Сполохи угасающей памяти. Гл. 7. Долина Смерти, Пе

Глава VII

ДОЛИНА СМЕРТИ, ПЕСЦОВАЯ ГОРА

В памяти всплыло пребывание в командировке, у ракетчиков ПВО на Песцовой горе. Вместе с истребителями-перехватчиками в их обязанности входила защита полигона с воздуха (с моря прикрывали корабли Северного флота). На батарее в это время проходили учения с участием прибывших из Белушки проверяющих. Ожидалось прибытие в их края легендарного летчика времен войны, трижды Героя Советского Союза, командующего ПВО страны, маршала Покрышкина. Он частенько навещал Новую Землю на «Иле» под номером «01». За штурвалом самолета всегда сидел он сам. А бывая в этих краях, любил поохотиться на Гусиной Земле.
Неожиданно во время учений на ближайшем пригорке появилось стадо северных оленей. Ракетчики при виде свежего мяса, направляющегося прямо к их столовой, сглотнули слюнки. Командир батальона вопросительно взглянул на проверяющего. Начальство явно разделяло их желание. Последовала команда «Огонь!» Сидящий за многоствольным крупнокалиберным пулеметом солдат утопил ножную гашетку. Раздалась длинная оглушительная очередь. Оленей заволокло облако пыли и раздробленных камней. Когда пыль рассеялась, на скале было пусто, виднелись только редкие следы крови пострадавших от осколков камней оленей. Проверяющий резко развернулся и твердым шагом направился в сторону штаба. Обед с олениной был сорван, учения тоже. А несмываемый позор был обеспечен. Промахнуться по неподвижной цели в двухстах метрах от установки! Отныне весь полк будет покатываться со смеху, подбрасывая неудачникам издевательские вопросики на охотничью тему. Но дальнейшее пребывание в командировке запомнилось уже не столь забавными событиями.
Он брезгливо относился к охоте с капканами, но гора называлась Песцовой, а это означало, что охота должна быть именно с капканами. А еще за этой горой простиралась опоясанная цепью гор таинственная долина Смерти. Поговаривали, что в ней погибали в жестокую бору даже ненцы. Он решил рискнуть и поставить капканы за горой со стороны долины, куда никто не рисковал соваться. Неожиданно для него охота с капканами оказалась заразительна, как карточная игра. А в этой игре один старый и очень опытный самец постоянно его обыгрывал. Он регулярно поедал приваду, но капкан неизменно оставался пуст. Вот когда вспомнились уроки бывалого мичмана-полярника! И он поставил капкан открыто без маскировки на открытом месте. Затем к нему пристроил маленький загончик из камней с узким входом. А в центре этого загончика металлическим штырем приколотил кусок зубатки. Бывалый полярник в свое время пояснил ему, что песец никогда не будет переступать через ограждение, а обязательно зайдет внутрь через проход. Затем, пытаясь оторвать лакомый кусочек от штыря, в пылу азарта забудет про оказавшийся сзади капкан, поставленный напротив входа, и обязательно попадет в него задней лапой. На следующие сутки вечер выдался с какой-то гнетущей тишиной. Это был тревожный признак, но охотничий азарт пересилил осторожность.
Подойдя к заветному месту с установленным капканом, он наконец обнаружил попавшегося в него партнера по их смертельной игре. Это был матерый красавец, его белый пушистый мех, казалось, искрился, а черные бусинки глаз с отчаянной злобой и затаенной обреченностью смотрели на своего противника. Заднюю его лапу прочно удерживал капкан. Подойдя поближе, он, изловчившись, придавил его грудную клетку лыжей к насту. Так поступают охотники, когда хотят, задушив животное, сохранить неповрежденной его шкуру и мех. Он ощутил под лыжей живую, трепещущуюся плоть. Но на этот раз он испытал не радость победы, а тоску и жалость к задыхающемуся существу, ощущение тревоги и глубокой вины. Со щемящей тоской он связал лапы животного и забросил его за спину. В этот момент он почувствовал, как природа напряглась и притихла, как будто в предчувствии чего-то страшного и неизбежного. Затем последовало слабое дуновение ветерка, а за ним мощный удар порыва ветра. Ветер налетел с бешеной скоростью и мгновенно повалил его на жесткий наст. Отражаясь от скал, он постоянно менял направление. Только теперь ему стало понятно, отчего здесь погибали люди. Определить хотя бы сторону, откуда он пришел, не было никакой возможности. Наступила кромешная тьма. Нельзя было даже встать, а передвигаться и подавно. Ко всему прочему сломалась лыжа. Он лежа снял лыжи и свернулся калачиком. Бора все-таки застала его в долине Смерти! Единственный шанс выжить был в том, чтобы спокойно лежать, пока снег его не занесет, а под его покровом переждать окончания боры. Но сколько она будет продолжаться? Тут как повезет. Ветер бешено завывал, как в аэродинамической трубе, трепал жестким, как песок, снегом, набивался за спецпошив. От полной беспомощности навернулись слезы. Как глупо он попался! Впервые он стал молиться. И произошло невероятное, где-то внутри себя он услышал голос, а когда открыл глаза, то увидел сквозь снежную круговерть слегка колышущийся над землей призрачный, стройный образ Девы Марии во всем бледно-голубом. Вокруг бушевала и завывала бора, но между ними образовалось удивительное пространство покоя и тишины. Пресвятая молча повела рукой со свисающими живописными складками бледно-голубой невесомой плащаницы куда-то вдаль, в кромешную тьму. В голове прозвучало: «Встань и иди». Он решил, что ему померещилось, и снова плотно сомкнул веки, но сквозь завывание пурги продолжал слышать ее голос: «Не приноси в этот мир смерть». Что это значило? Что имелось в виду? Ядерные испытания или его страсть к охоте? А может, и то и другое? Почему он? Мысли бешеным вихрем проносились в голове. Он горячо поклялся, что исполнит ее наказ, хотя не мог поверить в то, что это происходит с ним наяву. Медленно открыл глаза, рядом никого не было, а вокруг выплясывала адская круговерть, но она будто его не касалась. По вылизанному до твердости асфальта снегу он шел в темноту быстро и свободно, подталкиваемый в спину упругим напором ветра, пока не наткнулся на прожектор, что был установлен при входе в городок. Его зажигали во время боры в сторону дороги, которая обозначалась бочками с воткнутыми в них шестами. Ветер, как по волшебству, ударил по нему с новой силой. Часовой в будке онемел от удивления. С большим трудом отыскав в кромешной круговерти свой барак, он прямо в одежде рухнул на кровать. Проснувшись, он долго лежал, вспоминая происшедшее. На всякий случай зашел в караулку. Узнав часового, поинтересовался, с какой стороны он появился. Оказывается, они всем караулом на все лады уже обсуждали это происшествие, но никак не могли понять, откуда он взялся. Ему оставалось только отмалчиваться. Рассказать, как все произошло, было рискованно – в лучшем случае ему просто не поверили бы, но могли под любым предлогом отправить на обследование к врачам. После этого случая всю дальнейшую жизнь его мучил вопрос: «Что это было? Сон? Галлюцинация?»
Через несколько дней к нему в комнату ввалился возбужденный капитан из ракетного дивизиона и стал настойчиво приглашать на охоту. Наблюдатель сообщил, что из ущелья в их сторону должно выйти стадо диких оленей. Ракетчики рвались реабилитироваться после позорного конфуза перед проверяющим. Судьба его явно испытывала, и он не устоял. С затаенной тревогой и сомнениями он стал лихорадочно собираться, оправдываясь перед собой, что свежее мясо необходимо молодым солдатам, а стадо не пострадает от потери парочки оленей. На месте охоты осмотрелись, выбрали место на вершине маленькой сопки при выходе из ущелья. В белых маскхалатах они были малозаметны. Вскоре из ущелья появилось небольшое стадо во главе с матерым вожаком. Капитан первым же выстрелом его ранил. Вопреки всем канонам опыта и возможностей, вожак с отнявшимися задними ногами упрямо шел на капитана. Тот лихорадочно принялся стрелять, но уложить его удалось только перед собой, почти у самых ног. Стадо, лишенное вожака, понеслось дальше, но каждый раз стало возвращаться обратно, к вожаку. В эту минуту у него в голове произошло какое-то затмение. Он бросился под брюхо убитого оленя и стал методично, с каждым возвращением стада, укладывать одного оленя за другим, пока эта кровавая карусель не закончилась. Вокруг лежало около десятка туш. Потянувший низом ветерок трепал их загривки и постепенно стал заметать снегом темнеющие туши. Это было похоже на кадры документального фильма о разгроме немцев под Москвой. Занесенные снегом туши напоминали трупы немецких солдат. Но зачем было уничтожать все стадо? Его уже не восстановить! Он вспомнил клятву, данную буквально накануне. На душе было гадко и тревожно. Вызвали ГТСки и, побросав в них туши, перевезли их на продовольственный склад. На душе становилось все тревожнее и тяжелее. Ему казалось, что он кого-то предал и понесет за это заслуженную кару. Это был наглядный урок слабости человеческой натуры. Оборотная сторона необузданной охотничьей страсти, с которой он был не в силах справиться. В глазах стоял призрачный и прекрасный образ девы Марии. В ту ночь он проворочался в кровати до утра, в голову лезли тяжелые, тревожные мысли. Ими даже нельзя было с кем-нибудь поделиться.

Под ногами монотонно хрустела смерзшаяся галька. Справа чернела студеная вода пролива. Ему вспомнился Ленинград, полигон на 82-м километре Приморского шоссе, на берегу Финского залива. Купание в нем после зарядки в осенней, такой же мрачной и холодной воде, затем пробежка. Рядом ритмично покачивались мокрые, раскрасневшиеся тела товарищей по взводу. На утреннем холоде от них шел легкий белесый парок. И мерный глухой стук ботинок ГД по грунтовой дороге. Это рота бегом, строем возвращалась в сырые холодные палатки.
Но вот впереди, за проливом, появилась малозаметная высота. Именно к ней из штолен тянулись кабели управления. Здесь, в бункере, подавалась последняя команда на подрыв заряда. И опять в памяти всплыл полигон, где его обучали взрывать мощные ДОТы линии Маннергейма. Как безнадежно далек сейчас этот ставший ему родным Ленинград!