2. Противная банка

Оля отодвинула занавеску, и яркое весеннее солнце  ворвалось в комнату, наполнив весь дом солнечными зайчиками. Всё вокруг сразу засветилось: и люстра, и стены, оклеенные желтенькими обоями, и зеркало, и полированный стол, и даже пыль на столе. Острый солнечный луч, словно прожектор, пересек всю комнату, миновал дверной проем, перескочил через табуретку, стоявшую в проходе, пробился сквозь стеклянные дверцы старого массивного буфета и, слегка подрагивая, замер на банке с вареньем, стоявшей на самой верхней полке.

Бабушка сварила это варенье из крупного зеленого крыжовника по особому рецепту. Сначала она надрезала каждую ягодку, аккуратно выковыряла  изнутри семечки, затем на несколько часов оставила  ягоды в холодной колодезной воде, а потом она долго варила ягоды в сахарном сиропе вместе с вишневыми листьями - в большом медном тазу, а Оле давала попробовать душистую горячую пенку. Варенье получилось красивым, и теперь светилось на солнце, словно в прозрачном нежно-зеленом сиропе плавали не ягоды, а крупные бусины из драгоценного камня.

- Ой, как хочется варенья, - подумала Оля, - Хотя бы немножечко. Вот бы попросить у бабушки, когда она вернется из магазина… Да… А вдруг бабушка вернется нескоро? А вдруг она не разрешит? Наверное, она хранит его для каких-нибудь специальных гостей – вон как высоко убрала, чтоб никто не дотянуться… А так хочется хоть чуть-чуть, хоть капельку…

Оля несколько раз подходила к буфету, открывала дверцы, чтобы получше разглядеть банку, потом опять уходила в комнату, но скоро снова возвращалась – полюбоваться на варенье.

Наконец, она не выдержала, подтащила к буфету табуретку, залезла на нее и вытащила сверху эту потрясающую светящуюся банку. Крепко прижимая ее к себе, она сползла вниз. Крышку открутила с большим трудом – ведь бабушка плотно закрыла банку, а горячий сладкий сироп и вовсе приклеил крышку как клеем. Оля положила в блюдечко три больших ложки варенья, подумала и добавила еще одну. А потом, зачерпнув еще пол-ложечки, сразу отправила себе в рот. Во рту стало вкусно-вкусно, сладко-сладко. Ягодки попались крепкие, упругие, и жалко было их сразу разжевывать, а хотелось перекатывать во рту как вишневые косточки. Оля решила растянуть удовольствие и сначала убрать банку на место, а уж потом, не спеша съесть варенье. Она закрыла банку и, прихватив ее за крышку, полезла снова на табуретку.

То ли она спешила, закручивая крышку, то ли просто не хватило сил, но в момент, когда она подняла уже банку на уровень своих плеч, чтобы поставить ее на полку, банка неожиданно оторвалась от крышки и полетела вниз, а крышка осталась в Олиных руках. Оля только и успела сказать три раза «Ой!», то есть «Ой-ой-ой!», а банка уже долетела до пола и при встрече с ним взорвалась, как самая настоящая граната,  разбрызгивая вокруг ягоды и сладкие осколки. Через секунду все замерло, и Оля, с ужасом посмотрев вниз, увидела, как по полу, рядом с ножкой табуретки, растеклась липкая лужа. В луже застыли крупные зеленые ягоды, между которыми вызывающе торчали осколки разбитой банки, а солнечный луч насмешливо перескакивал с одного осколка на другой, заставляя их переливаться разными цветами.

Оля соскочила с табуретки, нагнулась и потянула за самый крупный и наглый осколок, но сразу же обрезала себе указательный палец, и прямо в лужу с пальца упала капелька крови.

Оля знала, что надо делать, когда обрежешься – надо быстро вымыть палец холодной водой, капнуть на ранку немножко жгучего йода из аптечки, а потом обернуть плотно пластырем. И все это она быстро сделала. И только перевязав палец, вдруг поняла, что произошло: она РАЗБИЛА банку с вареньем…

Сначала она ужасно рассердилась на банку: «Ах, какая противная банка! Как она хитро выскользнула из рук...». Потом подумала о бабушке: «И зачем только она так высоко и неудобно убирает банки с вареньем!..».  А в конце стала ругать саму себя: «Ведь это же я сама всё натворила…».
С плачем Оля подошла к столу, на котором в блюдечке безмятежно, как ни в чем ни бывало, плавали в зеленом озерке светящиеся ягоды-бусины. Она машинально взяла ложкой немного варенья и положила в рот. На этот раз варенье показалось ей совершенно невкусным, и даже горьким.
- И зачем только я его захотела? И что теперь будет?...
Варенья ей до прихода бабушки не собрать, и следы все равно останутся. А даже, если бы и удалось, то откуда она возьмет взамен целую банку крыжовенного варенья, чтобы поставить ее снова на верхнюю полку буфета? Бабушка, конечно, очень рассердится. И, наверное, уже больше не будет ее любить. Да и никто теперь не станет ее любить. И играть с ней никто не захочет. И никому она теперь не будет нужна…
Оля вспомнила, как прошлой осенью, когда она тренировалась перелезать через забор и нечаянно упала, сильно ударившись плечом и разорвав подмышкой новую куртку, бабушка так рассердилась, что даже покраснела и сказала ей «Видеть тебя не хочу после этого!», но потом, правда, прижала к себе крепко и почему-то заплакала. Но в этот раз Оля не просто разорвала по шву куртку, а разбила целую банку варенья. Теперь-то бабушка уж точно совсем-совсем не захочет ее видеть…

Оля с плачем бросилась на диван, но тут ее взгляд упал на плюшевого зайца Зяку. Тот сидел на диване, чуть-чуть наклонившись вперед и скромно сложив серые лапки на коленках. Его мягкие серые ушки съехали на затылок и висели там, как две девчачьи косички. Оля хотела было взять его в руки, но тут ей показалось, что зайка над ней смеется, и она резко и обиженно оттолкнула его от себя. Заяц завалился набок, ушки упали ему на мордочку и совсем закрыли ее так, что Оля  даже не увидела, что Зяка плачет…

Она оглядела комнату, и всё там показалось ей таким чужим и злым. Вот, кошка демонстративно отвернулась от неё и принялась тщательно вылизывать свои лапки, всем свои видом показывая, какая она чистюля – не то, что некоторые. Ну, конечно, ведь она-то не брала без спроса варенье, не разбивала банку, не устраивала на полу эту гадкую грязную липкую лужу…

Часы на телевизоры тикали громко и осуждающе «Без – спроса! Раз – била! Без – спроса! Раз – била!». Зеркало стало совсем темным, и, заглянув в него, Оля увидела там незнакомую девочку, непричесанную, с распухшими глазами, со сморщенным носом, надутыми щеками и противно оттопыренной нижней губой. Оля испугалась и, на всякий случай, сказала громко, чтобы все слышали «Это - не я!», а потом так же вслух повторила «Никому-то я теперь не нужна». И никто ей не ответил.

- А раз так, - подумала девочка, - то зачем мне здесь оставаться. Уйду в лес, буду там жить одна. Грибы стану собирать, ягоды есть. Сырые,  а не в варенье…

И она, снова заплакав, вытащила из ящика с игрушками свой маленький рюкзачок и начала складывать туда необходимые для леса вещи - зонтик, набор для шитья, теплую кофту, цветные карандаши,  фарфоровую миску для супа, ложку ….

В поисках левой сандалии она залезла под кровать, но вместо сандалии оттуда выкатился ее любимый мячик с нарисованными на нем разными странами, островами и морями. Оля взяла его в руки, повертела, рассматривая разноцветные материки, а затем, вздохнув «И мячику я не нужна!», бросила на пол.

Мячик запрыгал по полу: «А как же я? Как же я? Как же я?..», затем ударился о шкаф и покатился обратно к Олиным ногам.

- Кто же будет мною играть? – спросил он. – Кошка только царапается. Бабушка вообще на меня вниманья не обращает. Что же я теперь один буду, да?

- Не знаю, - равнодушно ответила Оля. – Я теперь играть не могу. Я варенье без спроса взяла и банку разбила. И вот … палец порезала.

И стала собираться дальше. А когда запихнула в рюкзак все, что ей показалось нужным для жизни в лесу, оглядела напоследок комнату, вышла в кухню, где возле буфета по-прежнему  была  вареньевая лужа. Солнце скрылось, и лужа стала совсем уж противной, покрытой  какой-то буро-коричневой липкой пленкой.

Оля обулась в резиновые сапожки, надела куртку и вышла в палисадник. Там было пусто-пусто, даже листочков на кустах сирени еще не было. Только в центре большой клумбы из земли торчал малюсенький зеленый хвостик.

Оля грустно на него посмотрела, вздохнула глубоко.

- Ну, вот, и нарцисса еще нет. Даже не с кем попрощаться… Да и зачем? Ведь и он не станет меня теперь любить. Я же взяла без спроса варенье. И банку разбила. И палец порезала…

И повернувшись к клумбе спиной, зашагала к калитке. И вдруг вдогонку услышала знакомый  голос нарцисса.

- Как же ты уходишь? А я? А мы?.. Скоро мы все здесь соберемся. Не уходи…  Знаешь, ведь я же к нам еще желтые бархатцы пригласил – они такие хохотушки…  А тебя не будет… Кто же будет за нами ухаживать, поливать, сорняки выпалывать?

- Пусть бабушка ухаживает. Или Митя с Анечкой. А я больше никому не нужна. Я без спроса банку с вареньем взяла. И разбила ее. И палец порезала.

- Да, конечно, бабушка тоже может… Но без тебя нам будет скучно. С кем мы разговаривать будем и смеяться? Кому мы будет говорить «Доброе утро!» и желать спокойной ночи? Не уходи. Ты нам нужна… Вот и тюльпан расстроится – ведь он тебя так любит. И незабудка. И колокольчик с ромашкой.  И маргаритка. И я… И мы…

- Нет, никому я не нужна, - упрямо и угрюмо ответила Оля и, не оборачиваясь больше в сторону клумбы, вышла за ограду.

А там сразу же натолкнулась на Митю и Анечку, которые как раз собирались войти.
- Ой, ты куда? Подожди… Я краски и альбом новый принес. И мамины цветные фотографии из оранжереи. Пойдем смотреть.

- Нет. Я ухожу. Совсем. Я теперь не могу дома. Я взяла без спроса банку с вареньем и разбила ее. Бабушка, когда увидит, рассердится и перестанет меня любить. И смотреть на меня больше не станет. И разговаривать… И вообще я здесь больше не нужна. Там даже  в зеркале уже какая-то другая девчонка. А на полу сладкая лужа с осколками… Я в лес пойду. Там буду жить…

Анечка ойкнула и тут же затараторила:

- Разбила? Ну и что… Я тоже, когда маленькая была, целый месяц назад,  кошкино блюдце разбила. И даже плакала. Долго-долго... Наверное, двадцать минут. А может, даже пятнадцать... А потом попросила прощенья у мамы и у кошки. И перестала плакать…

- И я как-то нечаянно мячом на террасе стекло грохнул. Вдребезги. Здорово было… как стеклянный салют.  И шуму… Влетело, конечно. Но только никто мне тогда не сказал, что я больше им не нужен… Наверное, ты что-то неправильно думаешь… Слушай, тебе надо с бабушкой поговорить. Сказать, что не будешь больше брать без спроса варенье…

- Я теперь вообще никогда не стану есть варенья. Никакого-никакого – ни крыжовенного, ни смородишного, ни вишневого, ни клубничного, ни даже сливового.. –  не дослушав друга, мрачно сообщила Оля.

- И земляничного, - поспешила помочь подружке Анечка.

- Да. И черничное тоже не буду. И малиновое, - добавила Оля, вспоминая свои любимые сладости.

- Оленька, не уходи в лес – там страшно. Там ветер. И волки. Они тебя скушают, - заплакала маленькая Анечка. – И нам без тебя плохо будет.

А Митя, слегка задумавшись, произнес:
- Я бы с тобой пошел.  Ну, чтобы с волками сражаться. И вообще… Но куда  я вон ее дену?

И добавил, мотнув головой в сторону сестренки:

– Ее же не возьмешь с собой… Ты не уходи. Лучше мы потом летом все вместе за грибами пойдем. А еще я тебе одну поляну покажу – она вся Иван-чаем заросла…

- Никто мне не нужен. И твой Иван с чаем тоже. И я никому не нужна. Я одна буду…

- Ты мне нужна, - перебила Анечка, а Митя подтвердил: «И мне тоже».

«И мне» услышала Оля из-за забора голосок нарцисса. И еще ей почудилось, что в доме запрыгал мячик «И мне! И мне! И мне!».

И тут Анечка снова ойкнула, потому что к ним подходила Олина бабушка. Она шла вдоль заборов по узенькой дорожке, с большой сумкой на колесиках.

Оле вдруг почему-то стало страшно. И чем ближе подходила бабушка, тем страшнее делалось. И даже стало казаться, что это не бабушка идет, а злая Баба Яга, а рядом с ней катится ее ступа на колесах. Но Баба Яга подошла к детям совсем близко и спросила обычным бабушкиным голосом:

- Оленька! А ты куда собралась? Я вам апельсинов принесла. Пойдемте в дом.

- Бабушка… Я… я погулять.. Там банка… Нечаянно…,- забормотала девочка.

- Гулять? С рюкзаком? Какая банка? Да что с тобой? Что-то случилось? – бабушка обеспокоено оглядела внучку с ног до головы, проверяя все ли цело.

Оля крепко зажмурила глаза и выпалила на одном дыхании:

- Бабушка! Я взяла без спроса банку с вареньем, а когда ставила обратно, то нечаянно уронила, и банка вся разбилась. И теперь там вареньевая лужа с осколками… И в зеркале чужая девочка… А еще я палец порезала…, но не больно. Вот… И поэтому решила в лес уйти.

Бабушка помолчала немного, а потом так странно, тихо-тихо спросила:

- Это крыжовенное варенье? Которое наверху в буфете?.. И ты хочешь из-за этой банки совсем от меня уйти?

В бабушкином голосе Оле послышались слезы, и она в ответ тоже начала всхлипывать.

- Я боялась… Я же без спроса… Я думала, ты будешь ругаться. И не захочешь меня видеть - как тогда, когда мне забор куртку порвал. И я тебе не нужна, раз я банки без спроса разбиваю. И никому не нужна. Вот…

Бабушка опять помолчала, а потом заговорила, но уже без слез:
- Конечно, из-за разбитой банки я расстроилась. Ведь я ее специально убрала на твой день рождения, чтобы нам всем с праздничным вареньем чай попить… Жалко, ну, да ладно… И что без спроса взяла – тоже невесело. Но только ты мне все равно нужна… Ну, вот скажи, когда я тебя за куртку сильно ругала, разве я тебе уже не была нужна? Разве ты меня перестала тогда любить?

- Ой, бабушка, я тебя очень-очень люблю. И ты мне очень-очень нужна. Пусть ты каждый день будешь ругаться…

- Вот и я так же.  Даже, если ты еще пять или даже десять банок разобьешь, ты все равно моя любимая внучка. И не из-за куртки я так рассердилась, а испугалась, что ты сильно ушиблась… И даже, если ты больше никому не будешь нужна, мне ты будешь всегда нужна.

И все замолчали. И бабушка, и Оля, и Митя, и Анечка. И даже ветер в лесу.
А потом бабушка взяла Олю за руку, и они пошли в дом. Анечка сначала тоже побежала за ними, вернее, запрыгала вслед на одной ножке, но Митя дернул ее за рукав и остановил: «Не мешай!».

В комнате бабушка подвела девочку к зеркалу:

- Ну, вот, посмотри – ведь ты же моя внучка. Как же ты уйдешь?

Оля начала крутить головой, отворачиваться, зажмуривать глаза, чтобы только как-нибудь не посмотреть в зеркало и не увидеть там чужую девчонку. Но все-таки посмотрела. И опять перед ней была та самая незнакомая девочка с обиженными глазами и оттопыренной нижней губой. Оля снова зажмурилась, а когда разжмурилась, то увидела в зеркале себя. Такую, как она привыкла видеть каждый день. Правда, Олины волосы были такие же всклокоченные, как и у той девчонки, но это, наверное, было просто совпадение.  А главное, рядом с собой Оля увидела в зеркале свою бабушку. Ведь ее бабушка  не станет отражаться в зеркале рядом с чужими девочками, ведь у тех, наверное, есть свои бабушки… И ее бабушка сказала прямо из зеркала:

- И знаешь что? Этим летом я буду учить тебя варить варенье. Хочешь?..