Институт каскадёров. Глава пятнадцатая. Подвиг

                Победить или умереть.
                Латинское изречение.
               
   В один из вечеров  Джимми Роджерс с задумчивым видом, заложив руки за спину и заметно прихрамывая, прогуливался по одной из аллей парка.  По этой же аллее делал очередную пробежку Роберт.  Увидев тренера, он перешёл на шаг и очень удивился, что его наставник, глядя прямо на него, как-будто не замечал его.  Роберту не хотелось выводить из задумчивости Роджерса  каким–либо разговором, но невежливо было бы не перекинуться с ним хотя бы парой слов.  В последнее время Роберта тянуло на беседу с доктором. На этот раз Роберт спросил Джимми, что тот думает о Центре медико-биологических проблем в Грейтхилле,  куда  сам  Роберт  мог бы в случае крайней необходимости  устроиться  после  отсидки своего срока в тюремной камере.

   – Я дал задание мастерской института изготовить для шеи специальный эластичный корсет, подобно тому, какой вы надеваете на живот! – сказал Джимми, очевидно не поняв вопроса Роберта. – Для зрителей это будет незаметно, а ребятам сослужит хорошей защитой от травм шеи…

   Роджерс помолчал, продолжая думать о чём-то своём помимо корсета.
Роберт повторил свой вопрос, прервав, наконец, мысли тренера.

   – Там, в основном, проводится интересная с точки зрения биологической науки серия опытов  по влиянию механических, электрических, оптических, психологических и ещё черт знает каких факторов на соматические, то есть, внутренние  органы животных и человека, включая нервную систему с её головным и спинным мозгом, –  с видимой  неохотой цедил слова Роджерс. – Институт Морриса изучает влияние механических факторов, но на костную и мышечную системы. Наши лаборатории,  специализируются в исследовании пределов выносливости организма животных и человека в экстремальных ситуациях, например, при падении с большой высоты или из движущихся с большой скоростью транспортных средств.  В упомянутом Центре, в основном, опыты, проводятся на обезьянах и свиньях, ткани и органы которых  близки к природе человека. Отдельные исследования проводятся и на людях-добровольцах, предварительно сделав обезболивание препаратами пролонгированного действия.  Так, например, давят на живот специальным прессом и наблюдают с помощью новейших томографических,  ультразвуковых и лазерных методов структурные и биохимические изменения в тканях внутренних органов на протяжении различных по длительности промежутков времени. Профессор Спенсер хочет дать вызов Всевышнему: изменить в короткий срок физиологическую природу человека в смысле повышения его устойчивости к неземным факторам, которые могут иметь место в космических экспедициях.
 
   Роджерс с какой-то безнадёжностью  покрутил головой.
 
   – По мнению Спенсера, нужно побеждать природу, создавать суперменов, преодолеть, сложившуюся за  многие тысячелетия, на его взгляд, слабую конституцию  человека.
 
   –  Я же считаю, –  воодушевился, наконец, Роджерс, –  что организм людей  без искусственного вмешательства сам изменяется в результате естественной эволюции.  И торопить этот процесс не следует.

   – В отличие от Федерального центра медико-биологических проблем наша работа носит узко прикладной характер, – доктор, заинтересовавшись вопросом Роберта, доверительно дотронулся до его руки. –  Как и подобает прикладной науке, мы ищем способы повышения выносливости людей к неблагоприятным факторам, но мы прекращаем опыты над людьми, если они наносят необратимый вред человеческому организму. Это не всегда удаётся.  К сожалению, в науку  в наше время вмешивается политика и экономика, что одно и то же.

   Роджерс встряхнулся, взгляд его оживился. Он с обычным своим пристрастием всматривался в глаза Роберта.

  – А прыжки с восемнадцатиметровой высоты, это естественный фактор? – Роберт искоса снизу вверх посмотрел в одухотворённые глаза тренера.

   – Я рассматриваю наши упражнения в прыжках, как обычную, посильную для человека тренировку.  Мы установили, что пределом высоты прыжка должна быть высота, чуть более двадцати метров.  Прыжки с более высокого объекта чреваты стопроцентной вероятностью увечья, несмотря на наши защитные реквизиты, все эти шлемы, корсеты, наколенники.  Это не значит, конечно, что после такого прыжка мы станем сразу же инвалидами, нет, в большинстве случаев патологические изменения в скелете будут прогрессировать медленно,  но они будут патологическими, необратимыми.
 
  – А я думал, что смогу совершать затяжные прыжки вовсе без парашюта, вот было бы здорово! – приоткрыл рот Роберт.

   – Вам давно известно, что ускоренное падение в затяжном прыжке продолжается около десяти секунд, через триста-четыреста метров падения  достигается  скорость  около  шестидесяти  метров  в  секунду  и дальше скорость падения из-за нарастающего сопротивления воздуха остается постоянной, – вдохновенно,  обрадованный вопросом любимого ученика,  продолжал  Роджерс.
 
  –  Путём перевода тела в полёте в горизонтальное положение с раздвинутыми конечностями и с использованием минимума реквизитов, например, плаща,  увеличивающих сопротивление воздуха при падении, можно снизить эту скорость до тридцати метров в секунду. Практически, как подсказал нам робот Вилли,  безопасная скорость падения, когда у тренированного человека не происходит вредных изменений в его скелете, является скорость около десяти метров в секунду или  тридцать шесть километров в час при условии горизонтальной позиции его тела…

   Доктор Роджерс, как это часто бывало с ним в последнеё время, неожиданно оборвал разговор и, сославшись на занятость, заторопился прочь от  Роберта.

   В один из тёплых, уже летних дней, Чарли Моррис пригласил в свой институт антрепренеров из Голливуда.  Джимми Роджерс выстроил свою уже значительно поредевшую команду каскадёров у мраморной лестницы.  Стрекотали киносъемочные аппараты, прыгунов заставляли улыбаться в полёте  и  приветственно  махать   зрителям руками. Роберт изо всех сил хотел понравиться кинематографистам.  Но к его удивлению, представители Голливуда отдали предпочтение театральному позёру Джорджу Брауну, хотя Роберт Хоппер спрыгнул со ступеньки, вдвое превышающей высоту, с которой прыгнул тот.  По-видимому, киношникам  пока требовался каскадёры такой внешности и такой красоты прыжка с применением сальтовых переворотов, как у Джорджа Брауна.
 
   В последующие дни у Роберта, да и у мулата Гарриса, дела в прыжковых упражнениях шли с переменным успехом.   То они с видимой лёгкостью прыгали с тринадцатиметровой высоты, то осмеливались прыгать только с высоты десяти-одиннадцати метров. От Роберта и Томаса не отставал и малорослый эскимос Чилкато.  Что касается эскимоса, то тот, по мнению Роберта, из-за наибольшего по сравнению с другими курсантами соотношения поверхности тела  к объёму падал на долю секунды медленнее.  Вот ещё одно доказательство преимущества маленького роста!

   Роберта выручал подобранный им самим режим питания, уединённые тренировки в тихих вечерних сумерках у белой лестницы и мечта, что когда-нибудь высокая блондинка Эллис Колдер родит ему не менее рослого и красивого  сына.  Вот уж из него-то, маленького херувимчика, он, Роберт, с первого же месяца жизни начнет готовить этакого супермена, который смог бы удивить мир ещё невиданными физическими возможностями человека!

   Доктор Роджерс, по-видимому, разочаровавшись в прогрессе прыжковых упражнений со стороны своих воспитанников, на очередных тренировках почти не заглядывал в свой полевой компьютер.

   Из оставшихся в институте трёх каскадеров по прыжкам с высоты эскимос Чилкато и афро-американец Томас Гаррис, прыгать  с лестницы дополнительно  по  вечерам наотрез отказывались:

   – У меня и так ноют ноги даже от одного утреннего прыжка! – с ослабевшей улыбкой жаловался Роберту Гаррис, растирая ладонями свои столбообразные ноги.
 
   – Хорошо бы скорее дойти до вершины этого дьявола! Этой плотничьей ножовки!
 Так он не раз говорил о беломраморной лестнице.

  А эскимос Чилкато свой отказ от дополнительных прыжков объяснял тем, что пока не видит смысла в форсировании прыжков с лестницы – этой «глупой нелепицы».

   А Роберту, прежде всего, хотелось познать самого себя, познать, на что способен человек, с какой высоты он может прыгать без ущерба для своего здоровья.  Как альпинист, взойдя на одну горную вершину, нетерпеливо ждёт того времени, когда он совершит восхождение на соседнюю, более высокую вершину, так и Роберт с надеждой ожидал следующего дня, когда можно будет спрыгнуть со ступеньки повыше.

   В последнее время тренировки каскадёров стали проходить с заметной вялостью.  Не было того энтузиазма и захватывающего сердце стремления у прыгунов добиться рекордного  для себя результата.  Одной из причин этого была малочисленность оставшейся группы курсантов.  Не перед кем было показывать свою готовность к рекордным прыжкам.  Что касается Роберта, то он был далеко от той мысли, чтобы осмелиться прыгнуть с верхней оконечности лестницы, без должного знания о своей физической готовности к такому прыжку. Пока он задержался на пятнадцатиметровой высоте.  Томас Гаррис и Чилкато  тренировались в прыжках с тринадцатиметровой высоты лестницы.

   – Док, разрешите, я прыгну сегодня с верхушки. Мне стыдно отставать от Хоппера, а хочется быть первым! – заявил на одной из тренировок Гаррис. Зубы от его улыбки сверкали сильнее, чем обычно.

   Доктор Роджерс, заложив руки за спину, и опустив голову с седеющими волосами, нервно вышагивал вдоль подножия одной из сторон лестницы.  Он в этот день даже позабыл включить свой полевой компьютер с многочисленными датчиками. Казалось, что он находился в тяжёлом раздумье, знакомить или не знакомить, уже ставших  для него близкими, воспитанниками  с секретной информацией в отношении их здоровья.
 
   – Вот, что, дорогие мои смельчаки, Гаррис и вы, Чилкато.  Мне бы не хотелось вас разочаровывать, но на основе данных последних томографических исследований компьютер выдал заключение о нецелесообразности пока продолжения с вашей стороны таких высотных прыжков.  Я разрешаю вам сделать двухнедельный  перерыв для нормализации костно-мышечной системы. А сейчас вы стоите на грани необратимых изменений в своём организме.
 
   – В чём же, заключается эта  грань? – Всегда спокойный Чилкато, уже взобравшись на тринадцатиметровую высоту, задал этот вопрос более вибрирующим голосом, чем говорил обычно.

   Вопрос Чилкато уже не был дилетантским: периодические лекции профессора Шеффельда  подготовили каскадёров к восприятию медицинских сведений. Более того, по истечении каждого месяца по настоянию руководства института они были обязаны сдавать экзамены по знанию теоретического материала согласно прослушанным лекциям профессора Шеффельда и других врачей из института Морриса.

   – У вас двоих – начальная, правда, к счастью, обратимая стадия остеопороза, –  разглаживая образовавшиеся морщины на лбу, тихо ответил Роджерс.
 
   Чилкато, не оборачиваясь, стал задом, на четвереньках, спускаться со ступенек, как когда-то в первый день их тренировок это намеревался проделать Гаррис.  Роберт уже не видел в этом позорного зрелища – он,  с видимым спокойствием, обдумывал слова доктора.

–  Рентгеноденситометрические исследования показали у вас у обоих признаки начинающегося, но также пока обратимого остеосклероза – повышения плотности малой и большой берцовой кости за счет нежелательного избыточного образования костной ткани, – продолжил давать пояснения тренер.

   Роджерс, когда проследил за спуском Чилкато с лестницы, потупил серо-голубые глаза, словно считал себя виновником патологических изменений в костях своих воспитанников.  Но вот он рывком поднял седеющую  голову, и с прежним, как это знал Роберт, ироническим блеском в глазах оглядел вытянувшиеся лица каскадёров:
 
   – Пока ничего страшного нет, коллеги.  Молочная диета в течение недели и отдых в значительной степени предотвратит эти начальные изменения.

   Роберт стоял, прислонившись к тёплой, нагретой за летний день стене лестницы.  Руки его были сложены крестообразно на груди: точь-в-точь, как это было у его двойника в кабинете Роджерса.   Странное дело: Роберт, некогда радовавший поражениям своих соперников, на этот раз почувствовал в себе искреннее сожаление по поводу их неудачи.  Стала или его душа под влиянием экстремальных нагрузок более отходчива и любвеобильна по отношению к несчастьям других?  Связано ли было духовное перерождение Роберта параллельно с укреплением его  костно-мышечной системы?
 
   Было бы не тактично ему в этот неподходящий момент задавать вопросы доктору о том, что выдал компьютер касательно  патологических изъянов в его организме.

   – А у Коппера есть ли признаки начального остеопороза? – мулат значительно умерил разворот своего улыбающегося рта.
Роберт с благодарной улыбкой кивнул Гаррису, за то, что тот предвосхитил его вопрос.

   Доктор Роджерс не смотрел в сторону Роберта, словно забыл о его присутствии на очередной тренировке.

   – Этот бывший парашютист пока до вас недосягаем, – доктор, щурясь от солнца, посмотрел на вершину лестницы, а потом перевёл смягчённый взгляд на  упавших духом Гарриса и Чилкато.

   – Тут и неразличимые не только для  глаза,  но  и для чувствительной аппаратуры  лучевого обследования гистологические особенности его костно-мышечной системы, вероятно, связанные с благоприятным подбором генов от его прародителей, представителей разных рас.  Но, главное, компьютер на основании данных многочисленных исследований выдал, что за прошедшую зиму этот каскадёр израсходовал энергии, выражаемой в джоулях, приблизительно в два раза больше, чем израсходовали вы, Гаррис и Чилкато. Побегали бы вы тоже босиком по мокрой траве, да в лёгкий морозец, как он…

  – Думаю, что в этом весь секрет, – доктор рассеянно кивнул ассистентам, чтобы они забрали портативный компьютер с его дистанционными датчиками.
   
   Роберта обрадовали слова тренера. Мнение Роджерса относительно физических возможностей бывшего парашютиста совпадало с мнением Эллис о том, что никаких вредных последствий для его тела от форсирования высоты прыжка не будет и ему следует активнее продолжать тренировки.

   На их встречах она всё чаще заводила разговор о том, что ему нужно как можно поскорее освоить верхнюю площадку лестницы.  Тогда он перейдет из категории курсантов-прыгунов в дипломированного каскадёра и, вдобавок, получит от руководства института солидный денежный приз.  К тому же, институт будет всячески способствовать рекламе его последующих выступлений.
               
   От освоенной Робертом высоты прыжка до верхней площадки лестницы оставалось три метра, когда Роберт, неожиданно для себя, без всяких свидетелей в тихих летних сумерках решил спрыгнуть с этой площадки.  Он всегда был против рискованных действий в отношении своего здоровья, но тут понял, что оттягивать  дальше конечный прыжок будет не в его пользу. Серии прыжков даже с десяти-двенадцатиметровой высоты рано или поздно вызовут и у него дистрофические или гипертрофические изменения в его скелете.  Так уж разом надо всё заканчивать с этими, ставшими для каскадёров бесперспективными ударными нагрузками.  Собственно, какая разница в высоте прыжка в пятнадцать или восемнадцать метров, если по физиологическому воздействию последствия этих прыжков почти одинаковы!

   Он чувствовал в себе в этот день особенно бодрым, кроме того, он предварительно хорошо размял свое тело десятиминутной пробежкой и серией  гимнастических  упражнений на гибкость суставов. Он не решил подниматься по лестнице по методике Роджерса: переступать через три ступеньки, так как экономил силы. Поднимался он по лестнице медленнее, чем обычно. Он решил про себя, что это будет его последний подъём, последний прыжок с лестницы независимо от того, закончится ли его прыжок нежелательными патологическими потрясениями для его тела  или он будет полным сил победителем этого пресловутого « чуда» строительного искусства.

   Стоя на вершине лестницы  в шлеме, наколенниках и подлокотниках он увидел в новом ракурсе округлые облиственные вершины буков и лип обширного парка Морриса, а за ними у линии горизонта стальную полоску воды – там был морской залив, ворота к необъятному океану.  Роберту показалось на мгновенье, что он стоит на капитанском мостике большого корабля.

Но застаиваться на верхней площадке лестницы – значит, истощить весь нервный запас готовности к прыжку и с позором для себя ретироваться вниз, оскользаясь на противных  скосах ступенек.
 
   Он, будучи человеком, верящим в бога только наполовину, неожиданно для самого себя перекрестился.

  Роберт нырнул, в тёплый предвечерний полусумрак у подножия лестницы вниз головой, как это не раз он проделывал, прыгая с парашютом, и как это недавно сделал тренер.  Тотчас же его тело приняло в воздухе горизонтальное положение, руки и ноги раздвинулись в стороны, в ушах послышался знакомый свист воздуха, обтекающего шлем.

   Удар о грунт показался ему даже мягче, чем в предыдущие тренировки, когда он прыгал с пятнадцатиметровой высоты.

   «Есть всё-таки дух божий» – подумал каскадёр.

   Тем не менее, он около двух минут неподвижно лежал, растирая ладонью набухшие глаза. Не сразу до Роберта дошло всё величие дела, совершенного им.  Говорят, что высшее   счастье выражается в бурных эмоциях.  Роберт этого не чувствовал. Ощущалась грусть, грусть расставания с «кровавой» лестницей. Никогда он больше не решится встать на её верхнюю площадку, даже на потеху публике, даже за деньги.  Никогда этот сегодняшний миг успешного полёта с «мраморного идола» Морриса больше ему не  повторить. Роберту даже не было дела до того, что никто не видел, тем более, не зафиксировал его рекордный прыжок – ему достаточно было то, что это он совершил для себя, для своей души.

   Когда предметы вокруг него: сосны, трёхэтажные здания института вдалеке и сам  ступенчатый скос чудо-лестницы приобрели ясные в наступающих сумерках очертания, он по старой памяти захотел способом «подъём разгибом»  взметнуть своё тело ввысь.

   Но сделать гимнастический приём: «подъём разгибом» или, как его называют любители акробатики, «всклопку», несмотря даже на постепенно возвращающееся к нему чувство победителя, Роберту было не под силу.  Ноги отяжелели и не хотели подгибаться к телу.

   Роберт оставался неподвижным ещё несколько минут, а потом, собравшись с силами,  опираясь руками о грунт, будто в старческой немощи, поднялся на ноги.  Только теперь до него с запозданием дошло  всё значение, содеянного им.
Он с усмешкой вспомнил, как ещё  с неделю назад, когда ему покорилась  пятнадцатиметровая высота, он, как ребёнок прыгал на месте, сняв и отбросив куда-то в сторону металлический шлем и эластичные шейный и поясной корсеты.
 
   – Ух, загадочный сфинкс!  Скоро я доберусь до тебя! – грозил он тогда кулаком надоевшему ему врагу –  пресловутой лестнице.

   Он тогда делал прыжки на месте, и от радости установленного им для себя промежуточного рекорда, и оттого, что  его  ноги  и  всё  тело,  только что  перенесшие чудовищную нагрузку,  не могли быть сразу в спокойном состоянии: требовалось несколько минут успокаивающих прыжковых упражнений, чтобы организм прыгуна пришел в норму.

   Но теперь ему вовсе не хотелось двигаться. Достигнув цели, он чувствовал себя опустошённым, и физически, и духовно. Пусть одна цель достигнута, но что будет впереди? Нужна ли ещё какая-нибудь цель!?

   – Боб! Я так рада за тебя! – раздался рядом знакомый полнозвучный голос.               
Эллис,   неизвестно   когда  оказавшаяся   у   подножия лестницы, с размаху бросилась к нему, обняла его за шею и поцеловала. Тонкие губы её были холодны, Роберт ощутил на своей верхней губе её твёрдый, почему-то колкий  бугорок. Тяжёлое опахало её распущенных волос покрыло разгоряченную голову Роберта.
 
   Спустя мгновение Эллис, как коза, отпрыгнула от каскадёра.  Она, как прошлый раз Роберт, спрыгнувший с пятнадцатиметровой высоты, делала массу несуразных  вывертов, воздевала длинные точёные руки к верхушке лестницы, словно благодарила её. Можно было подумать, что высокомерную прежде женщину переполнял порыв движений, она крутила своё стройное тело, как балерина.

  Роберт почувствовал в её подпрыгивании  нечто излишне фальшивое.  Особенно это относилось к её спокойному, не утратившему обычной холодности лицу.

   – Но как ты догадалась, что я в этот вечер прыгну с верхушки лестницы? – испытующе взглянул Роберт в затуманенные глаза Эллис.

   – Об этом следовало тебе догадаться раньше.  У нас в институте на каждом углу расставлены скрытые приборы видеонаблюдения.  Меня иногда допускают к просмотру записанной информации.

   Роберт задумчиво лохматил волосы. С одной стороны это хорошо, что приборы видеонаблюдения зафиксировали его рекордный прыжок: не надо будет его повторять, чтобы убедить скептиков.  Но, с другой стороны, оказывается, что каждое движение курсантов становилось известно подопечным Чарли Морриса. Вероятно, и в их комнатах общежития были вмонтированы в укромные места миниатюрные датчики видеонаблюдения. Значит, было известно и об интимных отношениях Роберта с пышногрудой мексиканкой Линдой. Наверняка руководству института было известно, и о наличии карманного компьютера у Роберта, и о том, что он вёл записи в синюю тетрадку, а в последствие ежедневно диктовал свои соображения о ходе тренировок в диктофон.

   Вслед за Эллис к мраморной лестнице ковыляющей походкой приблизился доктор Роджерс.  Увидев эту женщину, которая опять было кинулась со своими знаками нежности к Роберту, он  невежливо оттолкнул её в сторону и, смахнув слезинки со своих стального цвета глаз, бессильно согнув свою спину, положил поседевшую голову на плечо Роберта.

   Поздравили своего коллегу с рекордным достижением Томас Гаррис и Милтон Чилкато.

   – Так мне хотелось быть первым в прыжке с той макушки! – похлопывая Роберта по плечу, разочарованно прикрыл на секунду мулат зубы, блестящие, как полированный мрамор даже в наступающих сумерках.

   Эскимос со своим спокойно-твёрдым выражением энергичного лица, ограничился тем, что в своей манере молча пожал Роберту руку.

  Владелец института Чарли Моррис подписал приказ, объявив в нём благодарность каскадёру с выплатой денежного вознаграждения за выполненный прыжок, и вместе с поздравлением по поводу досрочного окончания института каскадёров на внеочередном заседании учёного совета вручил Роберту диплом о высшем физкультурном образовании.

   На другой день после прыжка Роберта с верхней площадки лестницы Чарльз Моррис вызвал его к себе.  В просторном кабинете владельца института, заставленном мебелью красного дерева, кроме него был ещё коммерческий директор института, маленький горбатый человек с хитро бегающими глазками.

   – Пора, мой мальчик, зарабатывать для института деньги! Голливуд пока за вас деньги не переводит на наш счёт,  не торопятся с этим делом и цирки! – жёстко проговорил Моррис.
 
   – У меня есть к вам, мистер Хоппер, деловое предложение! – вступил в разговор горбун. –  В Грейтхилле на виду у публики надо спрыгнуть с третьего или четвёртого этажа какого-нибудь старинного здания на ваш выбор. Почему старинного? – повторил он вопрос Роберта, почему именно старинного здания.

   – Там высота этажа три с половиной метра. Думаю, что билеты по сто долларов публика скупит моментально.  Половина сбора за вычетом налогов пойдет лично вам.
 
   – Я подстрахую вас некоторыми мерами безопасности, – с  несвойственным ему добродушием добавил Моррис. –  Падать будете на свежевскопанный грунт, на площадку, обложенную кусками дёрна, со всеми теми выкрутасами и вывертами своего тела, на что вы, Хоппер, как мне сказали, мастак.  Ну что, всё о-кэй, парень?

   Роберт колебался только минуту.  Заработать несколько десятков тысяч долларов за несколько секунд неприятных ощущений не столько во время полёта, сколько при приземлении, было заманчиво, тем более, что Эллис поговаривала об их свадебном путешествии в Китай, на родину матери Роберта.

   Что касается тренера Роджерса, то он, услышав о предложении Морриса по поводу прыжка из окна старинного городского здания, только пожал плечами, по-видимому, он не одобрял эту затею.

  В последнее время Роджерс почти не разговаривал с Робертом, как-будто освободил себя от всех обязанностей по отношению к своему ученику, который уже достиг своей зрелости и больше не интересовал его.

   За день до предстоящего прыжка  Эллис со своими колыхающимися за спиной волосами, с тиснёной кожаной папкой в руке, забежала в комнату Роберта и, переводя дыхание, попросила подписать одну из бумаг. Лицо её было неподвижно в своей надменной невозмутимости, что так контрастировало с её частым дыханием и беспрестанными бесцельными движениями её рук.

   – Зачем это? – скривил губы  Роберт.

   – Как я уже тебе говорила раньше, дорогой, нужно на всякий непредвиденный случай застраховаться. На миллион долларов.

   – Неплохо! – кивнул Роберт, – Но кто заплатит за страховку?

   – Это сделает институт. По установленным правилам при страховом случае половину страховочной суммы забирает наше учреждение, остальная половина по закону будет принадлежать тебе.  Только вот что: не дай бог, что случиться, я в это не верю, но надо быть готовым ко всему, подпиши ещё вот эту доверенность на моё имя.  Я здесь выступаю как твоя помолвленная невеста, а по новым законам нашего штата это возможно.

   Уловив недоверчивость в глазах Роберта, Эллис добавила твёрдо поставленным голосом, таким, с каким разговаривала с курсантами в своей лаборатории.

   – В случае, если ты повредишь руку или там ещё что-нибудь, а не, дай бог, случится нечто более серьёзное, мне понадобится средства на  мои визиты к тебе в госпиталь, расходы на то, на сё…

   Роберт молча, совсем в манере доктора Роджерса задумчиво мял свой подбородок.  Потом, тряхнув косичками чёрных волос, с уже проступившими местами волоконцами седины, согласно кивнул.

   Через неделю в известных газетах Америки было напечатано на первых страницах крупным шрифтом:

   «Аттракцион двадцать первого века!  Запланированный «побег» из федеральной тюрьмы в Грейтхиллле путём эффектного  прыжка  с третьего этажа главного тюремного корпуса за тюремную ограду».

 О том же неоднократно объявляли по радио и телевидению.

   Мысль о прыжке с верхнего тюремного этажа пришла на ум Роберту, когда было предложено ему прыгнуть с высоты пятнадцати-семнадцати метров с какого-либо старинного здания в Грейтхилле.  А чем, мрачный из потемневшего от времени кирпича тюремный корпус, не старинное здание?  Роберт решил прыгнуть из окна той самой камеры,  которую он  оставил менее года назад.  В томительные дни пребывания в тюремном заведении, когда он, подставив табуретку к окну и прижавшись лбом к толстым прутьям решётки,  смотрел на движение машин по шоссе за кирпичной оградой тюрьмы, ему не раз приходила в голову нелепая, в сущности, мысль: вот если бы удалось выломать решётку и  прыгнуть из окна на проходившую мимо машину, желательно рефрижератор, с длинным высоким кузовом. Если  правильно рассчитать путь движущейся машины и момент прыжка, то тонкий металлический верх кузова послужит отличным амортизатором. В то время он отгонял от себя эту авантюрную мысль, но наверняка осуществил бы её, если бы ему пришлось сидеть в тюремной камере ещё  несколько лет, а не один месяц, который оставался  до конца его срока.
 
   «Страховка дело стоящее, – думал Роберт, подъезжая вместе со служителями института к тюремному зданию, – но не мешало бы проверить, как они разрыхлили под уложенными кусочками дёрна место приземления».
 
   Служители показали Роберту это место.  Оно представляло собой небольшую площадку, плотно закрытую квадратными пластинами дёрна, такого же вида и  цвета, как и высохшая травянистая поверхность перед стенами тюрьмы.
С присущей ему практичностью и недоверчивостью ко всему, что зависело не только от него, Роберт заставил одного из охранников института поднять несколько кусков дёрна. Серый суглинок под ними был действительно вскопан, но из рыхлой поверхности почвы высовывались гранёные острия десятка массивных кусков гранита, каждый величиной с голову.

   Роберт,  не моргнув глазом, следил, как охранники института суетливо убирали камни. Кому это понадобилось устроить ему смерть или тяжёлое увечье? Моррису? Вряд ли тот стал довольствоваться каким-то полумиллионом долларов, полученных за страховку каскадёра, причём такого перспективного с точки зрения выкачивания из него прибыли за счет участия в массовых зрелищах.

   Мысли Роберта были прерваны появлением у ворот тюрьмы надзирателей в своих серых мундирах с нашивками. Сопровождаемый почётным эскортом из нескольких надзирателей во главе с напыщенным начальником тюрьмы, Роберт шёл по длинному, ярко освещённому электричеством, коридору и встретился со своими бывшими соседями по камере, в том числе с «паханом», которого он в бытность свою эффектным ударом отправил под тюремную койку.
   
   Заключенных  уже разводили по соседним камерам, чтобы освободить ту камеру, откуда из окна намеревался прыгнуть бывший заключенный.

   – Приветик, дорогой Боб! – крикнул толстощёкий «пахан».

Его широкое дряблое лицо было испещрено свежими царапинами и синяками: видно опять он что-то не поделил с каким-нибудь непокорным новичком.

   – Здорово ты возмужал, как я погляжу на твой зад и лапы, опять, что ли собираешься пожить с нами? – удивленно спросил он, оглядывая многочисленную группу тюремного начальства в коридоре.

   – Да  нет,  вот  выучился  на  циркача! – косо изогнул полные губы Роберт. – Подписал контракт на прыжок из окна вашей камеры,  разве вы не слышали об этом?

   – О, это новость! О послезавтрашнем футболе между Бразилией и Англией слыхали, а о твоём прыжке не было разговора: травим время в тусовке с  картами!

   Вот и знакомое  узкое окно со скошенными подоконниками по обе стороны окна. Обе створки сводчатого сверху  окна без знакомых толстых прутьев решётки (её сняли на время аттракциона), были распахнуты в голубизну сухого  Грейтхилльского неба. Телеоператоры неотступно следовали за Робертом.  Рисуясь перед ними, он не стал, как прежде, будучи осуждённым, чтобы выглянуть в окно подставлять табурет к нему, а одним упругим прыжком, согнувшись в клубок, чтобы не удариться о дугу оконного проема, вскочил на внутренний бетонированный подоконник.   Роберт удивился той лёгкости во всём теле, которая позволила ему без разбега вскочить почти на двухметровую высоту подоконника.  Может быть, был прав Моррис в своей лекции, что прыгунам с высоты на тренировках всё надо делать наоборот – прыгать не вверх, а вниз со всё более возрастающей высоты. Но Роберту было не досуг задумываться об этом.

   Его оглушил треск петард и восторженные приветственные крики собравшихся перед оградой тюрьмы зрителей. Внизу у обочины шоссе, среди пыльной травы, сверху едва были видны границы, выложенного квадратиками дёрна площадки приземления,  размером не более четырёх квадратных метров. Взглянув на то место, Роберт поёжился, как от озноба: не только из-за того, что травянистая искусственная площадка походила очертанием на могилу, сколько из-за   того,  что  устроители  прыжкового  шоу  разметили её  слишком  далеко от тюремной стены.
    
   Это только кажется, что с большой высоты прыгнуть можно очень далеко, на самом деле, перемещение тела в горизонтальном направлении при прыжке даже с большой высоты вряд ли могло превысить четырёх-пяти метров. В этом Роберт убедился, когда прыгал со ступенек лестницы Морриса. Он запоздало пожалел, что выбрал именно это тюремное здание  для   совершения   своего аттракциона.  Сам забор, кирпичный, суживающий кверху, располагался в четырёх метрах от тюремного замка.  Даже если бывший парашютист благополучно минует его, то приземлится не на спасительный дёрн, где под ним должна быть рыхлая земля, а впритык к тюремной ограде, на чахлые кустики жимолости.  Роберт знал, что кусты или даже  ветви  дерева  при падении с большой высоты представляют  большую опасность в смысле получения травм, чем падение просто на открытый грунт.

   «Вот тебе и мой здравомыслящий расчёт!» – промелькнула в голове Роберта тревожная мысль.

   Толпа  ревела.   Прыгун,  улыбаясь,  скорчившись  на узком покатом подоконнике, приветствовал публику взмахом руки.  Блестящий металл шлема сливался с таким же металлом наколенников.  Низкий свод оконного проёма не дал  Роберту возможность подпрыгнуть с подоконника чуть вверх, как это он делал  на тренировочной лестнице.

    Он,  оставляя  неподвижными  ступни  на наружном узком скосе бетонированного подоконника, подался головой и корпусом вниз. Оказавшись по отношению к стене тюремного корпуса приблизительно под углом сорок пять градусов он, выбросил вверх руки и, как сжатая пружина разогнул ноги, оттолкнувшись что было силы от подоконника. Полёт каскадёра был впечатляющим.  Публика замерла, задрав головы.  Роберт с чуть слышным свистом воздуха, обтекающим тело, с распростёртыми, отставленными в стороны руками и ногами, казалось, целую вечность висел в воздухе.  Но вот кто-то из публики ахнул: вытянутые ноги каскадера должны были неминуемо задеть верх кирпичной кладки стены, достигающей уровня второго этажа тюремного здания.  Однако Роберт поджал ноги под себя и, продолжая падение вниз, перед самым обрезом стены ещё умудрился на какую-то долю секунды коснуться стены двумя ногами. Невероятной силы толчок от касания с препятствием сбавил скорость падения, но мгновенно крутанул тело каскадёра.   Сделав два невольных кувырка над самой землёй, благодаря дополнительному толчку ног о стену он почти случайно приземлился боком на дерновую площадку в гущу окруживших её полицейских. Тут же  с десяток пар рук подхватили Роберта и начали подкидывать вверх. Толпа неистовствовала, все старались прорвать заслон полицейских и дотронуться хотя бы кончиком пальца до чудо-человека, чудо-птицы.  Роберт видел, как во всех зарешечённых окнах тюрьмы виднелись остриженные наголо головы заключенных.

   Роберт оглянулся на Эллис. Она смотрела на каскадёра, подчиняясь восторгу окружающей толпы, также восхищенно, как умела она в такие минуты  смотреть.  Только в отдельные мгновенья, когда на неё никто не обращал внимания, она, по-видимому, от пережитого нервного напряжения закусывала на мгновенье бледный бугорок на верхней губе.