селькуп смотрит на солнце

Немыслимая тяга несёт то, нечто, что ли, я ли,  в поле, где снег и кости кустов чернеют,  граница  тёмно-серого с  чёрным, а снег как снег, небо  лазурью в яшмовом сердце  тихо колышется,   вдох и выдох,  пар растворяется в воздухе. Там  на  холме-кургане  сидит собака с длинной и тонкой мордой, пар из пасти отпускает, и ни облачка над нею в торжествующем небе. Солнца не скрыто, но оно не для глаз, посмотришь - ослепнешь.
- Медуза глаза сохнет в чёрной яме, когда её касается огонь небесный.
- я-я-я-я-я не собираюсь слепнуть.
Шамаша выводят боги. Вслед его тьма и холод. Он же не греет ноги. Тихо стоит ранее идущий. В руках держит нож, пальцы слабеют от скуки. Падает нож и вонзается жалом в землю. А он думал, что здесь только камни, ведь он прошёл воротами гор. На его глазах стояли слёзы. Ноги слёз имели не пальцы, а  костяные  когти,  пятки чёрный наждак и красный перец кожа. А тело переливалось всеми лучами восходящего Солнца, и слёзы летели, вверх, потому  что, стоящий ранее стал идущим, бронзовым копьеметателем. Мрел  ветер его тела испытывая туристов отсутствием горизонта, или линии соприкосновения тела с воздухом. Хотя, все вещи совсем не стояли, пока он на них не смотрел. В бешенной пляске которую  можно увидеть напрягая зрение, различая и классифицируя упорно и кропотливо и внимательно, но, без напряжения сердца,  подсматривая за пламенем  этой бешенной пляски вещей за спиной, за затылком, у висков, в мертвой зоне, без звука, без различимого звука, вещи кружатся, бурлят,соприкосаются. Варятся в собственном соку, и ты, хватая вилку не предполагаешь, что чистый металл не чист, а весь в вещественном соку, сок стекает с твоих пальцев, по руке, падает пеленой на колени, покрывает всю зримую пустоту. Не видимая пустота, её не касается глаз и значит, он её не помнит. Пустоту помнит сок, соус вещей, так помнит утром тело ночной холод. Неудобство, а именно резкое обострение самоощущения. Вот оно какое, шолнышко моё. Шамаш тихо ходит, боги не видны, ни кому не стоит оказаться у них на пути. Стоит. Слово из торговли или, торговля это  сношения  Шамаша и богов. Пучок стрел сломанных Гаутамой, не хилая ваджра русских степей и перелесков, лесов и неба над ними, над всем этим действием небо.  Такое небо, что идущий кричит во всё горло, и сладко ему и не горько ему.
Вновь сердитая смотрит на солнце, глаза завернув внутрь, не верится ей, что точно, и не слышится ей каюк, огибая сидящее тело, прокладывая тропу, черепаха смотрит влево, на вкусную колбасу. Рядом черви бурлят, играют, а над ними знамя твоё. Родина! ты такая, тебя ни куда не возьмут. И не надо!, у нас всё тихо, лес наливается золотой почтой, или  ногой, наступает эпоха белого, ей предшествует домовой. Он сидит в углу у камина, он ждёт сырых холодов, мы растопим камин, нальём рому, выпьем и снова нальём. Осень сладка, осень как ножик, что при всех обстоятельствах прав. Одной стороной отражает лето, другой отражает ночь. В этой ночи коты гуляют оставляя черные ямки следов, в этой ночи пьяные умирают, сладко засыпая в сугробах снегов, в этой ночи ветер находит, то, что летом искал - звенящий белый покой. Замершие деревья, слепые фонари, тупые окна развалин, долгий гудок из дали. Ветер, на много сажень, раскидывается и спит. По краю его ходят мыши, блестят глаза их, и коготки. Небо прогнувшись фиолетовым пузом опирается на фонарные Геба столбы, дороги перекрещиваются и расходятся, до города нет пути. Ты в нём оказываешься как то сразу, не делая шага, и вот огни. Шум костра - и вот это скрежет железной толпы.
я-я-я готов был кричать.
почему не кричал?
не знаю
не знаешь?
не понял?
молчи!

 Я-я-я касаюсь, касаюсь, касаюсь! Бесконечно -  слово обозначающее, различающее, освещающее, связывающее и обжигающее. Бесконечная череда. Качаются в мутной воде щупальца медузы вокруг головы принца. Сегодня, вчера, завтра.