шумом, и сразу набегут толпы местного и недружелюбного народа.  «…Эх, мама дорогая! Ну, давай, Марья Антоновна,  деваться некуда!»
…Я не поняла, что  сделала я, что сделал Валерка, а что сделалось само, но очухалась я уже по другую сторону окна, на крыше.
- Валер, а что дальше?
-Дальше будет дальше. Будем сползать с крыши, благо она многоступенчатая. Хорошо построили, сволочи. Так, девочки, двигаться шепотом и на цыпочках и ровно за мной!
Крыша, действительно, была замечательная. Дом состоял из кусков разной высоты и ширины, и крыша, соответственно, была из участков разной высоты. То есть фактически мы спускались по ней как по большой зигзагообразной лестнице, и только в конце пришлось спрыгнуть, слегка отбив ступни.
- Валер, а что дальше? – я начала повторяться.
Дальше был высоченный забор. Но повторить подвиг с подтягиванием и залезанием я бы уже не смогла.
- Не дрейфь, Мара! Там есть лаз. Я еще не видел в жизни ни одного забора, в котором  не было бы какой-нибудь дыры. Их, наверное, уже проектируют с дырками.
Несколько напряженных минут, и мы оказались уже за забором, на воле. Казалось, что здесь и воздух был другой – легкий и свободный.
- Значит так, сейчас мы будем двигаться вон туда, на тот просвет. Только опять шепотом и на цыпочках, - Валерка не давал передыха. Но не прошли мы и пяти минут, как Машка встала, как вкопанная.
- Я не пойду. Я буду здесь ждать, - Машка упрямо наклонила голову вниз.
- Как это - здесь ждать? Чего ждать? – мы с Валеркой произнесли это почти одновременно.
- Я папу буду ждать. Он сейчас придет. Он придет… Я знаю. Я никуда отсюда не пойду.
- Какого, на фиг, папу? Откуда здесь какие-то папы? Хватит уже истерики! – Валерка  начинал заводиться.
- Машенька, девочка, откуда папа может узнать, что мы здесь? Как он нас найдет? – я старалась говорить спокойно и ласково, понимая, что у девочки от страха и переживаний случился нервный срыв.
Но Машка не сдавалась.
- Папа знает! И он скоро придет! Я ему позвонила…
Далее следовала сцена из «Ревизора»: «Как позвонила?», «Куда позвонила?»
- У меня телефон в рюкзаке был. Папин, старый, он мне его отдал, а я его в рюкзак положила. На всякий случай… А когда  в туалете была, и тот дядя ушел, я и позвонила и рассказала папе… что успела…
- Но ты же перечисляла, что у тебя там лежит. А про телефон промолчала…
- Я просто не сказала. Если бы спросили, я бы сказала… Но никто не спросил… А врать  не стала бы …, врать нехорошо, - завершила Машка не очень уверенно.
- Машка, ты гениальная девчонка. Я тебя обожаю! – я сжала девочку в объятьях.
-Да?... Маруся, а что такое… гиальная? Это хорошо?
- Это потрясающе. Это значит, что ты – молодец!
- Марусечка, и я тебя тоже обожаю!
Валерка пресек наш обмен любезностями.
- Маш, откуда он может прийти?
- Оттуда… А может оттуда… Кажется, отовсюду...
- Так, понятно… Ладно, я - на разведку, а вы здесь сидите. И тихо мне…
Валерка быстро и бесшумно исчез среди деревьев. Внезапно меня словно тряхануло током.
- Машенька, скажи, а телефон, ты его куда потом дела? Ты его разжевала и проглотила?
- Не-ет!
- Ты его спустила в унитаз?
- Не-е-ет!
- Ты подарила его тому толстому дядьке?
- Ну, нет же, нет! – Машка почти рыдала.
-Так что же  мы с тобой, две идиотки, не звоним сейчас твоему папе?! Давай телефон!
- Он … он … кончился… Ну, это… зарядка кончилась, и он уже не включается…
У меня тоже кончилась зарядка, я сразу резко сникла и обмякла. Надежда ушла, опять оставалось только ждать.

  …Дверь захлопнулась, и Антон вернулся в комнату. Хотелось  усесться на диван и опять замереть  без мыслей и без движения. Но ничего этого он себе позволить не мог.
Так, первым делом в мэрию: лицензия - это серьезно. По пути позвонил заму,  тот сосредоточенно отрапортовал о ходе работ по ликвидации аварии. С этим все было определенно, сотрудников подбирать Антон умел. Перезвонил домой:  почему-то никто не ответил. Уже из приемной в мэрии перезвонил снова, - тот же результат. В душу закралось чувство   смутного беспокойства.
После долгого, какого-то вязкого и мутного разговора с чиновником Антону надо было бы мчаться в офис, но долгие гудки в телефонной трубке, когда он очередной раз безуспешно пытался дозвониться до дочери, заставили развернуть машину в сторону дома.
В квартире было неприятно тихо. Ни Машки, ни Марии Антоновны или Маруси, как называла ее дочь, не было, они еще не вернулись. Сколько надо времени, чтобы сходить в магазин? От силы полчаса. Ну, хорошо, Машка, конечно же, потащила ее в зоомагазин смотреть рыбок. Еще полчаса. Потом могла увести Марусю в детский парк, покачаться на качелях. Ну, это не больше часа. А прошло уже часа три, не меньше…
Тишина в доме казалась пронзительной. Тревога нарастала, и где-то в области живота зашевелился страх.
… Вдруг зазвонил мобильник. Антон постоянно терял его или в портфеле или в квартире, и когда звонили, долго искал. Но сейчас он нашел телефон почти мгновенно.
- Маша, девочка! Что?! Где ты?.. В каком красивом домике?.. В лесу, где земляника?.. Какая земляника?.. Что значит – взяли в плен разбойники?.. Говори громче! Почему не можешь?.. Маша, Машенька…, - но в телефоне пропищал сигнал о полной разрядке аккумулятора, и Машкин голос пропал.
Антон отключил телефон. Он ничего не понимал. Или почти ничего. Кроме того, что случилось нечто ужасное – его дочка в опасности. И Маруся тоже…
Мозги стали проясняться. Его девочек (как чудно он подумал – «его девочек»?) захватили какие-то бандиты и увезли в лес. Он догадывался, что это за «красивый домик с башенкой», недалеко от которого они этим летом объедались земляникой; он сам строил его пару лет назад. Его ребята тогда постарались на славу, отделали всё мастерски, не придерешься. Проект был несколько вычурный, но классный, и захотелось сделать все на пять с плюсом. Его тогда зацепили две детали. Во-первых, как хозяевам удалось оформить на себя землю в почти заповедном лесу? А второе – заказчик, представительного вида пожилой мужчина  с массивным золотым перстнем, попросил его, Антона, когда все было сделано и вылизано, привести еще стройматериалов, ну,  кирпич, брус, цемент и всякое там…  А его то ли друг, то ли любовник, кажется Гоша, эдакий лысеющий красавец-блондин средних лет, велел разгрузить всё не во дворе лесного имения, а дальше в лесу, около заросших старых траншей или может быть окопов.
То есть куда надо ехать Антон уже знал. Но что делать? И как одному? И кто может помочь?
В мозгу, как в записной книжке, замелькали имена. Нет, всё не то. Еще вчера он в первую очередь сразу бы позвонил Проценко, но не сегодня… Да…Кто ещё? В общем, никого… Стоп! Недавно в их город перевели его одноклассника – Мишку Селезнева, «Михал Иваныча» или просто «Иваныча». Они случайно встретились в Белом доме и на ходу обменялись телефонами. Мишка и в школе был не мелкий, а сейчас – вообще здоровый как  гардероб... Он был какой-то чин в ГУВД… Это, пожалуй, подойдет…
Антон быстро перелистал записную книжку. Так, вот его служебный телефон… Милый женский  голос (откуда в подобном заведении такое?) ответил, что Михаила Ивановича в городе нет, что он в длительной командировке, но что можно оставить для него сообщение… Антон буркнул «Я по личному…» и бросил трубку. Что ж, значит в одиночку. Без вариантов.
Быстро переоделся и спустился вниз к машине … До леса доехал быстро. Несмотря на смятение и страх, хватило ума не заезжать на машине в лес, а оставить ее на шоссе, на обочине (мол, все ушли за грибами-ягодами) – не стоило лишний раз шуметь и привлекать к себе внимание. Он довольно уже далеко прошел по лесной дороге, как неожиданно, слева из-за кустарника к нему бросился какой-то парень, и, бормоча: «Ну, вылитый, просто вылитый!», крепко схватил за руку и без объяснений поволок вглубь леса, прочь от дороги…

… В воздухе чувствовалось приближение вечера. Это казалось странным: было ощущение быстроты событий, и я перестала чувствовать время. Мы с Машкой устроились на дне не очень глубокой ямы, такой ровной, что мелькнула мысль, что это старая воронка от снаряда, тем более, как говорили, в этих местах во время войны шли бои.  Вся яма заросла мягким серо-зеленым мхом, сидеть было удобно и тепло. Лесная тишина вокруг  успокаивала и убаюкивала. Мы долго наблюдали за пчелой, которая исследовала случайный кустик вереска на дне нашей ямы. Болтать не хотелось, и было  небезопасно.  Мы находились не слишком далеко от нашей лесной  тюрьмы, и кто знает… И действительно, через какое-то время с той стороны стал слышен шум, неясные голоса, но они не приближались, видимо все крутились около дороги. Потом  вдруг совсем рядом я услышала тяжелые шаги, вернее, почувствовала, как колеблется земля. Это явно был не Валерка, и вряд ли мог быть Антон Николаевич. Я судорожно пригнулась, накрыв своим телом Машку, оставив ей лишь маленькую щелку для дыхания.   Кто-то большой и грузный остановился почти на краю нашей ямы-воронки. Сердце грохотало внутри, как отбойный молоток и было непонятно, почему тот человек его не слышит, и нас не замечает. Я боялась поднять голову, но все-таки взглянула наверх – это был… Ушкуй… Он стоял, засунув руки в карманы и глядя куда-то в сторону. Он постоял еще полминуты, хмыкнул, произнес что-то многозначительное типа «Да уж…» и двинулся в направлении дома.
… Мы опять остались одни. Сумерки уже начали наполнять собою лес, а в нашу яму струйкой стал заползать легкий холодок. Валерка всё не возвращался. Я уже начала прокручивать в голове варианты дальнейших действий, как, наконец, совсем с неожиданной стороны очень тихо подошли Валерка и Антон Николаевич.
- Папочка, мой папочка! – прошептала Машка, выскочила из ямы и с разбегу взлетела отцу на руки.
- Машенька, солнышко моё, девочка моя!
У меня в носу засвербило – надо было видеть, как они смотрели друг на друга.
Валерка с минуту без всяких эмоций наблюдал за ними, потом решительно прервал эту семейную идиллию.
- Давайте-ка, ребята, потом будем слезы лить. Отсюда надо отваливать – уж слишком близко мы к их логову. Надо уйти дальше в сторону и оттуда уже выбираться.
- Дядя Валера, а куда мы пойдем?
-В тыл врага, - съязвил Валерка и первым двинулся в путь. Я потопала за ним, а сзади, с Машкой на закорках, как-то удивительно легко шагал Антон Николаевич.  Я шла и все время оглядывалась, то ли на Машку, которая с высоты папиных плеч изучала окружающий мир, то ли на самого папу – я даже не знала, кто меня больше привлекает.
Мы шли примерно с полчаса, а затем Валерка внезапно остановился.
- Так, к шоссе вот  в  эту сторону. Кажется, в эту… Старайтесь идти не сворачивая, наверное, через час выйдете.
- А ты? – почти одновременно воскликнули мы с Антоном Николаевичем.
- А я останусь. Я еще не все выяснил для себя. Уж больно это все любопытно…
- Валерка, ты просто ошалел от свежего воздуха. Это ж тебе не игра «Зарница», это на самом деле опасно.
- Не опасно только в гробу лежать... Эх, Машка, тут же целая банда. Ничего ты не понимаешь, - Валерка не сдавался.
Включился  Антон Николаевич.
- Валера, это несерьезно. Ну, куда на ночь глядя?  И нельзя в этом деле одному. Давай так – сейчас мы едем домой, надо же девчонок наших спрятать. А завтра, я тебе обещаю,  пойду с тобой. Запру этих двух горе - путешественниц  в квартире – пусть ремонт доделывают, сам возьму карабин, оседлаю своего мустанга и на тропу войны. А пока их надо увозить отсюда по-быстрому…
Кажется, Валерка был рад предложенной помощи и согласился подождать до утра…

…Вышли на шоссе недалеко от места, где Антон оставил свою машину. Издалека, освещенный предзакатным солнцем красный автомобиль напоминал большой костер, разведенный на краю дороги.
- Слушай, Антон, а какой марки твоё авто? – с какой-то странной интонацией спросил Валера.
- Фольцваген. Во всяком случае, с утра был фольцваген. А что?
- Возможно. Только я считал, что у него в комплекте четыре колеса. А твоего вроде бы немного меньше…
И действительно, когда они подошли поближе, уже всем стало видно, что бедный, пылающий от стыда автомобиль стоит, уткнувшись носом в землю – две передних колеса укатились в неизвестном направлении.
- Папочка, а она немножко на страуса похожа, я на картинке видела. Там у птички голова в землю зарыта, а хвост с перьями наверх смотрит… Только у нашей машины перьев на хвосте нет… А как же она на двух колесах поедет, она же не велосипед?
- Вот именно, не велосипед… Вот сволочи, разули… Ну и народ. И винить ведь некого – не на охраняемой стоянке оставил… Ну ладно, надо ловить машину, и в город. А с этой потом разберемся…
- Папа, здесь плохо ловится, - влезла опять дочка,- Мы вчера с Марусей только больного дедушку смогли поймать.
- Во-во, совсем не клюет, - устало добавила Маруся и присела на корточки. Машка тут же уселась рядом.
- Ничего, иномарка не клюнет, а вот этот наш родной Жигуль мимо не проедет, - и Антон решительно поднял руку навстречу синим «Жигулям», медленно выезжавшим из-за поворота.
- Этого не надо, - прошептала сзади Маруся, а Валерка со словами «Антон, замри и назад!» дернул его за руку и силой стащил в кювет. Маруся с Машкой без всякой команды тоже сползли вниз, и все замерли, прижавшись к траве за  придорожными кустами.
Синие «Жигули» медленно проползли над головами. Выждав, когда стихнет шум мотора, Антон собрался снова вылезти на дорогу, но в это время со стороны города, также медленно, словно высматривая себе добычу, выполз серебристый «Форд». Совпадение было маловероятным – это была облава. Не сговариваясь, все устремились обратно в лес…

… Когда мы, наконец, остановились, уже всерьез темнело. Слегка отдышались и огляделись.
- Что ж, ночевать придется в лесу, здесь мы в большей безопасности, чем на дороге… Только надо подобрать что-нибудь поудобнее, - Антон Николаевич по-деловому и внимательно осмотрел все вокруг, - Вот, вот эта канава подойдет, - и он указал на длинную ровную канаву, заросшую травой.
Вообще он был сейчас какой-то другой, и совсем не похож ни на вежливо-делового, каким я его впервые увидела, ни на расстроенного и ищущего утешения, каким он был вчера, ни на утреннего, парализованного апатией, и этот новый Антон Николаевич нравился мне больше всего. Он был спокойно-собранным, знающим, что и зачем он делает, от него исходила надежность и даже какая-то радостность.
- Я - за лапником, а ты, Валер, поищи где-нибудь воды. Девочки, вы оставайтесь здесь и ни с места. Если что, Машка, ты наш сигнал знаешь,  - и ушел. Пошел и Валерка. Машка, несмотря на мои протесты и причитания, увязалась за ним: «Ведь у него же нет кружки для воды».
Я осталась одна – сторожить канаву, как бы кто не занял. Первым вернулся Антон Николаевич с большой охапкой еловых веток. Мы были одни, и, наконец, можно было поговорить.
- Антон Николаевич, простите меня, ради Бога! Что Машку втянула во все это… И вчера… Я страшно виновата перед Вами…
- Да, что уж там, Маруся, не надо, - перебил он. – Я же понимаю, что все это случайно. Валерка мне успел кое-что рассказать. Да и дочь свою я хорошо знаю, от нее так просто не отвяжешься, - и немного помолчав, - И вот еще что… Пора нам с Вами на «ты» переходить, обстоятельства такие, что не до церемоний.
Я согласилась, хотя и было немного жаль, что обошлись без брудершафта.
  Появился Валерка, трогательно неся Машкину кружку с водой. Машка крутилась около, изображая, что помогает и подстраховывает… Стали устраиваться на ночлег, разложили лапник.
- Маруся, я кушать хочу, - почему-то ко мне обратилась Машка, хотя рядом был отец, защитник и добытчик, и я подумала, что он может обидеться. Но Машка быстро исправила ситуацию, - Папочка, у тебя есть что-нибудь … можно не очень вкусненькое?
Папочка растерянно порылся в карманах и тоскливо развел руками. Зато у Валерки оказался с собой пакетик соленого арахиса к пиву.
- Ой-ой-ой, какая я глупенькая, все забыла. У меня же есть, - и девочка залезла в свой неиссякаемый волшебный рюкзачок и после долгих поисков вытащила плитку шоколада. – Это я тоже на всякий случай, - и она, немного подумав, разломила плитку пополам и часть спрятала обратно в рюкзак – все на тот же всякий случай.
Шоколад был старый, покрытый белым налетом и трудно разгрызался, но его можно было сосать.
-Я бабушке говорила, что надо чаще менять: старый съедать, а класть новый. А она отказалась покупать и сказала, что много шоколада – вредно для зубов и для прыщей… И где же тут много? – вздохнула она, облизывая свой последний кусочек.
Даже в темноте я увидела, как Антон не стал есть свою долю, а незаметно припрятал ее в карман – для дочери, и, не раздумывая, отломила кусок от своей и, тоже тайком, вложила в его руку. В ответ из темноты чуть блеснули очки, и я почувствовала, как он слегка сжал мою кисть.
Потом поделили арахис. Досталось и Фросе; она, приученная жизнью к непривередливости, сгрызла благодарно три маленьких соленых орешка. Запили все водой, пустив кружку по кругу, и стали укладываться.
На лапник улеглись рядком: мы с Машкой в середине, слева от меня Валерка, а справа от дочери - Антон, Фрося устроилась где-то в моих ногах. Ночью во сне Машка прижалась ко мне крепко-крепко и горячо задышала в мое плечо. Антон, тоже не просыпаясь, придвинулся вслед за дочерью и обхватил нас обеих большой теплой рукой. Я улыбнулась … и заснула….

Глава 3. Третий день


Валерка проснулся от холода и от сумасшедших птичьих голосов, которые в разной тональности и на разные мотивчики приветствовали новый день. Он сел, поеживаясь, и посмотрев на остальных, невольно хмыкнул «Ну-ну!»: Антон лежал на боку, крепко обняв за плечи блаженно улыбающуюся во сне Машу, а из-под его руки торчал носик Машки-младшей и одна из ее рыжеватых косичек. Валерка еще раз громко хмыкнул, Антон проснулся и смущенно убрал руку. Девочка недовольно заерзала, потом подала свой голосок свинка Фрося. Наконец, все пятеро окончательно проснулись и, после непродолжительных утренних процедур «мальчики – налево, девочки – направо», уселись в кружок для совещания.
Валерка не оставил свою идею дополнительного расследования, да и Антону с Машей, как он понял, эта затея при свете дня  уже не казалась такой опасной и глупой. Про Машку и говорить нечего: румяная, с блестящими глазами, чувствуя полную безопасность в присутствии отца, она только радовалась возможности «еще куда-нибудь погулять». Фрося в голосовании не участвовала и просто присоединилась к мнению большинства. Оставалось  только составить план действий и обсудить технические детали.
Во-первых, еда... Шоколадный НЗ решили пока не трогать. Возможность перейти на подножный корм (ягоды, грибы, дичь…) Валерка оценивал как сомнительную, хотя девушки, да и Антон, по своему походному опыту, были более оптимистичны. Короче, решение вопроса отложили на после дополнительного изучения обстановки.
Во-вторых, где все-таки они находились? Валерка с Антоном долго обменивались умными фразами про долготу и широту с поправками на километры и мили, но потом, как ни странно, пришли примерно к общему выводу: точное местонахождение – в лесу, на юго-восток от города, в километрах семи от нового шоссе, возле старой раздвоенной березы.
Ну, а в-третьих,  что собственно им предстоит выяснить? И Валерка рассказал всё, что с ним было, что он видел и слышал, включая историю «знакомства» с пресловутым Ушкуем, обнаруженный случайно блиндаж и странные слова о съемках и порошке. Обе Машки, перебивая друг друга, тоже поделились своими воспоминаниями и впечатлениями. Тут уж вылезло и дознание по делу «о банке химии», и комната в большом доме, похожая на доморощенную съемочную площадку… Вспомнили и о Машкиной находке – бумажной трубочке. Валерка, беря ее в ладонь, почти знал, что там - он уже держал похожую штуку лет тринадцать назад; тогда, по очереди с остальными девчонками и пацанами, он попробовал вдыхать этот порошок через нос, но то, что происходило потом было так пошло и омерзительно, что Валерка, не относя себя к высоконравственным особям, раз и навсегда поставил на наркотиках крест…

… Наркотики… Я даже задохнулась от ужаса и некоторое время просто судорожно глотала воздух, переводя взгляд с Валерки на Антона и обратно, словно ища у них защиты. Вся моя недавняя отвага и решимость провести частное расследование   испарились мгновенно.
     Машка, блестя глазами,  прижалась к моей руке  румяной щечкой.
- Ты знаешь, а я  кушать не очень хочу, ты не волнуйся.
- Не хочешь? – поразилась я, даже забыв про наркотики. У меня-то самой  в желудке играл оркестр, из камерного переходящий в симфонический. А она… Ну, надо же, какая стойкая девчонка! Я чмокнула ее в щеку. И насторожилась. И еще раз прижалась губами…
- Машенька, да у тебя температура! Антон, хватит казаков-разбойников, - Машу надо срочно домой.
- Я не болею, я не промачивала ноги! – запротестовала девочка.
- Видимо, переживания и ночевка в лесу дали вот такой результат, – нахмурился Антон. – Вот только как в город добраться?
- Ребята, мобильный есть? Дайте-ка, я Маринке позвоню, она, может быть, сможет Машу на машине забрать, – встрепенулся Валерка.
- А вдруг, они еще отслеживают шоссе? – засомневался Антон, но мобильный протянул.
Валерка набрал номер и замер в ожидании. Телефон не отвечал.
- Так, какие еще могут быть варианты?  Ну, думайте же, думайте!! – я не могла успокоиться. Вообще-то жар у Маши был, конечно, не смертельным, но мне, уже привыкшей к роли «сумасшедшей мамаши», не терпелось увидеть ее в постели, укутанной и напоенной горячим чаем с малиной.
- Ну, если нам пройти насквозь лесом, то километров через пятнадцать есть старая дорога в город… - начал развивать мысль Антон, и в эту минуту Валерка, наконец, дозвонился!
- Маринка! – буквально заорал он. – Да не перебивай! Девчонок надо немедленно отсюда вытаскивать! На них тут охотятся, а у малой еще и температура! Но на шоссе может быть облава, вчера мы из-за этого не смогли уехать. Придумай, как их увезти… ты же можешь…
Не знаю, что могла понять Марина из этих сбивчивых объяснений, но, видимо, она была сообразительной девушкой, потому что Валерка замолчал и только несколько раз угукнул, слушая ее.
- Антон будет тебя встречать. Такой… высокий, умного вида, в очках, - закончил он разговор и вернул телефон.
- Насколько я понял, - проговорил умного вида Антон, - мы должны выйти к шоссе. И лучше будет, если это получится поближе к городу. Тогда нам… туда!
Я обалдела: он сказал это так уверенно, как будто объяснял, где в его квартире кухня.
- А папа всегда в лесу находится, мы еще ни разу не заблудились, - Маша поняла мои сомнения. – Но я бы еще погуляла…
- Вот сейчас и нагуляемся, - Антон посадил дочку на плечи. И он так решительно двинулся через лес, что пришлось прибавить шагу, чтобы не отставать…

… Впереди показался просвет, и мы остановились. За деревьями уже было видно дорогу. Антон ссадил дочку на землю. Хотя она и ехала на папиных плечах, а не шла ножками, щеки разгорелись еще больше, и глазки были уставшими.
- Ну, сидите тихонько, я пойду к шоссе. Валер, какая должна быть машина?
- Светлая  «Шкода».  Маринка будет ехать медленно, не должна проскочить. Во всяком случае, она сказала, что, если через час пути никого не встретит, то быстро вернется.
К счастью, ждать долго не пришлось. Вернулся Антон в сопровождении стройной светловолосой девушки с большой сумкой в руках.
- Привет! Хороша компания… Так… Во-первых, вот вам хлеб с вареной колбасой. Бутерброды делать было некогда, так просто нарезала, - сами себе сервируйте, - с места в карьер взялась за дело Марина. – Во-вторых, как я поняла, в таком виде вам не выбраться. Там, действительно, недалеко от города стоит гаишник, а рядом с ним какой-то тип, и все машины останавливают. Но!.. – Марина сделала жест рукой, как бы отводя все вопросы, охи, ахи и прочие междометия, которые мы могли бы издать (если бы умели говорить со сверхзвуковой скоростью).
- Они кого ищут? – продолжала она. – Мамашку с девочкой в красной кепке. А на разбитную, орущую компанию, которая только что сексом в машине не занимается, вряд ли обратят внимание: - это из другой оперы и детям там не место!
- А я? Где же  буду я? В багажнике? – ужаснулась Маша.
- Нет, ты будешь на полу!
С этими словами Марина достала из сумки косметичку и черный парик. Я не успела и слова сказать, а уже превратилась в брюнетку с длинными волосами, а Марина бесцеремонно намазала мне губы помадой, по глазам провела карандашом, а потом еще и размазала это рукой.
- Ты же пьяная, - пояснила она. И проделала то же самое со своей хорошенькой мордашкой.  До меня дошло. Гениально! Я была в восторге! Да, но вы бы видели вытянутые физиономии мужиков!..
Мы уже были около машины. Антон должен был сесть за руль: его с нами никто из бандитов не видел, а значит, водитель подозрений не вызовет. Но Машку, как ни устраивали ее сзади на полу, все равно было видно через окно.
      Вдруг Марина стала сдирать с себя одежду.
- Эх! Пьянь, так пьянь! Разврат, так разврат! Сейчас мы ее шмотками замаскируем!
Я тоже рванула с себя футболку, Валерка сбросил рубашку. Получилось ничего. Все втроем устроились в обнимку на заднем сидении, прикрывая Машу еще и ногами. Антон уселся за руль. Операция «Эвакуация» началась.
      По началу в машине просто физически ощущалось какое-то напряжение и неловкость. Машка по мере возможности возилась, устраиваясь половчее. Я сидела, как каменная, Антон нахмурился и как-то уж очень независимо распрямил плечи. Валерка не переживал, но, кажется, все-таки был несколько смущен. Осталась верна себе только Марина.
- Ребята, вы являете собой композицию "Молодогвардейцы на допросе", если только можно представить их в тот момент в машине. Расслабьтесь. А то вы
вызовете подозрение по статье "похищение заложников". Меня вы, между прочим, оторвали от важного дела: я накладывала маску очень непростого и дорогого
состава, который мне Вика достала по большому блату и за большие  деньги.
Валер, посмотри внимательно, у меня за ухом зелененького не осталось? А
волосы сиреневым не запачканы?
- У Вас на пятке что-то оранжевое... Вы художница? - подала голос Машка.
- Ай! - взвизгнула Марина. - Не щекочи! Это паразит - соседский мальчишка разлил на ступеньках оранжевую краску, когда изображал на стене "Нюся – клевая!". Я не заметила и наступила. Потом еле босоножки отчистила, а на пятке не заметила. Ай! Не трогай, я сама потом отдеру.
Мы захихикали и как будто оттаяли.  Встречная машина мигнула фарами, и Антон прервал нашу болтовню:
- Скоро пост ГАИ!
- Быстренько, горланим песню! Антон, ты не экзамен у двоечника принимаешь, мы едем с гулянки, и ты тоже рад и расслаблен, - подхватила режиссерские обязанности Марина. - Марусь, а тебе бы как-то отвернуться, но естественно...
Гаишник уже махал жезлом. Антон провел рукой по лицу,  и  вот,  пожалуйста,  -  челка у него растрепалась, очки съехали несколько набок, а щеки стали какими-то мягкими и довольными. Дальнейшего я почти не видела, потому что Валерка набросился на меня с поцелуями. Машина затормозила.
- Сержант ....енко,  предъявите документы!
- Пожалуйста, у нас все в порядке.
- Командир, - Марина потянулась к окну, наваливаясь  грудью на Антона и закрывая нас с Валеркой, - ой, какой у тебя напарник! Одолжи его нам! Ты видишь, у нас водила серьезный, а я одна. Пусти своего приятеля с нами! Какой мальчик! Развлеки девушку!
Я внутренне сжалась. А вдруг "мальчик" и впрямь полезет в машину! Но у того,- слава Богу! - была совсем другая задача. Он бросил внимательный взгляд в салон, и в этот момент Машка зачем-то принялась щекотать мне пятки, царапая их чем-то остреньким. Я завизжала, завертелась и захихикала одновременно, а Валерка крепче вцепился мне в плечи. Парень гаденько хмыкнул, сплюнул,  и  мы показались ему неинтересны.
- Это не Ваша машина, - начал было сержант.
- Правильно, это ее машина, - перебил Антон. - Вот ее права. Но Вы же видите, девушке лучше сейчас за руль не садиться. А на следующей страничке лежит справка о том, что лично я никогда за рулем не пью.
Сержант перевернул страничку, забрал "справку", которая приятно хрустнула в его руке, и опустил в карман, видимо для дальнейшего изучения.
- Можете ехать, - буркнул он, взглянув на напарника и получив утвердительный кивок.
   Когда мы отъехали на приличное расстояние, и все пассажиры приняли нормальные позы, я напустилась на Машку:
- Ты зачем меня щекотала? Я этого не выношу!
- А это и не я вовсе. Это Фрося. Она выбралась из рюкзака и чуть не вылезла совсем наружу. Я ее пыталась держать, а она упиралась лапками. Ну, наверное,  в твои пятки...

            … Мы сидели втроем около Машиной кушетки. У меня внутри словно работал какой-то пропеллер: я все время пыталась встать, куда-то идти или лучше бежать, искать или лекарства или мед или горчицу или хоть что-нибудь, что бы спасать Машку.
- Не суетись! Я же позвонил Элле Федоровне. Моя теща – человек опытный и спокойный, она все сделает по первому разряду… И потом, посмотрите-ка  на эту красотку – ей уже очевидно лучше, - и Антон хитро заулыбался, глядя на дочь.
Действительно, болезненный румянец исчез, дыхание было ровное, но именно сейчас, когда ей стало легче, девочка, наконец, прониклась своим положением тяжело больной – она лежала, сложив ручки на животе поверх одеяла, косицы аккуратно разложены на подушке, глазки полуприкрыты, а регулярными постанываниями и вздохами она старательно изображала недетские страдания.
- Это она, наверное, в «Скорой помощи» углядела…
- А вот и нет, папочка, а вот и нет! Это я сама придумала, - Машка слегка приподнялась и хвастливо замотала косичками, но потом спохватилась, театрально-бессильно уронила голову на подушку, и опять пошли стоны и вздохи.
Валерка сидел молча и, глядя на эту сцену, откровенно ухмылялся – его все это забавляло. Еще когда мы вылезали из машины, он успел съязвить: «Перешли на «ты», спали в обнимку, общий ребенок – что ж, я тебя поздравляю…» Я  только и смогла в ответ ткнуть его в бок локтем, а сама то ли обиделась, то ли обрадовалась…
Но когда от семейных отношений перешли к решению вопроса о дальнейших действиях, Валерка оживился.
- Я бы, конечно, вернулся и еще посмотрел, что там и как. Но, наверное, вы правы, с наркотиками шутки плохи. Они, на мой взгляд, какие-то еще недоделанные наркобароны, но, кто их знает, какая у них там атомная бомба припрятана. А уж этот Ушкуй – три отсидки, не меньше. Бррр…
- Нет, ну так мы это не оставим. У меня одноклассник в милиции на какой-то должности, вот его мы и проинформируем. Мне он поверит. Это беру на себя… Только вот надо бы моего «мустанга» вызволить. Нужно где-то раздобыть транспортное средство.
Всем было ясно, что на Марину больше рассчитывать не придется. Выгружая нас из своего автомобиля, она дала это понять вполне определенно: «Всё, мальчики-девочки, я в догонялки больше не играю. Мои запасы адреналина иссякли. Вы теперь уж сами как-нибудь, не маленькие…»
- Видимо, придется брать такси, хоть это и унизительно, - продолжал Антон.
- Зачэм такси, дарагой! Мара, у тебя же есть машина. Что ты молчишь?
- У тебя есть машина? Ты умеешь водить? – в голосе Антона прозвучала легкая нотка недоверия.
- Машина? Громко сказано – «девятка» СБУ…
- Что значит – СБУ?
- Сильно бывшая в употреблении. На новую или даже на просто БУ – денег не было. А автомобильная тоска заела…
- Да, ладно, Мара, не комплексуй. Машина как машина. Руль, четыре колеса, магнитола – что еще надо? Антон, соглашайся, и погнали…
Антон особенно и не сопротивлялся.
- Что ж, за неимением гербовой пишем на простой… Только надо один звонок сделать, - и он полистав записную книжку, набрал какой-то номер.- Будьте добры, Михаил Иванович вернулся?... Только к вечеру… Тогда нет… Хотя, оставьте, пожалуйста, ему записку. Вы готовы?... Пишите: «Звонил Антон»… напишите в скобках «Очкарик»… Да, нет, он поймет… Дальше: «Срочно позвони»… и на всякий случай мой мобильный – восемь, девятьсот десять, пять, восемь, три, три четыре, три пять…. И допишите – «Срочно и серьезно»… с восклицательным знаком… знаком… Да-да, два раза слово «срочно». Кто записал телефонограмму?.. Спасибо.  Всего наилучшего, Малахова Е.Н!

Пока Антон разговаривал по телефону, пришла Элла Федоровна. У нее были совершенно Машкины глаза и красная летняя шляпка какого-то причудливого фасона – похоже, в этом семействе уважали красный цвет и нестандартные головные уборы… Она выгнала нас из комнаты и велела  вообще исчезнуть на несколько часов, чтобы не мешать ребенку спать и выздоравливать.
…Уже когда мы стояли у двери, послышался Машкин голос:
- Папочка! Маруся! Вы уезжаете?
Мы заглянули в комнату. Машка сидела на кровати и командовала.
- Маруся, возьми мой рюкзак. На всякий случай. Без него не ходи. Бабушка, вон он на стуле, дай ей… И Фросю. Ей со мной нельзя. Я – заряженная…, то есть заразительная… опять не то…как же это?.. во, я – заразная. И ее заразю. А бабушка ее лечить отказалась. Возьмите Фросю с собой, ну, пожалуйста…
Пришлось опять засунуть Фросю в рюкзак, против чего она (Фрося) и не возражала.
Мы вышли из подъезда и направились к маршрутке. Хитрая бестия Валерка тут же втерся между мной и Антоном, ухватил меня под локоток и принялся нашептывать на ушко какую-то чушь. Я уже хотела возмущенно все это прекратить, но заметила, как нахмурился Антон и стал сосредоточенно вчитываться в рекламные плакаты. Мне стало радостно и смешно одновременно. Я сделала круглые глаза и принялась вдохновенно поддакивать Валерке, хотя в тот момент он интимно пересказывал мне скороговорку про графа Порто. Антон мрачнел на глазах, как июньское небо перед грозой. Чем бы закончились наши шалости, - неизвестно, но тут из кафешки напротив вышел парень в черных джинсах и черной шелковой рубашке. Одной рукой он набирал номер на мобильном, другой ерошил волосы на макушке. Валерка отпрянул от меня, вгляделся в него и протянул:
- Ну, коне-е-ечно! Вспомнил! Ребята, вы дальше сами, а мне надо с тем ковбоем потолковать. Мара, ты бы отвернулась, на всякий случай, не надо, чтобы он тебя рассматривал. О, вон ваша маршрутка! Я перезвоню…
Он побежал через дорогу, и подъезжающая маршрутка скрыла его из нашего
поля зрения. Антон галантно заплатил за меня, усадил на единственное свободное место,
сам, наклонив голову и пригнувшись, встал рядом, но в разговоры не вступал. Может, неудобно было, а может и обиделся…

… - Привет, Ковбой! - Валерка радостно хлопнул парня по плечу.
 Тот непонимающе уставился не слишком трезвыми глазами.
- Ну, ты даешь! - продолжал радоваться Валерка. - Ну, ты вспомни свою юность комсомольскую! Ну, Борьку Терьера, Ленку рыженькую, вечеринки в общаге... Какая у тебя шляпа была! Ты с ней не расставался, а мы тебя Ковбоем прозвали...
   Огонек, если не узнавания, то хотя бы воспоминания, затеплился в глазах того, кого упорно называли Ковбоем.
   - Да - да - да... А ты?...
   - А я - вечно с гитарой ходил. Дин, Дин Рид! Ну же!  Слушай, такая встреча, я тут знаю барчик подходящий...
   - Дин, тьфу, старик, это ты! - видно было, что память Ковбою мало что подсказывала, а вот упоминание о барчике было приятным.
В полутемном баре после первой "за бурную юность", второй "за всю нашу
славную компашку" и, пока выпитое количество для Ковбоя не перешло в сонное качество, Валерка принялся его тормошить.
-Что ты, где ты? Я тебя что-то и не встречал все эти годы. Бизнесмен? Депутат?
- Бизнесмен? Ха, меня это не  греет. Хотя, конечно, деньги нужны всем. Я, Дин, - ученый.  Первооткрыватель. Изобретатель. Я такой переворот устрою! Мне вот еще немножко...
- Да ну, не гони! Хотя ты - малый с головой. И в какой же ты области? Математика, информатика?
  - Химия! Химия, старик, - великое дело. Особенно, - Ковбой пьяненько захихикал, - если ее в школе хорошо учить. Я ж еще в школе начал пробовать. Сперва баловался, опыты там разные... А потом такая штучка у меня раз получилась... Слушай, а из какой дребедени! Но удержать ее - никак... Вот – есть, видишь, носом чуешь, а вот - нет! Тьфу!
- Да-а-а... Одному-то, конечно, трудно. Лабораторию бы тебе! А что это за штучка? Пищевая добавка какая или из моющих что-то? Так, может, крутые пищевики тебя поддержат?
- Узко ты мыслишь. Моя штучка не для киселей и не для пятен. Это... А ты, когда у Борьки бывал, ее наверняка пробовал. Улет, отрыв! Так раскрепощает сознание и тело! Ну, да тогда были первые пробные варианты. Сейчас же совсем другое. Вот только летучая очень, хранить трудно. В этом и проблема. А лаборатория у меня есть. И фиг ее найдет кто-нибудь! В тридевятом царстве, тридесятом государстве. А сырье - смех! Хоз- и канцтовары! Я, может быть, богаче Нобеля стану...  Я... знаменитость... узнают... - тут  язык  Ковбоя стал и вовсе заплетаться, а глаза слипаться.
- А чего ты выпытываешь? - вдруг вскинулся он, но тут же опал вновь.
- Да я рад за тебя просто! Ты - супер! - восторженно завопил Валерка, наливая по очередной. Интервью пора было завершать. Тостом "За баб!" Валерка хотел изменить тему беседы (помним заветы Штирлица!), но в этом уже не было необходимости, - Ковбой повесил голову на грудь и громко сопел. Валерка расплатился и вышел на улицу, оставив того отдыхать после вредного производства.
Вышел и не поверил своим глазам: на улице бушевал ливень. Да какой! Откуда и взялся?! Какая-то хорошенькая барышня мучилась на ступеньках супермаркета: зонтик и огромные пакеты с провизией никак не хотели составить требуемую комбинацию в двух ее руках. Валерка посчитал себя джентльменом... и двинулся наперерез. Вблизи девушка показалась еще более симпатичной: кокетливые кудряшки цвета спелой вишни, яркие темные глаза, щеки, не нуждающиеся в румянах. На вид ей было без малого двадцать пять, но Валерка понимал, что паспорт может выявить некоторую погрешность оценки.
Он два раза демонстративно обошел вокруг, затем начал уже без дополнительного вступления:
- Все! Я вспомнил. Мы с Вами вместе занимались в детской цирковой студии в группе жонглеров, только меня отчислили за неуклюжесть, а Вы, как я понял, остались.
Девушка довольно хихикнула:
- Нет, это меня отчислили, а вот Вы остались. Поэтому держите, - и она всучила Валерке два больших свертка, а сама, наконец, сумела раскрыть зонтик. Такого Валерка еще не видел: ярко-желтый с золотыми и красными драконами и настолько огромный, что его вполне хватило закрыть от дождя и девушку, и поклажу, и даже широкие Валеркины плечи. Они пошли по направлению к автобусной остановке, продолжая со смехом делиться несуществующими воспоминаниями о цирковом детстве. Подошел и ушел автобус, прекратился дождь, вокруг засуетились прохожие, а они все стояли под раскрытым зонтом с драконами, хохоча и по очереди придумывая подробности своих детских встреч… Ближе к вечеру, уже сидя в кафе рядом со смешливой незнакомкой Валерка все же догадался спросить: «Кстати, а как Вас зовут?..»

… Колеса купили без проблем, и скоро мы на моей старенькой «девятке» и с Антоном за рулем выезжали из города по такой уже знакомой мне дороге.
Какое-то время ехали в молчании. На улице неожиданно начался быстрый летний ливень. Звук капель, барабанящих по крыше машины, напоминал туристские походы и игру в карты в палатке во время дождя. «Дворники»  часто и монотонно отодвигали в сторону струившиеся по лобовому стеклу потоки воды, в приоткрытое окно потянуло влажной прохладой… Антон, забыв все правила светской беседы, которым его так настойчиво учили в детстве, выпалил совершенно нескромный вопрос:
- Маруся, а почему ты одна? Не замужем?
- Честно? Никто не звал… Впрочем, нет – один звал. Кажется, кабардин. Из Нальчика. Мы с ним на турбазе познакомились и даже целовались в последний вечер перед отъездом… А потом, каждые полгода, он приезжал в наш город по каким-то своим делам, звонил мне где-то около полуночи (я тогда с родителями жила) и предлагал встретиться – прямо сейчас, то есть ночью. Я, естественно, откладывала встречу на утро. Тогда он неизменно повторял одно и то же: «Марыя! Выходы за меня замуж!». Этот вопрос я тоже предлагала обсудить утром. А на следующий день никакого звонка больше не было… И так в течение трех-четырех лет. И всегда по одному сценарию…
- А Валера? Ведь вы …
-Ведь мы… Только это давно было. А сейчас – друзья. Он мужик хороший, хотя и шабутной…
- Да, он мужик хороший…, - и машина опять наполнилась напряженным молчанием.
Антон глубоко вздохнул и  собрался задать еще один нескромный вопрос, но они уже подъезжали к его одинокому брошенному «фольцвагену». Как ни странно, на задние колеса никто не посягнул, и машина по-прежнему стояла в позе цирковой лошади, подогнув передние ноги…

…Пока я отвечала, внутри меня все дрожало. Я и хотела, и боялась этих вопросов. В какой-то момент я поняла, что от внутреннего озноба у меня стучат зубы. И если сейчас опять открыть рот и начать что-то говорить – стук моих зубов просто заглушит и шум дождя, и шум работающего двигателя. Но, к счастью, мы уже остановились около «обезноженной» машины…
Дождь закончился также без предупреждения, как и начался, оставив в наследство приятную свежесть и пар над мокрым асфальтом. Пока Антон пристраивал домкрат и прикручивал правое колесо, я со вторым стояла рядом с видом  ассистента на сложной хирургической операции. Эта рабочая атмосфера меня слегка успокоила, внутреннее дрожание прекратилось. Но вдруг я подняла глаза и, как в плохом кино, увидела, что из-за поворота опять выезжают синие «Жигули»… О-о-о! Мама дорогая!  Только не это! Я так больше не могу… Когда же это кончится?!
И в каком-то безумии, словно во мне сработал условный рефлекс, я опять бросилась в лес. И бежала, с болтающимся на спине Машкиным рюкзаком, спотыкаясь, наталкиваясь на деревья, цепляясь за кусты, рыдая от обиды и не выпуская из рук колеса, пока меня не догнал Антон. Когда он почти силой отнял у меня это дурацкое колесо, я разревелась уже не сдерживаясь. Это была настоящая бабья истерика, которая продолжалась минут пять с разной степенью интенсивности. Но если сначала я плакала от отчаянья и усталости, то потом уже от злости на себя за то, что вот так пошло расплакалась в присутствии понравившегося мне мужчины, и что теперь он точно испугается и убежит от меня – ведь мужики совершенно не выносят женских слез, да еще таких…
Но Антон никуда не убегал, а спокойно стоял рядом и гладил меня по плечу.
- Маруся, милая, не надо! Все хорошо. Не бойся, я же рядом…

… Постепенно Маруся успокоилась, рыдание затихло. С вялыми всхлипываниями она вытащила из Машкиного рюкзачка туалетную бумагу и отмотала кусок от рулона – вытереть слезы. Потом вздохнула и стала снимать с футболки колючки и паутину.
- Что же нам делать? Я так устала… от всего этого.
Наверное, впервые после смерти жены, Антон смотрел на молодую привлекательную женщину не как на возможного партнера по сексу, а как на хорошего друга. А секс? Что ж, от этого он тоже не отказывается, если, конечно, Маруся… В этот момент она так посмотрела на него, что ему показалось, будто она прочитала его мысли. Он покраснел, напрягся и от смущения поспешил разрядить обстановку.
- Для начала нам надо установить сообщение с городом и вызвать сюда милицию. В крайнем случае, Валерку. Поэтому я предлагаю назначить Фросю почтовым голубем.
- Это как? – переспросила Маруся.
- Она понесет от нас донесение…Мы, когда в детстве с пацанами  во дворе в войну играли, связными кошек использовали – их там уйма была. Поймаем одну, привяжем к хвосту зашифрованное послание и пинком отправляем … в нужном направлении. А на другом конце двора кто-нибудь из наших ловил и снимал записку. Правда, кошки – народ несерьезный, неуправляемый, не все добегали до места назначения. У нас потом еще долго во дворе жили кошки, помеченные белыми бумажками. А раз, дамочка одна, соседка, безмужняя, у своей кошечки от хвоста бумажку отцепила, а там: «Выходи к мусорке. Буду один. Жду только тебя. Подарки за мной». Подарками мы, для конспирации, называли снаряды, ну,  то есть пистоны… Так та часа два около мусорного бака прохаживалась. Разоделась, накрасилась…
- Эх, вы – мальчишки… Только ведь Фрося – не голубь, и даже не кошка. Она заблудится и погибнет, - вполне серьезно отреагировала Маруся.
- Тогда мы присвоим ей звание героя… посмертно… Ладно, ладно, отставить Фросю. Не обижайся!.. А если серьезно, то на шоссе нам лучше пока не высовываться. Вообще-то сомнительно, что они до сих пор прочесывают дорогу. И гаишника я не заметил. Но все-таки, хорошо бы выждать… Слушай, а давай просто погуляем здесь, в лесу. На работу мне уж точно сегодня не попасть, да и бесполезно решать какие-то вопросы в пятницу, летом, во второй половине дня – у всех уже колеса развернуты в сторону дач.  Давай пробродим, а?
Маруся согласилась, но как-то не очень уверенно:
- А вдруг мы опять на кого-нибудь наткнемся?
- Вряд ли… Даже если и наткнемся, кто тебя узнает? – Приметы другие. Та была взъерошенная и с девочкой, а ты сейчас спокойная и с мужчиной. И … с колесом. Разницу чувствуешь? И в лесу уже полно праздно шатающегося народа. Слышишь?
И действительно Маруся услышала где-то вдалеке, наверное, около дороги, голоса: «Э-э-эй! Где вы? ….. Ребята, сюда!». В этом перекликивании грибников, а может просто дачников, было что-то  умиротворяющее, что-то из детства, и Маруся окончательно расслабилась. Они побрели не спеша, по узенькой, еле заметной тропинке. Антон шел впереди, перекатывая перед собой колесо («Не оставлять же врагам, да и на трех колесах  «мустанг» плоховато передвигается), Маруся семенила следом, по девчачьи перескакивая через выступающие корни деревьев и упавшие ветви и машинально  высматривая в траве или под кустами какие-нибудь ягодки. Шли молча, лишь изредка перебрасываясь ничего не значащими фразами. Пересекли какую-то полянку с большой елью посередине. На краю поляны Маруся остановилась.
- Антон, ты знаешь, что-то есть хочется…
- Да? Мне тоже… немного, - есть, правда, хотелось давно и совсем не немного, но сказать об этом первым он не мог – сказывалась установка, что мужчина должен быть (или хотя бы  казаться) сильным и выносливым…

… Стоя рядом, я слышала, как урчит у него в животе, а он сказал «Хочу… немного». Какие они все-таки смешные, эти мальчишки,  даже, если им под сорок... Запасов у нас не было, кто же знал, что мы опять будем играть в «Робинзона Крузо». Была только Машкина шоколадка, вернее, лучшая ее половина, которую мы и поделили по-братски.
Я сидела на березовом пенечке, а Антон устроился на траве у моих ног, чуть касаясь их своим плечом, отчего мне стало зябко и радостно.
- А я бы сейчас съел сковородку жареной картошки, - вдруг мечтательно начал он. – Или большую тарелку пельменей… со сливочным маслом.
- Да, а сверху зеленым лучком посыпать. И с маринованным помидорчиком…
- Точно! И еще можно с соевым соусом. Знаешь, есть такой, специально для пельменей. Или, например, макароны по-флотски… Я их классно готовлю, вот попробуешь…
Гастрономический разговор набирал силу. Впрочем, блюда вспоминались простые, ничего изысканного или вымученного.
- А я знаешь еще как люблю? …Белый хлебушек намазать маслом, чуть посолить, а сверху кружочками свежий огурчик. Пробовал?.. Ох, кстати, об огурчике… Почему Фросю не слышно. Она, что, спит? Или умерла от голода, - я запустила руку в рюкзак и нащупала там теплый шерстяной комочек. Я вытащила свинку на свет и положила к себе на колени. Она так и лежала меховым клубком, без движения и звуков. Антон откуда-то притащил три земляничинки и поднес к ее носику – Фрося лишь чуть-чуть отвернула мордочку.
- Мне кажется, у нашей морской свинки морская болезнь – мы же ее целый день трясем в рюкзаке как в шейкере. Ты бы сняла ее с колен,  а то это дело обычно сопровождается не слишком приятными симптомами…
Мы посадили Фросю на землю, на травку. Какое-то время она по-прежнему не проявляла никакой активности, потом начала слегка шевелиться и принюхиваться, поднялась на лапки. Затем несколько раз покрутилась вокруг себя, как щенок, пытающийся догнать свой хвост, и неожиданно припустила куда-то в сторону и исчезла в траве…
- Антон, где она? Я не вижу. Куда она делась?  Фрося, Фросенька!..
- Да вон же,  вон она бежит… Слева… Вот за той кочкой…
И мы бросились ее догонять, Антон с колесом, надетым на плечо как сумка, а я с драгоценным Машкиным рюкзачком. Я никогда не думала, что свинки так быстро бегают. То есть может быть и не быстро, но уж очень изощренно: она то и дело меняла направление движения, исчезая в зелени и вдруг  возникая совсем не там, где мы ожидали ее увидеть. Мы  дергались из стороны в сторону, натыкались друг на друга, я даже пару раз упала. В какой-то момент, пытаясь отдышаться, я успела подумать: «Жаль, что я тогда подобрала морскую свинку, а не черепаху. В следующий раз надо быть более осмотрительной».
Погоня длилась довольно долго, и мы страшно устали. И от суетливых хаотичных перемещений, и от необходимости все время напрягать глаза, чтобы не выпустить ее из виду. И все-таки мы ее потеряли.  Мы выскочили на какое-то возвышение, вниз шел весьма крутой, покрытый мхом спуск. Фрося нигде не просматривалась. Ноги сами, по инерции, понесли нас вниз. Скользя по мху, с трудом удерживая равновесие и свою поклажу, мы добежали до конца спуска и остановились перед приземистым деревянным строением...

… Перед ними было сооружение, очень похожее на партизанскую землянку, только явно более свежей постройки – дерево еще даже не потемнело, рамы на маленьких оконцах укреплены на строительной пене, и крыша покрыта шифером. Вокруг тихо, никаких голосов, никаких звуков. Антон обошел вокруг землянки, осторожно заглянул в чуть приоткрытую дверь, потом обернулся и поманил Марусю. Они медленно вошли внутрь и огляделись. Перед ними было небольшое помещение, типа предбанника, за ним открытый проход  в большую комнату. А там, вдоль стен стояли два мощных банковских сейфа с навороченными замками и кодом, а с другой стороны, рядом с заклеенным фольгой окошком, находилось нечто, напоминавшее школьный кабинет химии: колбы, штативы, пробирки, стеклянные трубки, горелки, какие-то химикаты разных цветов… Справа от двери был установлен старый массивный письменный стол.
Подошли к столу. На нем стояли два больших щелочных аккумулятора, от которых тянулись многочисленные провода к сейфам. Были разбросаны какие-то бумажки, валялись куски хлеба и круг краковской колбасы, справа стояла миниатюрная газовая плитка с чайником…
- Как на «Летучем Голландце»,- восторженно прошептала Маруся, - Взгляни, даже чувствуется, что чайник еще теплый. И запах сигарет не выветрился. Может они где-то рядом?  Ой! Нет, ну ты посмотри на нее…
На полу, у правой ножки стола, как ни в чем ни бывало, сидела Фрося и мордочкой ковыряла в  упавших со стола хлебных крошках. Антон нагнулся было, чтобы взять зверька, но внезапно тишину разбила знакомая мелодия телефона. От неожиданности он стал шарить по столу - искать мобильный, затем, спохватившись, вытащил его из кармана.
- Да, я… Ох, Мишка, ты? Как ты меня… Ах, да…  Да, да, звонил, есть дело… Но не сейчас, не по телефону – это, кажется, не шутки… Завтра? У тебя в кабинете? Но ведь суббота?.. А, понял, всегда на посту… Только мы вдвоем, со мной еще одна… один мой друг придет - больше моего знает… Вот и отлично! Что?... Да, красный фольцваген… Да, трехколесный, но откуда ты … Не понял… Хорошо, Иваныч, потом все и обсудим. До завтра!..
Антон, не отнимая от уха телефона, застыл в недоумении.
- Маруся, ты что-нибудь поняла? Я не понял… Он сказал, что мы можем возвращаться, прикручивать колесо, и спокойно ехать домой…Дорога свободна…  Но как он узнал?..

… В который уже раз за сегодняшний день мы выбрались на шоссе с попыткой оседлать, наконец, Антонова «мустанга». Все прошло без приключений, хотя мы оба постоянно и нервно оглядывались на дорогу, не едет ли кто… подозрительный. Прикрутили колесо, подцепили на трос мою старенькую «девятку» и покатили в сторону города…Я старалась изо всех сил, даже вспотела:  езда «на шнурке» - дело нелегкое и для более опытных  водил, а уж в первый раз… Но вот Антон остановил машину около супермаркета,  подошел ко мне и, заглядывая в окно, заговорил довольным заговорщическим голосом:
- Я придумал, что мы сейчас будем делать. Накупим разной снеди, овощей, наготовим всяких ед... Теща у меня рыбу готовит, не оторваться. Устроим настоящий семейный ужин. И бутерброды твои с огурцом обязательно соорудим.
Антон еще продолжал описывать, что будет на столе, а у меня после слова «семейный» не на шутку разыгралось воображение: я уже видела свечи на столе, слышала ненавязчивую музыку. Машка полулежала на кушетке, обложенная подушками, и лопала мой огуречный сэндвич. Мы с Антоном сидели, держась за руки…
Он уже открыл дверцу, приглашая меня выйти, чтобы вместе отправиться в магазин за продуктами, но неожиданно опять зазвонил мобильный – звонили с работы. Там, кажется, что-то произошло. Я даже слышала, как в трубке кто-то кричал и явно матерился. Антон на каждую фразу отвечал «Спокойно! Спокойно!», а в конце «Хорошо, я сейчас приеду!». Мне захотелось плакать – сказка заканчивалась.
- Вот видишь как… Придется на площадку… Я тебя подвезу, не волнуйся.
- Подвезешь…
- Я тебе завтра позвоню.
- Позвонишь…
- Я тебе обязательно позвоню.
- Обязательно позвонишь…- я повторяла за ним слова как эхо.
- Я…Нам надо встретиться.
- Надо встретиться… - внутри заплясал радостный огонек, но сразу погас.
- Мы же с тобой завтра должны идти к Селезневу, к Мишке. Можно сказать – официальный вызов, - Антон уставился на капот, словно там было написано нечто наиважнейшее, в мою сторону даже не смотрел.
- Я все поняла: никакой Фроси, отношения деловые, форма одежды парадная. Я надену полу - строгий розовый костюм, сойдет?
- Ты что?
- А знаете, Антон Николаевич, Вы, пожалуй, отцепите мою «девятку», я уж сама доберусь. Вы спешите, а мне надо тренироваться, километры накручивать, - я злилась на Антона, а на себя еще больше: «Разнюнилась… Размякла…Планов настроила…».- Так, рюкзак сзади лежит. А Фросю… Фросю отдайте Машке. Скажите, что мы сделали ей прививку, и что у нее теперь на все Машкины болячки иммунитет. Пока!
Я выскочила из машины, сама, уже со слезами, отвязала трос. «Девятка», подогреваемая моей обидой, завелась с пол-оборота. Я рванула с места как настоящий «крутой». И только услышала, как Антон крикнул в открытое окно: «Сама Машке все скажешь!» 

Глава 4. Четвертый день


… Противно ныл  висок. Эта боль была как-то связана со вчерашним днем. Что- то было вчера такое, что свербило сейчас в виске, да и в душе, пожалуй. Антон старался припомнить события минувшего дня, но ни за что не мог зацепиться. Приключения в лесу приятно напоминали детство с вкраплениями романтической юности, к тому же ничем опасным не окончились. Скандал на стройке? Так это дело обычное. Жители пятиэтажки взбунтовались из-за того, что его фирма начала строить торговый комплекс, а проще магазин, в непосредственной близости от их дома, можно сказать, окна в окна. Он ведь только строитель, но все претензии все равно к нему. Бессмысленно объяснять возмущенным обывателям, что не он проектировал, не он согласовывал, не он утверждал… В общем сошлись на том, что в наказание за причиненный моральный и прочий ущерб, его фирма высадит во дворе дополнительно десять кленов и отреставрирует детскую горку и качели. Тогда, может, его беспокоит болезнь дочери? Но уже вчера вечером теща, уходя домой, отрапортовала, что возвращает ему совершенно здорового ребенка, а сам «здоровый ребенок» выскочил в коридор  в пижаме и начал тыкать отцу в нос градусник с классическими «тридцать шесть и шесть» и демонстрировать, как она уже («кхе-кхе!») не кашляет и чихает («чхи-и!») только случайно.
Тогда что? Антон пытался отогнать эту мысль, но ничего не оставалось, как признать – Маруся. То есть, конечно, не сама она – от воспоминаний об их прогулке вдвоем  по лесу в сопровождении Фроси и автомобильного колеса в животе становилось приятно тепло, а рот сам растягивался в улыбке – а вот то, как они вчера расстались. То, как она вдруг заговорила, сжав губы и на «Вы», как хлопнула дверцей машины, как стартанула с места как заправский гонщик… Было обидно, хотелось что-то доказать, убедить, но совершенно не хотелось, чтобы все вот так и кончилось. Как глупо! Специально же для ремонта комнаты не стал приглашать никого из подчиненных, чтобы не впускать чужих в свою личную жизнь. А вот впустил Марусю. И Машка туда же: «А как Маруся?», «А что Маруся?»,  «А когда Маруся…?». Что же делать?..
Боль в виске внезапно утихла – Антон радостно вспомнил, что ведь они же вдвоем приглашены сегодня на почти настоящий допрос. И можно сейчас позвонить и, ну совершенно по-деловому, договориться о встрече. Только бы она была дома.

… Я проснулась поздно и не сама, а от телефонного звонка. Не открывая глаз, вслепую нащупала трубку. Звонил Антон, говорил коротко и четко, словно давал указания.
- Нам назначено на два. Предлагаю встретиться  за полчаса. Лучше зайди к нам, и сразу поедем. Только не опаздывай! -  а потом вдруг почти жалобно, - Ты придешь?
Я сразу рванула к шкафу – одеваться, хотя до назначенного времени оставалось больше трех часов. Что ж, за это время успею все перемерить, и по два раза, и в разных сочетаниях. Я уже начала вываливать тряпки на стул, как опять раздался звонок. На этот раз в моем телефоне возникла Людка, и после туманных замечаний и намеков в ее рассказе нарисовался образ мужчины ее мечты и, кажется, он существовал реально и даже у нее дома. Я не очень поняла. Во всяком случае, она настоятельно просила меня зайти.
… У Людки я не была сто лет, а может  быть четыре дня, что почти одно и то же. Вот он - Людкин подъезд. Отсюда все это началось... После моего звонка за дверью послышалось хихиканье, возня, мужское бу-бу-бу, и дверь открылась.
- Ва...  - я подавилась на вдохе. - Я Вас могла где-то видеть прежде?
- Машка, перестань изображать светскую невозмутимость! - Людка, розовощекая и ужасно довольная произведенным эффектом, втащила меня в квартиру. - Ты что, не могла познакомить нас раньше? Или жалко было?
Рядом с ней стоял Валерка. Я думала, что уже не буду удивляться его неожиданным появлениям, но он меня опять удивил. Я не ревновала, ну ни сколечко, но когда и как они успели познакомиться?!
- Ой! - Людка опрометью бросилась на кухню.
Мы так и стояли в холле.
- Я сам ничего не могу понять, но мне кажется - это судьба, – совершенно несвойственным ему серьезным тоном начал Валерка. - Она, знаешь, какая... И потом... У меня была куча девчонок: Марина, Маргарита, Тамара, ты - Мария. Все они были славными, и всем подходило имя Мара. А ее зовут Людмила! Это совсем другое. Я думаю, что это - Знак. А? - он хитро подмигнул.
Я облегченно рассмеялась. Валерка остался Валеркой. Но определенная логика в его словах была. Кто знает, вдруг получится?
… Наслушавшись Валеркиных рассказов о последних приключениях  и добытой информации, и оставив его наедине с его судьбой, я не спеша двинулась по направлению к  своей. Я все-таки надела свой розовый костюмчик и шпильки, и идти  теперь могла только медленно, грациозно и неотразимо, что, впрочем, вполне соответствовало моему настроению и запасам времени.
… Дверь открыла Машка. Она начала было что-то тараторить, но осеклась и уставилась на меня с восхищением независтливой подруги.
- Ой-ой-ой! Какая ты..! И  розовенькая! Совсем как бабушкина шаль. И блесточки..!
Мне показалось, что еще немножко, и Машка, как истинная женщина, скажет: «Дай померить». Я почувствовала себя вполне удовлетворенной, и уже не так важно было, как отреагирует на мою неотразимость Антон. Впрочем, он тоже отреагировал, хотя и без слов (или, по-вашему, упавшие очки ничего уже не значат?). Мне все же  хотелось услышать и комплименты, но  Машка нетерпеливо тащила меня на кухню – показывать меня бабушке и смотреть Фросю. Мимо Эллы Федоровны в красном клетчатом фартуке мы проскочили, задержавшись только на мое «Здравствуйте!» и на Машино «Бабушка,  а правда, Маруся – самая красивая и самая розовая?!», зато около Фроси, на угловом диванчике я застряла на все время, пока Антон переодевался и ходил в гараж за машиной.
Фрося лежала на высоком лоскутном ложе в моей подарочной коробочке, философски положив мордочку на ее край, на шее у нее была красная (естественно!) ленточка, на которой болталась медалька, сделанная из старой копеечной монетки.
- Это папа ее наградил за победу по бегу. Он сказал, - и девочка, набрав побольше воздуха, старательно и заученно отбарабанила: - по бегу по пересеченной местности, на длинную дистанцию, в разной весовой категории, вольным стилем… Папа рассказал, как вы вчера за Фросей по лесу бегали.  Фрося, она же … ты даже не знаешь… Она в цирке может выступать.  Вот! Как обезьянки...  И вообще, вот смотри!
Машка хлопнула в ладоши – Фрося встрепенулась, зашевелила лапками и довольно-таки спортивно вывалилась из коробки. Маша опять хлопнула, и Фрося  стала карабкаться обратно. Потом девочка напела «Ля-ля-ля-ля  ля-ля-ля-ля» на мотив «В лесу родилась елочка», и Фрося перевернулась на спинку и смешно стала перебирать лапками в воздухе.
- Нам надо еще поретипировать немножко, только я боюсь не успеть – надо будет в школу идти, и совсем не останется времени на важные дела.
- А ты уже готовишься к школе?
- Не-е… У меня бабушка готовится: она ранец купила, тетради с карандашами, и линейку, и кофточку себе новую – для первого сентября. А мне все некогда…
- Но ты хочешь в школу?
- Если честно, не очень. Только ты папе не говори. Туда же надо по утрам ходить, а утром и без школы дел много. И придется за партой долго сидеть – целый урок. А у меня никак так длинно не получается. Мы с бабушкой с часами пробовали – один раз почти десять минут продержалась, а второй – только три минуточки. Уж даже и не знаю, что делать, - в завершение совсем по-старушечьи вздохнула она.
- Ну, ничего, время еще есть, повзрослеешь, и все получится.
- Нет, не успею – уже меньше лета осталось…
 
ОВД располагался в  бывшем здании исполкома и занимал со второго по четвертый этажи. Нам надо было на третий, но, в соответствии с оставшейся в наследство советской традицией, на третий этаж можно было попасть только поднявшись сначала на пятый, пройдя по длинному широкому коридору и  спустившись уже по другой лестнице. Была суббота, и мы не встретили еще в здании ни одного человека, кроме милиционера внизу, который долго, демонстрируя повышенную бдительность, сверял наши физиономии с нашими паспортами. Звук наших шагов слегка раскрасил гулкую пустоту коридоров. На мой взгляд, мы составляли неплохой дует: размеренный  ритм  Антоновой поступи удачно дополнялся изящним цоканьем моих каблучков… 
На третьем этаже было намного оживленней. Хлопали двери, по коридору с большими папками суетились молодые люди практикантского вида, натыкаясь время от времени на сотрудников со стажем, плывших по коридору с солидным достоинством. Из некоторых кабинетов были слышны громкие голоса и даже крик, лишний раз демонстрировавший качество междугородней телефонной связи. Антон еще раз заглянул в свои записи и, символически постучав, вошел в дверь кабинета, расположенного почти в самом конце коридора. Я осталась снаружи – дожидаться результатов разведки. Честно говоря, мне было не очень уютно в этом заведении в своем ярко-розовом костюме с блестками – ведь он был деловым лишь наполовину, и, видимо, этой деловой половиной я прислонилась к стене, потому что все проходившие мимо как-то подозрительно меня рассматривали. По коридору два милиционера провели вполне приличного гражданина – наверное, на субботнее свидание со следователем,  и это заставило меня чувствовать себя если не обвиняемой, то, во всяком случае, подозреваемой. А в довершение, чтобы уж совсем меня добить, рядом со мной остановился молоденький лейтенантик, решивший, видимо, что меня случайно оставили без охраны и что надо на всякий случай покараулить, чтоб не сбежала. А я, действительно, уже была готова сбежать, но в этот момент Антон вышел из кабинета своего друга и позвал меня.
-  Пойдем, Марусь, и не бойся: Иваныч  - нормальный мужик.
Я вошла в кабинет. За столом, склонившись над бумагами, сидел крупный мужчина в светло-сером костюме. На мое робкое «Здравствуйте», он поднял голову – это был … О-о-о!.. Фантастика!  Это был опять Ушкуй…
Мне стало дурно, и я начала медленно сползать вниз – Антон едва успел меня подхватить. Ушкуй поспешно вышел из-за стола.
- Мария Антоновна, да Вы не волнуйтесь. Все в порядке, все нормально… Я должен перед Вами извиниться. Ну, за тот удар, и вообще… Мы ведь уже об этих делах немного знали, но надо было выяснить пути, по которым они получают наркотики. Ну и решили кого-нибудь к ним внедрить. А по наружности, сами видите, - и он довольно похлопал себя по бокам – я лучше всех подхожу, да и в городе я человек новый, не примелькался… Ну, что же Вы, Марья Антоновна, не плачьте… Уже все кончилось…
Он слегка приобнял меня, а я со слезами уткнулась в его грудь лбом - где-то в районе галстука.  Теперь была очередь Антона терять сознание…
Мы уселись вокруг стола, и Ушкуй…, ах, простите, Михаил Иванович поведал нам кое-какие детали того, во что мы вляпались.
- Эти ребята наладились порно снимать. Не шибко профессионально, но спрос был. Только в нашей провинции порно-звезд не нашлось, так они в городе ловили девчонок и приглашали будто бы  в рекламных роликах и для календарей сниматься. А чтоб те, так сказать, пораскрепощенней были, не стеснялись, значит, пошли в ход наркотики. Так барышни затем и вовсе не помнили, где и что делали. Ну вот… А наркотики где-то хранить надо. В доме – опасно. От порнографии еще отбрехаться можно, а от наркоты не отмоешься. Короче, соорудили склад в лесу. С твоей, кстати, Антоша, помощью… Если что – мол, знать не знаем. А там все, как у взрослых: сейфы банковские, сигнализация… Вы-то не видели, а я наблюдал…
Я смущенно опустила глаза, а Антон уставился отрешенно на висевший над столом портрет президента. … Конечно, мы не видели.
- А наркота у них, похоже, собственной разработки была. И мнилось им еще и наркопроизводство развернуть, на масштабы выйти. Это же доходы – сказочные! Но что-то с ней было не то, не получались никак «масштабы»…И лаборатория у них  там же была. Да какая… Жаль, не успел разведать по-подробнее… А Вас, Мария Антоновна, они, видать, с кем-то из таких девочек перепутали. Только Вы еще, не знаю, с какого перепугу, брякнули про «химию». А ведь они между собой наркотики тоже «химией» называли…
- Не знаю… Я тогда за банкой краски ехала, она у меня в голове и была, - начала было оправдываться я.
- Да, ладно, теперь уж все равно. Вы этот гадюшник здорово напрягли. Я и сам струхнул маленько – уж больно Гоша (ну это тот, кто Вас допрашивал)  стал ко всем подозрительным. В общем, пришлось прикрывать всю эту шаражку. Рановато, конечно, но кое-какие пути-выходы успели узнать… Только Вы уж, Мария Антоновна, в следующий раз поаккуратней со словами…
- Следующего раза не будет! Ни за что! А вот кое-что про лабораторию и «изобретателя химии»  Вам  сможет мой друг Валерий рассказать. Есть у него разведданные, он только не знает, кому бы их отдать «в надежные руки», чтоб не пропало зря… Пишите телефон!
Одной рукой подписывая нам пропуск, Михаил другой уже набирал телефонный номер, перед этим взяв с нас обещание оказать всемерную помощь следствию, не разглашать и вообще не пропадать.

… Мы долго ходили с Антоном по городу; я что-то объясняла ему, он – что-то рассказывал мне, мы о чем-то спорили, кажется, о вопросах воспитания. Наконец вспомнили и об объекте воспитания, о Машке: пора было возвращаться домой – вызволять из ее рук бабушку и Фросю.
…За окном было совсем темно. Машка давно спала в комнате; мы укладывали ее вместе, и она, засыпая, бормотала: «Папочка -  ты гениальный мужик… Ты без меня, Маруся, никуда не ходи… Фросю, Фросю покормите…».
Мы сидели на кухне. Все было уже съедено и выпито. Слов не было, и в воздухе висело натянутое молчание. Мне было понятно – надо прощаться и уходить, всё становилось на свои места: Антон остается со своей Машкой, а я - со своими кистями и валиками. Завтра я приду и продолжу ремонт, а через три дня скажу им вежливое «До встречи!.. Конечно, конечно, я буду заходить…», и наши пути побегут в разных направлениях…
Из комнаты послышались какие-то звуки. Антон сразу же дернулся к дочери, и я пошла вслед за ним. Мы стояли вдвоем около кушетки, на которой, разметавшись во сне, сбросив наполовину одеяло, постанывая и дергая рукой, лежала Машка. Я поправила одеяло, погладила ее маленькую ручку…
- Хорошая моя девочка… Как же ты устала!
Я знала, что Антон сейчас с нежностью и любовью смотрит на спящую дочку, но посмотреть в его сторону не могла: я беззвучно плакала, чуть-чуть пошмыгивая носом. Как бы я хотела вот также, каждый вечер, рядом с Антоном, стоять у Машкиной постели и смотреть на нее с нежностью, но…
- Девочка моя…, - повторил Антон, – Мне будет плохо без тебя…
Я повернула голову и сквозь слезы взглянула на него – он смотрел не на Машку, он смотрел… на меня... С нежностью и …
Потом просто протянул мне руку…
А дальше…
Мы целовались, как сумасшедшие (интересно, а как на самом деле целуются сумасшедшие?). Хорошо, что маленькие дети крепко спят! А комната кружилась вместе с нами, и не было ничего лучше этого кружения.
- Ты останешься? Навсегда?
У меня от невозможности всего происходящего даже сил не хватило для внятного ответа. Я только стискивала его плечи все сильнее, словно боялась, что это просто сон, что я постыдно заснула за столом,  вот сейчас проснусь, и все исчезнет…
-  Ты останешься! – со счастливой уверенностью констатировал Антон. И подвел итог:   Завтра же вызову бригаду. Ремонтами ты заниматься больше не будешь.
- Ну, уж нет! На моей территории никаких посторонних малярш не будет. А вдруг опять валик сломается?..