Комос. Садко. Или наоборот

Да как же охренительно шуршат листьями дворники под окном. Хотя ночь, и какие дворники, да? одни осенние демоны, в этой взболтанной и разбавленной синеве сумерек. Выхожу, шагаю из двора, еще такого, старой планировки, в котором есть деревья, раздвигаю боком водоросли, которые, как обычно мне мерещатся вокруг. А невидимые дворники все еще шшух – шшух, и ледяные, черные рыбины проплывают молчаливыми тенями мимо меня, недовольные таким шумом и движением на их территории. Они проплывают, а меня задевает холодом от их тел, взволнованной водой, плотность которой нарушают они, проплывая. Обычный набор мой, в общем. Забрасываю мусор в контейнер, отхожу в сторону сквера, сажусь на край влажной еще от дневного, долгого и очень серого дождя, закуриваю.
Надо же было родителям так выебнуться и назвать сына «Садко». Чего они ждали, что на гуслях играть начну? Или стану богатым купцом? Я бы скорее сбрендил от того, сколько обзывали в школе, благо быстро додумался представляться обычным Сергеем, сначала на учебе, потом и на работе, мало кто заглядывает в паспорт и видит там истинное положение дел. Еще и качаться начал, спортом всегда занимался, так что особо не трогали с обзываниями и не таращились, вспоминая совковое кино, которое я смотрел всего один раз и в глубоком детстве, и остался совершенно не доволен.  Что за тормоз был мой тезка, раз не остался под водой, что не так было? Почему не переспал с подводной красоткой и не застрял там на дне, среди золота и изумрудности воды? Я бы сейчас с удовольствием нырнул, как раз по осени, в один конец. Погрузился бы вниз, в черноту к этим видением, таскающимся за мной всю жизнь. Не держит то ничего, в общем, хотя такие мысли, наверно, часто бывают у всякого прямоходящего взрослого, когда спокойно так думаешь о том, что бы сдохнуть. Шагнуть с моста или вскрыться. Делов то, а у меня вот – утонуть, подъебать, так сказать, повеселить тех, кто найдет, и потом узнает, что я Садко. Прямое назначение исполнил прямо. Родители были бы рады. Хотя нет, не были бы, да и Наташка. Даром что ли сегодня заперлась в ванной, наверно набривается там, будет мне ночью горячий и гладкий, хоть и стандартный секс. Думаю об этом всем, смотр на плывущих мимо рыб, сам почти бездыханный и неподвижный, утонувший уже в своей тоске, давно не живой.
- и чего тебе не хватает?
Удивился сначала, подумал, с чего бы вдруг вслух начал сам с собой разговаривать? Потом удивился еще больше, когда понял, что рядом никого, кто бы спросить мог, нет, кошара только черный приперся откуда – то с помойки или с чьего – то подоконника.
- хотя, думаю, того же, что и всем им. – кот не открывал пасть, как было в дурацких фильмах про говорящих животных, но тем не менее, было понятно, что говорил именно он. Мало того, что говорил, он еще и задрожал, как то резко распух и оказался сидящим рядом мужиком. Я бы заорал, в тот момент это было совсем не стыдно, просто смотреть на эту ***ню больше меня ростом, с каким – то неровным контуром и не орать было бы странно. Но голоса не стало.  Это что то провело рукой перед собой и из моего поля зрения исчезли и водоросли, и рыбы и деревья, закрывавшие дом, перед которым я сидел. Остались подсвеченные изнутри окна и люди в них. Люди медленно двигались, делая свои неважные дела – переставляли кастрюли, ныряли в холодильник, играли за компьютерами и смотрели телевизор. Почему – то совсем не было видно детей.
- смотри. – я ощутил, что он, оказывается, держит меня за виски, пальцы у него очень горячие, спокойные но совершенно не человеческие, чужеродные. – они почти такие же как ты, моя еда, дохнут от тоски, от того, что упустили что – то такое, что и сформулировать не могут, живут в гробах, ездят в гробах. Знаешь, что в мое время, когда люди еще не утратили разум и можно было есть всего одного в год – настолько он был полон сил – похоронить в гробу означало наказать посмертно, оставить гнить в каменной коробке, умирать там и сознанием и телом. И пока оно не сгниет полностью, не разрушаться кости – человек не мог родиться снова. А вы это все «На поток поставили» и убиваете себя каждый час своей жизни, а потом еще и хороните в ящиках. И на вкус вы стали как вода, протухшая, отравленная вода.
Я почему – то не согласен совсем и согласен с ним, понимаю, что он правду говорит, хоть и так неприятен его голос, звучащий в голове, его колкая близость. Понимаю, что что - то нереальное, небывалое со мной сейчас происходит, но это люто неприятно и страшно.
- и ты такой же, если бы не повезло родиться и заиметь ключ в самую душу. – он отпустил руки и я впервые почувствовал себя целиком на суше, отметил про себя «Надо же, как это, оказывается, не чувствовать водной прохлады, не видеть рыб. И одежда не липнет, как обычно». Покосился на сидящего рядом. Мужик, экзотический, весь разрисованный, голый, видно что не просто хрен, а какая – то чертовщина. Если бы просто псих который рассказывает, что питается моими соседями по двору, хрен бы с ним, а тут сижу и сдвинуться не могу, во рту пересохло, усталость навалилась и почему – то перед глазами всплыл образ Наташки с раздвинутыми ногами. Захотелось туда, в тепло, в комнату с освещением от экрана телевизора, с ее запахом и вкусом во рту, не очень свежим из – за курения дыханием, в ее влажное и как – будто ребристое внутри тело. Слышу как через пелену его усмешку. «Все вы так, проще забыться в привычном, выжать хоть откуда свой жалкий максимум ощущений, только бы не слушать самого важного. А важное то, что имя твое – твой же ключ, и ты постоянно движешься по границе, не ныряя и не выныривая, при этом словно забыв, что не можешь утонуть, играя всем вокруг на суше, имея деву земную, держа себя добровольно в плену, хотя тебя с детства сердила эта судьба.» потом его голос, словно с хлопком исчезает, а я остаюсь и правда в плену земной девы, между ее гладких ног, смотря как дергаются от движений темные пятна сосков в беспокойном и мертвом свете телеэкрана. «Завтра утоплюсь» - думаю  и становиться наконец – то все правильно и понятно. И никакой тоски, только оргазм.
- и что ты довольный сидишь такой, хорошо поужинал? – Димка останавливается, паркуясь, как раз между сквером и мусорными баками. Я сажусь к нему, не люблю машины, но начинаю понимать какое – то особое удовольствие посидеть с музыкой в замкнутом пространстве с хорошо знакомым и сем – то симпатичным тебе человеком.
- нет. Еще не ел, нашел человека границы, - молчу немного, не знаю, как сказать, параллельно отмечая, что он привык к моей наготе и ничего не говорит про голую жопу на сидении – человека не отсюда, хотя довольно уже старого для того, что бы учиться быть не здесь. Думаю, он умрет, скорее всего, не сможет перескочить границу отсюда туда.
- и зачем ты ему тогда мозги прополоскал? Еще и напугал наверно, голый хрен ночью осенью возле помойки.
Ну вот опять.
- так правильно. – я отворачиваюсь, откидываясь на сидение, слушая музыку и дыша мертвым воздухом, вдруг ощущая себя тоже погребенным, медленно умирающим в уютном гробу, нагретом температурой разложения.