16. Архиепископ Варлаам

16.
Архиепископ Варлаам,
его брат епископ Герман и их письма.


7/20 февраля (+ 1942 г.)


"Слава безграничности милости Господней. Жизнь – это борьба и страдание ради полного блага и Господа. Чем больше мы страдаем в унижении, тем больше очищаемся и воспаряем духом".
                Архиепископ Варлаам.


Тогда в этой ужасной Вологодской тюрьме он еще не умер. Архиепископу Варлааму, этому выдающемуся иерарху, скорбящему за Русскую Землю, предстояло умереть от голода зимой 1942 года. Лишенный своего епископского, духовного и просто человеческого достоинства, абсолютно заброшенный, без каких-либо средств к существованию и практически парализованный (из-за сильнейшего варикоза вен), он был оставлен умирать как "враг народа". И он, и весь народ знали очень хорошо, кто был врагом человечества на земле – безбожная власть, которая как паразит, захватила власть и безжалостно уничтожала человеческое достоинство и святость в многострадальной Святой Руси. И здесь, на грязном соломенном матрасе, едва прикрытый какими-то мешками и весь в уже замерзших насекомых лежал святой человек. Завывающий снаружи ветер с порывами дождя и снега уже пел свою похоронную песню, громко отдаваясь в тюремных стенах или повторяя эхом слабо слышимые вопли и крики пытаемых и расстреливаемых, которые, согласно ленинской системе, должны были быть "уничтожены, как насекомые", чтобы освободить место для новой породы людей – коммунистического класса в "бесклассовом обществе".

В полной мертвой тишине он лежал там в одиночестве долгое-долгое время, ощущая торжественное таинство человеческих страданий в этой "долине слез", нашей земной юдоли, слушая биение своего сердца, которое скоро, как умирающее эхо смертных мук его братии, прекратится... И только теплое на вид, мягкое одеяло падающего снега, покрывающего кровавые преступления злодеев, скрывало все, что было грубого и злого, и отражало в своей белизне чистоту грядущего века.


I.

1878 – 1913

Тамбов, старый патриархальный город в сердце Святой Руси, был родиной двух выдающихся братьев-епископов, значение которых заключается не только в факте, что они отдали свои жизни как исповедники Христа, но также в их святоотеческом учении, касающемся страдания как верного средства обретения очищения, самопознания, обожествления. Во время исторического и внезапного перелома, когда повсюду, как единственная истина, пропагандировалась антихристианская, материалистическая философия, не оставляющая места Христианству даже как взглядам меньшинства, многие люди оказались на грани отчаяния. Тогда такие учители – утешители душ, как эти братья, хорошо знающие святоотеческое учение о человеческой душе и ее духовных законах, оказывали необходимую помощь, чтобы справиться с мрачной реальностью советской повседневной жизни, такой враждебной и неестественной для тысячелетнего опыта Святой Руси.

Будущий иерарх Варлаам родился 8 июня 1878 года в зажиточной и благочестивой купеческой семье Степана Рященцева и в крещении был назван Виктором. В 1896 году он окончил Тамбовскую классическую гимназию и поступил в Казанскую Духовную академию. Его младший брат Николай, будущий епископ Герман, тоже учился в Тамбовской классической гимназии, а после ее окончания в 1902 году последовал по стопам брата в ту же академию в Казани.

Когда Виктор прибыл в академию, ее ректор владыка Антоний (Храповицкий) только что был посвящен во епископа, и атмосфера в академии была тогда самая наилучшая. Все студенты жили в полную меру Богословского и аскетического вдохновения. Все были единодушны под управлением ректора-энтузиаста, который был и энергичным миссионером – воспитателем, интеллектуалом, бывшим в курсе учений своего времени. Центром этой академической семьи были монашеского духа церковные службы в часовне, где часто совершались пострижения студентов, желавших посвятить жизнь служению в Святой Православной Церкви.

Виктор сразу же с головой окунулся в бурную деятельность и стал незаменимым прислужником в алтаре. Их духовным наставником стал схиархимандрит Гавриил из ближнего Седмиезерного Богородичного монастыря, ученик оптинского старца Амвросия. Этот старец с бесхитростной детской душой был глубокий прозорливец, которому открывалось будущее. В отрочестве он был долгое время прикован болезнью к постели, это дало ему большую возможность заниматься молитвой Иисусовой и приобрести в этом значительный опыт. Он был совершенно открытым, его привлекательная и любящая личность на всю жизнь скрепляла узы отношений духовных отца и сына с теми, кому посчастливилось его знать. Он продолжал поддерживать близкие отношения со всеми своими духовными сыновьями вплоть до своей кончины в 1915 году. Один из одноклассников Виктора, будущий преподобномученик архимандрит Симеон, составил биографию старца, дивную, отличающуюся литературными достоинствами книгу, показывающую живой облик святого, пребывающего в глубокой вере. Еще один его одноклассником был будущий архиепископ Черниговский Пахомий.

Ректор, молодой епископ Антоний, будущий первый кандидат в Патриархи в 1918 году и первый Первоиерарх Русской Зарубежной Церкви, произвел на Виктора глубокое впечатление. Сначала его обязанностью было прислуживать в алтаре во время Божественной литургии, стоя с посохом епископским и глубоко погружаясь в смысл службы, когда благодать Божия осеняет жизнь на земле. В 1900 году он окончил академию, а в следующем году 8 октября был пострижен в монашество своим ректором, подготовил же его к постригу старец Гавриил. Прямо на следующий день он был рукоположен во иеродиакона, а назавтра стал иеромонахом. Ему дали имя Варлаама, древнего святого, обратившего индийского принца Иоасафа и вдохновившего его стать монахом.

Новый монах был очень близок к своему ректору-епископу, и, когда в 1900 году последнего перевели епископом в Уфу, тот взял своего молодого ученика в Уфимскую семинарию преподавателем  и назначил его в 1903 году инспектором, вверив в его попечение все церкви старообрядцев, только что присоединенных к Православной Церкви. Это послушание, послушание благочинного по единоверческим церквям, должно быть, было связано с тем, что старообрядцы с их страстью к "правильности" были иногда непредсказуемы.

Епископ Антоний был, в первую очередь, бесстрашным защитником Церкви, апологетом, деятельным в своем рвении, прямым в суждениях, любящим, скорым и обходительным. Он жаждал увидеть возрождение патриаршего управления Церковью и вдохновлялся византийскими корнями русской цивилизации, отличающимися от западных корней, и при этом оставался представителем своего времени.

Его молодой ученик отец Варлаам, с другой стороны, хоть и шел по его стопам, отличался обдуманностью действий и мягкостью в обращении с людьми, чем завоевал себе большое уважение со стороны и коллег, и студентов. В 1906 году, будучи уже архимандритом, он стал ректором Полтавской семинарии, где опубликовал свои апологетические труды, среди которых "Вера и причины неверия", "О христианском воспитании детей", "В труде – жизнь", "Теософия пред судом Христианства" и иные. Главной целью его учения было привлечь слушателей и читателей к неотмирности Христианства. Вот пример его проповеди, которая была опубликовано в 1911 году в периодическом издании "Русский инок" (март, № 6) на его любимую тему – поиски Небесного града.


Не имамы зде пребывающего града, но грядущего взыскуем.


Небо есть истинное отечество наше, вечное, святое, безопасное от всяких врагов, от всякого разрушительного действия стихий, которые сами сжигаемы разорятся (2 Петр. 3, 10). Не приблизится к нему никакой неприятель; не истребит его огонь, как часто бывает это с земными нашими селениями; не потопит вода; не подвержено оно разрушению, как все на земли, но бесконечные веки стоят непоколебимо (Евр. 12-28). Нет там бедных и богатых, потому что не будет там и снедаемых жадностью к богатству: нет болезни, печали, воздыханий, но вечное благосостояние, вечная радость; "вечная радость над главою их", – говорит пророк Исаия, провидя Духом Божиим блаженство праведных (Исаии 51, 11).

Отцы и братие о Господе! Будем стремиться туда в горния обители путем добродетельного жития, да преподается вам обильно вход в вечное царство Господа нашего и Спаса Иисуса Христа (2 Петр. 1, 11).

Не взойдет в Царствие Небесное человек с жестоким сердцем, и работающий своим греховным страстям. Как взойдет на Небо тот, кто всю жизнь работает житейской суете, кто ежедневно томится жгучею жаждою земных удовольствий, им отдал свое сердце и к ним прилагался, как магнит к железу; а к благам духовным и небесным ни малейшего вкуса не развил, - не говорю - не укрепил, – а совсем не имеет? Введите его пожалуй, хоть для примера, если бы то было позволено, в Горния Селения, ему и там будет скучно, потому что там не то, что здесь: нет любимых его предметов, нет земных сокровищ, которыми лелеял и ублажал сердце свое. Расположения, наклонности душевные, приобретенные здесь, переходят с нами и в тот век, и какая мука будет там, за гробом, всем которые умерли с своими земными греховными наклонностями, которые всегда заглушали и подавляли небесные потребности души, не успев принести всесердечного в них раскаяния? Вот откуда тогда произойдет, тот неумирающий червь, о котором так часто говорит в Евангелии Спаситель наш: этот червь – живущий и не умирающий и по смерти греховной нашей наклонности, кои ничем удовлетворены быть не могут. Но к этому неумирающему червю присоединятся еще огонь неугасающий, огонь лютейший; ибо сказано: червь их не умирает, и огнь не угасает (Мк. 9, 44, 46, 48).

Итак, если мы чаем Царствия Небесного, ради которого вышли из мира и поселились в пустынях, то надобно нам стяжать небесной правды; если искренно желаем по смерти жить на Небе, то должны небесно пожить на земле.

Царствие Небесное отверсто, Праведный Судия ждет нашего к Нему обращения, милостиво призывает нас к Себе, показует уже уготованные обители всем любящим Его и стремящимся к Нему, и говорит: "Приидите ко Мне вси труждающиеся, и Аз упокою вы" (Мф. 11, 28).

Здесь все временно, а там вечно. Не имамы зде пребывающаго града, но грядущаго взыскуем (Евр. 13, 14). Аминь.


II.

1913 – 1927


В 1913 году 13 января он стал епископом Гомельским, викарием Могилевской епархии. Его викариат был на юге, так сказать, в тени прославленной Почаевской лавры. Хиротония была совершена в Петербурге, в Свято-Троицком соборе Свято-Александро-Невской лавры. В торжественный момент, когда нареченный епископ произносит свою первую проповедь, после которой его должны посвятить, он сказал следующее:

"Ваши Преосвященства, Богопросвещенные архипастыри и отцы!

Воля Господа через святость вашу призывает меня, грешника, к высшему служению в Церкви Христовой – служению епископскому. Я не знаю, что произнести и что сказать в этот пугающий час. Одно не буду скрывать: высота этого истинно апостольского служения и глубина ответственности перед Богом за каждую душу пастырей и паствы наполняют мое сердце великой тревогой и страхом, и я стою как будто без ответа. Я знаю мои духовные немощи, вижу свой духовный беспорядок, но также знаю, что Господь часто призывает, не взирая на достоинства человека. Он избирает "немудрое мира, чтобы посрамить мудрых, и немощное мира избрал Бог, чтобы посрамить сильное; и незнатное мира и уничиженное и ничего не значащее избрал Бог, чтобы упразднить значащее" (1 Кор. 1, 27-28). Из гонителя Он сделал себе первого апостола. Поэтому я смиряюсь и в ничтожности своей подчиняюсь призыву Господа: да совершится воля Божия в моем смирении. Я следую ей со страхом, но и с готовностью, ибо верю, что Господь все устраивает для нашего блага, для нашего спасения; со страхом, но и с готовностью принимаю на себя брань и крест, которые неотделимо связаны с епископским служением.

Это служение состоит, прежде всего, в отказе от личной жизни. Епископ должен забыть о собственных интересах и своих заботах. Он должен жить не для себя, а для своей паствы. Он должен пропустить через свою душу и ум души и мнения своей паствы со всеми их слабостями, скорбями и страданиями, он должен на свои плечи поднять кресты их всех и в самом себе переживать мучительную борьбу добра со злом каждого из них: плакать над падениями, поднимать падших, быть (по выражению апостола Павла) "в муках рождения, доколе не изобразится в вас Христос!" (Гал. 4, 19), изнемогать и воспламеняться за каждую христианскую душу (2 Кор. 11, 29).

Но, чтобы отречься от личной жизни, нужно умереть для любви к себе, умереть для страстей, так как и то, и другое отделяют нас от Христа и от наших ближних, нужно исполниться отношением, которое было у Павла, когда он сказал: "Для меня жизнь – Христос, и смерть – приобретение. (1 Фил. 1, 21).

Эта борьба невыразимо трудна для грешного человека, но это важно. Иначе пастырская деятельность будет бесплодна, иначе сам пастырь будет просто наемным работником и услышит глас осуждения от Того, Который положил жизнь Свою за паству и призвал Своих последователей делать то же самое.

К этой внутренней борьбе пастыря всегда присоединяется внешняя, заключающаяся в трудной внешней ситуации с пастырской деятельностью. Мир и диавол восстают против слуг Христовых, и от этого происходят всевозможные клевета, оскорбления и даже преследования. Если даже простой пастырь часто ослабевает под этим крестом, что должен выстрадать архипастырь? Кто может описать его душевные муки, его частые слезы, видимые и невидимые? Больше того, времена ныне наступили тяжкие: многие отступают от веры, восстают на Христа и на Его святую Церковь. Ныне, когда путь истины – в поношении от многих (см.: 2 Пет. 2, 2), пастырю уже нельзя молчать и молча переносить скорби. Нужно защищать истину и громко свидетельствовать о ней, быть как бы исповедником. А быть исповедником – значит быть священномучеником. Таков и есть путь святительский.

Я снова вспоминаю апостола Павла, который так описывает его путь исповедника. За Христа и за дело Его, говорит он, "я был (...) в трудах, безмерно в ранах, более в темницах и многократно при смерти. От иудеев пять раз дано мне было по сорока [ударов] без одного; три раза меня били палками, однажды камнями побивали, три раза я терпел кораблекрушение, ночь и день пробыл во глубине [морской]; много раз [был] в путешествиях, в опасностях на реках, в опасностях от разбойников, в опасностях от единоплеменников, в опасностях от язычников, в опасностях в городе, в опасностях в пустыне, в опасностях на море, в опасностях между лжебратиями, в труде и в изнурении, часто в бдении, в голоде и жажде, часто в посте, на стуже и в наготе. Кроме посторонних [приключений], у меня ежедневно стечение [людей], забота о всех церквах" (2 Кор. 11, 23-28).

Какую веру и упование на Господа нужно иметь, какую чистоту личной жизни, какое отречение от себя и любовь к пастве, чтобы подобающе вынести эту борьбу, бесстрашно свидетельствовать истину Христову, вынести скорби и страдания с радостью, не потерять мужества даже в гонениях, гореть рвением, как Господь, ища спасения своей братии! Наконец, какой здравый смысл и опыт нужно иметь, чтобы безопасно довести корабль Церкви в гавань спасения! Епископ – кормчий этого корабля.

"Кормчий духовный тот, – говорит преподобный Иоанн Лествичник, – кто получил от Бога и чрез собственные подвиги такую духовную крепость, что не только от треволнения, но и от самой бездны может избавить корабль душевный ("Слово особенное к пастырю", гл. 1, п. 2) .

И опять же, я признаю мою слабость и вижу все мое ничтожество, но все равно со смирением предаюсь воле Божией и отгоняю от себя уныние, ибо это Бог, что действует внутри нас (см.: Фил. 2, 13), и пастырь не одинок, с ним и через него действует всемогущая благодать Божия, исцеляя слабость и восполняя то, чего не достает. "Дал нам Бог духа не боязни, но силы и любви и целомудрия (2 Тим. 1, 7).

И на эту благодать я питаю надежду, я надеюсь также на ваши святые молитвы. Молитесь, о иерархи Божии, чтобы Дух Святой мог очистить всю скверну моей души, чтобы Он мог мне дать мудрость и силу хорошо управлять паствой Христовой во славу Божию и ради спасения чад Христовых и чтобы я смог удостоиться на Страшном Суде стоять по Его правую руку и слышать беззвучный глас, призывающий верующих наследовать Царствие Божие. Аминь".


Едва он начал свою архипастырскую деятельность, как разразилась Первая Мировая война с трагическими последствиями в особенности для юга, который стал линией фронта. Однако перед этим его участие в миссионерской деятельности Почаевской лавры было счастливейшим временем за всю его епископскую деятельность. Лавра преподобного Иова только что увидела великое духовное возрождение благодаря типографии братства внутри нее, возглавляемого еще одним его однокурсником – архимандритом Виталием (Максименко, позднее – архиепископ Джорданвилльский, Нью-Йорк). Своим апостольским рвением отец Виталий пробуждал местных жителей, которых долгие годы силой подчиняли униатам, и тысячи из них привел в Православную Церковь. Епископ Варлаам активно участвовал в этой истинно христианской деятельности и обычно собирал огромные толпы паломников на религиозные торжества в Почаеве, произнося пламенные проповеди, призывающие православных быть истинными христианами, стремящимися в течение своей земной жизни к Небесному Отечеству. Действительно волнующими были моменты, когда толпа из тысячи или более паломников была на всенощных в монастыре, воодушевленно молитвенно пела пред иконой преподобного Иова, а на стены собора в это время проецировались гигантские слайды, освещающее славное православное прошлое лавры и всей Святой Руси как оплота чистого, неповрежденного Христианства. Один епископ, Серафим, ходил на эти Почаевские празднества за сотню с лишним километров со всей своей паствой крестным ходом с хоругвями – такая горячая была тогда вера у православных. Уровень российского монашества тогда был очень высок: во многих монастырях были свои святые, и монашество, вдохновленное аскетической практикой египетских и афонских монахов, дорожило монашеским благочестием ради духовных даров, совершенно непохожих на политическую ориентацию драчливых орденов Запада.

Но близка уже была революция. Она пронеслась по стране, как какой-то ужасный вихрь. Епископ Варлаам хорошо понимал значение того, что происходило в России; сатанинская природа уничтожения Христианства была очевидна. Сама система доносов, лжи, террор сначала со стороны ГПУ, а потом НКВД были, несомненно, подобием деятельности сатанинских сил, существующих в славянской иерархии управления и подчинения, описанной в святоотеческой литературе (см., например, откровение падшего Феофила в Житиях святых). Богоборный план Ленина изменить человечество, уничтожив достоинство человека как образа Божия был достаточно ясен, и он подействовал на многих людей, не имеющих духовной зрелости. Владыка понимал, что то, что происходило, было духовной, а не только политической переменой в России. Вот где просчиталась Белая армия, недостаточно это понявшая. Где только мог, епископ Варлаам произносил проповеди, но главным образом он сосредоточился на мобилизации духовных сил своих собственных и своих единоверцев, укрепляя смиренномудрие.

С 3 сентября 1923 года владыка Варлаам – епископ Псковский. Этот город дорог ему, потому что его брат, будущий епископ Герман, окончив в 1906 году Казанскую академию, преподавал в Псковской семинарии. Этот город также напоминал им об их общем Казанском старце отце Гаврииле, который свои последние годы жизни провел в Свято-Елиазаровском монастыре близ Пскова. Но умирать старец Гавриил поехал в Казань, где умер среди своих любимых чад, и отец Герман ездил туда, чтобы принять участие в его похоронах.

Жизнь владыки Германа не очень отличалась от жизни его брата. До революции он был инспектором, а затем ректором Вифанской семинарии в окрестностях Свято-Сергиевой лавры. Там он знал святых, людей высоких духовных устремлений, и вспоминал тот край исчезающей Святой Руси годы спустя в отдаленных северных пределах Сибири с теплыми чувствами и слезами, как если бы Вифанская семинария была для него раем.

Летом 1922 года епископ Герман был арестован и сослан в Тобольск, а потом последовал крестный путь через концлагеря на Соловках, в центре России, в Коми, закончившийся в 1937 году на далеком Севере: он был расстрелян 15 сентября в Сыктывкаре. Но он был хорошо готов к тому, чтобы принять свою участь.

Епископа Германа всегда влекла уединенная отшельническая жизнь. Будучи в ссылке в Арзамасе, он встретил святых прозорливых матушек из закрытой Дивеевской обители, и одна из них предсказала ему, что его мечта об уединенной отшельнической жизни исполнится – только в изгнании вместо монастыря. У него была утонченная душа и поэтическое видение жизни. Его диссертация в академии "Нравственные воззрения преподобного Симеона Нового Богослова", высоко оцененная в академических кругах, несомненно, оказала большое влияние на формирование его духовного мировоззрения. С каким смирением и юмором он описывает в своих письмах, как он чистил отхожие места, вычерпывал их содержимое, получая при этом возможность подражать святому Иоанну Дамаскину! Вместе со своим братом он оставил множество писем, адресованных его духовным дочерям, членам катакомбной обители, где было много иносказаний из-за строгой почтовой проверки. Но какое богатство духовной утонченности и мудрости содержится в этих письмах! Какой прекрасный классический язык, возвышенный и лирический! Воистину это сокровища, вышедшие из катакомб XX века.


III.

1927 – 1942


С декабря 1924 года епископ Варлаам в течение года был епископом Могилевским. Как все изменилось к тому времени! Его все время переводили из-за постоянных арестов епископов. 13 июля 1927 года он стал епископом Пермским, а когда временно служил в Ярославле, вышла позорная декларация митрополита Сергия. Этот документ не был для него неожиданным, но он был абсолютно неприемлем для любой православной души. Вместе с местными иерархами епископ Варлаам подписал документ протеста.


Из обращения ярославских епископов к митрополиту Сергию, 6 февраля 1928 года.


Ваше Высокопреосвященство,

В своем обращении к чадам Православной Церкви 29 июля 1927 года, Вы в категоричной форме объявляете такую программу Вашей будущей руководящей деятельности, осуществление которой неминуемо принесло бы Церкви новые бедствия, усугубило бы Ее недуги и страдания. По Вашей программе, начало духовное и Божественное в домостроительстве Церковном всецело подчиняется началу мирскому, во главу полагается не всемерное попечение об ограждении истинной веры и христианского благочестия, а никому и ничему ненужное угодничество "внешним", не оставляющее места для важнейшего условия устроения внутренней церковной жизни по заветам Христа и Евангелия – свободы, дарованной Церкви ее Небесным Освободителем и присущей самой природе ее (Церкви). Чадам Церкви и прежде всего, конечно, епископату Вы вменяете в обязанность – лояльное отношение к гражданской власти.

Мы приветствуем это требование и свидетельствуем, что мы всегда были, есть и будем лояльны и послушны гражданской власти; всегда были и есть и будем честными и добросовестными гражданами нашей родной страны, но это, полагаем, не имеет ничего общего с навязываемым Вами политиканством и заигрыванием и не обязывает чад Церкви к добровольному отказу от тех прав свободного устроения внутренней религиозной жизни церковного общества, которые даны самою же гражданской властью (избрание общинами верующих духовных руководителей себе).

На место возращенной Христом внутри-церковной свободы Вами широко применяется административный произвол, от которого много терпела Церковь и раньше. По личному своему усмотрению Вы практикуете бесцельное, ничем не оправдываемое, перемещение епископов, часто вопреки желанию их самих и их паствы, назначение викариев без ведома епархиальных архиереев, запрещение неугодных Вам епископов в священнослужении и т.д.

Все это и многое другое в области Вашего управления Церковью, являясь, по нашему глубокому убеждению, явным нарушением канонических определений Вселенских и Поместных соборов, постановлений Всероссийского Собора 1917-18 гг., и усиливая все более и более нестроения и разруху в церковной жизни, вынуждает нас заявить Вашему Высокопреосвященству: "Мы, епископы Ярославской Церковной области, сознавая лежащую на нас ответственность пред Богом за вверенных нашему пастырскому руководству чад наших и почитая священным долгом своим всемерно охранять чистоту Св. Православной веры и завещанную Христом свободу устроения внутренней религиозно-церковной жизни, в целях успокоения смущенной совести верующих, за неимением иного выхода из создавшегося рокового для Церкви положения, отныне отделяемся от Вас и отказываемся признавать за Вами и за Вашим Синодом право на высшее управление Церковью.

Настоящее решение наше остается в силе впредь до сознания Вами неправильности Ваших руководственных действий и мероприятий и открытого раскаяния в Ваших заблуждениях, или до возвращения к власти Высокопреосвященного митрополита Петра.

Агафангел, митрополит Ярославский.
Серафим, архиепископ Угличский (викарий Ярославской епархии, бывший заместитель Патриаршего Местоблюстителя).
Митрополит Иосиф (3-й из указанных Патриаршим Местоблюстителем Заместителей).
Архиепископ Варлаам (бывший Пермский, временно управляющий Любимским викариатством).
Евгений, епископ Ростовский (викарий Ярославской епархии).


В ответ на этот протест митрополит Сергий не нашел ничего лучше, как издать указ, в котором все те иерархи, которые не согласились с его деклараций, были автоматически объявлены "контрреволюционерами", и в качестве таковых подлежали аресту агентами ГПУ как враги народа. Епископ Варлаам и все остальные сразу же направили еще одно послание, утверждая, что они не протестовали против права митрополита Сергия на управление, но что они не согласны с его политикой. Тем не менее, все иерархи, которые тем или иным образом выразили несогласие и не последовали слепо за митрополитом Сергием, действительно были арестованы, и большинство из них навсегда бесследно исчезли. Епископ Варлаам тогда был временным управляющим Любимским викариатством в Ярославской епархии. 11 апреля 1928 года он был официально освобожден от своих архипастырских обязанностей митрополитом Сергием и Временным при нем патриаршим Синодом. 7 сентября 1929 года за свою оппозицию митрополиту Сергию был арестован и заключен в тюрьму, и всю оставшуюся жизнь провел в страданиях – длительное тюремное заключение сменялось короткими периодами относительной свободы в ссылках. Ярославская тюрьма в более поздние годы считалась одним из самых зловещих и жестоких мест в советской системе, но и ссылка была немногим лучше. В 1931 году он был на Соловках, в 1933-м – в ссылке в Вологде.

Состояние полного отчаяния, которое в те годы испытывали в особенности священники, было таким сильным, что мало кто делал какое-нибудь различие между ним и смертью. Они знали, что были осуждены на казнь, и вопрос только в том, когда приговор будет приведен в исполнение. В этом отношении то было счастливейшее время их жизни, так как встреча со Христом была близка.

Один свидетель, который годы спустя знал отца Димитрия Дудко, утверждал: "В лагерях мы часто встречали наших братьев – священников и тайно служили литургию, иногда на деревянном ящике, иногда на чьей-нибудь спине; в то время мы постоянно думали, позволительны ли такие вещи. Жажда быть со Христом была сильнее, чем любое препятствие. Иногда знакомые с воли присылали Святые Дары. Там, за решетками и колючей проволокой, как в каких-нибудь православных миссиях, мы тайно совершали все святые церковные обряды. Я крестил, венчал и отпевал, и проповедовал".+ Есть воспоминания, что один священник, не принявший сергианства, отец Александр, каждый день приходил на работу рано, на рассвете, и, встав на колени, на пеньке служил литургию. Некоторые люди видели, как луч света спускался с неба прямо в чашу, преображая его и окружающих.++


+ Отец Николай Трубецкой "Вестник", Париж, 1979, № 128.
++ Воспоминания княгини Н. Урусовой.


Чистый человек, смиренный и добрый монах, с мягким, любящим сердцем, любивший долгие церковные службы по монашескому уставу, архиепископ Варлаам жестоко страдал от того, что был разлучен со своими духовными детьми, которые относились к нему как к старцу и незаменимому духовному наставнику. Когда была возможность, он писал им письма-наставления. Для тех, кто был "на свободе", эти письма были, как глоток свежего воздуха в удушающей советской действительности. Они дышали духом истинного христианского смирения. Вместе с письмами его брата они составляют то, что сегодня можно было бы назвать христианским учением о том, как переносить страдания в обществе, которое стало враждебным и ненавидящим по отношению к обычным людям.


IV.

Письма из ссылки о духовной жизни.


Письма, которые сохранились и благодаря самиздату, попали в свободный мир, были написаны с 1923 по 1936 год, после которого о епископе Германе вообще ничего не было слышно. Имеется семь писем архиепископа Варлаама и тридцать девять его брата. Они были написаны, чтобы подбодрить их духовных детей, и главная тема одна – душевное спокойствие и руководство в обретении главной добродетели – смиренномудрия. Они также содержат в завуалированной форме кое-какие сведения об их авторах – о постоянных гонениях, о жизни то в тюрьме, то в ссылке и опять в тюрьме; и изумляет отсутствие в них озлобленности. Вот некоторые главные пункты их учения.

1. Письма содержат анализ моделей поведения нашей падшей натуры со святоотеческой, духовной и психологической точек зрения.

2. Уроки, которые они дают, происходят из их личного опыта в глубоко трагической ситуации, которую они вынуждены терпеть: ссылка, постоянный недостаток всего необходимого для повседневной жизни, преследования, повторяющиеся изгнания (в случае с епископом Германом) и физическая немощь (архиепископ Варлаам).

3. В них виден дивный душевный покой, глубоко поэтическое внутреннее вдохновение, они полны пересказами (из-за отсутствия книг в ссылке) возвышенных святоотеческих писаний об аскетической жизни или лирическими отступлениями на темы прошлой жизни, или скрытой красоты даже и жизни настоящей. Вкратце, в письмах дана аскетическая философия любви к Богу и к жизни.

4. Значения страданий. Страдания – это когда наш дух или наше "эго" должны отделиться от собственного представления о справедливости и принять справедливость Божию, которая сурова для нашей души; другими словами это значит принять волю Божию вместо своей, так чтобы мы могли стать орудиями Божиими.

5. Значение духовного счастья. "Какое счастье и какая бескрайняя и вечная радость быть, по меньшей мере, частично причастными к тем Ранам, которые исцелили всех, и быть, по меньше мере, минутной частицей той могучей вечной Силы, которая всем созданиям указывает вечно древний и вечно новый путь к Воскресению через самоотвержение и любовь," – писал епископ Герман. Вот некоторые отрывки из писаний братьев-епископов.


Письма епископа Валаама. 

1. О правильном духовном подходе.
(Письмо архиепископа Варлаама игумении М.)

 
Вы хотите видеть свое исправление от немощей и упущений и этим оправдаться; вот это-то и не совсем правильно, вчитывайтесь в то, что писал раньше: Ваша душа еще не восприняла всего там сказанного; сразу и нельзя, не удивляйтесь: уяснится постепенно с Божией помощью. Кратко повторяю:

1. Оправдываемся не исправлением, не добрыми делами, – все это бывает у нас подмочено общей нашей греховностью и все это обязаны мы делать по своей богоподобной природе, – а оправдываемся смирением и покаянием: «жертва Богу дух сокрушен, сердце сокрушенно и смиренно Бог не уничижит» (Пс. 50, 19). Об этом найдете кое-где в письмах оптинского старца Макария. Поэтому благо, что у Вас есть погрешности и немощи: при покаянии и сокрушении Вашем они введут Вас в Рай. А если не окажется их, то упование на свою исправность может Вам сильно помешать тайным самоценом, фарисейским упованием на понесенные труды, добродетели: «заслужила – заплати».

2. Далее пишете: «боюсь часто причащаться, не исправляюсь, грехи одни и те же». Хорошо, а белье и платье свое стираете часто, не сердитесь на их неисправность, на то, что всегда покрываются одной и той же пылью и грязью? Не наоборот ли? Так же смотрите и на чистоту души: чем больше заботится о ней человек, тем лучше; чем чаще смывает грязь, тем приятнее Господу: и не смущайтесь, что грязь одна и та же, лишь бы хуже не было, и то ладно. Безразлично, чем бы ни запорошилась чистота души: пришло время – и надо стирать, смывать нечистое покаянием. И Господу один кающийся грешник приятнее, чем десять самодовольных праведников.

3. «Хотелось бы быть похожей на М., а теперь, боюсь, не быть бы ниже мирских». Это значит, хотите опять в праведницы, не любите смирения, все хотите к высоте. Это все лукавый хочет из Вас на все лады сделать такую, чтобы Вы подумали о себе: «несмь, якоже прочии человецы» (Лк. 18, 11). А почему зазираете Вы мирских? Разве не знаете, многие мирские будут выше монахов. У мирских много бывает смирения мытарева, терпения, сокрушения, а у монахов очень часто – самоцен, черствость сердца, фарисейская праведность («потрудился – заплати»). Смиренный ни с кем себя не сравнивает, всех видит лучше себя и ближе к Богу, себя же в некоторых отношениях считает хуже демонов. Конечно, до такого смирения нам не дорасти, но хотя бы во всем и за все себя укорять в сердце (не на словах, это часто бывает лишь гордой рисовкой), никого не осуждать и ни над кем не возвышаться.

4. «Упускаю правило, устаю...» Ну и что же? Ведь спасаемся мы не правилом, а смирением и вздохами к Богу вообще. Вы же как будто придаете большое значение количеству поклонов и прочему читаемому. Нет, все это может оказаться медью звенящей: все дело в сокрушении сердечном. Вам полезно правило установить не количеством, а временем, например: утром можете помолиться один-два часа. Вот, не спеша, с сокрушением сердечным, а местами с остановкой, если усладилось и умягчилось сердце, и совершайте что-либо из Вашего правила, не задумываясь выполнить все. Так может случиться, что Вы пройдете всего только 1/2 или 3/4 прежнего правила, и назначенное время кончилось, дальше дела послушания (уборка, печка и т.п.). И что же? Не смущайтесь, кончайте на том, сколько успели, и знайте, что Господь больше с Вас не спросит, а за спешку никогда не похвалит. Ему нужно Ваше сердце, а не учет поклонов, не механизм вычитывания. Иной, быть может, один канон или акафист будет читать целый час, но с плачем и отрываясь для сердечных воззваний к Богу, – вот это настоящая молитва. Можно и Евангелие, и Псалтирь читать, опять, без глав и разметок, а по силе и по времени, заботясь о качестве, чтобы читать с самоуглублением, а не со спешкой. Ради дела послушания и заботы о ближних надо всегда сокращать время моления своего, так как послушание выше поста и молитвы, и не смущаться, а сознавать важность служения ближним. Количество поклонов и некоторая исправность в правиле необходимы для новоначальных, чтобы приучить их к молитве, а когда молитве навыкли уже до некоторой степени, то числом поклонов связывать свое чувство не следует, а лучше молиться свободно, сообразуясь лишь с количеством времени.

5. «Побраните меня и укажите недостатки». Прежде всего, Вас надо похвалить за откровенность и ревность о спасении. А побранить Вас надо за преувеличенную любовь к исправности, за высчитывание добрых дел и подвигов и за упование на них, почему и не видите безграничной ценности смирения, превышающей все наши дела и хромлющие добродетели. Этот слабый фундамент, можно сказать, из песка и очень терпим только при начале духовной жизни, а дальше повредит подвизающимся: легко при внешней исправности (вычитка правил, соблюдение постов) и при свободе от внешних падений перейти к духовному самоцену и гордыне, а отсюда к святости или прозорливству с левой стороны. Скорее выбросьте этот фундамент из головы и из сердца, бросьте ценить подвиги, исправление правил и т.п. Делайте всякое доступное добро и несите всякий подвиг как приказ от Бога, ничуть не расценивая его, ибо ценность не в них, а в стяжании чрез них смирения, веры, глубокой чистоты, покаяния, сокрушения, наконец, любви к Богу и к ближним. Никто не хвалит ученика, когда он еще учится, но когда получит диплом. Все подвиги – это только уроки (подпорки), а диплом – в смирении, сокрушении, чистоте (возможной). Другой придет во все это через скорби или болезнь, без особых подвигов и правил, и он будет не ниже подвизавшихся. Вот и делайте свой душевный фундамент, ища самоукорения, покаяния, терпения, сокрушения и надежды крепкой, необманной на милость Божию. И на Страшном суде праведники сознаются только в своем смирении и никчемности, а не в добрых делах, хотя их и делали. Вот истинное настроение.

 
2. О «добрых» настроениях и самомнении.
 

Унылый не верит в милосердие Божие, а основывается на своих гнилых подвигах и якобы исправлениях. Он склонен забывать и носится с собой, как курица с яйцом. Постоянно ставит термометр к своему настроению. Увы, плоды себялюбия.

Ни пред каким грешником не превозноситься и не уповать на свою исправность и отсутствие озорства: самоцен может съесть все наши подвиги и добродетели, если они есть. Кроткое терпение чужих грехов, хотя и самое трудное дело, но зато и самое прибыльное и верное.

 
3. О терпении.
 

Где терпение, там больше спасения; сравнительно спокойная жизнь, хотя бы и с добрым молитвенным настроением, все-таки ниже беспокойной с плохим молитвенным настроением. Такова истинная расценка подобных вещей.

 
4. Чего надо бояться. 


Надо бояться не погрешностей, а сердечной холодности, самодовольства, беспокаянного настроения.

 
5. Об исправности.
 

Мы все помешаны на самоцене, поэтому и при малой исправности в каком-либо отношении набиваем себе цену и незаметно делаемся тонкими фарисеями: хвалимся тем, что сотворила с нами благодать (не мы) по милости Божией, а не за наши заслуги. Поэтому в духовном отношении исправность больше нам может повредить, чем неисправность с покаянным чувством. Вы скажете: «При исправности можно каяться». А в чем каяться, раз видим себя исправным? Тут один шаг и до прелести. Исправности истинной быть не может. Поэтому святые отцы учат, что делами мы не оправдимся, хотя и обязаны их делать (силою Божией), как птичка обязана петь, ибо на то и создана, а мы... «созданы на дела благая», такова наша природа. Смешно, например, гордиться, что у нас две руки и две ноги: такова природа; и делать добро – природное дело души. И если мы не творим, то тяжко грешим, нарушая природу и волю Божию. Вот и нужно каяться и сокрушаться, и за сокрушение Господь прощает грехи по Своей милости. Если бы даже жили и без греха, вполне исправные, то Господь спас бы нас опять за смирение и любовь к Нему беззаветную, как было и с Богоматерью, а не за исправность. Поэтому подвизаться можно, но не для оправдания своими подвигами и делами, а для стяжания большего смирения и покаяния. Поэтому если кто постится и молится не для стяжания смирения, а для богоугождения и своего оправдания, то ошибается.

 
6. О немощах.

 
Не унывайте в немощах и не считайте их за своих врагов, – наоборот, они, хотя и невзрачные, но наши духовные друзья-мытари.

 
7. О скорбях.

 
Скорби показывают, а вместе прокладывают путь к вечным неземным радостям и переживаниям, идеже Господь, Матерь Божия и святые.

Думается, пришло время, Господь призывает Своих и очищает скорбями для перехода в небесную жизнь, для этого ведь и живем. Буди воля Божия и милость Его! Будем на это уповать и готовиться предстать Богу ежедневно, жить, как в Страстную неделю.

 
8. О сокрушении.
 

Видение и оценка каких-либо своих подвигов и дел увеличит греховный и лживый самоцен и умалит всецелую надежду на единое милосердие Божие: дескать, я потрудился, а потому помилуй. Самое же верное и приятное Богу от нас следующее: «Господи, ничего не имею, не смею и очей поднять, помилуй мя по великой Твоей милости». И милость будет тем больше, чем больше будет сокрушения и упования на Бога, не на дела и что-либо свое.

 
9. Внутренний храм.

 
Много не плачте о храме, ведь у каждого из нас по милости Божией есть или должен быть свой храм – сердце: зайди туда и молись сколько есть сил и времени. Если этот храм не устроен или будет в забвении (без внутренней молитвы), то и видимый храм мало поможет.   



Письма епископа Германа.

1. Письмо от 17/30 мая 1925 г.


Мы с Вами не достигли того духовного состояния, когда чисто духовное, вернее, благодатная энергия препобеждает не только немощь нашей плоти и тела, но окрыляет связанный этим бременем наш тоже не всесильный и без Бога бескрылый дух. До поры до времени все мы живем богатыми естественными, от природы и родителей нам данными физическими и духовными запасами. Дух Божий и Господь действует через эту нашу физическую свежесть и энергичную душевность. И сама жизнь в эту пору открывает нам еще не все лицо свое, потому в нас так много бодрости и еще чаще хорошего идеалистического и всякого другого задора. Но эта полоса рано или поздно кончается, наступает для всякого своя Гефсимания с ее бореньями и изнеможением до кровавого пота, а потом и Голгофа. То и другое и мучительно и страдно, и всего чаще страдно именно тем, что дух наш должен отрешиться от своей праведности (как бы чиста и идеальна нам ни казалась она) и примириться с праведной волей Божией, для нашей душевности всегда стеснительной и трудной.

Вы пишите, что к 1-му мая должно быть "то-то", и от этого стонет все Ваше сердце и Вы говорите: "Это воля Божия, в ней ничего не может быть мучительного", а все же Вы мучаетесь. Вспомните кровавый пот Гефсимании, вспомните эти постоянные слова нашего Учителя, что идти за Ним можно только "взявши крест", и все это должно сказать Вам, что переход нашего духа в волю Божию всегда мучителен, как и всякий вообще переход от более простой формы бытия в более совершенную и высшую, как всякое и физическое и тем более духовное рождение. Мы имеем здесь на земле только начало этого всецелого перехождения нашей воли в волю Божию, нашего разума (даже верующего) в Разум Божественный, нашей маленькой и несовершенной любви в совершенную и всеохватывающую Любовь Триипостасную. Когда человек уже более полно, положительно (то есть любя это, считая за единую правду жизни) становится на сторону этой Вечной Правды или совершенно отталкивается от нее, то он уже больше не живет и обязательно умирает. Он прошел все, что может дать эта жизнь и созрел для будущего.

Смысл личной Гефсимании – внутренно страдая и трепеща, терпеливо выполнять нам заповеданное, не нервируя себя тем, почему это так, а не иначе, потому что одинаково иногда к Богу приводят как сильные потрясения от живого восприятия добра, так и страшные падения. Иуда все время был со Христом и Его предал; разбойник все время был без Христа и в Него уверовал. Если бы ни в жизни Господа, ни в истории нашей веры не было ясных указаний на эти смены светлого и темного и конечного торжества светлого, то и тогда, конечно, было бы страшно, но мы должны обвеселять свое сердце словами апостола Павла, сказанными про иудеев и язычников, быть может, приложимыми и к теперь живущим: "ибо всех заключил Бог в непослушание, чтобы всех помиловать" (Рим. 11, 32). Мы к тому же не знаем, как близки или далеки от нас скорбь "дней тех", которой никогда не было и которую не могут вынести даже избранные, если б ради них Господь не сократил дни ее. Мы живем во время, когда нужны слишком большие потрясения, чтобы не только разбудить мысль человека, но чтобы вернуть человека к средоточию всего истинно человеческого – к его сердцу. Понятна отсюда Ваша физическая и душевная усталость. Будем нести покорно крест Его, ожидая если не здесь, то там от Господа отдыха и полного откровения глубочайшего смысла всего, что нас теперь так ранит и бьет.


2. Письмо от 30 августа 1932 г.


Вот уж кончается скоро и август. Невольно, несмотря на острые повседневные заботы, думы и тревоги, отодвигающие куда-нибудь в глубь души все прежнее, вспоминается сегодня Гефсиманский праздник [Успение Богородицы, 15 августа], наполненный народом тихий скит, продолжительное и умилительное служение около гроба Пречистой, торжественное хождение с Ее Плащаницей по аллеям скита под красный звон колоколов, обильная трапеза с цветной капустой и душистым смородиновым квасом, и Вифания с шикарным ректором, и уютный посад с домиком недалеко от лавры. В этом воспоминании переплетаются и чисто духовные переживания с житейскими и земными, какие трудно отделить друг от друга, как невозможно рассечь душу и тело и изменить их таинственное сочетание. Все это затянуто какой-то нежной, щемящей сердце, голубоватой, как дали в ясный день летний, дымкой грусти, а все настоящее, при всех духовных преимуществах своих перед прошлым, кажется таким жестоким, грубым и суровым. Будет ли когда возможность сочетать это прежнее, без его греха, с настоящим, без его жестоких потрясений и невзгод, в одно светлое целое, где во всем был бы Христос, Его невечерний свет и взаимная любовь, без которой так бесприютно и тоскливо в настоящее время?! А пока Его меч разделения рассекает когда-то близких и единомысленных, и нет Его кроткого смирения и мира даже среди тех, кто одинаково называется Его именем. Но я верю, что это будет, и душа каждого прошедшего через муку лишений, падений, измен, малодушия и отрицания снова, не устами только или мимолетным движением чувств, а всею жизнью своей воспоет Ему "осанна" как Единому Победителю смерти и зла.


3. Письмо от 5/18 октября 1933 г.


Мне кажется, происходит не только одно разрушение твердыни и того, что для многих святое святых, но происходит очищение этих святынь, их освящение через огонь жестоких испытаний и поверок, разрушение форм, подавляющих своей своеобразной, но часто во многом земной красотой действенность закованного в них смысла и содержания; образуются новые формы, облегчающие проникновение в них и заполнение именно тем духом и жизнью, какие отрицаются часто их творцами и часто во имя осознанной и преднамеренной борьбы с Ним принципиально отрицаются, чтобы как бы нарочно чрез Голгофу уничижения воскреснуть в силе. Посмотрите, как жизнь фактически стала аскетична, как самоограничение, небывалое самоотречение становится не исключением, а правилом всякого человека, как необходимо все разрозненное и почти во всех самых разнородных по содержанию областях жизни идет к единству чрез коллективизм и т.д. и т.д. Вы скажете: но все это не во имя Его, а против Него. Да, это верно. Сейчас все с Его печатью в скорби, в Гефсимании и на Голгофе. Это верно. Но также несомненно, что все усилия и творчество направлены на создание таких форм жизни, какие в своей принципиально-идейной части все Им предуказаны, без Него не могут быть осуществлены и неминуемо приведут к Нему. "Все чрез Него, Им и к Нему", и только или непомерная скорбь, или неглубокое продумывание этих великих слов Апостола мешает видеть, что все это совершается. Невольно припоминаются слова Златоуста: "Бог творит Свою волю чрез тех самых людей, которые препятствуют и противодействуют. Он врагов Своих употребляет в орудие Своей славы, дабы знал ты, что Божия определения никто не расторгнет и высокой десницы Его никто не отвратит". Древнему Израилю чрез развалины своего чудного храма, чрез долгие годы лишения его умиляющих душу служб и целое море слез надо было прийти к иному дому Божию, в каком, однако, они увидели Того, о Ком говорили и жертва и пророчество. Магдалина пришла к Нему чрез ужас одержимости, Мария Египетская – чрез пещь разврата и неистового блуда, разбойник – чрез муки креста. Вот, мне думается, те вехи, какие должны быть поставлены всякой скорби, и особенно невыносимым по грусти воспоминаниям. Вы и, быть может, большинство из нас были около Него, Вы даже у ног Его, когда Он благоухал благостыней и окружен был величием чудес и светом благоговения; теперь не устрашитесь Его поруганий, Гефсимании и Голгофы, чтобы если не вокруг себя, то в самой себе увидеть непобедимый свет Его истины и воскресения...

Помоги Вам Господь в наступающую зиму со всеми заботами и тревогами. У всех теперь жизнь идет через узкие врата, и тот, кто их покорно принимает как неминуемый, единственный и спасительный путь, куда счастливее тех, кто нервничает, злобится на их неудобство и как будто ждет, чтобы его затолкали и протолкнули чрез них.


4. Письмо от 2/15 декабря 1936 г.


Я думаю, переживаемое Вами в той или иной степени испытывают сейчас весьма многие, и только шум текущей действительности и грандиозной перестройки, требующей крайнего напряжения всех душевных сил человека, приглушает эти тихие стоны души и мешает понять их вещий смысл. Ваше состояние – отражение общей болезни и отнюдь не есть что-то безнадежное, от чего надо допускать себя до психастении. Не без воли Божией мы поставлены в этот круговорот страстей, борьбы и всяческих дерзаний и падений. Он никого не искушает злом, и если отнять от окружающей нас действительности дух непомерной гордыни и чувственности, то на всем мы увидим отсвет Его Истины и Его заповедей. Его законы вложены в мысли и сердца людей. Это неискоренимо, как природа. И хотя зиждущие всячески игнорируют Его и хотят устранить Его и даже память о Нем из жизни, но Он остается краеугольным камнем и силой основных идей нового общества. В этом залог и просветления, и обращения, и духовного обновления, а для страдающих и болеющих над этим "отступлением" – ободрения, спокойствия и терпения...

Не унывайте! Мы всегда без Него наги и бессильны. Он и вчера, и сегодня, и вовек Тот же. Разве Он может быть не с нами, когда кругом и в нас самих такая буря?! А с Ним все можно выдержать и мужественно встретить все испытания. Он силен мгновенно отнять всю боль от Вашего сердца и исцелить болезнь Вашей души, но этого не делает, потому что лучше этим переболеть, а для этого надо просить у Него только терпения.


V.

Смерть праведника.


Информация, которая у нас есть о последних годах жизни архиепископа Варлаама, исходит из скудных упоминаний об этом периоде в письмах его брата, основанных на том, что писали ему его духовные дочери после своих посещений архиепископа Варлаама.

В 1931 году епископ Герман пишет: "С июля я живу в Великом Устюге. В здешних краях Коле (подразумевая себя) пришлось повидать и пережить много тяжелого, но теперь он живет более-менее спокойно. Вития (это об архиепископе Варлааме) недавно поехал ему на смену к Зосиме (имея в виду Соловецкий концлагерь в монастыре преп. Зосимы)".

1932 год: "Варля на станции Медвежья Гора около Петрозаводска (концлагерь со свирепейшими условиями)".

1933 год: "На днях был очень обрадован, что действительно Божий голубь [владыка Варлаам] выпущен из неволи, но еще не знаю подробностей. Это тем радостнее, что на это очень мало было надежды, и говорили, что даже он умер. А много, очень много моих братий и собратий, и особенно там, откуда вывел меня Господь, уже переселились в вечный покой. Только вчера получил оттуда письма, и жутко по-человечески читать и, больше того, чувствовать, как смерть стоит почти над каждым, с кем ты связан не только общим путем, но и единством упований; но, с другой стороны, в этом умирании чувствуешь и что-то искупительное и воскресающее... Сердечный привет маме и Виктору".

В декабре того же года: "Витя пока благополучно в Вологде [в ссылке]".

1934 год: "Варля по-прежнему живет в Вологде".

1935 год: "Варлаам, видимо, совсем стал инвалидом: не может ходить более нескольких минут от крайней утомляемости сердца".

В июне 1936 года: "Они поехали через Вологду, чтобы повидать болящего... Двое из самых близких были у него. Маленькая комнатка с грязными обоями, отделенная от хозяев тонкой перегородкой с занавеской вместо двери. Бедно покрытая кровать, около нее столик и два других стола у стен. Вот и вся обстановка. Пишут, что он худой, бледный и совершенно седой. Чувствуется скудость – как им показалось (это так и есть), приятная для болящего. Он принял их очень ласково, интересовался жизнью брата и посоветовал ему больше заниматься внутренним миром, чем делами внешними, хотя и добрыми. В этом тоже много правды. Дал им духовные советы и очень их утешил. Спаси его Христос. Он доволен своею болезнью, приковавшей его к кровати и сделавшей его почти затворником. Я сам глубоко верю в промыслительность этого; это спасает его от утомительных передвижений и несомненно помогает ему еще больше накопить то духовное тепло, какое так нужно в наше холодное время. Его брат [сам епископ Герман] пока живет в тех же условиях. Вы, вероятно, знаете про болезнь [арест], какая захватила его близких. Для него это великая скорбь, хотя все случившееся не без воли Божией, какая лучше нас знает, как надо вести каждого человека к его конечной и вечной цели".

И в декабре он пишет: "Не лучше ли мне подражать своему брату Вите, который живет как затворник".

Это последние известные нам слова епископа Германа.

В письмах самого архиепископа Варлаама упоминаний о нем самом еще меньше; мы можем только догадываться, что у него было на сердце. "Быть келейником очень хорошо для спасения души. Что до меня, я пошел бы к кому-нибудь келейником, но, увы, у меня нет ни сил, ни возможности. С ногами сейчас получше... Но мое общее состояние хуже. Перед масленицей у меня был удар. Доктор дважды меня посещал. Сейчас, слава Богу, лучше. Все утомительное для меня вредно, поэтому я должен был сократить время своей молитвы. Мне нужен свежий воздух, но все, что я могу, это выйти на улицу на десять минут... Во время Великого поста я читал всю псалтирь и сокращаю часы. Псалмопевец говорит: "Вспоминаю дни древние, размышляю о всех делах Твоих..." (142, 5) Для тебя тоже очень полезно вспоминать святые вещи в твоей жизни. Это не тщеславие, а утешающее облегчение для души; это заменяет духовное чтение".

После этих немногих слов, относящихся примерно к 1936 году, архиепископ Варлаам был заброшен. Письма от его брата приходили реже и реже, пока совсем не прекратились. 15 сентября 1937 года епископ Герман был расстрелян в кошмарной системе тюрем и трудовых лагерей, которая тогда возглавлялась маньяком Ежовым. Число гостей архиепископа Варлаама тоже значительно сократилось, так как их тоже постигла схожая судьба. Боль в ногах и по всему телу усиливалась, и глубоко внутри его почти неподвижного тела поселилась постоянная и всепроникающая простуда. Тянулись годы угасания. Его больное сердце все еще продолжало биться.

В мире шла война. Надежда русского народа на то, что его освободят от атеистического ига, все возрастала с каждым днем войны и лишений. Возрастали и страдания людей, так как власти из страха усиливали гнет. Ни у кого не было времени для архиепископа Варлаама. И в своем покинутом состоянии он все понимал и беспрестанно молился о мире. Он знал о венцах славы, которые Бог возложит на тех, кто страдал, на тех, кто взрастил в себе доброту сердца, всепрощающую любовь и глубокое понимание человеческой слабости... И он молился о всех.

Он еще не умер в ужасной вологодской тюрьме... Слушая величественное пение завывающей снежной бури, многоголосый хор, который катился, как волны по постоянно меняющемуся морю жизни, он не мог не молиться своему покровителю – преподобному Варлааму, этому дивному аскету древности. Говорят, что перед смертью человека его святой покровитель вместе с его ангелом-хранителем приходят, чтобы сопроводить душу в другой мир. Этот святой пришел в Индию и встретил Царевича Иоасафа, который должен был унаследовать все земные богатства великого царства. Но Варлаам, исполненный небесного рвения сделать его наследником Царствия Небесного, обратил его ко Христу. И Небеса открылись ему, и он увидел смысл человеческого существования и то, что приготовлено для любящих Бога Жизнодавца. О, какое блаженство он испытал, когда отделился от тела и попал в Небесное Царствие Христово! Он увидел, какая невыразимая радость ожидает смертных за все страдания, перенесенные в этой долине слез, в нашем земном царстве! Жизнь этих святых представляет истинное открытие Рая, и об этом страдающий иерарх Варлаам, сейчас полузамерзший и покрытый снегом в своем убогом убежище, так много раз читал в молодости, что не мог не вспомнить: "Помолившись так со слезами, он, после многих коленопреклонений, опустился на пол в изнеможении... он видит себя в обществе каких-то необыкновенных существ, в местах, которых он никогда не видел, именно, в какой-то большой равнине, украшенной прекрасными, душистыми цветами, различными деревьями, отягощенными неизвестными ему чудесными плодами, прекрасными и очень соблазнительными на вид. Листья деревьев весело шумели под веянием тихого ветерка, распространяя приятный аромат. Тут же стояли троны из чистого золота, украшенные драгоценными камнями, от которых исходил чудный блеск, и ложе, покрытое покровом, краса которого невыразима словом. Текущие светлые воды услаждали взор. По этой чудной, прекрасной равнине те необыкновенные существа вели его по направлению к великолепному городу с блистающими золотыми стенами, которые оканчивались неприступными зубцами из такого камня, какого никогда никто не видел. О, как выразить всю красоту, весь блеск этого города?! Свет солнечных лучей ярко освещал улицы города, по которым бодро шли войска, сами представляющие из себя свет, поющие песни, неслыханные ухом смертного. И услышал Иоасаф голос, говоривший, что сие есть место отдохновения праведных, радость тех, которые сумели угодить Господу" (преподобный Иоанн Дамаскин).


Наконец, мороз перестал его донимать, и мягкий искрящийся снег, как молния, мягким светом высветил душе праведного иерарха Варлаама дорогу ввысь, где почиют праведники. И он поднялся к месту, уготованному для праведников, чтобы присоединиться к святым, вечно славящим Бога. Аминь!

Святые новомученики Варлаам и Герман, молите Бога о нас!

Игумен Герман (Подмошенский).


Архиепископ Варлаам умер в тюрьме № 1 города Вологды 20 февраля 1942 года.


Источники. Polsky's Russia's New Martyrs, Vol. 2; "Russian Monk", March 6, 1911; Archbishop Nikon, Biography of Metropolitan Anthony Khrapovitsky, Vol. I; Archimandrite Symeon, Schema- Archimandrite Gabriel, Elder of Pskov; Regelson, The Tragedy of the Russian Church; St. John of Damascus, Life of Sts. Ioasaph and Barlaam; "Nadezhda" (periodical), No 5; "Vestnik", Nos. 107 and 109. – Польский "Новые мученики Российские", т. 2; "Русский инок", 6 марта 1911 г.; архиепископ Никона "Жизнеописание митрополита Антония (Храповицкого)", т. I, архимандрит Симеон "Схиархимандрит Гавриил, старец Псковский"; Регельсон "Трагедия Русской Церкви"; преподобный Иоанн Дамаскин. "Душеполезная повесть о жизни Варлаама и Иоасафа"; "Надежда" (периодическое издание), № 5; "Вестник", №№ 107 и 109.