О том, как заяц в Африку хотел

Гром аплодисментов выразил общее одобрение звериного парламента, заседающего на зеленой лужайке.

— ... Короче говоря, господа, — продолжал волк, — речь идет — о пенсиях. Я, господа, подошел к делу практически. Я спросил себя честно, без утайки: хочу я получать по выходу на пенсию двести монет?.. И честно ответил себе: да, хочу. Путем опроса себя, я узнал и другое свое мнение, задав себе каверзный вопрос, а хочу ли я получать, скажем, тысячу монет?.. И как существо до кончика хвоста честное, не мешкая, я ответил себе: да, очень хочу! До сих пор остается загадкой, какая муха меня так сильно кусала, но что было, то было — факт есть факт — в этот момент я вспомнил о вас...

И снова шквал аплодисментов прервал выступление спикера.

— И что, — сентиментально прервал я себя, пребывая в мечтах в тихом уголке Африки, — и что, — спросил я себя, — я смогу отчубучить такой фортель?.. Вдохнуть жизнь в это, с точки зрения здравого смысла, гиблое дело?.. Протолкнуть жизненно необходимый, гарантирующий беспечную старость мне — законопроект?.. И снова пришлось взять себя в лапы и констатировать со всей прямотой: уж я то смогу... Я все могу!.. Но, господа! Поскольку муха уже сделала свое черное дело, и недремлющая совесть и безупречная честь постоянно напоминают мне о вас — так или иначе, но, олицетворяя совесть и честь нашей звериной эпохи, — я урезал свои инстинкты ровно наполовину. Только пятьсот монет! Если помните, это в два раза меньше, чем я очень хочу!..

Гнетущая тишина воцарилась на зеленой лужайке.

— Читая немой упрек в ваших глазах на допускаемую мной ко мне несправедливость, — продолжил спикер, — прихожу к выводу, что верхний пенсионный предел нуждается в доработке. К этому, господа, мы еще вернемся. Сейчас — важно принять внесенный мной законопроект в целом.

Обсуждение законопроекта вызвало бурю эмоций. Камнем преткновения явился размер пенсии спикера. Представители фракций били копытами, дергали лапами, галдели, призывали к справедливости, изрыгали хулу на неизвестную муху. Спикер еще раз выступил, призвал всех к порядку и, пообещав подумать о верхнем пределе пенсии спикера в ближайшем будущем, попросил закругляться. Парламентарии успокоились.

Последним по регламенту держал речь заяц, которого, согласно само собой установившемуся обряду, вытащили из-под лопуха и силой втащили на трибуну. Коллеги, утомленные затянувшейся церемонией, нетерпеливо зашикали на косого, представляющего в парламенте партию «грызунов и всякого рода подлое сословие».

— Почтеннейшие... — переведя дух, дрожащим голоском засипел косой. — По серости своей и скудомыслию, чего-то я вечно упускаю, но можно твердо сказать, что за пенсию такую парламент мой люблю и беспримерно уважаю. Но покудова в политике финансовой неискушенный, до нужной степени уразуметь не могу: в Африку, извиняюсь, едем мы все?.. От незнания того, скажу вам, счастье мое какое-то неконкретное. Не знаю чего, а нет во мне какой-то внутренней радости...

Звериный вой потряс небеса!.. С деревьев посыпались листья... Рев и негодование раздались со всех сторон. В первом ряду какой-то зубастый шутник в запале востребовал лишить зайца парламентской неприкосновенности; товарищи по партии восприняли шутку серьезно и, ощетинив загривки, выпустили коготки; у натур особо впечатлительных — начала выделяться слюна.

Реплика лишила косого всякого мужества. Ушки рухнули, лапки подкосились — в многоголосом гомоне никто не услышал, как заячья тушка брякнулась за тумбой.

— Господа!.. — насилу утихомирив парламентариев, взял слово спикер. — Все мы звери, ничто звериное нам не чуждо... Коллега не понял, требуются разъяснения. Кстати, разбудите его — каждый раз одно и тоже...

Зайца обдали заранее приготовленным ведром воды.

Спикер продолжил:

— Не будем переходить на личности, но, по-моему, и козлу понятно, что если тот же козел, — дай Бог ему здоровья дожить до преклонного возраста, — отхватит пенсию в пять монет, согласитесь, не честно выплачивать зайцу больше... — Волчара перевел взгляд на зайца, обнявшего тумбу.

Заяц рухнул, спикер продолжил.

— Не можем мы выплачивать и столько же. Вопрос: сколько килограмм зайцев, в случае какой-нибудь их безвременной кончины, восполнят тяжелую утрату одного козла?.. Ответ прискорбен: очень много! Поделив козла на зайца, выводим социальную весомость грызунов, которые тянут едва на полмонетки. Но не бывает меньше, чем одна — таков грустный закон арифметики. Значит, одна — в два раза больше, чем они заслуживают. Если учесть, что я получу в два раза меньше, чем я очень хочу... у нас есть все шансы встретиться в Африке!.. — И, устав взывать к спящему оппоненту, спикер закончил разговор с тумбочкой: — Короче говоря — живи и радуйся, косой. И ни в чем себе не отказывай...
Через пять минут законопроект был горячо принят в первом беглом чтении...

***

Серая зайчиха вытянулась на пригорке, внимательно всматриваясь в даль: не видать ли носилок... Несколько дней назад ее заиньку, прямо на глазах семейства, подстерегли и схватили волки. Косого повязали, забросили на носилки и уволокли. Вечером его притащили обратно и бросили около норы. Измученная горем зайчиха растормошила мужа, но добилась лишь невнятного бормотания о том, что ее суженый какой-то парламентарий, лицо неприкосновенное, и требует обращаться с мужем повежливей. Затем лицо захныкало, попросило выпивки, но, получив затрещину — успокоилось и проспало до утра. С тех пор серенького приносили домой только на носилках. Зайчиха стала привыкать, ставила детям отца в пример и в душе своим зайцем гордилась...

… Ближе к вечеру показались знакомые носилки. На этот раз она так и не смогла растолкать мужа, хотя сорока, сопровождавшая кортеж, уже сообщила новость: заяц принимал закон о пенсиях.

Уложив голодного парламентария отдыхать после напряженного трудового дня, зайчиха стала думать о новой предстоящей жизни, прислушиваясь к мужу, который в бреду требовал слова, ругался, доказывал, что тоже знает арифметику и бубнил про какой-то дорогой билет в Африку.

— Выступает... — наклонившись к мужу, нежно сказала зайчиха, как вдруг увидела, что серенький открыл глаза. Успокаивая супруга, зайчиха стала уверять, что отныне они станут откладывать пенсию, купят билет, и заяц непременно съездит посмотреть свою Африку. Оглядев невидящим взором убогую конуру и тяжко выдохнув, заяц остановил взгляд на зайчихе и отчетливо произнес:

— Дура!.. Зайцы столько не живут!..

Сказал, перевернулся на бочок и заснул глубоким здоровым сном...