Узурпаторша

                ВЛАДИМИР ВЛАДЫКИН
                УЗУРПАТОРША      
                рассказ

За два дня до подписания зарплатной ведомости директор школы Лямлина завела привычку расхаживать по коридорам школы, чтобы подслушать, как её коллеги ведут уроки. Она это начала делать с того времени, когда ввели директорский фонд, и появился весомый рычаг для поднятия учительской практики.
Лямлина обладала весьма тучной фигурой, и не могла иначе ходить, а как только чуть расставив ступни массивных ног и слегка переваливалась с одной на другую. И чикала этак с гордо поднятой головой. Хотя была она уже на пенсии, зато ещё вполне на своём коне. Порядки в стране изменились, а Лямлина по своему мировоззрению оставалась по-прежнему в духе своего времени... Раньше помимо идеологии учителя боялись аттестационного листа, которым она всегда устрашала коллег, добиваясь от них безропотного послушания. Но теперь к этому ещё добавился денежный фонд, и он служил ей весомым стимулом. Кому охота получать унизительное жалованье?
Свой обход Лялина приступала делать с начальной школы. И вот отстояв по минуте перед каждым кабинетом, она в немом недоумении пожимала плечами, поскольку за дверями стояла гробовая тишина, и создавалось впечатление, будто учительница погрузила учащихся в гипнотический сок, отчего Лямлина даже непроизвольно зевнула. «Вот, наверное, в облаках витают, – со вздохом подумала она. – А ещё хотят, чтобы я им платила? Нет, ничего они у меня не получат и на этот раз, да и своя рубашка ближе к телу, – вынесла она свой окончательный вердикт, и пошла на этаж выше, где занимались  середнячки и старшеклассники.
Тут прямо на весь коридор почти из всех кабинетов, перебивая друг друга, летели речитативы коллег. Все их голоса Лямлина узнавала с первой интонации. Вот слева  Рамкина чётко всаживает в головы ученикам, как пули в мишень, начинённые химически-ми формулами. А справа Ануйкина на доске выкраивает треугольники и квадраты, преобразуя их в самые замысловатые фигуры. А для Лямлиной – это родная стихия: все косинусы, синусы, и не всем доступны исчисления недопустимых функций. Но Ануйкина всё равно от неё получит минимум, нечего мнить себя знающей больше, чем директор. Зато Яшкиной накинет прилично по старой договоренности, о чём скажется ниже.
Собственно, что там формулы и функции, от них ни холодно, ни жарко, хотя на душе весьма спокойно. Ведь Ануйкина не Триханова, которая резала матку-правду про всех героев Гоголя с такой же ловкостью, как это вытворял бессмертный Чичиков, получая неизвестно как эти самые пресловутые мёртвые души. Лямлиной же всегда было личной досадой выслушивать изобличения Гоголя, будто Николай Васильевич своим длинным носом клевал её в душу, так как выведенные в поэме с блеском его герои мерещились Лямлиной в себе самой, будто она состояла из каждого понемногу. Но особенно в момент выдачи выпускникам аттестатов, некоторые из которых порой не обходились без того, чтобы в них не вписать мертворождённые оценки, не подкреплённые соответствующими знаниями учащихся. У одних оценки были вдруг несправедливо завышены, впрочем, с благословения и отблагодарения родителями отпрысков сего подвига Лямлиной. А у других в обратном порядке урезаны, и для их позитивной кондиции у родителей не хватало отваги посетить кабинет директора, которая в глубине души на это так рассчитывала. Но основная масса оценок из опасного, нижнего показателя достигала удовлетворительного предела за счёт беспредельного великодушия Лямлиной. Впрочем, достигала того известного приемлемого уровня, чтобы из года в год кресло под Лямлиной недопустимым образом не расшатывалось недоумками...
Итак, Кликалов возвещал о непревзойдённом культе личности. Это словосочетание настолько резало обострённый слух Лямлиной, что она, воспитанная в те годы, которые сейчас так беспощадно развенчивал Кликалов, задевало её в самых лучших чувствах. А что он, собственно, знал бы о том времен, если бы не заранее заготовленные  конспекты, думала с тоской Лямлина, которой Кликалов и Триханова представлялись в форме  больших вопросительных знаков... А значит, и доплата стояла под вопросом...
Негласный обход уроков, проводимых коллегами, для Лямлиной являлись целыми открытиями истинных их умонастроений, а если они были ей не в угоду, она подвергала их обструкции.
Однако этого никак не скажешь в отношении Пилкиной – англичанке, которая подвергала учащихся явной зубрёшке труднопроизносимых слов по инязу. Но за каждой ею произнесённой фразой ей вторил хором весь класс. Впрочем, справедливости ради всё же надо отметить, что Пилкина только и знала, как в удобных ей случаях без конца Лямлиной поддакивать. И даже тогда, когда она точку зрения самой Лямлиной не разделяла…
Для Лямлиной тайные обходы были важ¬ней от открытых уроков тем, что при начислении учителям надбавок к жалованьям, они выявляли её подлинное отношение к коллегам. Так что ей было достаточно пробежаться глазами по списку учителей, и она уже имела о них цельное представление, и конкретно знала, кто у неё вызывал симпатию или антипатию.
А вот уроки физрука Фискалова Лямлина не посещала вообще. Впрочем, для этого она подключала завуча Марокову, которую Лямлина приглашала на тайное совещание по распределению между учителями, как она говорила, «директорского пирога» на те доли, которые они заслуживали.
– Сколько мы дадим Фискалову? – спрашивала вежливо Лямлина, пока опуская стоящих впереди по списку ряд лиц для  неё  даже не менее важных, чем Фискалов.
– Я думаю, он заслуживает хороший кусок, – ответила Марокова, которая мечтала о не меньшей доле, так как у неё муж уже три месяца не получал зарплату...
– Да, Фискалов и уроки проводит, и на соревнованиях участвует, дети укрепляют здоровье, дам ему... – она сделала паузу,  – двадцать тысяч.
– А у меня муж три месяца на моей шее, – вдруг вставила Марокова. – У него тоже ёмкая организация труда, а зарплаты… ни фига!
– Это я учту, вы не беспокойтесь...
– Вы правы, он работает поразительно, что некоторые диву даются: как он успевает всюду?!
 В школе многие слыхали, что Лямялина строила дачу на вновь полученном участке, причём по соседству с Фискаловым. А значит, успех всегда обеспечен там, где личные отношения перерастают в служебные. Вот и Марокову Лямлина настолько считала своим человеком, что перед ней уже не ведала стыда и отметила старание Фискалова по высшему разряду строителя её дачи. Но и тонкая ирония Мароковой ею не осталась не замеченной. И она послужила для Лямлиной мерилом участия завуча в упрочении кресла директора. Но как она могла забыть, что Мароковой на этом направлении за участия её мужу в дачном деле была доверена первая скрипка за внушительный кусок от её пирога. Но ещё лучше крепили её кресло два завуча. Ведь вся школа держалась на её замах, как земля на трёх китах!
Трёпкина преподносила дедуктивную информацию не об одних учителях и даже не об учащихся. Впрочем, говоря прямо, объектом её локальных исследований служили родители учеников, для чего использовались их досье. Однако то, что значилось на бумаге, подчас весьма внушительно расходилось с вечно изменяющейся жизнью...
А вот Фруктина подавала Лямлиной сведения о том, кто из коллег и в каких был отношениях, чтобы вовремя пресекать ростки внутренней оппозиции, которую заводить стало почему-то очень модно.
Марокова же и Трёпкина за это Фруктину недолюбливали и даже опасались. С ней они обсуждали лишь вопросы общей успеваемости, чтобы её вовремя скорректировать для инспекторов в выгодную позицию. Но о своих проблемах в присутствии Фрумкиной, они не обменивались, поскольку та могла льстить и незаметно разговорить любого человека.
Когда Лямлина по списку перечисляла учителей, а после обсуждали степень их участия в учебном процессе, она вспоминала даже то, как они выступали на педсоветах. Хотя хорошо знала, что никакой критики она не допускала, избегая её проявления...
Выслушав характеристику Мароковой деятельности каждого преподавателя, Лямлина тут же прикидывала: кто из них более усердно ей служил? И по мере их участия в её жизни, она каждой выставляла оценку на преданность или лояльность. А с учётом этого выводилась и та степень, на какую долю претендовала в делёжке пирога каждая из сих особ. А так как больше всего в человеке Лямлина ценила послушание и молчание, то это у неё вызывало глубокое чувство благодарности...
     Одно время Рамкина получала надбавку к жалованью на равных с завучами, которым Лямлина никогда не снижала планки вознаграждений. На этот счёт она не скрывала претензий своей дочери Лялечки на место химички Рамкиной после окончания педуниверситета. И завучи должны были в этом ей помогать...
     Но со второго курса дочь Лямлиной избрала биологичку Храмкину, которую директор освободила от участия в открытых уроках, а Рамкину нагрузила олимпиадами и контрольными, что последняя сносила удивительно стойко. Ведь как-то надо было отрабатывать внушительную доплату, которой установила ещё, когда дочь подтверждала верность химичке.
     Но когда той что-то было не по ней, она упрекала Рамкину:  «На кой ляд я вам плачу? Вы должны укреплять престиж школы, а вы уклоняетесь».  Рамкина покраснела и обещала исполнять все её поручения. Но стоило той не выиграть со своими питомцами городскую олимпиаду по химии, как тут же жалованье Рамкиной скосила, в то время как Храмкиной повысила на ту же сумму…
     Вот так всегда и начисляла… А тем коллегам, которые были лишены этого счастливого жребия, перепадала лишь жалкая долька от огромного пирога, и они между собой начинали роптать. «За какие заслуги Фискалов получает больше всех, а что полезного для школы делают завучи? Ох, эта узурпаторша и когда же её отправят на пенсию». 
    Так и работала Лямлина, дочурку под бок взяла, мечтая сдать ей своё кресло. И собрала вокруг себя свиту избранных, которые на неё и должны были работать. Хотя ни от кого ничем выдающимся они не отличались, и так же, как остальные участвовали в олимпиадах, и повышали качество уроков. И уже не выказывали Лямлиной  верноподданнических чувств, чтобы ей сиделось в кресле  уверенно. Но шила в мешке не утаишь.  Когда от Фруктиной Лямлина узнала о новой оппозиции, она стала её выжигать калёным железом, то есть под благовидным предлогом вынуждала каждую недовольную ею уходить из школы…
    И будьте уверены, Лямлина своего добьётся, на то она и узурпаторша…
   29 января  1996 г.