Мазута

Немного о профессии механика



Кирилл Гордеев молча наблюдал, как внутрь гаража на смотровую яму двумя КрАЗами, что называется «за хвост», затягивают гусеничный бульдозер Т-100, который, несмотря на то, что громко тарахтел своим мотором, двигаться самостоятельно никак не желал. И хотя бульдозерист Семён мог переключать рычаг коробки перемены передач, пытаясь своим ходом сдвинуть трактор с места, тот «рычал», но это было всё, на что трактор был способен – судя по всему, что-то случилось с трансмиссией «сотки». А вот выяснить это можно было, только заглянув под трактор снизу, для чего и втягивали бульдозер на яму.

Когда бульдозер расположился на смотровой яме, и КрАЗы, отцепившись от трактора, покинули гараж, Кирилл спустился вниз, чтобы заглянуть под трактор. Погода в Норильске была ясная, не было ни дождя, ни снега, ни грязных луж перед гаражом, но, направив свет переноски под заднюю часть трактора, в лучах лампы мелькнули часто падающие на пол ямы капли жидкости. Капли были тягучими, и в голове Кирилла мелькнуло: «Масло». Пришлось идти надевать свой серый рабочий халат и кожаную с восьмиугольным верхом «кепку-таксистку», и только тогда смело, не боясь испачкаться, шагнуть под трактор, освещая его «брюхо» переноской. Но ожидаемой струи масла из корпуса коробки перемены передач Кирилл не обнаружил. Масло, оказывается, текло из-под соединений крышек на обоих корпусах бортовых редукторов – и правого, и левого.

Кирилл позвал бульдозериста Семёна, чтобы тот спустился в яму под трактор.


Семён был весьма своеобразной личностью в коллективе работников гаража, где его мастером, или по старинке, завгаром, был инженер-механик Кирилл Гордеев, в общем-то, ещё совсем недавний выпускник института.

Метким языком шофёров и слесарей гаража одна из многочисленных собачонок, обитавших в гараже, тоже носила прозвище «Семён», что было совсем не случайно, поскольку лохматая почти чёрная шкура пса, начиная от кончиков его ушей и кончая кончиками лап и хвоста, была вымазана солидолом. Зачастую пёс бегал по гаражу, повернув голову в сторону и держа в зубах потухший окурок папиросы, – так его для общего веселья выдрессировали во время перекуров шофёры и слесари, добившись более полного сходства образа четвероногого Семёна с его двуногим тёзкой.

И «шкура» бульдозериста Семёна – его рабочая одежда, тоже лоснилась от насквозь пропитавшей её «мазуты» – машинного масла и солидола. Семён также, если разговаривал с собеседником, обязательно держал во рту папиросу, чаще всего потухшую, и всегда при разговоре отворачивался от собеседника в сторону. Эта выработанная им привычка объяснялась довольно-таки просто – он старался не дышать на собеседника, поскольку от него всегда пахло спиртным. Но вот когда и где Семён успевал принять очередную дозу спиртного, никто из работников гаража никогда не видел. В этом деле он никому и никогда не составлял компании – был скрытым выпивохой-одиночкой.

Пришлось как-то Гордееву командировать на два месяца в Дудинку четыре КрАЗа и бульдозер вместе с экипажами. Срок, конечно, небольшой, однако пришлось тогда Кириллу исполнять роль не только мастера-механика, но и роль кассира – доставлять и выдавать откомандированным аванс и получку. И вот как-то однажды прибыл Гордеев без предупреждения и неожиданно для всех в Дудинку. В полуразвалившуюся двухэтажку, где разместились его работники, в заброшенную трёхкомнатную квартиру, превращённую командированными в «общагу». И первым, с кем он столкнулся здесь, оказался Семён, открывший ему входную дверь.

Открыв дверь, и неожиданно для себя столкнувшись с начальником, Семён шарахнулся от него вглубь тёмной прихожей, буркнув в сторону что-то похожее на приветствие и, быстро развернувшись, направился по длинному и тёмному коридору квартиры в сторону кухни. Кириллу сразу бросилась в глаза неуверенная поступь Семёна, заметная в тёмном коридоре на фоне света лампы, горевшей в открытом туалете в конце коридора. Походка Семёна напоминала походку матроса, шагающего по палубе во время качки. При этом он громко шаркал ногами, обутыми в незастёгнутые сандалии, позванивавшие своими застёжками словно колокольчиками.

«Словно блудливая корова с боталом», – неожиданно для себя подумал тогда с усмешкой Кирилл. Он тут же вспомнил, как в прошлый его приезд кто-то из шофёров огромными гвоздями, которыми в изобилии были утыканы стены «общаги», в тот момент, когда Семён крепко спал и, громко всхрапывая, видел, наверное, уже седьмой сон, взял и приколотил прямо насквозь подошв эти «музыкальные» семёновские сандалии к полу возле его кровати.

Утренний подъём Семёна тогда увенчался его неожиданным падением, что называется «мордой об пол». Сонный и толком спросонья ничего не видящий и не подозревавший Семён, решил подняться, сунул тогда свои ноги в стоящие у кровати сандалии, чтобы как всегда прошаркать в сторону туалета, резко встал, а шагнуть не смог – сандалии не двигались. Так по инерции он и упал вниз лицом на пол.

Кирилл прошёл в комнату, где отдыхали после рабочей смены шофёры, и, поздоровавшись со всеми, спросил:

– Чего это Семён так шарахнулся от меня?

– Так он пьян в стельку, ему не до начальства.

– Да вроде двигается, хотя и с трудом, как я заметил, – усмехнулся Кирилл. – Значит ещё не в стельку.

Но не прошло и нескольких минут, как из кухни раздался грохот падения чего-то тяжелого, треск ломающейся мебели и звон упавшего оцинкованного ведра. Быстро соскочив со своих мест, все бегом устремились на кухню. Там перед ними открылась весьма живописная картинка. На полу рядом с перевёрнутым разломанным табуретом лежал на животе Семён, державший в правой руке кухонный нож, а в левой – недочищенную сырую картофелину. Его голова мирно покоилась лицом вниз внутри опрокинутого ведра, на его боковой стенке, прямо на грязных картофельных очистках. На плите в кастрюле закипала вода, а из ведра, как из поломанного громкоговорителя, доносился здоровый и громкий храп Семёна.

– Всё, готов, – промолвил кто-то из шофёров. – Аллес капут.

Последовал дружный взрыв хохота, на который Семён даже не отреагировал – громкость его храпа осталась прежней.


Эти воспоминания вдруг нахлынули на Кирилла, наблюдавшего за Семёном, спускавшимся в смотровую яму.

– А менять прокладки под крышками и хорошо затягивать болты во время ТО не надо? – спросил Кирилл Семёна, когда тот спустился в яму.

– Так меняли прокладки на ТО. А затянуть болты не удаётся – они прокручиваются, изношена резьба в корпусе. А поменять корпуса – это значит полтрактора разобрать.

«И ещё не факт, что у других корпусов резьба будет лучше», – подумал Гордеев, неожиданно вспомнив свою студенческую практику на челябинском тракторном заводе в середине 70-х.


Практика была на третьем курсе. Тогда у студентов их курса был выбор – либо вместо практики направиться в стройотряд на БАМ и потрудиться на комсомольской «стройке века», либо поехать на ЧТЗ и «окунуться» в среду своей будущей профессии – инженера-механика строительных машин. Кирилл тогда выбрал второе.

Тракторный завод в Челябинске встретил студентов вполне дружелюбно, разместив их в общежитском городке, в трехэтажках послевоенной постройки, выглядевших полузаброшено, с облупившимися как снаружи, так и внутри стенами и полувыбитыми стёклами окон. Но было тёплое летнее время, поэтому на окна почти никто не обратил внимания, поскольку большинство студентов привыкло к общежитской неустроенности в своей институтской «общаге». Поэтому стёкла в окнах постепенно вставлялись, правда, уже после заселения, по инициативе проживающих.

На заводе практикантов определили на работу в механический цех, который соседствовал с цехом горячей обработки металла – в нём свою работу выполняли огромные молоты, которые плющили горячие, светящиеся бело-красным светом, отливки металла, превращая их в заготовки будущих деталей машин. От ударов молотов содрогалась земля не только в самом «горячем» цеху, но и во всех цехах, стоявших в непосредственной близости, в том числе и в механическом, куда определили на работу студентов-практикантов. Шум и грохот в этом молотобойном цеху стоял неимоверный, его работники могли объясняться только с помощью жестов, поскольку человеческий голос не мог пробиться через такие шумовые децибелы. А потому работали здесь в основном люди, которые от рождения были глухонемыми. Но понять, что это так, приезжим студентам пришлось вовсе не на заводе, а на спортивной площадке своего общежитского городка.

Однажды, когда в один из первых после приезда выходных Кирилл с товарищами устроили баскетбольную тренировку на спортивной площадке, к ним подошёл высокий, ростом под два метра, парень и предложил сыграть команде студентов матч с его командой. Причём то, что парень серьёзно страдал глухотой, было совершенно незаметно, как и не заметен был его голосовой «акцент», присущий глухонемым людям, пытающимся говорить с окружающими. То, что он глухой стало понятно позже, когда переговоры о возможности двусторонней игры были окончены, и «матчу века» было дано обоюдное «добро».
Закончив договариваться, стороны стали расходиться, чтобы собрать на матч свои команды. В это время мяч, с которым тренировались студенты, был брошен в сторону Кирилла. Тот не ожидал его, и мяч пролетел мимо, медленно поскакав в сторону удаляющегося от Кирилла высокого парня, капитана команды соперников.

Кирилл несколько раз окликнул парня, чтобы тот бросил ему мяч, но пока мяч не обогнал парня, тот ничего не предпринял. Тут Кирилл уже стал догадываться, что парень не слышал ни его окликов, ни звука подпрыгивающего сзади за своей спиной мяча.

Когда же началась игра, то студенты были весьма удивлены необычной экипировкой судей – эти парни кроме свистков имели в руках по флажку, которыми они привлекали внимание глухонемых игроков. Тогда-то и стало студентам ясно, что в заводском общежитском городке проживает много глухонемых работников завода. Причём студенты сразу вдруг ощутили, что эти люди ведут себя на спортивной площадке совсем не так, как они, а совершенно иначе – очень тихо. Все эмоции этих людей выражались только мимикой и, порой, отчаянным жестикулированием быстрых рук и пальцев.

Кстати доиграть тогда до конца начавшийся «матч века» соперникам так и не удалось. Именно тот высокий парень, капитан команды глухонемых, в одном из эпизодов матча решил забить мяч в корзину сверху. Ему это удалось, он забил, но после удачно выполненного броска, он решил зацепиться за корзину руками и немного повисеть на ней, добавив эпизоду эффектности. Но кольцо не выдержало веса его тела и оторвалось вместе с куском деревянного щита, куда оно было прикручено – и судьи, увы, на этом вынуждены были прекратить матч. Как говорится, победила дружба.

Но вернёмся к заводской практике. Распределили студентов в механический цех по разным его участкам.

Были такие, которых распределили на участок новых станков с ЧПУ – числовым программным управлением. Так в ту пору назывались станки, оборудованные устройствами, являвшимися своеобразными зачатками только-только зарождавшихся в то самое время компьютерных технологий.

Тогда эти станки относились к разряду самых сложных, считались ещё невидалью. А потому предельно оберегались – к ним старались не подпускать людей, не прошедших специальной подготовки.

Руководство же институтской практики определили на участок станков с ЧПУ двух студентов, носивших в студенческой среде клички «Клещ» и «Сын». Эти два парня были маленького роста, что, в общем-то, изначально и определило их клички, оба соревновались в клоунских повадках и в «приблатнённости» речи, чтобы как-то выделиться из среды рослых ребят-однокурсников. Бросаемые этими двумя студентами в своей речи реплики, их мимика и движения могли вызвать у незнакомых им людей лишь одно определение – «хулиганьё» или «блатата». Что вовсе не являлось истиной. Но своеобразный ярлык на каждого из них незнакомые люди навешивали сразу, тут же подтверждая это и своим отношением к ним.

Поэтому когда эти двое предстали перед мастером участка станков с ЧПУ, тот, глянув на этих двух с виду хулиганистых студента и заранее предотвращая негативные последствия от их вмешательства в работу «умных» станков, не повёл их к станкам, а приказал «Клещу» и «Сыну» следовать за ним совсем в другую сторону.

Он довёл их до замаскированной в зарослях зелени дыре в ограде завода. Показывая на неё, он приказал парням каждое утром проходить на завод через проходную и сдавать там пропуск в табельную. Потом им следовало через эту дыру отправляться в город «на все четыре стороны», как выразился мастер. Но в конце рабочего дня им рекомендовалось возвратиться через эту же дыру на завод и «закончить свой рабочий день» как положено, нормально выйдя в город через проходную, забрав свой пропуск из табельной.

– А как же наша практика? – удивлённо спросили его практиканты.

– Не волнуйтесь, в нужное время я подпишу вам все ваши дневники и бумажки, – успокоил их мастер.

А потому «Клещ» и «Сын» нисколько не расстроились, получив такое наставление от своего мастера. Кстати по их «наколке» и все остальные студенты не раз пользовались этой дырой в ограде завода, когда того требовали складывающиеся обстоятельства.

Кирилла определили на практику на участок обработки корпусов бортовых редукторов тракторов и... бронетранспортёров. Да, эту продукцию военного назначения – БТР наряду с гражданской продукцией выпускал тогда ЧТЗ. И хотя на участки, где собирались эти бронемашины, доступ был не для всех заводчан, отдельные запчасти для БТР выпускались на многих участках цеха. Поэтому никакого секрета о характере выпускаемой продукции для заводчан не существовало. А если учесть, что перед заводоуправлением на высоком постаменте красовался тяжелый танк ИС-3 («Иосиф Сталин – 3»), выпускаемый заводом в последние годы Великой Отечественной войны, то и всем челябинцам было известно, что вместе с тракторами завод выпускает военную продукцию, укрепляя обороноспособность страны. Как говорили тогда многие из заводских боссов, с кем пришлось встречаться студентам-практикантам:

– Это наш ответ американскому империализму в развязанной им «холодной» войне.

Гордеева распределили на участок обработки корпусов бортовых редукторов тракторов и  бронетранспортёров. Обрабатывались внешние и внутренние поверхности будущих корпусов, проделывались отверстия, а в них нарезалась резьба. Сами по себе заготовки деталей гражданских и военных машин разительно отличались друг от друга. Для БТР они были выполнены из какого-то лёгкого сплава, были небольшого размера. А потому обращаться с ними было довольно-таки легко, их можно было устанавливать на станки вручную без помощи каких-либо грузоподъёмных механизмов. Что нельзя было сказать о заготовках для тракторов.

Огромные железные болванки можно было установить на станок лишь с помощью мостовых кранов, двигавшихся под самым потолком цеха по проложенным там рельсам. Управляли этими кранами женщины-крановщицы, высокие голоса которых порой «украшенные» витиеватой нецензурной бранью, перебивая общий гул работающих механизмов цеха, раздавались то тут, то там на разных его участках.

Гордеева тогда очень удивил этот мат в исполнении женщин. А ещё его очень удивили станки, которыми был оснащён участок. Рассматривая как-то вертикально-сверлильный станок, куда изначально определили Гордеева, Кирилл обнаружил на нём табличку завода-изготовителя, на которой он с удивлением для себя прочёл год выпуска станка – 1938. Кирилл специально прошёл по всем станкам участка, чтобы прочитать их таблички, и выяснил для себя, что станки участка были выпущены в период с 1937 по 1940 год.

Годы предвоенной индустриализации, а следом, судя по всему, эвакуация станков за Урал с предприятий западных территорий страны. Прошло уже тридцать лет со дня Победы, а измученные тяжёлым военным трудом станки продолжали круглосуточно работать на конвейер сборки – стране нужны трактора для строительства социализма и бронемашины для его защиты.

В наставники Кириллу был назначен небольшого роста немного полноватый рабочий по имени Олег, возрастом где-то под сорок. У него было сильно покрасневшее одутловатое лицо и весьма заметные на нём мешки под быстро бегающими из стороны в сторону глазками. Чуть удлинённые тёмные волосы Олега, скорее всего, никогда не имели взаимоотношений с расчёской, поскольку торчали всегда в разные стороны. Его руки по утрам всегда заметно тряслись, исполняя своеобразное «тремоло». Внешний вид этого человека почему-то сразу стал ассоциироваться у Кирилла с образом маленького речного зверька, водяной крысы – ондатры.

Каждое утро начиналось у наставника традиционно. Он никогда не опаздывал, приходил на рабочее место без десяти девять и открывал свой сейф с инструментом. Затем он доставал из сейфа сильно измазанную снаружи клеевыми потёками литровую жестяную консервную банку, закрывал сейф и куда-то вместе с этой банкой удалялся. Ровно в девять он возвращался, устанавливал банку, наполовину наполненную густым клеем (его ещё называли «88-й»), под шпиндель в зажимное устройство станка, доставал из сейфа пачку обычной пищевой поваренной соли и засыпал одному ему известную дозу соли в банку. Затем он доставал из сейфа своеобразное, тоже изрядно измазанное клеем, двухлопастное приспособление, изготовленное из обычного сверла, и зажимал это «винтокрылое» изобретение в шпиндель. После этого он устанавливал рычаги управления станка на максимальную скорость вращения шпинделя, включал станок и опускал это быстро вращающееся чудо человеческой мысли в банку с клеем.

Минут через пять Олег отключал вращение шпинделя, поднимал приспособление, лопасти которого обволакивал большой «колобок» липкой консистенции. Банка примерно на пару сантиметров оставалась наполненной мутно-прозрачной жидкостью.

Олег освобождал банку из зажимного устройства и, не раздумывая ни мгновения, тут же через край банки выпивал её содержимое.

Под сводами цеха раздавался его сверхгромкий «кряк», сразу же привлекавший внимание всех работников участка, включая крановщицу, которая из-под потолка цеха ошибочно воспринимала это как приглашение помочь установить тяжёлую заготовку на станок и направляла свой кран в сторону наставника Кирилла.

Но тот не обращал на неё никакого внимания, стоял после принятия «зелья» минуты три с закрытыми глазами, после чего вынимал из шпинделя своё изобретение и вместе с ним опять куда-то удалялся.

Через несколько минут он возвращался, бережно укладывал пустую банку и очищенный от липкого колобка «миксер» на верхнюю полку сейфа и, уже без каких-либо признаков «тремоло» в руках, наконец-то приступал к работе.

В круг обязанностей станочника-сверловщика входили операции просверливания отверстий в корпусах бортовых редукторов и нарезания в них резьбы. Операции несложные, если не считать того, что тракторные заготовки, в отличие от заготовок для БТР, были тяжелы, поэтому требовали участия в операциях мостового крана. А кран на участке был один, других операций с тяжелыми заготовками, которые выполняли другие станочники участка, было много. Поэтому простои были и не малые, и каждый станочник, будучи сдельщиком, пытался внедрить свои «хитрости» для увеличения объёмов своей выработки.

Олег сокращал время обработки детали двумя способами. Чтобы просверлить отверстия в тракторной заготовке, нужно было использовать тяжёлый шаблон (он назывался кондуктор) с направляющими отверстиями для сверла, который невозможно было установить на заготовку вручную. Нужно было обязательно прибегнуть к помощи крана. Но наставник Кирилла подключил сварщиков и вместе с ними изготовил поворотную конструкцию, на которую с помощью винтовой ручной лебёдки этот кондуктор закреплялся. Когда его нужно было установить на заготовку, Олег вручную поворачивал конструкцию и опускал на неё кондуктор лебёдкой. А когда сверловка отверстий заканчивалась, он таким же образом поднимал кондуктор обратно. То есть в момент, когда требовались манипуляции с этим тяжёлым предметом, Олег теперь совершенно не зависел от занятости крана в этот момент.

Вторая «хитрость» Олега к рацпредложению отношения не имела никакого. Наоборот она граничила с нарушением технологии производства. Но это нарушение можно было скрыть, поэтому наставник Кирилла смело шёл на это.

А «хитрость» была в том, что для нарезания резьбы в отверстии используется обычно два, а то и три разных инструмента для нарезания. Они называются метчики. Разница у них в высоте резьбовой режущей части. Для получения качественной резьбы эти режущие инструменты используются по очереди – от менее высоких режущих поверхностей к более высоким. А Олег чаще всего резал всё одним инструментом – с самыми высокими режущими поверхностями. То есть «выигрывал» на каждом отверстии более половины требуемого времени для обработки отверстия при полном соблюдении технологии.

Кирилл потом не раз убеждался, разглядывая выполненные его наставником резьбовые отверстия, что качество резьбы в них просто отвратительное. Резьба была «рваной», с обломанными верхними гранями. На вопросы Кирилла, зачем же Олег так по-жульнически поступает, его наставник с ухмылкой отвечал:

– Повышение производительности труда.

Может быть, именно из-за этих неудобных для наставника вопросов дело закончилось тем, что через неделю новым наставником у Кирилла стал другой рабочий. Впрочем, это могло произойти не только из-за этого. Может быть, причиной были осуждающие взгляды Кирилла, которыми он каждое утро награждал своего прежнего наставника за его пристрастие к потреблению весьма странного продукта, получаемого им от химико-механических манипуляций с клеем. А может быть, всё потому, что Олег был сдельщиком, а порученное ему начальством задание «нянчить» практиканта попросту мешало зарабатывать.

Новым его наставником стал худощавый парень лет тридцати по имени Евгений, улыбчивый и шустрый балагур, постоянно пристающий со своими безобидными шутками ко всем работникам завода женского пола. Когда он не был занят выполнением операций, определённых ему его рабочими обязанностями, Евгения всегда можно было увидеть весело болтающим с какой-нибудь работницей. Это была либо зашедшая на участок работница заводоуправления, либо крановщица, спустившаяся с какой-либо определённой целью со своего мостового крана, которых он бесцеремонно перехватывал для оживлённой беседы. Это была и работница ОТК, в паре с которой он выполнял свои прямые рабочие обязанности, помогая ей осуществлять технический контроль за выпускаемой участком готовой продукцией. От нового наставника Кирилла постоянно попахивало спиртным, и любому, кто в связи с этим затрагивал в разговоре с ним вопрос о его сегодняшнем самочувствии, он тут же весело отвечал, говоря о себе в третьем лице:

– Да засадил сегодня Женька портвешка чуток.

Слесарь-сдатчик при ОТК – так называлась рабочая профессия нового наставника Кирилла. А главной его обязанностью была подготовка всей изготовленной станочниками участка продукции к её передаче на другие участки завода, проверка деталей с помощью всевозможного мерительного инструмента и сдача их отделу технического контроля в лице той самой работницы ОТК, которой он искусно «запудривал мозги» на протяжении всей рабочей смены.

И ещё одна обязанность была у слесаря-сдатчика – нужно было удалить с готовых изделий все травмоопасные острые кромки, оставшиеся после обработки металла режущим инструментом. По-простому это называлось «снять заусенец».

Каждое утро работница ОТК выдавала слесарю-сдатчику набор всевозможного мерительного инструмента – разнообразные штангельциркули и калибры, а также похожие на глаза стрекозы очки и ручную пневмомашину для «снятия заусенца», которую за её громкое жужжание окрестили на участке именем «Жучка». И работа начиналась.

Громко жужжала «Жучка», летели в разные стороны снопы искр, мелькали в руках Евгения калибры и штангельциркули, которыми он ловко замерял детали, оживлённо и весело вёлся его диалог с работницей ОТК.

Кирилл внимательно наблюдал за действиями своего наставника, насилу поспевая за ним в узких проходах между изделиями, «столпившимися» в конце участка в ожидании своего переезда на другие участки завода, где они постепенно превращались в составную часть готового трактора или бронетранспортёра.

В свой первый рабочий день с новым наставником Кирилл своим руками успел лишь поуправлять «Жучкой». Он «снял заусенец» у нескольких тракторных деталей. К обработке деталей от БТР, а также к измерениям Евгений его в первый день не допустил. Поэтому Кирилл, пополнив полученные в институте теоретические знания своими наблюдениями, удовлетворился и этим. Всё ещё было впереди, главное, что он уже понимал, что вполне сможет самостоятельно выполнять все операции, входившие в обязанности слесаря-сдатчика.

Следующий рабочий день пришёлся на понедельник. И начался он для Кирилла с тревожных и неприятных предчувствий. Вызваны они были тем, что его наставник после выходных не вышел на работу. Почему случилось так, никто Кириллу не сообщил. Работница ОТК, достав из своего сейфа весь комплект инструментов, просто и без эмоций сообщила Кириллу:

– Забирай, начинаем.

На вопрос Кирилла:

– А что Евгений, будет позже? – последовал короткий ответ:

– Его сегодня вообще не будет.

«Ну, всякое бывает, может, заболел», – подумал о ситуации Кирилл, вооружился инструментом и приступил к самостоятельной работе.

Навыки работы с «Жучкой» у Кирилла уже были, но прежде чем заставить её жужжать над травмоопасными поверхностями деталей, нужно было проверить качество выполненных работ, предъявить детали работнице ОТК. Вот тут и начались у Кирилла «непонятки» с проверкой качества резьбы.

Мерительный инструмент для этой операции – калибр. На длинной ручке с двух её концов есть короткие шпильки с резьбой, одна с так называемой проходной, а другая с непроходной резьбой. Проходная часть калибра должна проходить в отверстие при ввёртывании её по резьбе, а непроходная – должна застревать в отверстии.

Но в течение своей рабочей смены Кирилл забраковал около девяноста процентов осмотренной им продукции, поскольку и проходные, и непроходные калибры свободно проходили в нарезанные на участке резьбовые отверстия деталей. Информация о таких плачевных результатах, судя по всему, быстро долетела до высокого начальства.

Начальник цеха с небольшой свитой соизволил сам прийти на участок и устроил Кириллу скандал, разговаривая с ним на высоких тонах, пытаясь перед лицом работников участка и, в первую очередь, перед работницей ОТК, которой Кирилл предъявлял к сдаче детали, представить Кирилла чуть ли не идиотом. Но Кирилл просто взял калибр и продемонстрировал начальнику цеха резьбовые отверстия осмотренных деталей, несоответствующие нормам. И тот вынужден был ретироваться, но, не соизволив при этом даже извиниться перед Кириллом за необоснованные в его адрес упрёки.

Как бы там ни было, у Кирилла закончилась смена, а забракованные детали, которые он сдавал в ОТК, так и не были вывезены с участка – их дальнейшей судьбой всё ещё продолжал заниматься начальник участка.

На следующий день, придя на работу, Кирилл обнаружил, что все «его» злополучные детали куда-то исчезли. Но вот куда отправились они, на переплавку или в дальнейшее производство, Кириллу никто докладывать не стал.

Один лишь вышедший на работу его наставник Женя, как оказалось накануне просто прогулявший смену, дыша перегаром, хохотал над ним.

– Ну, ты, парень, дал стране угля! Навёл в цеху шухеру! Кто ж так делает? Нужно к этому вопросу подходить дипломатичнее.

– Это как же? – язвительно переспросил его Кирилл.

– Как? – и, отвернувшись от работницы ОТК, стал учить Кирилла уму-разуму.

– Не мудрено, что все калибры проходят через нарезанную резьбу, станки-то древние и режут отверстия в виде эллипсов. Рабочие поверхности изношены до предела, всё люфтит, и зазоры такие, что когда-нибудь какой-нибудь шпиндель отлетит во время вращения и «пойдёт гулять» по цеху, что твоя шаровая молния.

Он хохотнул от удовольствия, что смог так красочно описать возможные будущие события и продолжал:

– Поэтому, чтобы непроходной калибр застревал в резьбе, нужны простые движения – берём напильник, освобождаем его острый наконечник от деревянной ручки, и этим концом в каждом резьбовом отверстии с силой проводим одно круговое движение по первой нитке резьбы. Результат – проходной калибр проходит, непроходной застревает, и никакая ОТКашница не увидит подвоха.

Он вопросительно посмотрел на Кирилла, будто молча спрашивал его, понял ли он до конца его наставления. Затем продолжил:

– Делать только это надо тогда, когда ОТКашница чем-либо занята. Вот такая вот наука, понял? – улыбнулся он. Закончив свой урок, он хохотнул и легонько ткнул своим большим пальцем Кирилла под ребро.


«Вот такая вот наука», – повторил про себя Кирилл, когда поднялся из смотровой ямы и встал с левой стороны трактора, молча глядя на покрытую маслом ходовую часть бульдозера. «А вот и результат этой «науки», – продолжил он.

– Ну, что, други мои! Что будем делать с этим мазутным чудом? – спросил он стоявших рядом с ним отвернувшегося в сторону и молчавшего Семёна и недавно подошедшего к ним слесаря-агрегатчика Геннадия Кулёмина.

– Я, конечно, не о Семёне, – улыбнувшись и глядя на Геннадия, тут же дополнил он. – Я о тракторе. А то, что железный конь нашего Семёна стал похож как две капли воды, а вернее как две капли масла, на своего наездника, есть не только и не столько вина Семёна.

– Чинить будем, Саныч, что ещё с ним делать, – ответил, улыбаясь во всё своё широкое упитанное лицо Кулёмин, которому «гаражане» приклеили прозвище «Ченчик», поскольку всем своим видом, особенно когда он одиноко сидел в курилке, напоминал нахохлившегося замерзающего на морозе воробышка, сидящего на веточке.

– Да, Ген, будем чинить. – Задумчиво ответил ему Кирилл. – Значит так, первое – разобраться, почему этот «мазурик» не хочет двигаться. А то ведь получается так, как у нашего украинского стахановца Фёдора с его «Москвичом».

Случай с украинцем Федей Шинкаруком был самым «свежим» весёлым гаражным событием. Федя работал на своём КрАЗе в то время по две смены, за себя и «за того парня» – за сменщика, который почти на полгода выехал «на материк», взяв отпуск за три отработанных без отпуска года.

В летнее время в северный полярный день, когда солнце сутками кружится по небосклону и не хочет уходить за горизонт, начальник предприятия, в чьём ведении находился гараж, разрешал шофёрам, оставшимся по какой-либо причине без напарников, работать по две смены. Оно и понятно – таким образом удавалось не снижать объёмов производства. А шофёрам, работающим сдельно, это было на руку. И так очень приличные северные заработки увеличивались у них почти вдвое. Если конечно силёнок хватало для того, чтобы по две смены крутить баранку гружённого, порой достигавшим почти тридцати тонн общего веса, самосвала КрАЗ-256Б.

У Феди, судя по всему, этих силёнок хватало. Заработок его «шёл в гору», но, как говорится, денег много не бывает.

Как-то вечером, когда в гараже из начальства, естественно, никого не было, Федя решил «зарядить» свой «Москвич-407» бензинчиком, что называется «на халяву». Зная, что в топливозаправочной имеются запасы бензина для служебного автобуса, УАЗика «шефа» и снабженческого ЗИЛка, решил он этими запасами «поживиться». А вот где, в каких ёмкостях был бензин, Федя не знал. Пришлось ему обратиться к слесарям, как раз в то время курившим в курилке у гаража напротив топливозаправочной. А те, решив подшутить над Федей и похохатывая про себя, «направили» его к бочкам с дизельным топливом. Набрал Федя ведро «соляры», и даже не пытаясь, хотя бы по запаху, разобраться, что же это он такое набрал, бахнул это ведро, не раздумывая, в топливный бак своего «москвичонка».

Слесари, открывши рты, с любопытством наблюдали, что же будет дальше. А Федя сел за руль, завёл свой аппарат и спокойно уехал. Видимо в топливной системе ещё оставалось достаточное количество бензина, поэтому двигатель сначала никаких сбоев и не дал.

Но на следующий день Федя добирался до работы уже не на своём транспорте, а на служебном автобусе. А к вечеру по гаражу вовсю ходила, передаваемая со смехом, байка, автором которой, скорее всего, были мотористы, потому что Федя прямо с автобуса именно к ним направился за консультацией, что же такое могло с двигателем его легковушки случится. Объясняя мотористам поведение двигателя, Федя тогда и произнёс эту, ставшую теперь крылатой, украинскую фразу:

– Рэвэ, но не тягнэ...


– Да, рэвэ, но не тягнэ, – повторил Кирилл фразу Шинкарука, но уже относительно бульдозера и, глядя на «мазутный» бортовой редуктор, продолжил:

– И второе. Получите на складе два корпуса редукторов, у токарей возьмёте калибры, для проверки резьбы. При мне, я повторяю, при мне проверите резьбу в каждом отверстии и если всё нормально – менять корпуса трактора, а если и в запчастях резьба будет просажена – все отверстия с просадкой в них заварить, вновь просверлить отверстия и нарезать новую резьбу. И так до победного конца. Всё. На том и порешим.


А причиной поломки трактора оказался вышедший из строя вал муфты сцепления, на котором крепился диск сцепления на так называемых шлицах – нескольких продольных прорезях на вале. Срезало эти шлицы при вращении напрочь, подобно тому, как режется стружка на карандаше в точилке. Вот и не крутился этот диск, не сцеплялся. А как же он мог крутиться, если нет шлицов и цепляться-то не за что? И толку от того, что Семён яростно выжимал своей ногой педаль сцепления, не было никакого.

Видимо при изготовлении этого вала на заводе кто-то либо температуру нагревания детали не поднял до нужной отметки, либо температуру её быстрого охлаждения завысил. Вот и не закалился металл, не набрал нужную прочность, получился «сырец», как выразился Гена «Ченчик».

Похоже, заводчане при изготовлении этой детали решили «поиграть» с температурой и сократить тем самым время её обработки.


Увеличение производительности труда. Знакомо, не правда ли?..



1978 г. – август 2015 г.