Дорожное радио

1.

Маленькая Фаби возилась с непослушным радиоприемником. Стиснув зубы, она пыталась заставить его работать – трясла в воздухе, стучала по деревянному корпусу, крутила разнообразные ручки. Гибкий змееголовый шнур, худо-бедно исполнявший роль антенны, протянулся к окну и ловил своим концом, кроме испарений ночной стужи, то и дело пропадавший неровный радиосигнал. Перебиваясь помехами, он усиливался и исчезал независимо от попыток девочки как-то улучшить прием: она непроизвольно вонзала ногти в ладони, едва хриплый отрывок передачи снова тонул в хаосе статики, она с шумом выдыхала воздух и подпрыгивала на кровати, ругая приемник последними словами и тотчас же уговаривая его немудрящими пожеланиями.

“Вызываем… станцию Адамант.. вышлите топлива, срочно. Том, как ты? Лови первый же поезд… понял? И… принимаем от механиков большого гаража новый… прибывает номер пятый на главный путь… сообщение для пассажиров застрявшего…”
Проклятые помехи. Словно бы дикие звери глотают фразы на полпути. Фаби всё слушала и наконец уловила два волшебных слова, которые попадались иногда в этом винегрете и позволяли кое о чем судить. “Дорожное радио”. Апофеоз и стержень всего эфира.

Как всемогущий судья, Дорожное радио помогало и упрашивало, высылая бестелесные объявления. Но порой оно еще и предупреждало.

“Если вам угрожает опасность, - услышала Фаби, - передайте сигнал о помощи из любой радиоточки и кто…” – снова шум. Но девочка сама не заметила, как вскочила. У нее появился шанс связаться с таинственными голосами, не принадлежащими родному городу. Если ее слабый зов пробьется через эти вечные помехи, если на той стороне будет кому слушать, если приемник не сломан… слишком много “если”.

Фаби хотела в большой мир с тех самых пор, как услышала от матери сказки и легенды о его существовании. Но это было непритязательное детское желание. Куда сильнее она заинтересовалась, когда старый отчим Хомер рассказал ей – после терпеливых уговоров - собственные измышления, основанные на легендах и фактах. А тетушка Рыба даже приводила ее к станции, откуда сто лет назад уезжали поезда, и развеяла глупый страх перед вокзалом, которым болели многие.
- Мертво, как старые мифы, моя девочка, - трескучим голосом объясняла Рыба. – Абсолютно мертво, а что бояться мертвого? Так что забудь о ней.

Вначале Фаби бегала на станцию каждый день, осматривая каждый миллиметр ее конструкций, потом – все реже, и наконец, совсем перестала. Эта дверь в большой мир была надежно заперта, и открыть ее никто не мог. А месяц назад она рылась в подвале просто со скуки, отчасти из желания найти тайны и секреты, и в её руки попал странный обитый деревом прибор.
Усевшись на кровати, девочка наклонилась перед древним аппаратом и быстро, пока помехи не заглушили передачу, но как можно более отчетливо произнесла в отверстие, казавшееся микрофоном:
- Вы меня слышите? Помогите мне! Меня зовут Фаби, я в Немабурге…

Она не могла узнать, слышно ее или нет. В облаке голосов ответа не появилось, но белый шум так же настойчиво и слепо перекрывал сигнал, отпускал его, снова внедрялся в эфир. Фаби сидела еще добрый час, упорно повторяя сокращенную версию своего призыва – помощь, имя, город. Чем короче, тем лучше. Может, что-то прорвется.
Потом, когда ответа так и не появилось, досада захватила ее: Фаби бросила бесполезную коробку в ящик с тряпьем, рывком выдернула антенну и уткнулась носом в подушку. Никогда бы не слушать этот чудный, недосягаемый мир голосов. Через несколько минут Фаби уже спала в темноте, забыв про все до следующего утра. Но день прошел без всяких происшествий, и коробочка радиоприемника так и осталась лежать в бельевом ящике.
Все самое интересное случилось на следующую ночь после радиосеанса.

На крыше ветхого вокзала, рискуя ее сокрушить и продавить, сидели двое стариков. По правде, только один из них был настоящим старожилом и помнил, для чего нужны эти ржавеющие полосы в земле, перекрещенные деревянными рядами палок. Второй постарел от неумеренного потребления сигарет и алкоголя. Звали их, соответственно, Вшец и мистер Погребок.
Почти каждую ночь эти двое чудаков забирались на станционную крышу или блуждали вокруг вокзала, потому что здесь их никто не видел и не делал им замечаний насчет асоциального образа жизни. Вокзал, хоть стоял в самом центре, был окружен пустым пространством. Дома его сторонились, как мертвеца.

Бродяги вкушали ночь. Пустые бутылки отмечали прошедшие часы, полные ждали своей очереди. Достать животворную смесь в городе было непросто, а по вкусу она напоминала разведенную пшеничную кашу, поэтому Погребок осушил свой стакан неторопливо и закрыв глаза, словно дегустируя редчайшее вино. Вшец выпил залпом и с грустью уставился на опустевшую бутыль. Потом он перевел взгляд на старую жестяную вывеску “Немабург”, еще торчавшую из забора платформы, лишенную первой буквы.

Погребок выпростал руку и толкнул локтем замечтавшегося собутыльника:
- Слышал?
- Хорош толкаться! Чего?
- Не знаю! Похоже… на свисток!
- Какой свисток, подери тебя?
- Паровозный свисток, дубина стоеросовая!
- Да ты колеса свои потерял, дурень. Откуда здесь паровоз?
- Я его видел. Тебя тогда еще в проекте не было, а я его уже видел и помню!

Но не успел этот интеллигентный разговор завершиться, как из тумана, окутывавшего старый подъездной путь, рассеивая дымчатые клочья, вырвался серебряный силуэт: он шел так, словно рельсы лишь недавно положили специально для него, словно и не проржавели они в труху много лет назад.
- Щас опять засвистит!
- Так весь город перебудит же.
Но локомотив не стал подавать голос. Вместо этого он плавно затормозил и спокойно встал напротив вокзала, не доезжая до конца тупика. Наступила тишина. Затем передняя дверь пассажирского вагона, прицепленного к паровозу, открылась, и оттуда выпрыгнул человек в пальто. Его лица под шляпой старики не видели.

- Может, ему нужна помощь? – зашептал мистер Погребок, наблюдая, как пришелец молча осматривает холодную платформу. Из окна машиниста высунулась голова и что-то спросила.
- Что за паршивый городишко! – воскликнул незнакомец на платформе.
Двое на крыше недовольно закашлялись: кому приятно, когда его город ругают? Сразу же показалось лицо – приезжий их услышал и поглядел наверх. По знаку его ладони голова убралась в окно, а дверь вагона тотчас захлопнулась, будто сама по себе. Труба локомотива выдохнула тонкий, сонный завиток дыма.
- Доброй вам ночи, - сказал гость.
- И вам того же, - отозвался Вшец и захихикал, подтирая слюну: надо же, какой обмен любезностями у него вышел.
- У вас тут кошки живут? – ни с того ни с сего спросил пришелец.
- Кто? – разинул рот Погребок.
- Это такие вымершие животные, - толкнул его сосед и повысил голос: - Нет у нас таких! Ни кошек, ни блошек не водится! Э, а вы-то кто? Где вы есть?
Человека внизу уже не было.

- Я Аластор, - донесся его голос с другой стороны здания. Силуэт новоприбывшего обрисовался на дороге, ведущей к домам. Красные полосы почти исчезли из небесного спектра – верный признак наступающего рассвета. Вшец и Погребок, кряхтя от боли в суставах, слезли на чердак, откуда по лестнице сумели приземлиться. Их заинтересовал поезд.
- Что ты делаешь? – прошипел Вшец, когда его товарищ полез на подножку. – Это не твое.
- Просто смотрю, - огрызнулся Погребок, дергая ручку кабины. Ничего не произошло, кроме того очевидного факта, что дверь оказалась надежно заперта.
- Закрыто! – воскликнул он с обидой, ожидая большего.
- А чья голова торчала из окна? – напомнил Вшец. - Это же машинист. Тот, кто правит этой штукой. Он и запер. Чтобы ты нос себе не прищемил.
- Не твое собачье дело. Пошли-ка заглянем в окна.
И они заглянули, но увидеть внутри ничего не удалось: все стекла пассажирского вагона словно невзначай отсвечивали и блестели, будто зеркала. Бродяги закружили вокруг поезда, смотрели и боязливо трогали металлические части, удивлялись странной конструкции, но так никого и не заметили – точно не поезд, а мертвая скала улеглась возле станции. Если там внутри и остался машинист, то наверно, он плюнул на всех и отправился на боковую.
Устав терпеть прикосновения бродяг, состав скрипнул недовольно, как старый пес, прогоняющий надоедливых щенков. Двое отшатнулись на безопасное расстояние и глазели оттуда. А там уже затеялся настоящий рассвет.
Утром новость о прибытии поезда разнеслась среди мающихся на улицах сонных горожан. Многие нашли в себе сил выйти посмотреть, рассказали другим, кто прятался по квартирам, и те тоже спустились к вокзалу – делать-то им всё равно было нечего.

2.

Фаби прибежала домой еще до обеда, громко топая по деревянному настилу в коридоре и вызывая у отчима недовольную гримасу: тот ненавидел суету во всех её проявлениях.
- Что это за штука стоит там, на вокзале? - закричала она.
- Тихо, не шуми! Разве тебе нужно это знать?
- Но Хомер, это же… поезд, да? Такие есть на картинках в школе. Я услышала, как миссис Челюстра говорила, что это первый поезд за много лет, а Роджер Каралекс…
- Ладно! – почти крикнул Хомер, не выдержав атаки. – Я видел этот поезд, да!
- Здорово!
- А что, теперь будут поезда ходить в наш город? – донесся голос Майны из соседней комнаты, и тотчас же вошла она сама. Сколько Фаби себя помнила, Майна Прейс всегда исполняла для нее роль матери, но ни разу прямо не говорила, что действительно таковой является. В отличие от Хомера, тот своей роли не скрывал.
- Мы теперь сможем уехать? – подумала девочка вслух.
- Куда уехать? – в ужасе прошипел Хомер. – За городом только тьма и смерть! Мы одни в целом мире, больше никого не осталось. Один Шум.
Фаби, конечно же, так не думала. Она включала дальнюю связь, слушала радио и послала призыв о помощи. Может быть, ее голос все же достиг цели, и они…
- Это чудище на рельсах, - продолжал бурчать Хомер, возвращаясь к спокойному сидению. – Вчера его не было. Сегодня есть. Но не двигается, дочка.
- Призрак, фантом, - подсказала Майна, неторопливо протирая чайную чашку. – Утром я сама заходила к госпоже Щуке. Она прискакала на вокзал одной из первых и узнала кое-что от этих бездомных бродяг, которые постоянно там ошиваются.
- Вшеца и Погребка? – показала знания девочка. Хомер поморщился, услыхав имена:
- Щука болтает с этими отбросами? – равнодушно поинтересовался он.
- Нас так мало, что поневоле будешь, - отшила его Майна, едва ли повысив голос. На такое и ответить было нечего.
- И что те сказали? – напомнила Фаби.
- Бездомники клянутся, что видели, как поезд прибыл…
- По синей радуге, ага, - закаркал Хомер в своем кресле. Но Фаби была настроена не так скептически и внимательно слушала каждое слово.
- …По рельсам. И оттуда вышел человек.
- Из внешнего мира, - сказала девочка и подумала, что тот человек пришел за ней. Но вслух, конечно, не сказала. Впервые за многие годы в Немабурге оказались посетители, и приехали они сразу после того, как она подала сигнал бедствия. Это не может быть совпадением, правда?
Но Хомер неприкрыто захихикал, и его смех, лишенный веселья, звучал как брачная песня галки: ке, ке, ке.
- Брось, - заявил он.
- А перед твоим приходом, - соизволила наконец продолжить Майна, растягивая слова, - госпожа Щука звонила сама и сказала, что гость навещает Форсайтов. Без сомнения, утверждала она, тот в восторге от нашего городка и непременно желает побеседовать с каждой семьей в отдельности. Итак, вначале он уже побывал у Онико и Выгребной Ямы, потом, ну вы понимаете, производил впечатление на Щуку и так далее. Ко всем и каждому он хочет зайти.
- А когда он придет к нам?
- К нам все приходит последним, - угрюмо отозвался Хомер.
Майна поставила чашку на полку, поскребла ладонью по столу и снова взялась за ту же самую чашку, бессмысленно полируя ее уже в который раз. Только она не понимала этого.

Примерно через час раздался стук в дверь. Конечно, Фаби сорвалась с места и побежала открывать – пустая формальность, ибо не только замок, но и сама защелка на двери перестала работать задолго до её рождения. Щели в рассохшемся дереве свободно пропускали ветер, если вообще не мышей, а медная ручка чудом еще не отвалилась.
На пороге стоял человек в плаще, мало чем отличающийся от жителей города, вот только неуловимый дух живости, решила девочка, заметен на его лице, не унылое соседское любопытство, а значит, это и есть таинственный гость из иных миров.
- Здравствуй, девочка, можно к вам зайти? – вежливо произнес гость и сделал шаг вперед, заранее предугадывая верный ответ. Можно поклясться, что в его глазах загорелись искорки, как только он увидел Фаби. Но он больше ничем не выдал своих устремлений и, уладив формальности в коридоре, сразу прошел в большую комнату к хозяевам.
- Добрый день, - приветствовала его Майна тем же тоном, которым загнанный в тупик книжный герой мог сказать “все кончено”. Руки Майны протирали чайную чашку.
- Я Аластор, - сказал человек в плаще своим слегка архаичным голосом, не показывая, будто его интересует что-либо, кроме простого вежливого любопытства к незнакомой семье. – Я приехал…

Фаби, слегка разочарованная, затаилась в коридоре неподалеку от кухни, чтобы ловить каждый нюанс взрослого разговора. Она сама задала бы гостю из внешнего мира тысячу вопросов, но ее родители лишь с показной вежливостью спрашивали о ничего не значащих вещах, как будто просто Щука или другие старики зашли на чай. Хомер спросил о погоде, да и то скорее ради отвода глаз. Аластор отвечал, ничуть не смущенный вялым приемом, а между любезностями задавал свои собственные вопросы, какие мог бы придумать настоящий путешественник, например: действительно ли Фаби единственная девочка в городе? Да, это интересно. И когда последний раз приходил поезд? Ваша правда. Голос его был глух и рассеян – уж не специально ли? Маскировка?
Лучшей маскировкой в Немабурге было уныние. Фаби задумалась над своими мыслями, разочаровываясь в ожиданиях, но все еще не конца. На кухне заскрипели стулья, и она встала, заглянула туда – что дальше? Что ему нужно?
- Мы выйдем на минутку в коридор, я хочу поговорить с вашей девочкой, - сказал Аластор приятным голосом, не допускавшим разночтений. Это было утверждение, не вопрос. Майна только пожала плечами, Хомер, судя по торчащей над креслом макушке, вообще не пошевелился.
Гость подтолкнул ее в коридор, Фаби послушно вышла, чуть не подпрыгивая от внезапного возбуждения: пока они наедине, вот он, шанс попросить его взять с собой… Она едва заставила себя говорить шепотом:
- Господин Аластор, я…
Но тот мгновенно закрыл ей рот рукой и прошептал в ухо:
- У нас очень мало времени! Эта дверь не закрывается?
Фаби кивнула. Аластор толкнул входную дверь кончиками пальцев, очень осторожно распахнул ее и вытащил девочку наружу, предварительно приложив палец ко рту.
- Идем, - шепнул он и понесся вниз, держа ее за руку.
- Вы кто? Вы за мной пришли? – затараторила Фаби, едва они спустились на этаж ниже и слова больше не могли долететь куда не следовало.
- Разве не твое сообщение было в эфире?
- Так вы его получили!
- Как ни странно, получил. И даже приехал. Я задался целью обойти весь городок, если понадобится, и найти ту девушку, что звала на помощь. Не знал, правда, насколько дружелюбными будут местные жители. А ордер на обыск здесь, подозреваю, никому не известен.
Они вышли на улицу через покосившиеся створки подъездных дверей.
- Так вы из полиции?
- Я инспектор. Но в таких местах…
- Многие наверняка собрались у вокзала. Майна сказала… Нас здесь слишком мало, они меня не пустят!
- Мало, ты права. Я поговорил с несколькими семействами. Какие странные имена: Кошкисы, миссис Мышкис… все утверждали, что в городе есть только одна девочка, у Прейсов. Я сделал незаинтересованный вид, но потом направился прямо к вам.

Фаби оглядывалась: приемные родители пока не бежали в погоню. А вот у вокзала… да, почти половина города толпилась возле паровоза. Аластор перешел на прогулочный шаг.
- Внутри мы будем в безопасности. Позволь-ка…
Он мягко, но неумолимо прорезал непонимающую толпу.
- Я не ожидал увидеть здесь такую прекрасную девочку, - бархатным голосом сказал он, доверительно обращаясь сразу ко всем, и одновременно подводя Фаби за руку к вагону, – я просто обязан показать ей нас замечательный паровозик. Да-да! К тому же у меня есть хрустящий шарик. Пошли?
Дверь открылась. Некоторые из горожан тут же встали в очередь.
- Не все сразу, - остановил их Аластор. – Дети первые. Где ваше уважение к молодости?
- Кто вы? – спросил кто-то с задних рядов.
- Имейте терпение. Может, и узнаете.

Вагон был чист, опрятен и разделен на две части. В передней низкие стенки и откидные крышки образовывали несколько отсеков – Фаби увидела чайный стол, лавки, сундуки. Сзади, за тонкой перегородкой, находились сидения, как в обычном вагоне, который они рассматривали на школьных картинках.
Ничего не говоря толпе, Аластор закрыл наружную дверь – как будто запечатал ворота неприступной крепости.
- Готовьтесь! – воскликнул он.
В ответ прозвенел свисток, зашипел перегретый пар. Люди на перроне округлили глаза, начали волноваться и переглядываться. Один из них – конечно же, двадцатилетний сын Роджера Каралекса, самый молодой после неё, заметила Фаби – протолкался вперед и что-то говорил, указывая пальцем на вагон. Он-то вполне мог заподозрить неладное, пока остальные разевали рты, и теперь пытался оживить собравшихся своими речами.

Дверца со стороны паровоза, которую Фаби вначале не заметила, отъехала вбок и оттуда вышел подвижный, совсем не старый еще человек со светлыми, коротко подстриженными волосами. Увидев девочку на сиденье, он сразу же улыбнулся и кивнул ей.
- Это Седрик, наш машинист, - представил его Аластор, пока тот подмигивал.
- Собирается толпа, - объявил Седрик, приняв серьезный вид, хотя глаза у него остались веселыми. – Пора ехать, а то полезут на крышу.
- Они не полезут, - возразила Фаби, прижавшись к окну. Жители Немабурга были слишком пассивны и слабы, слишком испуганы, чтобы оказать сопротивление похитителям, увозящим единственную их наследницу. Никто не рискнул подойти поближе. Даже при том, что поджигатели в лице Каралекса делали свою работу, а ее приемные родители бежали – это Хомер-то бежит, невиданное дело! – со стороны жилых домов, еще больше распаляя толпу. Вот это их заводит, но так медленно! И слова, что произносились – призывы к штурму? – стекло звука не пропускало.

Вокзал неожиданно пополз в сторону: дрожащий и вибрирующий состав снимался с места, и его провожали удивленные лица – толстуха Джинни в старой шерстяной накидке, очкарик-книголюб Арон Кошкис и полоротая тетушка Рыба, тупоумный Каралекс и его куда более светлоголовый сын, все погрязшие в паутине неверия горожане, безвольные жертвы вселенского распада. Стеклянная преграда смазывала их образы, слова превращались в неразличимый гул. Фаби уловила фигуру Хомера, что-то объяснявшего соседям, но было уже слишком поздно.

В последний раз мелькнули родные дороги и серые здания, прежде чем город скрылся с глаз долой, и перед мысленным взором девочки осталась висеть глупая ухмылка мистера Погребка, в нелепом прощальном жесте поднявшего правую руку, но только до уровня груди – его мучали суставы.
- Хорош тупик, - сказал машинист Седрик.
- Мы ведь задом наперед едем, - сообразила девочка, ощущая что-то тяжелое в голове.
- Точно, мышка. Не развернуться, пока к главному стволу не приедем.
- Мне нехорошо, - напряженно произнесла она, и только после этого ощутила, насколько ей плохо. Поезд вошел в густой кисельный туман, в Шум, который даром что был белым, сразу же приступил к своему черному делу, сдавив ее голову тисками и угрожающе обвивая грудь, мешая дышать и думать. Сейчас я упаду в обморок, решила Фаби, никогда раньше не терявшая сознания, и начала медленно клониться вниз. Чьи-то руки схватили её за плечи, пальцы поднесли желтый леденец.
- Это поможет, - гулко произнес Аластор, но она ничего не могла сделать. Шум окутал все вокруг. Потом кто-то вложил эту штуковину между зубов, и было тяжело не дать ей вывалиться на пол. Но Фаби справилась – дурнота начала отпускать ее с первого же кислого прикосновения на языке, серая пелена уходила толчками. Все дальше, и скоро давление отступило, оставив только легкий гул.
- Спасибо, - пробормотала она едва слышно, ощущая на лбу капли холодного пота. Словно после тяжелого приступа болезни. В окне болтался туман, старался вернуть утраченные позиции – она сразу отвернулась.
- Мы движемся по путям вероятности, - объяснил инспектор. - Раньше здесь лежали рельсы к вашему городку, но по ним так давно не ездили, что Шум начал постепенно поглощать этот отрезок. Металл растворялся. Чтобы пробиваться через годы, нужна большая сила.
- Сначала я тоже раскисал, а потом стало ничего так, - ободряюще прибавил Седрик.
- А кто управляет? – спросила Фаби, старательно жуя свой леденец. Оба человека вышли в салон и никого не осталось у приборов, это точно.
- “Тайм” отлично едет сам! – сказал машинист. – Более того. В такой момент… хе, я бы и не рискнул положить руку на рычаг.
Фаби поежилась в трепете.

3.

- Как мы тебя нашли? – переспросил Аластор. – Через Дорожное радио, дело ясное: ведь оно носит тысячи новостей и соединяет станцию со станцией, поезда с людьми. Иногда на его волнах звучат призывы о помощи от тех, кто имел несчастье застрять или потеряться на задворках сети, иногда теряют друзей или вещи. Тогда каждый человек, если способен он в краткий срок прийти на помощь, подхватит зов. И не колеблясь, исполнит священный долг, равный долгу гостеприимства для всех, кроме самых циничных пиратов.

Итак, позавчера в эфир Приемных Башен прорвалось загадочное, искаженное Шумом сообщение, содержавшее, без сомнения, сигналы бедствия. Помогите мне, взывал голос, снова и снова – твой голос, Фаби, заметенный порывами мирового ветра. Мастера перебросили клич с одной станции на другую, и многие бригады вызвались тотчас же отправиться куда угодно, лишь узнав о месте назначения, нагрузившись водой и едой, углем и газом, да с благословением высших сил.
Но когда прозвучало слово Немабург, даже седые старики нахмурили брови, не в силах вспомнить о существовании не то что города, а даже маленькой платформы с таким названием. Уже казалось, что старшинам архивов придется поднять пыльные бумаги и перебирать схемы вековой давности, либо махнуть рукой и признать сигнал пустой шуткой… но не таков наш путь, чтобы сдаться, если остаются шансы.

Я тоже был у приемника, следя, как переговариваются между собой ученые. Вскоре наше терпение было вознаграждено: я услышал глубокий голос, голос седого Грема Грехольма, смелого исследователя, ступившего на раскрошенные плиты необитаемых трехсотлетних платформ на самом краю мира. Он говорил, что знает слухи о давно сгинувшем граде Немабурге, полагая их до сего момента лишь выдумками суеверных. Он говорил, что ему известно легендарное место, где начинается ответвление рельс.

Мы, полномочный инспектор Аластор и капитан первого класса Седрик, находились на борту нашего поезда, и нам была предложена эта миссия, которую мы вызвались принять на себя. Очень мало на свете таких составов, умеющих разрезать вероятность, и даже среди них “Тайм” уникален. Среди ночи гнали мы, как безумцы, и наконец, отыскали намек на сход, призрак поворота – и ступили на него.

Когда мы свернули, задрожал поезд на призрачных рельсах, капли белого тумана окутали стекла. Казалось, что поезд не сумеет пробиться, и Седрик полагал даже, что впереди ничего нет, кроме сгущающегося Шума, по прихоти которого мы получили сообщение – лишь редкий всплеск чего-то далекого из прошлого, зов давно погибшего города. Однако “Тайм” построен на совесть и добился своей цели, он как ураган перемалывал километры, прорезая почти истаявший ход, колеса пели скрипучую песню напряжения, с этой песней мы ворвались в пространственный карман, продолжая ехать, пока не остановились у вокзала в городе Немабурге. Десятки лет ничья нога не ступала на эти плиты, ни один смертный из большого мира не бывал здесь.

- А что было дальше, ты уже знаешь, - добавил Аластор, помолчав немного.
- Мне кажется, - начала Фаби и задумалась, как лучше продолжить. - …казалось, что я попала в другой мир, открыла дверцу в него, когда включила радио. Сколько голосов, а я была полностью уверена, что реален только мой город!
- Тебе еще предстоит открыть мир…
- А вы могли бы вывезти оттуда и других людей?
Аластор сразу же отрицательно покачал головой:
- Нет. Только что тебе было так плохо, но ты молодая. А они все погибли бы, пытаясь выбраться из места, настолько погруженного в энтропию.
“Я бы стала как они”, – решила Фаби, вспоминая родичей и других горожан, каждый день без смысла выходящих на улицы, толпящихся на площадях, не зная зачем, настолько пропитали их тлетворные испарения извечного врага, белого Шума. Заторможенные, полусонные люди, утратившие любопытство – в прелюдии перед вечным сном на грани первозданного хаоса.

- Он исчезнет? – спросила она.
- Рано или поздно исчез бы. Думаю, наше посещение пустило городу струю свежего воздуха, немного подновило старый путь... видишь, капель на стекле, о которых я говорил, сейчас уже нет. Лет десять дополнительной жизни, потом даже “Тайм” станет бессилен… Но мы что-нибудь сделаем, Фаби. Я выступлю перед Мастерами и буду предлагать о возобновлении пути в Немабург, о возвращении его в сеть, чтобы спасти от исчезновения. А сейчас нам надо подумать о твоем доме, постоянном или временном. Негоже вечно кататься на поездах, нужно немного стабильности…
- Соединяемся! – крикнул из кабины Седрик.

Деревья рассыпались по сторонам, уступая место двухпутной железной дороге, и противный туман тоже рассеялся – здесь, над лесом, во всей красе представало ярко освещенное золотистое небо. Поезд, словно радуясь долгожданному возвращению, издал короткий гудок и с грохотом въехал в пределы основного пути, тормозя уже там. Фаби пробежала на другую сторону вагона, чуть не упав от тряски, и надеясь увидеть тонкую линию, ведущую в родной Немабург. Она была удивлена тем, насколько серой и невзрачной выглядит уходящая в туман полоса, почти невидимо, но все же…
- Она же… её видно. Неужели никто…
- Это только потому, что мы проехали, - объяснил Аластор, даже не поворачивая головы.

“Тайм” дрогнул и дал нормальный ход, стуча колесами по стыкам, разгоняясь все быстрее: клубы темного дыма вырывались из его трубы и проносились мимо окон пассажирского вагона в облике призраков и со скоростью птиц. Поодаль тянулся стеной бесконечный лес.
- Реальный мир, - сказал Аластор, поведя ладонью.
Фаби смотрела, смотрела, и наконец спросила:
- Только так? Вы все ездите на поездах?
- Ну конечно. Не поверил бы, что мне приходится объяснять простейшие вещи. Годится все, что может ездить по рельсам, хоть старая ванна на колесиках. Некоторые хитрецы всю жизнь сидят в городах и в ус не дуют! По мне, вечная статика… скучно. Надо иногда встряхиваться. Знать меру, баланс между городами и поездками. Есть еще много обычных станций и полустанков. Кое-где и люди не живут. - Аластор помолчал и закончил: - Чтобы общаться и направлять друг друга, мы используем Дорожное радио. Оно наше сердце, а мир без сердца, как и человек, не живет.
- А куда мы едем сейчас?
- Сначала на Заправочную станцию. Много угля потратили на эту грандиозную попытку проникновения в твой город. “Тайм” хочет кушать, отказывать ему нельзя… Ну и  пристроим тебя в Солнцеграде.

Вскоре мимо пролетел состав, следовавший в обратном направлении. Девочка успела только заметить белую полоску на борту единственного вагона. Всего через пару минут показался второй: тот следовал долго, со скрипами и стонами таща полсотни груженых вагонов. И опять Фаби не смогла прочитать ни единой надписи, а сидевший рядом инспектор при виде товарняка и брови не поднял.
Проехали затем без остановки какую-то обсаженную хвойными деревьями платформу, в отдалении сверкали зеленые крыши домов, и несколько человек провожали взглядом их паровоз. Поселок исчез так быстро, будто его и не было, и потянулись новые образцы хвойных и лиственных, но Фаби наскучило таращиться в сторону однообразного леса, и она нашла себе в столе книжку с картинками. Казалось, что весь мир состоит из одного бесконечного лесного массива с миллионами миллионов одинаковых деревьев.

А еще этот переезд состоял из бесконечных ответов и вопросов между девочкой и ее провожатым. Аластор рассказывал о множестве удивительных вещей. Несколько раз к ним присоединялся ироничный Седрик, и Фаби жадно поглощала знания о странном мире железных дорог, где связаны в единую сеть все острова жизни, где судьбы людей пересекаются на поездах. Рельсы, прорезающие Шум, города вокруг станций и станции вообще без людей, дороги и Дорожное Радио. Под вечер Аластор сообщил, глянув наружу, что скоро будет остановка. Подтверждая его обещание, пути раздвоились, обменялись стрелками, разделились снова и бросились вширь. Лес уступил место ангарам, боксам и прочим конструкциям непонятного для девочки назначения.

“Тайм” задергался, подскакивая на стрелках, немного сбросил ход. С каждой минутой небо темнело, теряя золото и готовясь перейти в ночные цвета. Поезд проезжал мимо крошечных полустанков, окруженных путями, некогда самостоятельных платформ,  поглощенных огромной станцией, ехал мимо горящих зеленым и красным пламенем светофоров, но скорость его уже была не сравнима с марш-броском через леса, совершенным после спасения из Немабурга. Тонкие лапы осветительных мачт делили мерцающее пространство на ровные дольки. Аластор не спал вообще и все писал при свете настольной лампы какие-то письма, а может и отчеты.

Фаби зевнула:
- Это уже наша станция? – полусонно спросила она, пытаясь различить формы и удивляясь тому, как же темно стало вокруг.
- Наша, - сказал Аластор, и снаружи на мачтах вспыхнули холодные лампы.
Тогда Фаби уселась на откидной полке и качаясь в такт движению, слушая гипнотический колесный стук, таращилась наружу. В какой-то момент она поняла, почему огонь ламп настолько ярок: цвета ночи исчезли, небо все затянулось облаками, настоящими плотными тучами, и мерцающие в холодном свете падающие частицы на самом деле не пыль, а снег!
- Наш “Тайм” ест только лучший уголь, - похвастался Аластор, когда, наконец, подошла их очередь, и паровоз остановился среди многоруких кранов. Замершие на толстых ногах, некоторые из них спали, другие ворочали конечностями, складывая или забирая грузы из цепи вагонов, стоявших на дальних линиях.

Все самое интересное, однако, происходило на другой стороне. Клешни огромного механизма хватали из угольной кучи черные горсти, несли и сбрасывали их в открытый люк, и где-то в утробе поезда, как в животе хорошо поевшего человека, слышалось глухое урчание падающего топлива.
- И он сам умеет разжигать костры, - с удовлетворением заключил инспектор, когда Седрик-машинист вышел на цыпочках из своей кабины.
Заправочная станция надолго запомнилась Фаби как темное царство падающих снежинок и движущихся гигантов, освещенных мощными лучами трех прожекторов. Два светили прямо, но третий все время блуждал, выхватывая очертания работающих конструкций, кранов и шлангов, рядов цистерн, где хранилась пища для всех видов поездов – и жидкая, и твердая, какую только можно придумать, и наверняка даже сжатые газы. Чернильно-черное небо не проявляло и следа радужных переливов.
- Она похожа на ад, - задумчиво прошептал Седрик, уткнув локти в стол и обхватив ладонями щеки.
- Ад? – сонно поинтересовалась Фаби.
- Угу. Место, куда после смерти попадают все плохие люди. Ты лучше спи.
Спать она хотела, но все-таки сначала спросила:
- А где он?
- Говорят, в центре мира, только все дороги туда отрезаны. Это остров, где нет света, только холод и снег.
- А куда идут хорошие люди?
- Не знаю. Спи.

Засыпая, она думала о том, каково это – жить в аду. Только “Тайм”, может быть, идущий по путям всех времен, способен туда добраться. Приехать прямо в ад, где толпятся несчастные тени, безвольные… как в Немабурге.
А потом она уснула по настоящему и смутно помнила начало движения, стук, огни, проникшие в ее беспокойный сон, как она ворочалась под утро между дремотой и явью, проваливаясь в небытие и выходя из него, пока не сползла с полки под утренний свет и не подошла к умывальнику с водой, который стоял в недрах паровоза, где наконец и сумела очнуться по-настоящему.

4.

Аластор сидел и слушал Дорожное радио на малой громкости из миниатюрной коробочки. За окном медленно, едва-едва двигался товарный состав с масляными потеками. Да нет, двигались они, а грузовик просто стоял на запасном пути очередной станции. Город! Первый увиденный ею после собственного, сначала намеками между цистерн и дорожных башен, потом в полной красе, залитый светом утра. Паровоз подтянулся к платформе перед торжественным зданием, которое могло быть только вокзалом, встал и засвистел, привлекая внимание стоящих снаружи людей.

- Можешь выйти, - разрешил Аластор, отрываясь от радиоприемника. Он впихнул в руку красный камень. - Это деньги, а вон там магазин. Купи себе на кредит чего захочешь, я имею в виду, забери у продавца сдачу, которую он тебе даст. Можешь поглазеть там, подышать воздухом. Но когда дадим гудок – сразу обратно.
Довольная Фаби пробкой выскочила наружу под одобрительные улыбки собравшихся вокруг жителей города. На всех лицах были приветливые выражения, никто не хмурился и не глядел исподлобья.
- Привет, девочка! – крикнул кто-то, и девочка улыбнулась в ответ.

Здание вокзала подступало к платформе, трехэтажное и желтое. Полукруглые контрфорсы и окна с резными балкончиками, похожие на застывшие волны. Под карнизом рельефные, размашистые буквы: “Город Кмешев”. И дома разных цветов, толпящиеся вокруг привокзальной площади - почти маленькой лужайки; улицы, идущие в глубину, и люди, гуляющие по ним. На трехэтажном узком доме вывески, среди них “Магазин”, его двери приглашающе распахнуты.

Фаби вошла в магазин. Два-три посетителя осматривали заставленные товаром полки, продавец на стуле вел какие-то подсчеты, водя карандашом по бумаге – если, конечно, бумага умеет светиться. Услышав шорох, он поднял голову и взглянул на маленькую гостью своими темно-оранжевыми глазами, которые Фаби сначала приняла за странную цветовую аномалию, пока не убедилась, что такими глазами на неё смотрят практически все в этом большом мире.
- Можно у вас купить… - начала она, протягивая теплый на ощупь цветной шар, и не завершила фразы. Она даже не знала, что выбрать – дома такого разнообразия и в помине не водилось. Может, конфеты? Выглядела упаковка довольно весело. Но сладости в ярких обертках, как утверждали все старики – это сущая отрава.
- Сухое печенье? – предложил продавец, пока маленькая покупательница колебалась насчет конфет. – Без сахара, но оно ничего, тебе понравится.
Фаби забыла про конфеты и закивала головой: именно этого она и хотела на самом деле. Пакет был снят с полки и вручен ей вместе с синим шариком, обозначавшим сдачу – хоть и непонятно было, является ли сдача абстрактным понятием или измеряется в точных числах. Распрощавшись с продавцом (не хотите ли оставить свой отзыв в нашей книге?), девочка прошла через улицу и забралась в окованный железом проем сверкающего на солнце состава, уже обратившего на себя живое внимание нескольких местных мальчишек. В вагоне копался один только Седрик.
- Вот, - объявила Фаби, кладя на стол свою добычу.
- Отлично, - заметил капитан, едва взглянув. – Аластор ушел на вокзал, но обещал, что сейчас придет.
- Кажется, это хороший городок.
- Мне здесь нравится, - охотно согласился Седрик. – Приятные люди и маленький город. Они знают, как держать Шум в стороне.

Из дверей вокзального здания появился Аластор, жующий какую-то резинку, и забрался по ступенькам в свою обитель.
- Вы в сборе, - одобрил он. – Ну что, тогда нет смысла больше торчать здесь. Нам пора в Солнцеград, а дорога неблизкая. Седрик?
- Иду-иду.
- Насколько дальняя? – отвлеченно спросила Фаби, чье внимание было занято фигурами мальчишек снаружи, без устали носящихся туда-сюда. Глазастое лицо прижалось к вагонному стеклу прямо напротив неё, и девочка непроизвольно отшатнулась, потом совладала с собой и высунула язык, но снаружи, похоже, ничего не было видно. “Тайм” хранил уединение своих пассажиров. Раздосадованный паренек вернулся к своим друзьям, бегавшим вокруг состава. Свисток отправления заставил всех их мгновенно рассыпаться на безопасное расстояние.
- Завтра там будем, - сказал инспектор, вынимая из ящика свои графики и хватаясь за карандаш. Городские постройки за окном медленно поползли, некоторые из собравшихся помахали на прощание руками, остальные просто улыбались так, словно их единственной профессией и смыслом жизни были встречи и проводы разнообразных поездов. А может, и были, кто знает.
Доброжелательный Кмешев ускользнул и превратился в воспоминание. Извечный лес вступил в свои права, но появилось и кое-что другое: поезд пересек пару речных мостов, клубящихся белым паром. Их долины терялись на большом расстоянии, в глубине Шума– воды под окнами маленькая пассажирка так и не увидела. Откуда они текут, спросила она. И получила ответ: “реки забвения идут из ниоткуда в никуда”.

5.

Седрик что-то прокричал через весь паровоз.
- Почему он не вышел к нам? – поднял голову Аластор, с неохотой оторвавшись от своей писанины. – Фаби, сбегай выясни, в чем там проблемы.
Впервые за все время поездки она перешла границу между жилым вагоном и локомотивом. Угольные камеры, спальный отсек машиниста, нервы и маховики “Тайма” – все это оставляло для людей только узкий, пахнущий маслом проход. Прямо под ногами, скрытое металлом, работало неустанное металлическое сердце. Фаби прошла мимо цилиндра с окошечком и осторожно обошла шипящий от пара котел.

Седрик наблюдал за дорогой из высокого кожистого сидения, подкованного снизу железом. Его руки лежали на полированных рычагах, между которыми шелестел черной стрелкой огромный циферблат и молча выделялись шкалы размером поменьше. Всё остальное ускользнуло из памяти девочки – настолько захватила ее открывающаяся впереди панорама. Поезд разрезал мир по черному шву железной дороги. Кроме нее, не было ничего реального – поля как декорации, золотое небо – натянутый шатер. Остались только рельсы, петлявшие и падавшие под гору в иллюзорном мире.
- Маленькая мышка, - сказал машинист, разрушая мысленную картину. – Сложный у нас тут участок. Интересный ход.
- Вы что-то крикнули…
- Я говорю, без остановок не получится. Передавали срочное сообщение.

Седрик потянулся к одному из переключателей. Невнятный шум, который можно было принять за один из признаков работы паровоза, усилился и превратился в мешанину слов, а затем из этого хаоса начали складываться отдельные фразы. Из приемника на разные голоса говорило Дорожное радио.
- …ремонта рельсов в старом Орбече, следует…
- Сейчас передадут повтор, секунду… - вмешался Седрик.
- …срочно, всем на третьем окружном, повторяю… освободить второй путь для проезда товарного поезда на Берзин Юль, до пятого часа… при невозможности освободить путь немедленно сообщите…
- Вот это мы должны сделать, - объяснил машинист, - должны дать проход.
- Но как мы можем уйти с путей?
- Да пойти набок на любом повороте, вот и все. А пока время есть, провернем дельце получше: доедем до платформы и там постоим на первом пути – вот так и сделаем, мышка. Ага?

В кабину протиснулся Аластор:
- Ну, чем заняты, господа и дамы?
Седрик объяснил.
- А, понятно. Дело привычное. Однажды при мне пускали медицинский – вез сыворотку от воздушной усыхающей чумы. Так спешил, что нас едва не сдуло с рельс. Переждем у платформы, Сед?
- Вот и я о том же. На двести второй.

Небо светилось ясным золотом, путь бежал и перемалывался колесами паровоза. “Тайм” начал притормаживать.
- Скоро, скоро, - подтвердил машинист.
Все они столпились в кабине, следя за постепенным снижением скорости. Вот она упала вдвое, а затем еще сильнее, и рельсовые линии впереди уже не были точными прямыми – они протягивали друг другу соединенные стрелки перед платформой, забытой среди полей.
- На левый путь давай, на левый! – воскликнул Аластор, и Седрик в кресле машиниста, а может и сам локомотив, внял приказу. Застарелая стрелка повернулась, приняла на себя вес поезда, массив станции подвинулся вбок, и через несколько секунд они остановились, шумно фыркая чадом, напротив давно покинутого павильона.
- Ждем, - объявил Седрик.

Фаби ушла в салон и там, прижав локти к стеклу, рассматривала крошечную платформу. Далеко не достигавшая размера Заправочной станции и даже ее родного вокзала Немабурга, она могла обслуживать только пару вагонов с каждой стороны. “Тайм” как раз протянулся от начала до конца. Облупившаяся табличка на стене павильона сообщала: о. п. 202 км.
- Погляди на мир, маленькая мышка, - сказал Седрик, просовывая голову в передний тамбур. - Аластор сказал мне, что пойдет прочищать трубы: дескать, самое время этим заняться. Только проедет скорый поезд, и мы снова тронемся.
- А можно я выйду погляжу?
Седрик нахмурился в сомнении:
- Ну я не знаю… ладно, только осторожно. Аластор хочет, чтобы ты всегда была поблизости. Не вздумай сходить с платформы и не стой на краю!
- Хорошо, я только погляжу.

Она вышла, первым делом разглядывая допотопный, сто лет назад забытый людьми фонарь, торчащий из стены павильона. В разбитом плафоне валялась сухая трава и мертвые насекомые. Скорого пока что не было, и на платформе царила полная тишина, нарушаемая только едва заметным звуком ветра, колышущего травы на лугу.
Седрик высунулся из окна, отыскивая местоположение Фаби. Та помахала ему рукой и прошла в самый конец короткой платформы – посмотреть, что за странный предмет там установлен. Это оказалась карусель. Простая детская карусель на крутящейся оси с четырьмя приступками, даже не сидениями – словно перенесенная в это не самое подходящее место с детской площадки в Немабурге. Такая же жалкая. Красная краска вся облупилась, протерлась до голого металла.

Далекий гудок, тонкий луч света на горизонте. Скорый поезд мчался издали, дикий железный зверь, не разбирающий дороги, летел по тому же пути, где совсем недавно проехали они: он спешил и никому не уступал дороги. Фаби поставила ногу на ступеньку карусели и ждала, прицепившись, когда скорый поезд проедет мимо. Лишь бы ее не сдуло потоком ветра.
Скорый поравнялся с ними: несколько вагонов странной формы сотрясли платформу, готовясь миновать ее и мчаться дальше, а Седрик в это время совершил большую ошибку – ведь если бы он отвлекся и поискал взглядом свою подопечную, то конечно, в ужасе бы отозвал ее, обругав себя за легкомыслие: разве можно забыть, что Фаби не местная? Но Седрик куда следовало не посмотрел.

Последний вагон еще не промчался, а девочка уже оттолкнулась и сделала размашистый круг. Слегка поскрипывая, но на удивление свободно, карусель пошла на второй заход, и вдруг голова у маленькой пассажирки так яростно закружилась, что все предметы вокруг слились в болезненное бесцветное пятно… Она спрыгнула боком, едва не упав, и неприятное чувство сразу же исчезло. Однако…
Первые две секунды ошеломленная Фаби никак не могла понять, в чем же дело.
Потом поняла. Где поезд?!

Сердце мгновенно подпрыгнуло от ужаса и застряло в глотке. Надежная форма на левом пути, локомотив и вагон, ее временный дом – где все это? Только старая платформа, голый навес. Табличка с названием, а написано там…
…о. п. 203 км!
Быть такого не может, повторяла девочка, растерянно оглядываясь. Так не бывает, это что-то неправильное. Почему двойка сменилась на тройку? Это другое место. Совсем другое, тут не проходил “Тайм” и не рвался с грохотом безумный товарняк - а виновата карусель.
Во всем виновата эта скромная облупленная карусель.

Фаби быстро вспомнила, в какую сторону крутилась – против часовой стрелки. Откуда ей было знать, что побитый механизм на самом деле перемещает людей в пространстве? Седрик, конечно, предостерег бы ее, но кому придет в голову предостерегать своего гостя от электрической розетки? Считается, что никто в здравом уме не сунет туда палец. Как и молотком по ладони не треснет.

Так, взялась за дело Фаби, отталкиваемся по часовой. Немного трудно, надо помогать ногой, но вот приходит ощущение движения и снова неприятное чувство тошноты, прямо как в памятном вчерашнем эпизоде бегства, и…
Нет поезда. Нет поезда!! Все та же дурацкая пустая платформа…
И все-таки место изменилось.
Эта станция выглядела еще кошмарнее предыдущих. Крыша провалилась, косая табличка наполовину оторвана, и видно остатки текста: … 204 км.

Докатилась, подумала Фаби. В прямом смысле. Теперь понятно, что эта карусель несет только вперед, все дальше в заброшенные области железных дорог, в саму бесконечность. Только рельсы блестят по прежнему, накатанные, а может они везде такие. И равномерно освещенное золотистым сиянием небо.
Кто догадается искать ее здесь, на брошенном полустанке без имени? Поймет ли Аластор, что она не раз обернулась на обманчивой карусели, а целых два раза?
Перед глазами у Фаби все начало предательски расплываться. Но она никогда раньше не плакала – в Немабурге не плачут - и дала себе слово держаться сейчас.
- Я буду ждать! – громко сказала она в пустоту.
Пустота промолчала, но внутренний голос ответил за неё: “Жди, - язвительно прошептал он. – Только Дорожного радио у тебя больше нет”.

6.

Машинист тепловоза пятьсот-пятого, надежной и простой модели, ни с того ни с сего начал тормозить на внешних секторах, обеспокоив этим двух человек, составляющих его команду. Из пассажирской половины, думая о возможной беде, торопливо вышла женщина, которая была одета в разноцветные шаровары и белую футболку, а лицо ее обрамляли косички желтых волос. Недавно, говорили по радио, появилась новая банда, еще не пойманная, и горе тем, кто снизит скорость, ибо жестокость этих нелюдей была беспредельной, а жалости они не ведали.
- Эй, ты что? – спросила она у вечно молчащего машиниста. В ответе не было нужды, все прекрасно видно через лобовое стекло. Тепловоз тормознул возле какой-то занюханной километровой платформочки, потому что там оказался живой человек, и этот человек делал все возможное, чтобы его заметили. Для начала встал посреди рельс…
- Трубач, - сказала женщина, - здесь кто-то… какая-то девчонка маленькая на платформе, машет нам руками.
Мужчина мгновенно прижал глаза к окну, пытаясь разглядеть означенную девчонку:
- Стрелочница?
- Твое любимое слово за всю жизнь. Не говори глупостей.
- Но что она делает на платформе 203 километр? – резонно предположил человек по имени Трубач. И правда, что? Если она не чудище во плоти, конечно.

Пятьсот-пятый со скрежетом дернулся назад, окончательно остановился и застыл. Трубач громко стучал пальцами по крышке раскладного столика, и Римма знала – тот рассержен, мягко говоря, и напуган. Сама-то она с большой охотой дала бы сигнал ехать дальше, но тем не менее, прошла к двери и открыла ее.
Девочка, лет десяти или около того. Трубач не выдержал неизвестности, с топотом подбежал, и Римма не сумела услышать, что сказала девочка. Да что это она выдумывает, слова могут быть только такими: “возьмите меня с собой”, разве нет?
- Взять с собой? – Трубач что-то зашептал на ухо.
- Знаю, но не оставлять же ее здесь! Разве мы звери?
Та представилась, и у Риммы проснулся непреодолимый древний инстинкт гостеприимства: по ее воле или независимо от ее желания, но Римма ответила тем же, назвав имя свое и спутника, и приглашая на борт поезда-дома.
- Стрелочница на борту – не к добру, - гнул свое Трубач.
- Стрелочница? – переспросила Фаби, с трудом забираясь в вагон: в ногах покалывало после долгого сидения на платформе. Однако ей страшно повезло, ведь можно было сидеть и день, и два…
- Есть легенда. Это девочка с серыми глазами, которая рождена Шумом, ходит пешком по путям и останавливает поезда, неся им смерть… Глупая фантазия, я считаю, - Римма покосилась на своего спутника, явно считавшего иначе.
- И горе тому, кто ее подберет, - закончил Трубач под звон и стук механизмов, толкнувших тепловоз с места, и дальше они понеслись – колеса запели свою размеренную песню.
- Я не такая! – ответила виновница беспокойства. - Я из Немабурга, где у всех глаза серые.
- Такого города нет, - сказал Трубач, искренне верящий в легенду о стрелочнице, однако старающийся пока держать рамки приличий. – Но может быть, я ошибаюсь. Где бы ты ни жила – в городе или в путевых домах, должна знать: нельзя сидеть на километровых платформах без дела. Тебе жутко повезло. А вот нам повезло ли?

Фаби огляделась по сторонам. Ее новый приют лишь очень отдаленно напоминал выдающийся паровоз Аластора. Вагон выглядел так, словно разные люди много лет пытались его перестроить и каждый бросил затею на полпути. Все углы были завалены ненужными вещами.
Кабину управления не плотная стена, а только скромная переборка отделяла от салона. На месте машиниста сидело нечто человекообразное, но прозрачное и бурлящее, голова словно комок с развевающимися бумажными лентами. Бутылка, решила девочка, не знавшая слова “робот”. Мягкая бутылка, набитая волокнами и катышками, полупрозрачными и серыми, как слизь. Она поморщилась и развернулась в жилую часть, где царила весьма гнетущая атмосфера. Мужчина так и сверлил ее глазами.
- Я не виновата, - сказала ему Фаби, - я только на минуту вышла из поезда и не знала, что карусель переносит в другое место…
- Ты не знала?… - Трубач не мог поверить своим ушам. – Римма, этого просто не может быть: она что, прокрутила карусель, не понимая ее назначения? Она же ничего не знает, она нас погубит!
Женщина зашептала ему на ухо успокаивающие слова. Фаби бесшумно, как мышь, прошла в дальний конец и уселась там, чтобы не привлекать к себе лишнего внимания. По крайней мере, можно тихонько смотреть по сторонам.

Но засаленное окно не открывало ничего нового, кроме сплетения лесных ветвей и белых клочьев тумана. Римма подошла поближе, чтобы порыться в ящиках, но выглядело ее рытье прикрытием, она просто пыталась таким образом показать видимость заботы. На языке у девочки вертелся неприятный вопрос, и решив, что хуже не будет, она задала его:
- Почему карусель вынесла меня на другую платформу?
Римма терпеливо вздохнула:
- Потому что вышестоящие номерные станции связаны с низшими.
Интересно, это что-нибудь объясняло?
- Только в одну сторону?
- Ну конечно, в одну! Ты задаешь такие странные вопросы! Может быть мне придется объяснить, почему небо утром светлеет со всех сторон сразу?
Женщина непроизвольно повысила голос, и Трубач со своей стороны не упустил шанс прислушаться, не очень-то обрадованный очередным признанием невежества своей подозрительной пассажирки.
- Ну я же не знала. Наш городок почти заброшенный, там даже Дорожного радио не слушают. Аластор меня оттуда вытащил.
Трубач содрогнулся при мысли о людях, не знающих Радио.
- Аластор, - повторил он через секунду. – Имя знакомое.
- Я ездила в его поезде.
- Вот и ездила бы дальше, а не ходила пешком по путям, как привидение, пугая честных людей, - отрезал Трубач.
Фаби хотела возразить, что никогда не ходила по путям, но вместо этого ляпнула совсем уж глупый вопрос, который задавать не следовало:
- Почему нельзя ходить пешком по путям?
- Можно, если ты отродье Шума и враг живым, - обозлился Трубач. – Тогда выходи и оставь наш поезд в покое…
- Я просто спросила, - снова оправдалась Фаби. – Я много не знаю.

Чудной машинист подергал несколько рычагов, и поезд со свистом перешел на боковое ответвление, столь же упорный в движении, как “Тайм”. Пускай в сравнении с ним он был все равно что утка рядом с орлом.
При каждом толчке и подскоке Трубач так смотрел на Фаби, словно хотел сию же секунду выбросить ее в окно.
- На первой же станции избавимся от нее, - сказал он Римме, не заботясь понизить голос. Но добраться до станции невредимыми, как выяснилось минут через десять, им было не суждено. Смотревшая вперед девочка первой увидела далеко по ходу приземистую конструкцию, закрывавшую соседний путь. Секундой позже ее разглядел и машинист. Он ничего не сказал, поскольку вообще не умел говорить, но поезд внезапно начал тормозить, и раздалась колокольная сирена.
- Пираты! – рявкнул голос сзади. Хлопнула дверь – это из каюты в тыльной части вагона выскочила Римма, второй раз за час.
- Что?!
- Я говорил же, говорил, что это она! – взбесился Трубач. – Я ее уничтожу!
- Брось, этим не поможешь, - возразила Римма. – Скорее, оружие!

Трубач, только что угрожавший расправиться с пассажиркой, мгновенно потерял к ней интерес и полез под стол, нашаривая средства самообороны по мере того, как тепловоз подбирался ближе и ближе к своей погибели. К счастью для нее, на Фаби никто не смотрел, да ей и не очень-то хотелось путаться под ногами у своих разъяренных спасителей и получить свинцовую примочку промеж ушей. Сзади продолжалась беготня, Римма выкрикивала призывы о помощи в микрофон радиоприемника, появились дула огромных ружей, а она все сидела отстраненно, будто в ином мире.

Почему, удивлялась Фаби, ход замедляется, если зловещий блок стоит на другом пути – а потом она увидела причину. Пираты положили на рельсы башмак и ждали, когда первый же поезд будет вынужден остановиться – прямо напротив их логова. В окно правого борта теперь ясно различался странный красноватый вагон на соседнем пути. Римма и Трубач, не видя другого выхода, приготовили свои древние карабины и с тихим смирением ждали атаки. Фаби пробилась в угол кабины, противостоя силе инерции тормозящего состава: она почувствовала холодные щупальца испуга, а вместе с ними появилась необходимость что-то сказать, не просто сказать, а сейчас же…
- Хватит тормозить, - вдруг завопила Фаби высоким и пронзительным, совсем не своим голосом. – Давай вперед! Скоси подвеску!
Машинист повиновался, и поезд, почти уже остановившийся на милость пиратов, вместо того, чтобы послушно замереть, рванулся вперед. Конечно, колеса левого борта с лязгом подскочили на препятствии и сошли с рельса, потащив за собой весь вагон. Сзади рассерженно зарычал Трубач, посыпались вещи. Фаби не удержалась, когда её с силой бросило в сторону. Локомотив сбился с ровной линии и наклонился вправо, царапая стенку вражеского состава и зарываясь носом в бок черной дрезины. Девочка мельком увидела, как сминается металл. “Что такое подвеска и зачем ее косить?” – тщетно думала она, цепляясь пальцами за стены, но слова уже были произнесены, и это именно её рот выпалил их. И слова сделали свое дело.

Пятьсот-пятый замер в состоянии полупадения. К протяжному свисту гибнущего двигателя примешался острый “клац”: пираты очухались от неожиданности, их железный трос скользнул по раме вагона, а другие, более удачливые, разбили окна. Если бы Фаби выглянула в салон, она бы решила, что их берут на абордаж металлические колдовские змеи, или на худой конец, бесчисленные лапы кальмара-мутанта, засевшего телом в грязно-красном вагоне. И одно из них быстро проделало бы в ней немалую дыру.
Через три секунды уже четыре или пять тросов, как живые змеи, метались по салону. Выстрелы гремели, но сбить из ружья стальной канат гораздо труднее, чем влепить заряд в живого человека, особенно когда пол дыбится под ногами. А людей-то не было. Римма закричала, стреляя наугад в сторону окна и сразу падая от коварного удара в спину. Услышав крик, Фаби не выдержала и глянула в салон, пренебрегая опасностью, о чем сразу же и пожалела. На ее глазах клешня ударила Трубача в грудь с такой силой, что тот сложился пополам и был подброшен вверх, разнеся оконное стекло и навсегда пропав в сером тумане.
Побледнев от ужаса, Фаби завертелась в кабине, ища укрытие. За креслом машиниста нашлась техническая дверь, где среди механизмов оставалось немного свободного места – чуть меньше, чем следовало бы, но только не для маленькой девочки, подгоняемой страхом. Она скрючилась там, словно в чемодане, и закрыла глаза.

В салоне, расправившись с обитателями пятьсот-пятого, змеи обессиленно упали на пол. Машина, которая ими управляла, втянула шланги и щупальца обратно в свой вагон. Потом дверь была взломана багром и показались сами пираты. Их было всего трое, и все злые, как черти. Первый торопливо обыскал помещение, пинками разбросав скатившийся к стенке мусор и ящики, но взяв только радиоприемник. Двое других бандитов поспорили о чем-то рядом с кабиной: похоже, они не знали, что делать со странным машинистом и его бумажными волосами. Фаби всецело надеялась, что у них хватит ума не обыскивать кабину.

Третий пират окликнул товарищей из салона, но девочка услышала только отрицательный ответ, и следом – стук разбивающегося предмета: громила небрежно швырнул радиоприемник на пол. Потом они собрались над телом Риммы и пришли к какому-то соглашению. Два человека подняли тело и унесли прочь, третий начал рыться в ящиках, ища нехитрые ценности и поскользнувшись, разбил себе локти. Грязно ругаясь, он счел за лучшее последовать за своими приятелями.
Фаби ничего этого не видела и сама осталась незамеченной. Она боялась даже пошевелиться в укрытии, иначе ее ждало бы то же самое, что произошло с хозяевами (живая картина: Трубач, вылетающий в окно, словно мешок, в белую пасть Шума). События развернулись так быстро, что казались нереальными. Только что они мирно, хотя и напряженно, разговаривали – и вот, крушение, разгром.

Снаружи несколько раз лязгнуло. Это пираты в ярости отцепили свой вспоротый вагон, никуда больше не годный, кроме как на металлолом, и уехали на дрезине. Только Фаби этого тоже не видела. Она долго сидела в оцепенении и выбралась, когда опасность уже точно миновала, и когда руки-ноги затекли до крайности. Она с немалым трудом пробралась по салону, стоящему под углом почти в сорок пять градусов. Не упал вагон только потому, что уперся своей тыльной частью в развороченный красный состав пиратов, и вся эта конструкция прочно заняла оба пути, как два борца в смертельном объятии.

Радио, упавшее на пол, не работало, его деревянная оболочка разошлась по швам. Машинист потемнел и свесился набок, бумажные волосы обвисли. Вокруг не было ничего живого, если не считать таковым белое марево снаружи.
Фаби в уме представила себе инспекторов, наподобие Аластора, но еще строже.
- Во имя трижды окаянного Шума, что здесь произошло? – поражается один из них. И маленькая девочка отвечает им. Пираты напали и всех пришили, кроме меня. Это все потому, что я стрелочница и ничего не знаю о жизни, понимаете? Простите меня.
Или по-другому – вот скорый поезд несется и тормозит, да поздно: он врезается во всю конструкцию – каша из железа, тела пассажиров, и снова одна маленькая девочка со своими детскими оправданиями.

Фаби начнет успокаиваться только на следующий день, когда инспектор спасательной команды объяснит ей все подробности инцидента. Она узнает, что вина за гибель команды пятьсот-пятого лежит совсем не на ней, что она наоборот, совершила небольшой подвиг, крикнув машинисту приказ – это выяснят, когда того удастся оживить.

Но знать – одно, а видеть перед собой гибнущую команду – это другое.
Не столкнись поезда, банда чернобортников – уже совершившая несколько разбоев – в любом случае убила бы всех на борту, включая и Фаби. Взорвали бы тепловоз в клочья. А так их планы пошли прахом - они потеряли свой вагон и упустили вместе с ним инициативу. Когда обнаружилось, что Римма осталась в живых, пираты не решились хладнокровно прикончить её - они собирались выбросить её на произвол судьбы возле одной из мелких станций. Там-то бандитов и захомутали, пристрелив главаря, и черная банда навсегда канула в прошлое.

Помощь опаздывала к месту крушения… но все же ехала и приближалась, чтобы подобрать девочку на руинах поезда.

Аластор позднее предположил, что “Тайм” во время ночного сна вложил в голову Фаби кое-какую информацию о железных дорогах, и потом, в тяжелой ситуации, подсознание сработало, заставив её произнести те самые слова. Ведь для движения по путям времени нужна определенная сила, а “Тайм”, как известно, не простое транспортное средство и уж далеко не обычный паровоз, а нечто гораздо большее: он противостоит самому Шуму и тем, кто служит воле Шума, а значит, сполна обладает такой силой.

(2014)