Институт каскадёров. Глава восемнадцатая. Крылья

                Всё выше и выше, и выше               
                Стремим мы полёт наших птиц.
                Из советской песни
               
   Через два дня после гибели Томаса Гарриса заседал учёный совет института, на который пригласили и известного каскадёра-прыгуна Роберта Хоппера.

   В просторном конференц-зале за длинным столом для заседаний членов учёного совета на этот раз сидели и представители из военного министерства: два полковника с напыщенно строгими лицами.

   Роберт присел на кончик стула у стены кабинета шефа – не из-за стеснения, а для того, чтобы быть готовым вскочить в любой момент: либо уйти, либо действовать в создавшейся ситуации так, как он посчитает это нужным.

   – Не думайте, что после недавней смерти двух великих сынов Америки Джимми Роджерса и его воспитанника Томаса Гарриса дела нашего института пошатнутся! – предостерёг собравшихся Чарли Моррис и на секунду плотно сомкнул сухие губы. – Ещё раз повторю вам высказывание нашего знаменитого земляка Форда: «Больше людей сдавшихся, чем проигравшихся».  Так чтобы я не слышал на этом совете каких-либо пессимистических доводов.  Только деловые соображения.  Итак, по традиции начнём с мнения людей, не обременённых званиями.  Ваше слово Роберт Хоппер!    Только прошу  вас, Хоппер, не предлагать, прежде всего, в присутствии  военных, использовать для прыжков этот несерьёзный бабий зонтик, недаром так его недолюбливал Роджерс.

   – Тогда остаются крылья, как у грифов! – вырвалась невесёлая шутка у Роберта.

   – Я вас понял. Крылья, как у кондора! – Моррис тронул морщины лица мимолётной улыбкой, что свидетельствовало, что он оценил шутку Роберта.

   Однако, сразу посерьёзнев, кивком головы, направленного в сторону каскадёра, Моррис дал понять, что мнение Хоппера о крыльях он будет иметь в виду.

   Из-за стола, не ожидая, когда ему дадут слово, поднялся незнакомый Роберту полковник с авиационными эмблемами на петлицах:

   – Мы со своей стороны также против использования неуправляемого полёта с помощью зонтика и всяких там фейерверков из пиротехнических средств.  Прошедшие испытания показали их непредсказуемое действие при завершении затяжного спуска парашютиста…

   – А что думает по этому вопросу мой главный инженер? – бесцеремонно оборвал речь полковника Моррис.

   Невысокий, крепко сбитый, Тимоти Армс поднялся со своего места за длинным столом членов учёного совета:

   – Если наш известный каскадёр Хоппер предложил в качестве гашения скорости каскадёра при прыжке с высоты миниатюрный зонтик диаметром менее полутора метров, то можно с учётом этого предложения действительно сконструировать нечто вроде пары подвижных гибких крыльев…

   – Только не вроде тех, скреплённых воском, на которых древнегреческий юноша Икар приблизился к солнцу, – подал реплику белоголовый профессор Шеффельд. – Биологической наукой доказано, что руки человека недостаточно сильны, чтобы они, обременённые искусственными крыльями, могли преодолеть его массу, то есть, оторвать тело от земли.

   –  Думаю, что надо взять за основу устройства, работающие по принципу параплана, то есть, того же парашюта, но с повышенной манёвренностью – продолжал Армс, наклоняя по привычке голову, чтобы не ловить взглядов членов учёного совета. – Учитывая, что наши каскадёры могут приземляться со скоростью, значительно превышающей скорость приземления обыкновенного парашютиста, можно этот параплан сделать небольшим по размерам, а главное, сделать его таким, чтобы он быстро разворачивался и при необходимости также быстро складывался при затяжных прыжках.

   Далее слово взял другой полковник из военного министерства, своим недовольным взглядом и уверенными манерами обращения, по-видимому, старший из двух военных по должности:

   – Война – это не показное шоу! Наши десантники должны с неба, молниеносно и бесшумно, оказаться на голове возможного противника нашей демократии.  Вот почему мы изменили своё мнение относительно применения пиротехнических зарядов при спуске парашютистов.  Это опасно для них и создаёт много грохота. Отчего зависит эффективность парашютного десанта? – задал вопрос представитель Пентагона и сам себе ответил:

   – Во-первых, от смелого прыжка с большой высоты, а во-вторых, от бесшумного и почти незаметного приземления.  Тогда любой противник будет захвачен врасплох!  Поэтому зонтики и пиротехнические штучки нам мало подходят, это игрушки для детей…

   – Всё мне ясно, вы, полковник, уже повторяете сказанное вашим коллегой! – и на этот раз тоном делового человека прервал речь военного Моррис.

   Он нетерпеливо поглаживал острый подбородок: решение он уже принял.

   Моррис встал и кратко подытожил заседание учёного совета:

  – Конструкторскому бюро института срочно разработать механическое тормозное устройство для спуска на землю.  Даю вам, Армс, срок три недели.  При необходимости можно изготовить такое устройство на базе автомобильных заводов в Детройте.  А вам, Хоппер, – Моррис повернулся к Роберту, – поручаю организовать на ваше усмотрение из каскадёров, включая прыгунов в воду, особую группу, человек в двенадцать-пятнадцать, и провести соответствующие испытания устройства.
 
   Главному конструктору Тимоти Армсу понадобилось только две недели, чтобы создать макет «грифовых крыльев». Они представляли собой комплект прикреплённых к титановым трубкам таких же лёгких бериллиевых полосок, которые могли при полёте раздвигаться, как маховые перья у птицы. В сложенном виде крылья помещались за спиной парашютиста, так что  они не мешали его передвижению по земле. Основания крыльев возвышались на фут над головой человека.  При затяжном прыжке парашютист поворотом рукоятки, находившейся у него возле левого плеча, сдвигал основания крыльев на уровень нижнего края лопаток и мог по желанию менять, и угол между крыльями, и расстояние между их бериллиевыми «перьями». Простейшее стопорное устройство позволяло фиксировать крылья при любом углу их расположения. Руки парашютиста оставались свободными, так что он мог в любой момент держать в них необходимый реквизит.

   Во вновь сформированный отряд прыгунов с искусственными крыльями Роберт включил эскимоса Чилкато и пять человек из бывшей группы прыгунов в воду, в том числе, Стивенсона. К группе, руководимой Робертом, по настоянию Пентагона было прикомандировано отделение наиболее опытных парашютистов спецназа американской армии. По просьбе Роберта службы института навели справки о местопребывании Билла Карпентера.  Оказывается, красавец  Билл перебивался случайными заработками.  Он уже не смог выступать перед зрителями как культурист из-за гипертрофированных и неестественно толстых ног.
 
   Несмотря на антипатию к красавчику-культуристу с начала занятий в институте  Роберту, спустя некоторое время стал импонировать Билл с его уравновешенным характером, лишённым какого-либо зазнайства, и особенно тем, что тот не поддался  первоначальным поползновениям Эллис.  Кроме того, Роберт чувствовал себя в долгу перед Карпентером за то, что не научил его с самого начала приземляться на весь корпус и не приохотил его к живительному бегу по дорожкам парка.

   Будучи неперспективным каскадёром в смысле падения с высоты без какого-либо амортизирующего приспособления Билл со своей фотогеничной комплекцией  мог бы удачно вписаться в команду крылатых каскадёров, которые по настоянию шефа института в будущем должны уметь позировать перед объективами телекамер.
Карпентер, вызванный телеграммой, незамедлительно влился пока ещё в разношерстную команду летающих каскадёров.

    – Как я рад, что буду служить вместе с тобой и Чилкато! – повторял Билл, глубоко дыша и блестя глазами. – За эти два месяца, что был вдали от вас, я совсем потерялся.

   Билл с нескрываемой нежностью поглаживал планирующий аппарат конструктора Армса, перебирал длинными белыми пальцами гибкие пластины металлического оперения.

   –  Теперь мне сам чёрт не страшен.  Я ещё с тобой, Роберт, хотя ты и старый парашютист, хочу в прыжках посоревноваться.

   Формирование группы и её тренировки в спусках с высоты были засекречены. Все занятия проходили на полигоне, куда не допускали всех посторонних, особенно репортёров и журналистов из телевидения.

  Прошёл ещё беспокойный для отряда прыгунов месяц приёмных испытаний металлических крыльев.  Каскадёры прыгали с вертолёта, затяжным и не затяжным способом,  приземлялись на зелёную траву лесных полян и на водную гладь морского залива. Тренировки не шли гладко, как предполагал поначалу Роберт Хоппер и конструктор крыльев Тимоти Армс. Если при прыжках с башни крылья, раскрываясь, снижали скорость падения,  то при прыжках человека с вертолёта они сразу непредвиденно изгибались за спину, и, как крылья у сидевшей бабочки, плотно соприкасались друг с другом от встречного потока воздуха.  Курсантам, чтобы безопасно приземлиться приходилось раскрывать страховочный парашют.  Армс усиливал оперенье листов титана прочными металлическими дугами.  Много пришлось повозиться с местом крепления крыльев к высотному скафандру, каким пользуются пилоты при полётах в стратосфере.
 
   Тем не менее, при тренировках курсантов, совершающих  прыжки с большой высоты с помощью механических крыльев, не удалось избежать трагических исходов. У одного солдата стропы страховочного парашюта  перепутались с полуоткрытыми крыльями, у другого спецназовца ремни крепления крыльев в полёте ослабли, тяжёлый узел летательного аппарата сместил центр тяжести «грифа», и тот уткнулся головой в землю.

   Много времени пришлось повозиться с неповоротливым молодым сержантом Энтони Тропом. Невысокий ростом Энтони своей коренастой фигурой был внешне схож с Робертом. И звание сержанта Энтони, как и Роберт заслужил за навыки продолжительного свободного падения в разреженной атмосфере. Но будучи одним из лучших парашютистов в батальоне Энтони опасался прыгать с вертолёта со сложенными металлическими крыльями за спиной,  зная, что над ним в падении не развёрнётся прочный спасительный купол.
 
   Трусливое поведение сержанта чуть ли не выводило Роберта из-себя.
«Болван, трус, ублюдок»! – такие слова готов он был обрушить на недотёпу-парашютиста, но решил смирить себя, считая, что болезненные тренировки в прыжках с лестницы Морриса не должны оставить места его невыдержанному прежде характеру. В этом старался убедить себя Роберт. Такую перемену в себе он называл «размягченностью».

    Он решил побороть страх сержанта тем, что они стали выпрыгивать из дверей вертолёта вдвоём, чуть ли не обнявшись.  Некоторое время они падали в свободном падении, голова к голове, и Роберт поддерживал  Энтони за руку, выжидая, когда у того утихнет дрожь.  Потом он отталкивал сержанта, и тому,  волей-неволей, уже приходилось раскрывать крылья планирующего аппарата. Такие  парные спуски  повторялись в течение нескольких дней, пока Энтони полностью освоился с пугающим его крылатым приспособлением.
 
   Роберт подобно тренеру Джимми Роджерсу был немногословен со своими товарищами по группе.  Считал, что  учить их надо только своим примером. Он первым овладевал приёмами управления механическими крыльями подобно тому, как он  первым осваивал заданный доктором Роджерсом прыжок с нарастающей высоты тренировочной лестницы.

   Куда только делись заносчивость характера Роберта, которые были у него на службе в армии и продолжали проявляться в первые месяцы его каскадёрских занятий! Он посчитал это следствием необычных для тела и разума физических нагрузок в институте каскадёров Морриса.

   Между тем Роберту всё чаще приходили на ум улыбка и голос девушки-врача из санитарно-гигиенической лаборатории института.  Поначалу в девушке Роберту импонировали её высокий, как у Эллис, рост  и живость движений.  По мере того, как Роберт всё чаще думал о враче-гигиенисте, эти её атрибуты отступали на задний план. Он вспоминал её прерывистое дыхание в тот день, когда она прикладывала свою голову в бейсболке к его груди, чтобы удостоверится: в порядке ли его сердце. В памяти Роберта запечатлелось её юное, чуть покрасневшее лицо с полузакрытыми глазами. В ушах Роберта звучал её задорный переливчатый голос.  Но больше всего ему нравилось появлявшееся временами серьёзное, даже спокойно-грустное выражение её глаз, которое так контрастировало с вызывающей задорной улыбкой.  Роберт досадовал на себя, почему он стал ежечасно думать о двойнике Эллис, а он даже не удосужился узнать её имя, по-видимому, опасаясь ненароком развеять в себе тот ореол таинственной даже для него влюблённости, которая всё чаще овладевала им.
 
   В один из дней, отведённых для кратковременного отдыха испытателей механических крыльев, Роберт решился зайти в санитарно-гигиеническую лабораторию института Морриса под предлогом знакомства с её работой, а главным образом, потому, что хотел увидеть ту  высокую и стройную докторшу, с которой у него получился конфуз, и в комнате Роберта, и на мини-стадионе во время краткосрочной игры в футбол. Он как бы наяву ощущал прикосновение её гладкой щеки и твёрдого козырька бейсболки к своей груди, когда она, в тот памятный день, приостановив бег, наклонилась к нему, под предлогом того,  чтобы послушать биение сердца каскадёра.

   Накануне именитый каскадёр, хотя и с непозволительным опозданием всё же навёл соответствующие справки и узнал, что девушку зовут Дженет Сталкер,  что ей двадцать три года, и она ещё не была замужем.

   Роберт чувствовал незнакомые ему толчки сердца, когда небрежно кивнув охраннику у входа в лабораторию, он поднимался по лестнице и подходил к дверям кабинета с табличкой, где были выгравированы фамилия и имя санитарного врача.

   Когда Роберт, стараясь ставить свои медвежьи ноги прямо, вошёл в просторный кабинет, оттуда мимо него к дверям шмыгнула лаборантка – невысокая круглолицая мулатка с потупленными круглыми глазами, будто знала, что известного каскадёра надо оставить наедине с её начальницей. Роберту показалось, что в кабинете никого не было – только на нескольких длинных столах поблескивали замысловатые стеклянные изделия со вздутиями на тонких трубочках  и хромированные приборы, о назначении которых каскадёр имел смутное представление.
 
    Из-за одного из столов медленно поднялась высокая женщина в коротком халатике и колпачке, из-под которого выбивались густые завитки светлых волос. Женщина сделала несколько шагов в направлении Роберта, и её лицо на глазах стало краснеть. Никогда Роберт не видел какого-либо покраснения в  лице Эллис, как бы она не волновалась.

    В свою очередь, и у Роберта смуглое лицо тоже приобрело вишнёвый оттенок. Шли томительные секунды молчаливого ожидания.

   Роберт первый прервал затянувшуюся паузу.

   – Примите Дженни мои искренние извинения…
Как это у него вырвалось это уменьшительно–ласковое «Дженни" – ведь, в сущности, они мало знакомы?

   – А я про это, Боб, вовсе забыла! – оживлённо встряхнула голову врач.

   Она по своей простоте, по-видимому, вовсе не обиделась на его дружеское обращение к ней.

   Роберт понял, что все его оправдания излишни.

   Лицо у Дженни постепенно становилось бледнее.  Она, молча, в грустном ожидании  покусывала бескровные губы.

   Как всё-таки эта красивая женщина напоминала Роберту его ранее помолвленную и в последствие расторгавшую помолвку невесту Эллис!  Те же резкие движения, не находящие покоя тонкие руки. Нет, она не напоминает надменную медичку и антропометрической лаборатории, она несравненно прекраснее, и глаза её излучают желанную для Роберта любопытство и доброту.

   Роберту были невыносимы традиционные приёмы объяснения в любви.  Он брал женщин, как волк добычу. Он шагнул к Дженни, её глаза потемнели от испуга или негодования.
«Ещё подумает, что я поведу себя так, как тогда в своей комнате!» – промелькнуло в голове Роберта.

   Тем не менее, он  резко наклонил её голову к себе, так что у женщины слетел на пол колпачок.  Поцелуй Роберта был неумелым, отрывистым.  Он успел почувствовать тёплую мягкость губ докторши, особенно приятных потому, что он не ощутил этого колкого бугорка, который был на губах у его прежней надменной невесты. Избегая фальши дальнейших объяснений, Роберт, ни слова не говоря, шагнул косолапо к выходу.  Так он не понял при этом свидании, приняла ли желанная для него женщина его грубоватый порыв.  По крайней мере, ему всё надо обдумать.
 
   Во время своего мгновенного поцелуя Роберт успел почувствовать, как Дженни чуть согнула ноги в коленях для того, чтобы её тонкие губы были на одном уровне с его грубыми, как бы вздутыми негритянскими губами.  Это значило только то, что девушка была готова к этому поцелую и не отвергла его.
 
   Роберт знал, что подавляющее большинство женщин закрытого института Морриса вступали в интимную, впрочем, совершенно безопасную, связь с новичками-каскадёрами.   Входила ли в число этих женщин двадцатитрёхлетняя стройная красавица Дженет Сталкер?  По его наблюдениям, приходили к парням, в основном, горничные, официантки, кастелянши, изредка лаборантки и медсёстры, то есть, в основном,  вспомогательный персонал института.  Незамужние специалисты высших категорий: врачи, экономисты, дизайнеры, по-видимому, или чуждались близости с незнакомыми им  каскадёрами различной специализации института Морриса, или изощрённо скрывали свою частную жизнь. Конечно, как всем мужчинам Роберту хотелось, чтобы его будущая половинка, выражаясь расхожим словом, была чиста, как стёклышко. Но его опыт двадцативосьмилетнего здорового мужчины подсказывал ему, что так в жизни бывает очень редко.  А, собственно, почему женщины должны быть более целомудренными, чем мужчины?  Ведь давно установлено полное равноправие полов.  Так что Роберта не очень-то беспокоило интимное прошлое Дженет Сталкер, если такое имело место, как и её не должно беспокоить интимное прошлое известного каскадёра.

   По пути к своему общежитию Роберт задержался у памятника погибшим выпускникам и работникам института.  Как полуопущенные крылья у грифа-кондора стояли по бокам стелы гранитные плиты с блестящими буквами известных фамилий.  Их стало больше. Завершали список имена и фамилии Джимми Роджерса и Томаса Гарриса.

   Буквы их имён и фамилий были особенно заметны, благодаря свежей позолоте.
«Возможно, когда-нибудь и моя фамилия займёт строчку на этой полированной плите», – натянуто раздвинул губы в улыбке Роберт. – Места там, в низу плиты ещё много…
Он приклонил колено, отдавая дань уважения и восхищения погибшим  героям рискованной профессии.

   Как-то после очередных испытаний механических крыльев, когда Роберт, вернувшись с полигона, лежал, на кровати, погружённый в свои думы о воображаемой спутнице его будущей жизни, послышалась неприятная позывная мелодия мобильного телефона.
 
   «Не зовут быка пиво пить, зовут быка воду возить!» – Роберт только покосился на мобильный телефон, небрежно брошенный на стол, где громоздилась разрозненная пачка книг.

  Но через пары минут раздался непрерывный требовательный звонок в дверь.
Пришлось Роберту встать с кровати.

   – Вас, мистер Хоппер, срочно вызывают в кабинет мистера Морриса! – один из охранников института стоял на пороге. – Авто ждёт у подъезда!

   У входа в главное здание, как и в прошлый раз, стояло несколько машин, судя по номерам из ведомства Пентагона.  Роберт и раньше замечал, как время от времени к Моррису приезжали представители этого военного министерства.  Казалось, зачем им приезжать в сугубо гражданское учебное заведение, готовящее кадры для  массовых зрелищ?

   В кабинете на этот раз, на мягком кресле сбоку от стола Морриса, возвышалась огромная тучная фигура генерала Эдварда Брукнера.  За его спиной стоял младший офицер. Но что особенно поразило Роберта – на самом владельце института Чарли Моррисе на этот раз тоже была форма генерала военно-воздушных сил США.

   Встретившись с взглядом узких глаз Роберта генерал Брукнер икнул и повернулся с растерянным видом к Моррису, как бы надеясь на его защиту.  Да, он с первого взгляда узнал этого строптивого сержанта-парашютиста, да, он сразу вспомнил, как сам выступал в военном суде в качестве потерпевшей стороны. И как по его настоянию  скорый суд приговорил Роберта к краткосрочному тюремному заключению. Конечно, фамилию этого парашютиста генерал напрочь забыл, и вообще, до дальнейшей судьбы бывшего контрактника ему не было дела.

   Однако,  растерянность двухзвёздного генерала длилась не более пары
секунд.  Он заставил себя поднять свою отяжелевшую тушу с кресла и с нежданной улыбкой на своём обрюзгшем лице подошел к бывшему десантнику и положил свою мягкую, пахнущую потом ладонь на плечо Роберта.

   – Забудем прошлое, дружок!  Нам ещё предстоит совместная работа.

   Чарли Моррис понимающе приподнял вверх уголки рта.  Роберт догадался, что шеф института ещё раньше был осведомлён о стычке сержанта-контрактника, с авиационным генералом.

   Теперь  известный каскадёр Роберт уже не зависел от Брукнера. Он повернул голову в сторону от генерала, показывая этим свою нерасположенность к нему. Но, помня о том, что он раньше делал не совсем обдуманные поступки, вредившие ему во всех отношениях, Роберт сдержался и по давней выучке вытянулся перед военным начальством по стойке смирно.

   – Поступила разнарядка на вас, Роберт Хоппер, и на всю вашу группу каскадёров и парашютистов! – проговорил, обменявшись своим обычным взглядом исподлобья  с генералом Брукнером,  мистер Моррис. – Мы предлагаем вам поступить в распоряжение командования воздушно-космической обороны...

   – Как вы знаете, у меня с американской армией контракт был расторгнут потому что …– с необычной для самого себя, жалостью оборвал себя Роберт.

   – Позвольте вам напомнить, что вы подписали с нами особый контракт, в связи, с чем вы должны вернуть институту... – генерал Моррис, скосив глаза, сверился с какой-то бумагой на своём столе и назвал пока не подъёмную для Роберта сумму в долларах. – Военное ведомство возмещает нам эти расходы, так что...

   Генерал Брукнер снова плюхнулся в кресло и жестом ладони в сторону Морриса дал понять тому, чтобы  он мешал ему вести доверительный разговор с каскадёром.

   – Приказ о вашем назначении, Хоппер, в качестве инструктора отдельного батальона войск воздушно-космической обороны уже согласован с руководителем Департамента кадров в военном министерстве. – Брукнер с уважительными нотками в голосе назвал фамилию известного генерала. – На днях Президент подпишет приказ о присвоении вам офицерского звания.
 
   – Передаём во вновь сформированный батальон лучшее отделение парашютистов десантников из знакомой вам особой авиадесантной дивизии, – тонким женским голосом добавил Брукнер.

   Он развалился в кожаном кресле, положив ногу на ногу, и закурил длинную сигару. Он выпустил струйку дыма от сигары вверх, по-видимому, у него наступил благодушный настрой  и непоколебимая уверенность в себе.

   – Вся Америка перестает курить, а вы, Эдди, всё ещё не отучитесь от этих сосок! – недовольно наморщил лоб Моррис. – Будто вы забыли, что в моём институте не курят!

   – Простите, генерал, я забыл, что вы не курите по состоянию здоровья! – отпарировал Брукнер, и не найдя на столе пепельницы сунул дымящую сигару через плечо своему адъютанту.
Оба генерала обменялись колкими взглядами.

 –  Да, мы, в какой-то степени готовим кадры, и для службы в армии, и для спасения людей при чрезвычайных ситуациях. Наши воспитанники  востребованы везде! – вполголоса сказал генерал Моррис Роберту и добавил уже погромче, с весёлым блеском в маленьких серых глазах:

  – Как говорят русские, хочешь мира – готовься к войне!

   Он встал из-за стола, с шумом отодвинул кресло и подошел к книжному шкафу.

   – Вот тут у меня отчёркнуто (он полистал затрёпанную брошюрку). Слушайте:

  – На земле, в небесах и на море,
    Наш напев и могуч и суров. 
    Если завтра война,
    Если завтра поход,
    Будь сегодня к походу готов.
 
   – Неплохо было налажена в Советах большевистская агитация перед Второй мировой войной, – с блеском в маленьких глазах добавил Моррис.

   – Вот именно:  на земле, в небесах и на море  будут работать  наши десантники! – заразился вдохновением Морриса двухзвёздный генерал.

   Роберт, не спрашивая разрешения, присел на свободный стул у стены и обхватил голову руками.  В сущности, его сразу обрадовало предложение Брукнера. Он, Роберт, всё-таки был и остался в душе парашютистом, пусть с его планирующей разновидностью – механическим оперением.  Как птицу манит в голубизну неба с его белокипенными облаками не только добыча корма, тех же насекомых, не только стремление своим пением завлечь крылатую подружку, а нечто более возвышенное – Роберт был уверен в духовном жизнерадостном настрое поющей птицы.

   Он вспомнил беседы бывалых парашютистов, совершивших более тысячи прыжков.  Ветеранов безотчётно тянуло совершать новые и новые прыжки, испытывая каждый раз неповторимые ощущения спуска.  Да, парашют или его очередная разновидность – механические крылья – это то, что составляло заветную мечту Роберта – его неразрывную связь с воздушным океаном.

     Но он ни одним движением своего тела не торопился выказать свою радость. Между его побелевших пальцев свешивались косички,  уже чуть тронутой белыми нитями, чёрных волос.  Роберт думал, что служба в армии с её относительно высоким заработком офицера, в сущности, как раз работа для него на ближайшее время.  Да и раньше, в десантном батальоне, до стычки со значительным генералом он и не думал покидать армию, с которой  он свыкся на протяжении ряда лет. Это не прыжки с крыш или там с разных башен на потеху публике! И какая перспектива его ожидает,  если он  благополучно  минует  все  рифы своей рискованной профессии каскадёра?   Что касается его,  Роберта, влечения к медицине, то можно через какое-то время переводом поступить в военно-медицинскую школу, офицерам это сделать проще.  Тогда в их маленькой семье будет два врача.  Будет о чём побеседовать друг с другом по медицинским проблемам!

   В ответ на неморгающий долгий взгляд Брукнера Роберт заметно кивнул в знак согласия.

   –  Организовывается спецгруппа для проведения чрезвычайных операций и в борьбе с терроризмом в разных странах.  Вы будете обучать солдат  затяжным прыжкам с использованием механических  крыльев.  Как мне известно, испытания их прошли успешно, – напыщенно говорил генерал Брукнер. –  Мы должны совершать акты возмездия террористам во всем мире и будем, подобно метеоритам, посланцам из космоса,  скрытно и быстро опускаться прямо на голову врагам нашей самой лучшей демократии – недругам Соединённых штатов  Америки.