Обида

Мне было 14 лет, когда я попала в детскую краеведческую экспедицию по Мещёре. Народ у нас всё был прекрасный: весёлый, дружный, ребята всегда помогали друг другу во всём, очень были любознательные. Большинство из них раньше ходили в краеведческий кружок при доме пионеров Киевского района. Они даже разговаривали в Москве друг с другом так: «Ну, сегодня придёшь в КДП?» ( Киевский Дом пионеров) « А что вчера проходили в КДП? Опять читали о пойме Клязьмы?» Я на первых порах слушала их и думала, что они очень много знают, но потом поняла, что они и правда о природе много чего читали, но много чего и не знают. Моя мама всегда любила природу, и по воскресеньям мы с ней бродили по подмосковным лесам, где она мне показывала многие растения, называла их. Так что я очень скоро поняла, что ничуть не меньше в той же биологии знаю, чем ребята из КДП. Когда мы оказались в Мещёре, наш руководитель Борис Леонидович Беклешов  разделил нас на отряды для изучения поймы реки Клязьмы, географии Мещёры и геологического состава почв и профиля реки. Мой отряд назывался биологами, а меня назначили начальником отряда. Были у нас и гидрологи, которые чертили профиль Клязьмы, были и географы, и историки, опрашивавшие население об исторических событиях на этих берегах и вообще на Мещёрской низменности. Экспедиция называлась научной, и мы, поскольку задание получили в Институте Географии АН СССР, были уверены, что наши исследования очень нужны учёным и очень ругали тех, кто выполнял свои обязанности исследователей кое-как. Помню, как наши гидрологи( два Сергея) в жаркий день вместо того, чтобы линейкой измерять глубину реки, замеры делали, ныряя в воду. И записи в дневниках были такие: большой Сергей по макушку, маленький Сергей плюс рука, два Сергея друг на друге. У костра вечером, когда каждый отряд отчитывался, о проделанной работе, мы услышали эти записи Сергеев. Поднялся страшный шум, их хотели вообще выгнать за несерьёзность из экспедиции. После этой проработки оба парня работали очень хорошо и серьёзно измеряли дно реки и прекрасно чертили профиль её.

Когда после экспедиции мы вернулись в Москву, то Борис Леонидович предложил теперь поехать до конца лета на Оку, в Приокский заповедник и поработать там. Кто-то из «мещёрцев» смог выбраться, а кто-то нет. У меня заболела бабушка, и мама меня отправила к ней, чтобы я ей помогала, пока она больна.

На Оку поехали практически совсем новые ребята, поэтому мне даже не было обидно, я сдружилась с другими и хотела видеть тех, «старичков», а мы собирались раз в неделю в КДП. Там оформляли свои записи по Мещёре, просушивали гербарии, которых насобирали массу, писали отчёты о пойме реки Клязьмы.  И с нетерпением ждали возвращения Бориса Леонидовича, в которого все мы и парни и девчонки были влюблены. Он был человек знающий жизнь, вернулся с фронта с ранениями, поэтому хромал при ходьбе, закончил МГУ географический факультет. Но главное его качество – это необычайная любовь к детям. Он был самородок,  как Макаренко и мы ему платили той же горячей любовью.

 Не было случая, чтобы если Борис Леонидович что-то попросил сделать кого-то, чтобы это не было сделано. Даже больше того, когда он перенёс операцию: ему вырезали 3\4 желудка, и он мог есть только запивая желудочным соком, ампулы, которого он возил с собой в рюкзаке, парни как-то выяснили, что сок кончился, а до ближайшей аптеки 25 км. Ночью, никому ничего не говоря, двое ребят прошагали 25 км туда и обратно, чтобы купить лекарство, потихоньку засунули его в рюкзак Б.Л. и так и не признались, кто это сделал.

По возвращению из Приокского заповедника Борис Леонидович начал готовить нас к большой конференции в Институте Географии АН СССР. Он сказал, что учёные ждут от нас отчёты о проделанной работе. Два месяца мы оформляли свои записи, гербарии, собирали литературу, зубрили доклады.

Я в это время училась в 9–ом классе. Домашние задания требовали много времени, но мне важнее было написать блестящий доклад по биологии, чтобы не подвести своего любимого Б.Л. Гербарии я отбирала самые интересные, сведения вычитала о разных растениях не только в энциклопедии , но и в научных библиотеках, где пропадала до ночи. Естественно у меня, прежде ученицы, которая почти не имела текущих «троек» посыпались эти самые «тройки» как из рога изобилия и появились даже «двойки». Учителя ничего не могли понять. Химичка подозвала меня к себе с возмущением, что я не явилась на зачёт, который был после уроков. Я же нахально заявила, что после уроков я занята важными делами и идти на зачёт мне некогда. Возмущённая таким моим ответом, Зинаида Степановна предупредила, что если в этот четверг я не приду после уроков на пересдачу зачёта, то она мне поставит «2» за четверть. Я промолчала в ответ, но и на зачёт не явилась.

Наконец, настал день Научной конференции Мещёрской краеведческой экспедиции. Я была во всеоружии и очень хотела, чтобы Б.Л. оценил мои старания. Но за полчаса до начала заседания  Б.Л. подошёл ко мне и попросил выйти с ним в коридор. Там он взял у меня из рук мой фолиант, приготовленный для выступления, полистал его и, вернув, сказал: « Знаешь, что? Ты только не обижайся. В Приокском заповеднике тебя не было, а Ира Былеева была, она же была и в Мещёре, она расскажет и о том и о другом, что мы изучали в обоих местах, покажет гербарии и твои мещёрские и свои приокские». Он похлопал меня по плечу и пошёл в зал.

Я бежала домой захлёбываясь от слёз, влетела в комнату и с остервенением стала рвать все свои выписки, записи, весь такой только что «драгоценный» для меня доклад. Потом подмела клочки и ушла на улицу. Часа два я бродила по улице и ревела не переставая, хорошо, что родителей не было дома. Они на моё счастье ушли в театр. Спать я легла часов в 12 ночи, а в два часа ночи проснулась, достала химию и попыталась выучить то, что я так и  не открывала два месяца. Зинаида Степановна сдержала своё слово, поставила мне «2» за  четверть. Так я впервые побывала «неуспевающей» да ещё по одному из моих самых любимых предметов.

После этого случая в КДП я ходить перестала, мне было физически больно видеть Б.Л. Для меня он стал бездушным предателем. Наверное, я слишком строго его судила , но мне тогда было 14 лет, я была максималисткой и делила людей главным образом на чёрных и белых. Б.Л. встречался со мной у мамы на работе, ведь они работали в одном институте. Он несколько раз пытался заговорить со мной, выяснить, что со мной. Но я подчёркнуто вежливо здоровалась с ним и уходила от любых разговоров. Ничего я не объясняла и маме, а потому и она не могла ему что-то объяснить.

Девятый класс я закончила без троек, хоть по химии вместо «5» стояло «четыре». Но впереди был ещё 10 класс, от которого зависело , как  и куда я поступлю учиться дальше. Знала я только одно, что на биофак не пойду ни за что.