Четверг

               

  Люби меня. Я всем тебе близка.
  О, уступи моей любовной порче.
  Я, как миндаль, смертельна и горька,
  Нежней, чем смерть, обманчивей и горче.
                Е. Дмитриева
( Черубина де Габриак)


    -   Как торговля? – спросила она, протискиваясь между коробками и ящиками.
    -   Здравствуйте, Ольга Дмитриевна, с днём Ангела вас, с днём рождения, – почтительно потеснился Леонид.
    -   Ну, так как торговля? – переспросила она,  не отвечая на приветствие.
    -   Слабовато,  обленились или объелись, – рассмеялся Леонид.
    -   Значит так, сегодня наши ряды закрываются на час раньше. Обойдите всех, чтоб потом не было обид и базара. Ровно в двадцать, чтоб все были у Арчила. Ну, а ангел, как я понимаю, ещё не подлетел!
    -   Миша, – крикнул Леонид, – присмотри моё хозяйство! Приказано всех оповестить, намечается пикник в честь рождённой  госпожи Оленьки!
    -   Черт бы её подрал, – недовольно отозвался Михаил, – сегодня моя очередь забирать Светку из сада!
    -   Сказала, чтоб были все. Смотри сам.
     Все  собрались в довольно опрятном и  просторном помещении кафе-шашлычной, куда иногда забегали перекусить. Здоровались за руку так, будто не виделись неделями, хотя сталкивались друг с другом почти ежедневно, исключая единственный поочерёдный выходной. Чёртова дюжина мужиков и ни одной женщины.
     Ольга Дмитриевна появилась последней, как и положено новорождённой: блестящее чёрное платье, поверх – искристый пиджак, высокое сооружение из светлых волос, вечерний макияж в стиле Нефертити. Чистая, гладкая белая кожа,  большие серые глаза, уже наметившийся двойной подбородок. Запястья в браслетах, пальцы в перстнях, шея в цепочках. Не женщина, а чистое золото!
    -   Собрались, голубчики, – воскликнула она, опуская пышный зад на услужливо подставленный стул. Арчил,  генацвале *), тащи всё на стол, если готово!
     Арчил – шустрый, поджарый, молодой грузин в чёрной блестящей рубашке, в чёрных – с иголочки, брюках, в начищенных  чёрных
___________
   
   *)Дорогой  (грузинский)

ботинках,  подошёл к столу, стараясь сохранять чувство собственного достоинства.
    -  Почему  не готово? Всё готово! Для вас, ничего не жалко! Вы такая красавица! Я думаю, что из-за таких, как вы, стрелялись  на дуэли!
     Мужчины хмуро молчали.
    -   Почему нет радости, джигиты!  Имеете такую хозяйку, и такие кислые, как уксус для шашлыка!
    -   Арчил, кончай дифирамбы петь.  Я знаю кто ты, ты знаешь, кто я, – рассмеялась Ольга Дмитриевна, – будь твоя воля, ты бы меня давно съел с потрохами, или грохнул бы.
    -   Что говоришь? Я что не знаю, кто за тобой? Тот, кто тебя обидит, один день не проживёт!
    -   Ну ладно, не расходись. Ты, парень хороший. Кстати, – и Ольга Дмитриевна, не отрывая правой руки от стола,  указательным пальцем обвела всех присутствующих, – не они меня имеют, а я – их. У этого слова двойной смысл.
    -   Я не русский, могу неправильно сказать! Русский язык – хитрый язык!
     В это время, в проёме кухонных дверей, показался пожилой мужчина в белом халате, и сердито глядя на Арчила, крикнул:
    -   Кацо укугма дабадебуло, моди ак!*)  Что ты всё болтаешь, что болтаешь? У тебя язык, как верёвка! Иди к себе, сам обслужу! – с этими словами он скрылся.
     Сдвинутые столы  оживали от ароматных, аппетитных кусков мяса, зелени, овощей, горячего лаваша, запотевших бутылок водки и минеральной воды.  Когда ритуал обслуживания подошёл к концу, Леонид толкнул в бок Сергея, самого старшего из всех присутствующих. Сергей откашлялся, вытащил из-под стола коробку, обвязанную лентами, и сказал:
    -   Ольга Дмитриевна, мы вас уважаем, вы – наша работодательница.  Вот, от всех нас, вам сервиз. Я думаю, он вам понравится, выбирал Леонид. С днём рождения вас, Ольга Дмитриева, от всей души!
- А где же цветы? – вскинул глаза Леонид.
- Чёрт меня дери, забыл, сейчас сбегаю!
     Все дружно рассмеялись.
- Поспеши, а то душа горит! – воскликнул Леонид.
     Через несколько минут Сергей вернулся со свадебным букетом из разных цветов, и, сияя улыбкой, произнёс:
- Это тоже от нас, Ольга Дмитриевна, сам выбирал.
- Спасибо, мужики, вы меня явно балуете.
- Приходится, вы же у нас одна на всех, – пошутил Леонид.
_____________
 *)Мужчина рождённый наоборот, иди сюда!  (грузинский)

К столу подошёл солидный, с шиком одетый, мужчина. Наклоняясь, вкрадчиво произнёс:
    - Ольга Дмитриевна, разрешите мне украсить вас небольшим презентом.
     Он открыл небольшую бархатную коробочку, извлёк оттуда золотую брошь  с синеньким камешком, и, закрепляя её на лацкане пиджака, сказал:
-   Под цвет ваших глаз, тост за мной.  Ачил, – крикнул он, –  да-вай!
Арчил подошёл с букетом розовато-лиловых гвоздик.
    -   От нашего коллектива, все поздравляют вас, – сдержанно проговорил он, и быстро удалился.
    -   Спасибо, Отари Шалвович, – расплылась в улыбке Ольга Дмитриевна.
    -  Унесите всё это к  себе, – попросила она, указывая на подарки, – потом разберёмся. Тосты за вами!
     Все ждали начала пиршества.  Пора начинать, – подумал Леонид. – Что время тянуть? Ольга Дмитриевна скосила глаза на входную дверь, и по её гладкому лицу, на котором  трудно было расположиться мимике, и тем более  задержаться, пробежала тень то ли недовольства, то ли  своеобразной грусти.
- Леонид, я же просила пригласить всех. Почему не все?
    -    Мы все тут, как на подбор, сохнем от жажды и желания, глядя на вас! Все готовы к бою.
    -   Ты,  давай не остри, и без намёков. Наш новенький, из «зверинца», где он?
    -   Ах, этот, из зверинца? Так  он же всего третий день, как стал нашим! Да, кстати, Ольга Дмитриевна, его   зовут Денис, красивое имя! – Леонид хитро и понимающе оскалился. – На мой призыв он ответил так:  Меня не интересуют дни    рождения незнакомых мне людей.  Мне есть чем заполнить остаток   вечера. Вот такой разговор был.
     Ольга Дмитриевна деланно рассмеялась.
    -  Ну, труженики, наливайте, выпьем за моё здоровье! Пусть кто-нибудь один из вас произнесёт тост, а мне  ещё нужно подготовиться к вечеру: придут друзья, родственники, коллеги. Арчил, подойди ко мне. Обслужи мужиков, как положено, но чтоб  после двадцати трёх, все исчезли. Завтра будет бойкая торговля, и их головы должны быть светлыми. Хорошо?
- Конечно, какой разговор, – устало отозвался Арчил.
     Через полчаса Ольга Дмитриевна  поднялась.
- Всем спасибо за подарки, за компанию, до завтра.
    -   Не пойму, с чего она устроила эти смотрины, а сама слиняла? Раньше этого не было,  – проговорил Михаил, обращаясь к Леониду.
- А ты не догадываешься?
    -   Решила нас задобрить, чтоб меньше подворовывали, и побольше прибыли давали?
    -   Близорукий ты, Михаил, как дневная сова.  Запомни этот день, с него  всё и начнётся!
    -   Да мне, по-барабану  чужие дела! У меня своих - по горло! Из-за её поганого угощения, Зинка моя неделю будет дуться и допрашивать где был, что пил. Такая, сука ревнивая, что просто придушить её охота!
    -   Миша, ты явно не допил. Давай ещё тяпнем! Сплошная серость и скука. Полрынка баб, а она ни одну не пригласила. Только чтоб  одной сиять, императрица  блудливая!
    -   Да у меня, на неё, если  честно, –  ухмыльнулся захмелевший Михаил, - не восходит. Что-то не то, чего-то не хватает. Как ты думаешь, чего?
- Всё, Мишка, всё… по домам, разбегаемся, а тему эту закрываем.
     В субботу Ольга Дмитриевна подошла к так называемому “зверинцу” – контейнеру с кормами для домашних животных.
- Как торговля? – задала она обычный свой вопрос.
    -    Как всегда, субботняя, –  ответил Денис, не глядя на неё и, продолжая выкладывать содержимое коробок.
- Здороваться не научился? – резко бросила она.
- Вы не поздоровались, а  я – счёл нужным промолчать.
- Я женщина, а ты – мой работник.
     Денис выпрямился.
    -   Женщинам должна быть присуща вежливость. А определение мой – неуместно. Я – работник, и только.
    -   Слушай, давай не выпендривайся! Завтра  можешь не приходить, найду своего!
     Её угроза, и изображенная невнятная гримаса, не возымели нужного ей эффекта. Повернувшись к уложенным коробкам, Денис равнодушно отозвался:
    -   Вы приняли меня на работу с месячным испытательным сроком. И только после этого срока, если вам будет угодно, я освобожу это место. Существует закон для тех, кто нанимает на работу, и для тех, кто нанимается.  Слышали о таком?
- Ну ладно, сопляк учёный, посмотрим!
     Неожиданно Денис рассмеялся:
    -   Назвать  тридцатилетнего мужика сопляком, это очко не в вашу пользу, госпожа начальница.
     Резко развернувшись, Ольга Дмитриевна  ушла.
     В воскресенье к контейнеру Дениса подъехала машина с кормами.
    - Давай, принимай,  –  поторопил его молодой крутоголовый водитель, теребя в руках накладную.
- Куда принимать, на крышу?
- Ничего не знаю, сказано – к тебе.
- Обращайся к тому, кто тебя прислал.
     Через полчаса водитель вернулся в сопровождении взъерошенной Ольги Дмитриевны.
    -   Думаешь, мне манна с неба сыплется? Знаешь, сколько я плачу за простой    транспорта? Ты  не в состоянии раскидать два десятка коробок?
    -   Пожалуйста, войдите и удостоверьтесь сами. Свободен только  потолок, – спокойно  отозвался Денис, намереваясь освободить кро-хотное пространство.
     Не давая ему выйти, Ольга Дмитриевна  протиснулась  между ним и стеной  коробок. Они оказались прижатыми друг к другу. Она задышала тяжело и жарко. Её глаза, обращённые к нему, взывали откровенно и властно.
     Так вот в чём её проблема! – брезгливо подумал Денис. Его лицо отобразило  это открытие. Ольга Дмитриевна побледнела, и резко развернувшись, выскочила наружу. Водитель пикапа растерянно поплёлся  за ней.
     Она  появилась во второй половине дня, собранная, менее накра-шенная, строгим тоном деловой женщины бросила:
- Мне нужен отчёт за прошедшие дни. К вечеру зайду.
    - Сегодня я не могу задерживаться, меня ждут  в определённое время.
- Меня не интересует, кто вас ждёт и где ждёт. Я сказала, и всё!
    -   Я тоже всё сказал. Придётся копию договора развесить по всему контейнеру. В нём ясно сказано: отчёт за проработанную неделю, а сегодня только середина недели.
     Она смотрела на него совершенно дикими, от ярости, глазами. Ему показалось, что она сейчас закричит на весь рынок, или  ударит его.  Повсюду сновали люди. Бесконечный поток неутолённых, рыночных потребителей, растекался вокруг них. Благоразумие взяло верх. Она молча удалилась.
     Утром, в затишье, к Денису   подошёл Леонид.
    -    Слушай, Денис,  ребята  хотят объявить тебе благодарность. Догадываешься, за что?  За свободу, которая нам перепадает, благодаря твоему    неотразимому обаянию. Она теперь нас в упор не замечает, никакого надзора. Как тебе это удалось? Ещё никому не удавалось так пристрастить нашу  матронессу!
- Лёня, много трёпа и всё зря, понимаешь?
- Что, не в твоём вкусе? А зря! Товар золотой во всех смыслах.
    -   Разговоры о женщинах, я не выношу на обсуждение. Это не моя любимая тема.
- Ну ладно, не обижайся, я пошутил. Спросить можно?
- Смотря что.
- Ты женат, дети есть?
- У меня есть женщина, детей  пока нет.
- Любимая и раскрасавица, так?
    -   Лёня, ты,  я смотрю, совсем не реагируешь на собеседника. Я же достаточно ясно выразился по поводу женщин.
    -   Если честно, Денис, это моя самая любимая тема. О чём ещё говорить, если не о них,  ласточках наших чирикающих! Пригласи в гости, познакомь с женщиной.
- Не напрашивайся, будет настрой или повод – приглашу.
     Накатились холодные, затяжные дожди. Лужи, сырость – всё во-круг было унылым и тягостным.  Мужчинам приходилось кутаться, надевать на себя лишние одежды, что лишало их подвижности и делало  похожими на кульки в халатах и куртках.
    -   Чёрт её дери, эту нашу треклятую российскую погоду! Всё, летом махну в Африку или на острова, найду  себе  какую-нибудь круто поджаренную аборигенку, и застряну безвозвратно! – шутил Леонид, хлюпая носом.
     Но когда заболел Михаил, а за ним ещё один из виноводочного контейнера, Денис подошёл к Леониду:
    -   Интересно, думает эта дама  о своих, – как она любит утвер-ждать, – работниках, или нет?
    -   Я тебе, как другу и сотоварищу по несправедливости, отвечаю – нет! – воскликнул Леонид.
     На следующий день Ольга Дмитриевна подошла к Денису. Улыбаясь, вежливо произнесла:
    -   Добрый день, Денис. У меня к вам просьба. Поработайте вместо Миши, у него товар  ходовой, а зверьё подождёт.
- Без передачи, не возьмусь, –  коротко бросил Денис.
    -   Думаешь ты один честный, а все вокруг жулики? – вскипела она, перескакивая на ты. – Михаил, один из самых честных и надёжных, не то, что некоторые!
- Не о том речь, –  отозвался Денис.
    -    Совести у тебя нет, это же на пользу всем! – повысила она голос, явно рассчитывая на поддержку соседей.
    -   Насчёт пользы всем, не уверен. А ваша  польза -  меня не интересует.
    -   Я заплачу тебе вдвойне, раз ты такой хитроумный! И потом, называй меня по имени и отчеству, как все, мне надоело твоё выканье.
    -   Хорошо, Ольга Дмитриевна. Я прошу вас,  от своего имени, установить во всех контейнерах нормальные обогреватели. Второе – подумайте о более приемлемых сверхурочных, третье – сократите на полчаса наше вечернее пребывание, рынок  пустеет за час до закрытия, зачем торчать без пользы? После  всех выполненных вами условий, поговорим о взаимозаменяемости.
     Не говоря ни слова, Ольга Дмитриевна протолкнула Дениса в контейнер и - упёршись в него взглядом, в  котором было всё: желание, ярость, обида и бессилие, – хриплым шёпотом, облизывая  пухлые  крашенные губы, проговорила:
- Ты что, хочешь меня  унизить?  Скажи, чего ты хочешь, скажи!
     Денис опять почувствовал  запах её подмышек. Он уже заметил, что после её появления, в контейнере долго сохранялся именно этот запах – тяжёлый и резкий.  Эта женщина вызывала в нём отвращение.
    -   Мне лично, ничего от вас не нужно. Я предлагаю вам более  внимательно и справедливо  относиться  к людям, которые у вас работают. Мы ведь не рабы. А насчёт унижения, это вы напрасно, Ольга Дмитриевна. У меня нет права и желания кого бы то ни было унижать… Я думаю, что человека, обладающего чувством собственного достоинства, невозможно унизить и оскорбить.
    -   Хорошо, –  сказала Ольга Дмитриевна, и чуть пошатываясь, вышла из контейнера.
     На следующий день, утром, было объявлено: после работы, всем – на пятнадцать минут – зайти к Арчилу. Когда все были в сборе, появилась Ольга Дмитриевна. Она предстала в совершенно новом виде: в свободном тёмном брючном костюме, скрадывающем её излишества, без обычного раскраса – лишь губы блестели от перламутрово-розовой помады. Её    пышные светлые волосы были  подстрижены и уложены крупными волнами в стиле ретро. При виде произведённого эффекта, она засияла и, мило улыбаясь, сказала:
    -   Добрый вечер. Хочу вам сообщить:   первое - будем поочерёдно устанавливать новую  технику, более мощные обогреватели– не хочу чтобы вы простуживались; второе,  закрываться будете на полчаса раньше, и третье - ставка сверхурочных будет повышена на  десять процентов. Пока всё. Спасибо, что пришли.
     После её ухода,  все разом заговорили, обращаясь к Денису:
    -   Ну, Денис, ты даёшь, околдовал нашу Оленьку! Лет на двадцать  смотрится, прямо  как  девчонка! Модная такая, совсем другое дело! Смотри, чтоб не отбили, грузинская мафия на чеку. Молодец, заботишься не только о своей заднице, но и о нас, несчастных. Давай, давай, аркань её, и нам будет  перепадать от  барского стола! Конечно, имея такую  внешность и такие глаза, любую бабу можно свести с ума!
     Выслушав все благодарности и реплики по поводу своей внешности и своих достижений, Денис, попивая кофе, насмешливо отпарировал:
    -   Послушайте, мужики, внимательно. Я таких разговоров не терплю. Оставьте Ольгу Дмитриевну в  покое, она сделала нам добро, так будьте же мужчинами, а не  паршивыми  сплетниками. Я не стал бы об этом  говорить, если бы это  касалось  только меня. Не стоит обсасывать несуществующую проблему.
     Стоявший в дверях Арчил  подбежал к Денису с возгласом:
    -   Слушай, друг, давай твою чистую руку! Если все  мужчины были такие, как ты, то наша большая Родина имела  одних джентльменов!   По-другому всё было бы!
    -   Твоя родина, теперь не входит в состав нашей, – отозвался  кто-то из мужчин.
    -   Пускай будет так, но я живу здесь, со мной моя семья,  Россия – тоже моя родина! Не понимаешь, да?
    -   Арчил, не кипятись, мы в твоём лице уважаем и любим твою прекрасную родину, но боюсь её будут иметь другие, – задумчиво  произнёс Леонид, и рассмеявшись воскликнул:
    -   Я вот думаю, что дело не столько во внешности того или иного мужика, сколько в мужской силе. У женщин на это дело – нюх, за версту чувствуют наши возможности. Говорил вам, надевайте тёплые подштанники, не форсите. Сами знаете, размороженные причиндалы  теряют свою крепость и эластичность. Мы уже сколько зим морозим всё, что  ни попадя. А Денис, чуть примёрз, и тут же принял меры!
     Выходя из ворот, Денис увидел машину Ольги Дмитриевны, но-венький джип-чероки.  Опустив стекло, она подозвала его.
    -   Денис, я сегодня плохо себя чувствую, устала. Вы не могли бы проводить меня домой? Нет, руль я никому не доверяю, просто посидеть рядом, для поддержки.
    -   Ольга Дмитриевна, я бы проводил вас, но для этого мне нужно было бы предупредить.
     Она протянула ему миниатюрный мобильник.
- Звони, предупреди, ещё не поздно.
- Она не любит сюрпризов, – ответил  Денис.
    -   Она что у тебя, уродка? Это я к тому, что красивые бабы прощают неточность во времени, но зато  сами обожают делать сюрпризы. Ну что ж, спасибо и на том, что, отказывая, не выдвинул новых условий, – рассмеялась она, включая зажигание.
     Она неутомимо изыскивала новые возможности и причины, чтобы хоть раз заглянуть к нему. Забегая, присаживалась на стул и просила:
    -   Открой мне шипучку, – так она называла свой любимый напиток Спрайт. Потягивая содержимое бутылки, говорила:
    -   Надоело всё, сил нет! Уехать бы подальше от этого шатра, или закатиться куда-нибудь, где все веселы и беззаботны. В столице злачных мест  навалом, в казино бывал?
- Нет, – коротко отвечал Денис.
- А хотел бы сходить? – с надеждой спрашивала она.
- Скорей всего нет, не тянет.
    -   Денис, ты какой-то засушенный, где твой азарт, кураж? Кто из тебя все соки выжимает, а?
     Обычно такой разговор оканчивался молчанием Дениса.
     Однажды, в жаркий день, она так же пришла пропустить свою шипучку. Вошла нарядная, в лёгком развевающемся платье, в босоножках на голых ногах.
    -   Жара ужасная, - выдохнула она, опускаясь на стул, затем взмахнула подолом, оголяя полные, белые ноги.
     Денис искоса бросил взгляд, удивляясь её бестактности. По-своему расценив его внимание, она встрепенулась, и подняв на него глаза, игриво воскликнула:
    -   Денис, ну что ты всё торчишь на ногах, вон как вымахал! При-сядь, отдохни, можешь прикрыть  окошко, – подождут.
     Денис молча присел на коробки. Она протянула руку, и, опустив ладонь на его    колено, задержала её на несколько мгновений.  Денис поднялся.
- Ольга Дмитриевна, я не люблю  когда трогают мои колени.
- Да что здесь такого? Подумаешь, да мне чихать на твои колени!
     После  этого, целых  два дня, она не появлялась около его  зверинца.
     Три недели Денис работал без выходных, заменяя то одного, то другого, и когда она опять пожаловала,  заявил:
    -   Ольга Дмитриевна, мне  нужен один постоянный выходной день в неделю.
- Я что, мало плачу тебе за сверхурочные?
- Не об этом речь. Мне нужен один личный день, вам ясно?
    -   Ну, чёрт с тобой, выбирай: понедельник, вторник, среда – всё! В остальные дни, сам знаешь, работы невпроворот.
     В этот раз, Денис готов был взорваться то ли  от усталости, то ли от неприязни к ней.  Да кто она   такая, чтоб   выбирать мне мой выходной?!
     Глядя на неё в упор, он отрезал:
- Четверг.
    Она вспыхнула, как спичка.
    -   Да это же самый посещаемый день недели  перед  отъездами на дачи и на гулянки! Бери воскресенье.
- Мне нужен только четверг.
     Взбешённая его упрямством, она ушла.
     В среду она подошла к нему притихшая, грустная, с покрасневшими, бессонными глазами. Протягивая конверт, сказала:
    -   Это твой месячный заработок. Надеюсь, не обидела, хватит тебе на несколько четвергов, гуляй на здоровье.
    -   Спасибо, Ольга Дмитриевна, – на этот раз слова Дениса были лишены обычной резкости. Это не было особой благодарностью за заработанные деньги, просто ему стало жаль эту неугомонную женщину, пытавшуюся его соблазнить. Но её реакция было мгновенной, она уловила эти долгожданные тёплые нотки, и расслаблено опустилась на стул.
    -   Денис, я прошу, не распространяйся о выплаченной тебе сумме. Многие любят, как бы невзначай, заглянуть в чужой карман.
    -   Я не любитель распространяться, но думаю, все работали на совесть. Мне лишнего не надо.
    -   Вот, ты опять! Пяти секунд не потерпишь без возражений! Вот когда будешь на моём месте, тогда и будешь думать. Но ты не знаешь, что это такое – быть на моём месте.
     Сверкая глазами, разгораясь от слова к слову, она продолжала:
    -   Я начинала с нуля. Через что и через кого мне пришлось пройти, чтобы   иметь то, что я имею,  тебе – чистюле, лучше не знать. Я ползком добиралась от одного к другому, в прямом и переносном смысле. Теперь, здесь многое моё. Захочу, продам всё к чертям собачьим, положу деньги в банк, и буду жить припеваючи! Дом у меня достроен, земля куплена, припасы надёжные. И ни на кого из тех, кого  знаю, не взгляну. Мне тридцать два года, я хочу родить, хочу замуж, но не по делу, а по душе. Душа моя осталась при мне. И когда появился ты, я поняла – она жива, да ещё как. И тело, что греха таить, оживилось совсем по-другому. Я так к тебе отношусь, ну так, что сама  не ожидала. Понимаешь?
     В её глазах были слёзы. Она замолчала, опустив голову.    Денис понимал её  состояние. Он чувствовал себя виноватым. Надо же было ей выбрать меня? – подумал он, – чем Леонид, или кто другой хуже меня? Он  не хотел признавать очевидного. Ему казалось, что нельзя любить того, кто этого не желает.
    -  Я ухожу, счастливого отдыха, Денис, – направляясь к выходу, устало произнесла Ольга Дмитриевна.
     Он ещё не знал, что стрелки часов, эти неумолимые гонцы време-ни, уже направили свои острия к той минуте, когда ему придётся надолго, быть может навсегда, отказаться от того, что казалось оче-видным. Пройдёт совсем немного времени, и глухая, жестокая  тоска сожмёт его сердце, доказывая ошибочность его заблуждения. Но это произойдёт потом. А сейчас мысли о завтрашней свободе наполняли его ликующей радостью. Весь день – целый, огромный – вместе, только вдвоём – он и она. Волны щемящего, сладкого блаженства, накатывались одна за другой. Он ощущал  своё тело: крепкое, сильное, готовое взлететь.
     Утром он проснулся от пронзительного, долгого звона будильника. Он открыл глаза, будильник с заблокированным сигналом, отчуждённо и строго молчал. Приснилось, – подумал он. Она лежала рядом, он смотрел на неё,  замирая от  счастья и благодарности. Эта женщина – его сокровище, принадлежала ему. Матово-смуглое тело, – его ладони и губы всегда помнили мягкий    шёлк её кожи – то тёплый, то прохладный; два полукруга налитых грудей с вызывающими сосками, тёмно-каштановые волосы, рассыпанные вокруг прекрасного лица; чуть припухший от сна, идеальной формы, маленький нос, полуоткрытый чувственный  рот, и под прикрытыми веками глаза – печальные и грустные, лукавые и весёлые – тёмные глаза любви. Она была создана для любви и  всегда будила в нём желание. Но его страсть была бережной. Он любил её нежно и страстно, боясь причинить боль, или допустить какую-то неловкость. Грациозная и лёгкая, – она податливо замирала в его объятиях. Любуясь ею, он подумал. Хорошо, что вчера я не объявил свой неожиданный выходной. Это будет для неё – сюрпризом. Неожиданно, это слово вызвало в нём  неуловимое, неосознанное, но почему-то неприятное ощущение. Будто прикоснулся к чему-то мерзкому. Что со мной? Чепуха какая-то! Он тихонько скатился с кровати, и тут же услышал  её голос:
- Ты уже уходишь, не опаздываешь?
     Она смотрела на него, улыбаясь. Он хотел выпалить: 
- У меня, сегодня, тоже выходной! Отныне каждый четверг будет нашим днём!
     Но что-то сдержало его. Это что-то притаилось в её пристальном взгляде, в трезвости её голоса, не похожего на голос спросонья, да и в самом  вопросе: не опаздываешь?
     И опять у него, чуть не вырвалось ликующее:
- Я вернусь к тебе! Досыпай моя радость.
      Ты что-то становишься подозрительным и  мнительным, – укорил он сам себя.
     Он купил роскошный букет тёмно-алых роз, нагрузился её любимыми деликатесами. Она любила пищу свежую и разнообразную. Состроив очаровательную гримаску, говорила.  Денисочка-редисочка, угости меня вкусненьким. Открывая двери он обратил внимание на то, что ему пришлось вместо одного ключа, использовать все три. Зачем закрылась? – настороженно подумал он. Дверь в спальню была закрыта. Он вошёл на кухню. На столе стояла початая бутылка дорогого коньяка, на тарелочке дольки апельсина, и  два хрустальных бокала. Его охватило ощущение нереальности, ощущение сна. Как заворожённый он смотрел на эти предметы. Сбросив куртку,  открыл дверь спальни. Он увидел её спину, быстро и методично раскачивающуюся в двух направлениях, и из-под её раздвинутых ягодиц – волосатые ноги. Медленно, нехотя, она повернулась, и их взгляды   встретились. В её глазах не было удивления, испуга, страха – в них было презрение и вызов. Она легко опрокинулась на свободную половину кровати, и когда лежавший под ней  мужчина приподнялся, Денис,  негромко и спокойно, произнёс:
- Не дёргайся, оставайся на месте, ты меня не интересуешь.
     Обнажённая, не пытаясь накрыться, она лежала и враждебно, выжидающе смотрела на него. Он никогда не видел её такой. Эта женщина была ему не знакома. Уходи, уходи, – сказал он сам себе, пытаясь оторваться от этого невыносимого зрелища. Угадывая его смятение, она улыбнулась. Её взгляд и улыбка, в которой было что-то мерзкое, изменили его состояние  и намерения. Денис подошёл к кровати. Мужчина испуганно потянул  одеяло на себя.
    -   Я сказал – не дёргайся, ты мне не помешаешь, уйдёшь после меня, ясно? – жёстко и властно проговорил Денис.
     Наклоняясь к её лицу, громко прошептал:
- Ах ты, сучонка нежная. Я понял, чего тебе не хватало.
     Он взял её так, как берут самую дешёвую, завалящую шлюху: грязную, пропахшую потом, пропитанную никотином и перегаром. Ему казалось, что он сломает её хрупкие кости, он надеялся, что ей будет больно, стыдно, оскорбительно,  неудобно, что она будет сопротивляться, браниться, плакать, но она сладострастно стонала от его действий – грубых и изощрённых.
    -   Ах ты, сучонка похотливая. Любишь рискованный секс? Стоило ли притворяться, – бросил Денис, поднимаясь.
     Застёгивая брюки, обращаясь к мужчине, сказал:
- Не ёрзай, можешь слить накопившееся в неё.
     Стоя под душем, Денис испытывал странное облегчение. Оделся, побросал свои вещи в спортивную сумку. Она сидела на кухне в накинутом на плечи халате.
    -   Он убежал, – усмехнулась она. Какой красивый букет! Ты мне раньше столько роз не дарил. Денис, ну что же ты расстроился? Я люблю только тебя. С этим, познакомилась недавно, всего третий четверг, как я с ним встречаюсь. Мои замужние подруги вообще  занимаются любовью вчетвером и ничего. Теперь будешь знать, какая я.
     Денис, стоя, выпил чашку кофе, и, не говоря ни слова, ушёл. Он не мог говорить. В этот момент он презирал и ненавидел  все слова,  которые когда-то были сказаны им и ею. Внутри не было ни боли, ни ревности, ни злости. Ему казалось, что он сбросил с себя что-то мерзкое, чуждое, давно тяготившее его.  Теперь он свободен, и надобность в этом что-то, отпала. Но это была только первая ступень защиты от того вопля, который должен был прорваться, разрывая его сердце.
     Он бродил по городу. Заходил во все открытые двери магазинов, аптек, зашёл на Главпочтамт, на переговорный пункт, посидел за столиком в Макдоналдсе, и почувствовал, что его неодолимо клонит в сон. Проходя мимо кинотеатра,  увидел афишу и удивился. Неужели   ещё сохранились любители посещать кинотеатры?  Войдя  в полупустой зал, он выбрал самое отдалённое место, и тут же уснул. Сквозь сон услышал:
-  Парень, выходи, кино кончилось. Следующий сеанс ещё не ско-ро.
    Денис вытащил сотенную.
-  Разреши мне часок поспать, зайдёшь – разбудишь.
-  Ладно, – отозвался мужчина, – снимай свой стресс!
    Оказавшись опять на улице, Денис почувствовал голод. Его при-влекла вывеска:  Бар, мексиканская кухня. Не заглядывая в меню, заказал коктейль, затем другой, третий.  И вдруг всё пространство вокруг него стало заполняться удивительными, разной тональности, голосами, смехом, музыкой. Странным, непостижимым образом всё перемещалось и, переливаясь из одного в другое, увлекало и завораживало его. Ему нравилась эта фантасмагория. Он видел чьи-то глаза, улыбки, произносил какие-то слова и, словно издалека,  слышал свой собственный голос. Он всё забыл, его ничто не тревожило. Он смеялся,  он танцевал,  не ощущая свое тело, ему было весело. Он был счастлив.
     Очнулся Денис на широкой жёсткой кровати одетым, в комнате с обшарпанными потемневшими обоями.  Пахло дымом, застарелыми окурками, пылью и непромытостью. Он поднялся и, опустив на пол тяжелые, будто каменные ноги, удивленно, с отвращением, огляделся. В проёме дверей показался мужчина.
    -   Ну что, оклемался, давай пей чай, кофе, поструи в туалете, я машину уже подогнал. Тебе куда? На работу, домой?
- Никуда, –  ответил Денис.
    -   Ты не похож на бездомного. У тебя есть прописка и работа. Что-нибудь случилось?
- Почему я здесь?
    -   Я удивляюсь! – воскликнул мужчина, – по утрам все задают один и тот же идиотский вопрос. Почему я здесь, кто ты, кто он, кто она? Просто смешно слушать!
     Денис вдруг вспомнил о конверте и документах. Достал из кармана куртки паспорт с договором о приёме на работу, и конверт с деньгами.
    -   Можешь не проверять и не считать, там ровно  половина того, что было, я работаю честно, – произнёс мужчина.

- Ты хочешь мне внушить, что я пропил половину своих  денег?
    -    Ты, не ты, какая разница? Гулял ты, а кто пил, это уже не важно! Скажи спасибо, что попал ко мне, я честный бизнесмен. Знаешь, что было до меня, в этом мексиканском гадюшнике? Обчищали до последней копейки, раздевали и вообще сбрасывали в отдалённых местах без документов и без курточек, особенно таких шикарных, как твоя! Я завёл в этом долбанном баре порядок, всё по закону. Хочешь девочек, хочешь мальчиков, хочешь так гуляй. Ты вчера собирался опоить всех, я тебя останавливал. Привёл девочек, ты кричал, что если хоть одну сучку увидишь рядом с собой, разнесёшь всё наше заведение. Я решил, что ты принадлежишь к секс-меньшинствам,  привёл мальчиков: никакой реакции на их посылы, и даже  одному съездил по физиономии за такую мелочь, как рука на твоём колене. Тогда я подумал, что ты решил покутить, оторваться в компании настоящих мужиков, просто друзей. Я правильно понял?
    -   Если даже неправильно, то это лучший вариант, за что я тебе благодарен, – ответил Денис.
- Ну, вот и хорошо! Давай, действуй, и поехали.
     Уже в машине он предложил Денису:
    -   Возьми  мою визитку. Если понадоблюсь, звони заранее, всё устрою. Девочки у меня чистые, пацанов держу на любителей.
    -   Ты визитки по утрам всем раздаёшь, не боишься? – усмехнулся Денис.
    -   Какой ты умный! Подколоть решил меня, да? Ты же свой чело-век, работник рынка, а это люди надёжные, сами крутятся и всегда на виду.  А потом – ты свой, русский. Это чужаки могут напакостить, но среди них тоже   есть нормальные.
-  Ты проверял мои документы?
    -  А как ты думал? Проверил все карманы, сумку, а вдруг видеозапись,  жучок, магнитофончик? На мента ты не похож, а вот эти,  борзые журналисты,  внедряются повсюду, они опаснее всех других. Чуть что, то сразу: Времечко, Сегоднечко, Утречко. Мне  лишняя шумиха не нужна! А среди ментов есть нормальные люди – свои ребята.
     Он немного помолчал, потом сказал:
    -   Да, друг, рекламу мне не делай. У меня от своих клиентов отбоя нет, но если  хороший  человек, то  можешь  подсказать, лады?
-   Ладно, – улыбнулся Денис, – у меня есть один друг, Леонид.
-   Еврей что ли? Евреи не умеют расслабляться, интеллект тормозит.
-   Почему ты решил, что он еврей?
- Запомни: все Леониды – евреи.
- А все русские – Иваны да Степаны,  да? – рассмеялся Денис.
    -   Зря смеёшься. Скажу тебе так: я националист.  Русские  есть русские, остальные мне до «фени». Уж если, эти самостийные хохлы против нас воюют, так что ты   тогда  хочешь? Нет, я конечно не за мордобой, не за убийства. Я за – порядок. Кто убивает наших  ребят наркотиками? Кто занимается провозом этого зелья?
     Выслушивая поневоле, обрушившийся на него, словесный водопад на тему национализма, Денис вытащил  визитку и, усмехнувшись, произнёс:
- Тебя зовут Борис. По-моему, это имя не только русское.
-   Историю надо знать! Борис Годунов – кто по-твоему? Русский царь!
-   Вернее  будет – российский царь. Наши правители не всегда были русскими. Чистота крови – не показатель достоинства и чести. Славу России составили многие. Пушкин, Лермонтов, Даль – созда-тель толкового словаря, наши современники – Пастернак, Сахаров, Харламов – кто они по крови? А тебе – обладателю такого знатного имени, стоило бы кой-что знать о своих тёзках.
- А что именно знать?
    - Ну, например – Борис,  князь ростовский, сын князя Владимира, объявлен русской церквью святым.
- За что такая честь?
- За праведное сопротивление киевскому князю Святополку Окаянному – властолюбимому и жестокому.
- Что я говорил? Хохлы всегда вредили России.
Денис расхохотался.
- Святополк – единокровный по отцу, старший брат Бориса.
- Очень интересно! Ну, кто ещё?
- В Болгарии правил князь Борис первый, славен тем, что ввёл православное христианство и учредил архиепископию. Другой – Борис третий, правил Болгарией двадцать пять лет и был сторонником и почитателем фашизма. Великий князь тверской Борис, был человеком любознательным, творческим. По его приказу была написана летопись всемирной истории  до середины пятнадцатого века. Вот такие Борисы. Гордись.
- Ну ты даёшь! Всё по князьям шпаришь! А может быть – я тоже из княжеского рода?
- Всё может быть, - рассмеялся Денис.
- Слушай, ты забыл наших двоих Борисов – правителей, губителей! Не знал, что на рынках трудятся такие знатоки и эрудиты! Если память не подведёт, занесу в записную книжицу. Иногда нужно, для важности и для форса, удивить своих дуболомов.
- Приобрети книги по истории, а если читать лень, купи энциклопедический словарь – в нём всё кратко и вразумительно.
- Раз ты такой корифей, то что скажешь по поводу национализма?
    - По поводу и без повода – поосторожней с именами, с национализмом. Этот разговор не для умных людей, а ты – мужик умный. Я тоже за порядок в стране. Но кто, по-твоему, покупается за деньги, кто прикрывает, охраняет все беззакония и бесчинства? Кто закрывает на всё глаза, думая только о своих прибылях, кто позволяет в открытую разворовывать и грабить? Кто предаёт себя и свою страну за тридцать сребреников?  А братва, убивающая друг друга? Подумай, кто они – русские или нет? А журналисты – народ разный, но нужный. Настоящих, честных, отчаянных – гораздо больше, чем продажных. Национализм – вещь опасная и взрывная. Чистку надо начинать с себя. Опасней всего наше попустительство, равнодушие, разгильдяйство, наша разрозненность, трусливая безответственность, запойное пьянство и вечная привычка  винить всех, кроме себя.
     Путешествие по городу продолжалось. Останавливаясь, Денис  задирал голову, всматриваясь в силуэты красивых старинных особняков. Заходил на безлюдные выставки, бродил у книжных развалов, потолкался на рынках, посидел на скамейках понравившихся открытых дворов. Прогулялся по длинным подземным переходам, где шла бойкая торговля. Заходил в открытые Храмы, покупал свечи, зажигая их, смотрел на пламя. К вечеру он подошёл к знакомому кинотеатру, купил  билеты на два последних  сеанса. Остаток ночи провёл на одной из дворовых скамеек. На следующий день, в субботу, совершил экскурсионную поездку на привокзальном автобусе. Умывался в платных туалетах, перекусывал уличными сосисками и пирожками. Чувствуя отвращение к своему немытому телу, Денис отыскал городскую баню и провёл там остаток дня. Потом взял такси и поехал в Аэропорт. Служители правопорядка его не тревожили. Несмотря на внутренний сбой, он  внушал доверие. Эта, третья, ночь показалась  тяжёлой и бесконечной. Он полуспал, полудремал, полубодрствовал, всё было, как во сне. Время тянулось медленно,  бесконечно. В воскресенье – прокатывался в метро, отдыхал на скамьях под грохот электричек. Он ощущал потребность в сутолоке, в скоплении людей. Парки, глухие улицы, безлюдные уголки природы, его пугали. Он боялся оставаться наедине с собой, со своими мыслями.  Тупая, ноющая боль не покидала его сердце.
     Поздно вечером Денис приближался к рынку, задавая себе вопрос. Зачем ты здесь, чего ты ждёшь от этой встречи? С работы тебя выгнали. Увидеться с Леонидом? Зачем?  Надежда, тоненькой прерывистой нитью, цеплялась за сознание. Ты  хочешь знать, не прибегала ли она в слезах, с распухшим носиком, растрепанная, жалкая, полная раскаяния, отчаяния, с глазами, в которых застыли печаль и смертельная тоска по утраченному? Господи, сколько прекрасных женщин изменяли своим возлюбленным просто так – по прихоти, по глупости, из любопытства. И потом возвращались, моля о прощении и любя. Она именно такая – любящая, нежная, заблудшая. У неё страстная натура, возможно, она стеснялась меня, боялась быть распущенной. И потом, эта вечная жажда всех красивых  женщин: самоутверждать себя вниманием мужчин. Им всегда необходимо знать, что они самые очаровательные, что все мужчины гибнут от желания и страсти только к ним. А любовь, как же быть с любовью? Может быть  она не существует вовсе? Внезапно, в поток его мыслей ворвались слова Ольги Дмитриевны.  Красивые бабы прощают неточность во времени, но зато сами обожают делать сюрпризы. Да причём здесь эта Ольга Дмитриевна? – возмутился Денис. С таким сумбуром мыслей он подошёл к проходной. Показывая свой паспорт и пропуск охраннику, Денис объяснил:
- Я хочу пройти к месту работы.
- Не имею права. Утром приходи, что по ночам шляться?
    -   Понимаете, мне негде переночевать.  У меня с собой ключи от моего рабочего места.
    -   Жена что ли выгнала? – хмыкнул охранник,– всё равно не могу. Если всех пропускать, будет не рынок, а ночной бордель.
- Да причём здесь  бордель! Я же один и свой. Хозяйка меня знает.
    -   Вот то-то, что свой. Воруют только свои, а нам потом отдуваться. А хозяев тут до хрена. И твоя, потом если что, примчится с кулаками да с воплями.
- Разрешите у вас погреться, меня знобит.
    -   Пить надо меньше. И трахаться надо только со своей  бабой, тогда и озноба не будет! Ясно? Не положено.
     Описывая круги вокруг рынка, и периодически  возникая перед взорами охранников, Денис думал. Интересно, сколько кругов получится? Пусть их съедает совесть. Преодолевая двадцать третий круг, он услышал:
- Ты что, чокнутый? Что ты мельтешишь перед глазами, как ма-ятник?
    -   А вы хотите, чтоб меня где-нибудь за углом прихлопнули, когда я свалюсь и усну? Буду маячить, утром войду.
- Ладно, заходи, передохни,– сжалился один из охранников.
     Прислонясь к стене, Денис моментально отключился.
    -   Разоспался, как у бабы на груди! Давай, отряхивайся, уже утро, семь часов – слова вторгались в сознание Дениса словно сквозь вату.
     Увидев Дениса, Леонид бурно и радостно воскликнул:
    -   Денис! Ты что свихнулся? Что случилось! На тебя объявлен розыск, ищут все! С ума сходят!
- Кто ищут? – сдерживая радость, спросил Денис.
    -    Как кто, сам знаешь. Я ищу, ребята все на ушах! А она, просто обревелась вся, уже в открытую.
- Кто она, можно поточнее? – чувствуя холодок, переспросил Денис.
    -   Ольга  Дмитриевна, Оленька наша ненаглядная, кто же ещё! Видел бы ты её лицо! Честно, я даже позавидовал тебе. Исчезну я, она и бровью не поведёт!
- Всё, Лёня, хватит. У меня работа, если ещё не выгнали.
    -   Ах, вот оно что! Так это всё из-за твоей таинственной женщины? Так что же произошло? Рожки-серёжки, или что-то другое?
- Отстань, прошу тебя, отстань! – прокричал Денис.
    -   Всё ясно, значит – первый вариант. Ты не злись. Ольга ездила к тебе домой много раз. Дверь ей не открыли, хотя в окнах горел свет. Мужики сначала  шутили. Наверное, у нашего красавца небольшой запойчик. Так сказать, скрытый алкаш. Ты же знаешь, непьющих здоровых мужиков всегда, особенно в компаниях, подозревают. Для пьющих – это  непостижимо, – видеть,  как глушат вокруг, а самому сохнуть.
     Денис рассмеялся.
- Что, развеселился? – хитро улыбнулся Леонид.
    -   Лёня,  ты незаменим, особенно в трудные моменты. Твой юмор исцеляет. И потом, я вспомнил предположение Бориса по поводу твоего имени.
    -   А что остаётся бедному еврею, который не получил в наследство ни одного стоящего таланта!
- Лёня, ты что, еврей?  На еврея не похож.
    -   Только это и оправдывает мою бездарность. Я  каждый день вспоминаю своих маму и папу, так неосмотрительно заменивших талант на внешность. Мама у меня русская, папа – еврей, но такие глупые! Лишили меня благополучия! По крови – я пятидесятипроцентный еврей, но по духу – стопроцентный русский. Запомни Денис, чтоб не ошибаться. Настоящий еврей никогда не работает на других, он всегда работает только на себя, даже когда виртуозно владеет скрипкой. А кто это такой подозрительный, по имени Боря?
- Потом расскажу, – всё ещё смеясь, ответил Денис.
     Слух о его возвращении уже просочился. За полчаса до начала работы, появилась Ольга Дмитриевна. Она осунулась, побледнела, напускную строгость её лица выдавали глаза – в них отражалась радость. Зная, что уши и глаза многих уже настроены на эту необычную встречу, она – сдерживая себя, спросила:
    -   Что это значит? Почему вы отсутствовали три рабочих дня на работе, не считая вашего четверга? Пишите объяснительную, и если причина неуважительная, я лишу надбавок не только вас, а вообще всех, чтоб впредь неповадно было прогуливать. По-вашему я должна терять прибыль и мотаться в поисках замены, так что ли? Почитайте ещё раз на досуге договор.
    -   Ольга Дмитриевна, я благодарен вам за вашу заботу и беспокойство, но так получилось… непредвиденное.
    -   Мне чихать, что тебе предвиделось! – неожиданно взорвалась она, меняя стиль и тон разговора. Я лично, тебя не искала, и тот, кто успел об этом натрепать, получит по лбу! Я искала не тебя, а  замену тебе!
- Ну, нашли? – отрезал Денис.
    -   Да, нашла! – с этими словами она подошла к Леониду, который пытался заскочить в контейнер. – А ты, Лёня, как баба паршивая, и язык у тебя…
    -   Как помело! – весело добавил Леонид. – Я  же хотел ободрить человека, расположить его к … нам, к работе.
     Ольга Дмитриевна молча посмотрела на Леонида, сплюнула и удалилась.
    -   Удивительная женщина, как войдёт в раж, так плюётся! Явно у неё в роду были  или верблюды, или малороссы. Детство я провёл на Украине, в небольшом городе. Помню, как украинки, особенно нас – ребятню, потешали, когда бранясь, топнув ногой, плевались или,  задирая  юбки, показывали друг-другу зад, – иногда голый. Когда-нибудь мы будем свидетелями и того и другого! Всё в твоих руках, Денис!
     Все весело рассмеялись. Проходящие мимо, первые немногочис-ленные покупатели, останавливались и, обозревая товар, задерживались, оглушённые дружным мужским смехом.
     Смех имеет удивительную способность притягивать к себе. Одно из лучших свойств человечества – это умение смеяться. И даже если причина смеха неизвестна, он всегда  вызывает здоровое любопыт-ство, здоровую зависть, и  желание приобщиться к этому живитель-ному источнику!  Как жаль, что время ярмарочных балаганов унес-лось в прошлое, когда люди, стекаясь к примитивным театральным подмосткам, заразительно – от души, смеялись, объединённые сочной, остроумной шуткой.
     Вечером Ольга Дмитриевна вошла к Денису.
    -   Денис, я приглашаю вас в гости, не отказывайтесь, пожалуйста. Просто посидим, пообщаемся, заодно напишите объяснительную, если захотите, – улыбнулась она и, не дождавшись ответа, добавила, – я буду ждать вас в машине за углом, не хочу афишировать своё отношение  к вам.
     Идти или не идти? – думал Денис, задавая себе очередной вопрос. Что я буду у неё делать? У меня нет желания общаться с ней один на один. Конечно,  она добрая, хорошая женщина, но она не нужна мне.
     Проходя мимо её машины, Денис не изменил своего направления, хотя  куда он, собственно,  направлялся? В ночь, на улицу? Ольга Дмитриевна открыла дверь.
- Я жду вас, Денис.
     Он сидел рядом с ней, но думал о чём-то, не имеющем отношения ни к ней, ни к той – другой, которую любил так же, как и прежде. Он думал о Леониде, о Борисе, о тех людях,  с которыми столкнулся  за четыре – длиной в целую жизнь – дня. Он вспомнил, как мама говорила ему, когда он сердился или расстраивался. Дениска, похлопай в ладоши, потри нос и всё пройдёт. А отец, в таких случаях, восклицал. Сын, ты мужчина! Не раскисай,  улыбайся, хвост трубой и вперёд! Жизнь не признаёт нытиков.
  Прерывая его воспоминания, машина остановилась, перед отгороженной территорией, за которой высилась кирпичная многоэтажка. Подземная стоянка, клумбы, деревья, цветы, площадки для детей, для собак: всё солидно, добротно, надёжно, будто навсегда.
- Проходи, – сказала Ольга Дмитриевна, пропуская Дениса и надеясь увидеть на его лице  признаки удивления.
Но шикарная квартира и её содержимое оставили его равнодуш-ным. Быстро  переодевшись в длинный зелёный халат, она включила телевизор.
– Поставить  фильм? Есть новые, настоящие ленты, или обычный телек?
- Как хотите, – отозвался Денис.
    -   Я займусь ужином. Не буду спрашивать, что ты любишь, приготовлю на свой вкус, потом дашь оценку.
     Очень скоро всё  было готово.
    -   Прошу к столу, ваше высочество! – смеясь, воскликнула Ольга Дмитриевна.
     Стол, вернее всё то, что было на нём, был превосходен. Посуда, хрусталь, зажжённые свечи в массивном антикварном канделябре. Запечённое на противне мясо с грибами и  картофелем, издавало такой аромат, что у Дениса сводило  скулы. ОНА никогда не готовила мне ужин, и никогда не накрывала для меня стол, – пронеслось в голове Дениса, и чтоб как-то выразить свою благодарность, он – не любивший избитых банальностей,  выпалил первое, что пришло в голову:
    -    Как в лучших домах Парижа и Лондона.
     Ольга Дмитриевна посмотрела на него и, усмехнувшись, изрекла:
    -   Того, что имеется в наше время в лучших  домах России, нет в лучших домах ни Парижа, ни Лондона, ни Нью-Йорка, ни Гамбурга. Я кой-где побывала, поездила  в гости, и в качестве  туристки. У нас, если уж лучшее, то действительно лучшее, а если дерьмовое, то уж такое, что дерьмовей не бывает.
     Беседа не получалась. Денис, разморённый ужином и бокалом красного вина, чувствовал себя совершенно ватным. Его одолевал сон. Чтоб не уснуть за столом, он встал.
    -   Ольга Дмитриевна, простите меня, но я валюсь с ног. С вашего разрешения, пойду отмоюсь и где-нибудь прикорну. Ужин был великолепен, спасибо. У меня в сумке бельё.
    -   Зачем тебе бельё? На моей постели нужно спать только голы-шом! – рассмеялась она, блестя  глазами.
     Подойдя к широкому мягкому дивану, обитому тёмно-зелёным  гобеленом, Денис увидел светло-кофейное, с  золотистыми цветами, шёлковое бельё – прохладное и блестящее.
- Зачем мне этот шик?
    -   Это не шик, а шёлк. Я почему-то думаю, что тебе таких постелей не предлагали. Не отвечай, я и так это знаю. Но я хочу сказать тебе, Денис, одну – очень и очень важную для меня вещь. Я никогда, никого, не единого мужчину  не укладывала на шелка. Никогда! Только тебе, первому и единственному, расстелила настоящие шелка. И поэтому, Денис, мой любезный, не отказывай  мне в этой моей девичьей просьбе. Ты понял меня?
     Тут только Денис обратил внимание, что  она  навеселе.
- Ольга Дмитриевна, вы же не пили  за столом.
     Она звонко и задорно расхохоталась.
    -   Да, не пила, и не собиралась, недогадливый ты мой! Я ещё до стола выпила, для храбрости! Ты же знаешь, я тебя боюсь. Ты на меня нагоняешь страх своей суровостью и неприступностью.  Спокойной ночи, целоваться не будем, не будем, да?
- Спокойной ночи, Ольга Дмитриевна.
    -   Вот и хорошо, будем  просто  спать, а то ведь можно и забеременеть от поцелуев, а я предохраняться не люблю! Продолжая смеяться, она удалилась в спальню.
     Утром Дениса разбудил ароматный запах молотого кофе.
- Как спалось на новом месте? Кто снился тебе?
- Отлично выспался, спасибо. Ощущения были приятными.
    -   Ну вот, а не хотел  ложиться на шелка, упирался. Другие, наверное, не укладывают тебя на такую девственную постель?
    -   Ольга Дмитриевна, я вам благодарен за всё, но прошу вас, не трогайте то, к чему я сам не хочу прикасаться.
- Извини, Денис, вчера я болтала лишнее?
- Нет, ничего особенного  вы не говорили.
- Смотря что считать особенным, – задумчиво  произнесла она.
     Не доезжая до рынка, на развилке, загадочно улыбаясь, она сказала:
    -   Мне нужно подъехать в одно место, поэтому расстанемся здесь, не заблудишься?
     Появилась она только к обеду. Возбуждённая и сияющая,  демонстративно прошла мимо. Денис понимал, что всё это – женские хитрости, тактические ходы и всякие другие уловки задуманной ею игры. Он не хотел быть участником игры,  предложенной ему Ольгой Дмитриевной. Она никак не интересовала его. Приближающийся вечер,  излюбленное время любой смертельной тоски,  пугал Дениса своей неотвратимостью. Ему хотелось всё бросить и бежать, пока есть   силы, а потом упасть и больше не подниматься. Не знал, что это так тяжко, – думал он, задыхаясь от боли. Как быть, на чём сосредоточиться?  Только бы не сорваться, не натворить глупостей, но как уйти, избавиться от этой муки? Опережая обвал вопросов, не имеющих ответа,  уводя мысли в сторону, он подумал о странном поведении Ольги Дмитриевны. Наверное, что-то узнав о моём положении, изыскивает более  действенные подходы. Это злило его. Какого дьявола она  лезет ко мне в душу?
- Лёня, зайди ко мне,  хочу поговорить, – попросил Денис.
- Зайду, как только схлынут  все   алчущие и алкающие.
     Закуривая, Денис сказал:
    -   Рассказывать не буду, но мне очень трудно и тяжело. Я попро-бую выкрутиться, но  для этого необходимо время. У меня к тебе просьба: после работы  прикрой меня в моей железке, чтоб никто не видел. Ей скажешь, что я ушёл. Вернёшься, вскроешь, оставишь только видимость. Мне негде переночевать, а бродить по городу не хочу.
    -   Денис, я давно понял, что у тебя за беда. Мне это знакомо, я прошёл через  это  со своей первой женой. Зато теперь, мне всё до «фени» – пусть все перетрахают друг друга – меня подобная возня  больше не тревожит.   Поедем ко мне, домочадцы  мои – потеснятся.
- Спасибо, но я хочу  побыть один.
    -   Задохнёшься в этой коробке, это опасно. Вдруг охрана заскучает и проявит бдительность. Увидят, раздуют такое, мало не покажется!
    -   Ты сделай, а там, что  будет, то и будет. Фонарь есть, ватник есть,  чего  же ещё?
     Ждать пришлось недолго.
- Задание выполнил,  – объявил  Леонид,  вскрывая  двери. – Стою  у ворот, вижу  за углом её машина, подхожу и говорю. Ольга Дмитриевна, не подбросите до развилки?  Денис напросился ко мне в гости, а сам, стервец, уже смотался. Не видели, не проходил мимо? А она, как фыркнет на меня. Леонид, оставьте ваши намёки! Меня ни вы,  ни ваш Денис не интересуете. Ясно? До развилки сам добежишь! И тут же рванулась с места. Спокойной ночи, Денис, завтра прибегу пораньше, вдруг она примчится чуть свет.
     Всё утро Леонид острил по поводу долгого отсутствия Ольги Дмитриевны. После обеда она вошла к Денису, попросила пить и, глядя на него измученными бессонницей и тоской глазами, сказала:
    -   Денис, давай поговорим без хитростей, напрямик. Не перебивай меня, ладно? Я знаю, точно знаю, что тебе пока негде жить. Я догадалась, что эту ночь ты провёл здесь, это очень глупо и опасно, мальчишество, да и только. А Лёнька, сволочь, за всё  получит, попечитель хренов! Короче, я предлагаю тебе от души и без намёков, пожить у меня. Насиловать не буду, не волнуйся, – грустно усмехнулась она.  Поживёшь, подумаешь, отойдёшь от своих мыслей, и может  быть что-то образуется, и ты опять сможешь вернуться к своей прежней жизни.  Я предлагаю тебе помощь без фокусов.  Ты, как христианин, наверное знаешь, что все мы – братья и сёстры, и должны друг другу помогать. Как решишь, так и будет, но подходить к тебе больше не стану. Отвечай сейчас, не тяни.
    -   Хорошо, спасибо за участие, я воспользуюсь вашей добротой. Но хочу вас предупредить: Леонида не трогайте, он не в ответе за мои  действия.
     В обеденный перерыв   Денис подошёл к Леониду.
    -  Она что-то узнала обо мне.  Предложила воспользоваться своим жильём по-христиански, обещала без фокусов.  Я согласился, но знаю что это не красит меня. Пока не вижу для себя выхода. Я прописан в квартире, которая мне не принадлежит. Но даже если бы она была моей, я не стал бы вести борьбу, тем более с женщиной, которую люблю. Грозилась тебя наказать за опеку надо мной. Но я  предупредил её об ответственности за твою драгоценную голову, – рассмеялся Денис.
    -   Денис, ты, имея в наличии неотразимые внешние данные – о другом я просто умалчиваю, хотя и догадываюсь – можешь  жениться на любой бабёнке, с любой квартирой. Мужскую силу женщины чувствуют моментально.
    -   Использовать чувства женщины, притворяться, хитрить – это не по-мужски. Не добивай меня, Лёня. Я сам себе противен. Лучше думай о себе.
    -   А я и думаю только о себе, но побаиваюсь. Вдруг ты смотаешься, тогда она меня просто заклюёт и заплюёт!
    -   Лёня, тебе известны её повадки, больше, чем мне. Если такое произойдёт, значит она заинтересовалась тобой.
    -   Денис, ты мыслишь перспективно. Я же твой друг, что от меня к тебе, что от тебя – ко мне.
     Неделя прошла спокойно. Ольга Дмитриевна держала себя в руках,  стараясь быть учтивой и даже изысканной, не только в выражениях, но и в манерах.  Подчас это выглядело комедийно. Подпирая рукой подбородок и оттопыривая мизинец, она  вдруг восклицала. Бог мой, я совсем упустила это из виду… -  и выбегала из комнаты. Иногда, особенно при просмотре какого-нибудь душещипательного фильма, она  устремляла взгляд куда-то в сторону, изображая отрешённость и печаль. Это так не вязалось с её обликом. В ней кипели страсти, её  необузданная вулканическая натура требовала иного выхода, иного проявления.  Но больше всего Дениса смешило  её новое  изобретение.  Сидя за столом, она манерно подносила ложку или вилку ко рту, и затем облизывая пухлые губы,  отбрасывая руку к плечу, прогибая ладонь,  вертела ложкой или вилкой. Однажды, таким образом, она уронила вилку.  Денис рассмеялся.
- Ольга Дмитриевна, это не ваш стиль, это смешно.
    -   Смешно, а чей же это стиль, может быть уточнишь? – обозлилась она.
    -   Вообще это не стиль, я допустил неточность. Это просто не-оправданное жеманство.
     Денису было жаль её, но она раздражала его перепадами настроения, постоянными срывами, которые,  вызывая напряжение,  выливались в новые причуды.  Ему хотелось её встряхнуть и сказать. Ольга Дмитриевна, ваше естество  бунтует против ваших  вывертов.  Оставайтесь такой, какая вы есть от природы.  Именно в этом – ваша привлекательность и сила. Он сдерживал себя, зная, что его слова, придавая надежду, вдохновят её на новые  действия.  Он чувствовал бы себя комфортней, если бы она вела себя спокойно и уравновешенно.
     Иногда она роняла предметы из своей дорогостоящей посуды, при этом, отодвигая ногой    осколки,  томно восклицала. Ах, оставь Денис, я позвоню своей уборщице. По сравнению с тем, что происходит  в этом мире, мои чашки-плошки не имеют смысла. Однажды, после такой, или подобной любительской  сцены, Денис не выдержал и расхохотался. Он смеялся искренне, от души,  сбрасывая своё состояние. Она смотрела на него с явной угрозой, казалось  сейчас она вцепится ему в горло, или влепит пощёчину.  И это предположение развеселило его ещё больше.  Не сдерживая себя, он нахально ржал, и это уже, походило на издёвку.  Вскочив, она резко откинула стул и, проходя мимо Дениса, распахнула халат,  под которым ничего не было,  обдавая его пылом и запахом – своего  жаждущего  пышного тела  – смешанным со сладким, густым и тяжёлым ароматом  духов, которыми пользовалась без меры.
    -   Дурак ты, и уши у тебя холодные, и  такой же, наверное, член! – выкрикнула она, удаляясь в спальню.
     Вспомнив предположение Леонида о родословной Ольги Дмитриевны, Денис завалился от смеха на диван, где так и уснул крепким, здоровым сном.
     Утром, в машине, она спросила:
- Скажи, чем я тебя так рассмешила?
    -  Ольга Дмитриевна, скажу начистоту. Вы совершенно нормальная женщина, достаточно умная, сообразительная, в вас есть кураж, воля, вы очень самобытны и жизнерадостны.  Зачем вы себя ломаете и корёжите? Это производит обратный эффект.
    -   Ну спасибо, Денис, за характеристику. Ты прав, мне самой всё это противно. Но ты не обозначил причину, а она тебе известна.
- Никакая страсть, никакая любовь не стоит такой ломки.
- Да ну?  Тогда  ответь мне: зачем же ты, такой  сильный, умный, обворожительный и желанный, сломался так, что висишь на волоске? Я же чувствую, что у тебя в душе, потому что сама нахожусь в таком же положении. Не знаю как ты, но я впервые столкнулась с подобным состоянием. Мне так тошно, так муторно, всё отдала бы, лишь бы сбросить это с себя! Такая мука и никакой радости. И это называется любовью? И зачем ты только объявился на этом треклятом рынке.
    -  Ольга Дмитриевна, я знаю, как вам тяжело, но надо держаться. Я очень вам благодарен за всё. Но я решил покинуть ваш гостеприимный дом и рынок. Без меня вам станет легче переносить это состояние, знаю по себе. К тому же, принимая вашу милость, я теряю себя и моё положение унизительно и двусмысленно.
     В конце рабочего дня она вошла к Денису.
    -   Денис, очень прошу тебя, не исчезай. Я сама понимаю, как всё не просто. Успокойся, не обращай внимания на мои  идиотские выходки, ладно? Это слетит с меня, сойдёт, дай мне время приучить себя к мысли, что ты  уйдёшь. Почему, принимая моё искреннее участие, ты чувствуешь себя униженным? Никто не думает о двусмысленности. Люди, зная тебя и меня, не опошляют наши отношения. Со стороны видней.
     Как ни странно, но именно она, Ольга Дмитриевна, спасала его от отчаяния и тоскливой боли. Её мощная энергия вовлекала его в свою орбиту. И ему приходилось больше думать о ней, нелюбимой, чем о той, которую продолжал любить. Он всё ещё надеялся, что кто-то однажды скажет ему, что-то вроде. Денис, тут какая-то красавица интересовалась тобой:  где ты, что ты, как ты…  И от этой возможности его сердце начинало усиленно биться, и он чувствовал себя почти счастливым. Он утешал себя тем, что возможно, она уже приходила негласно, и  видела его, но из-за гордости и чувства вины не подошла к нему. Иногда ему хотелось ворваться, схватить её за горло и  придушить. За что? За то, что никогда не любила его,  за то, что не умеет и не хочет  любить, за то, что лишена от природы способности любить! Но её жестокость и равнодушное безразличие потрясали его. После всего, что было между нами,  ведь было же, было! Я же чувствовал это. Может быть она мстит  мне за моё насилие и цинизм?
     Дни исчезали, но облегчения не  наступало. День, ночь, работа, поездки в машине, ужин, шёлковая постель, утро – и всё сначала. Кто-то завёл его и переключил на чужую волну. Это не исцеляло, но давая временную передышку, облегчало.
     Ольга Дмитриевна, как обещала, была сдержана и ненавязчива.  Но вместе с тем в ней нарастала взрывная энергия. Её натура не умела мириться с затянувшейся неопределённостью. Она часто хмурилась и почти перестала улыбаться. Случайно соприкоснувшись рукой или плечом, она замирала, бледнела, а потом вспыхивая, заливалась краской. Её темперамент не выдерживал   воздержания.  В выходной Дениса она даже не показывалась на рынке. Он надеялся, что она изменит своё решение, но тщетно. В этот день она готовила завтрак, обед, ужин. Но однажды  заявила:
    -  Обедать будем в ресторане.  Вечером сходим на концерт или в театр. Нам с тобой нужен выход. Несколько вечеров она тщательно готовилась,  вдохновенно примеряя свои наряды и была очень оживлена. Её охватывала гордость, глаза оживали, когда они, появляясь в том или ином месте, привлекали внимание. Особенно внимательны были женщины, бросая  восторженные взгляды на Дениса. Проходя мимо зеркал, она брала Дениса    под  руку, и  улыбаясь говорила:
- Плейбой, взгляни-ка, ну чем мы не пара!
- Да, смотримся эффектно, – равнодушно отзывался Денис.
     В свой очередной выходной – четверг, Денис проснулся с предчувствием надвигающейся опасности его хрупкому равновесию. Он возненавидел этот роковой день, особенно после того, когда Ольга Дмитриевна случайно или умышленно обмолвилась. Денис, завтра ты свободен, завтра твой день – четверг, чистый четверг.  Тогда, он едва сдержал себя от взрыва.
     Завтракали молча. Разговор не складывался. После продолжительной паузы Ольга Дмитриевна предложила:
    -   Денис, давай прокатимся в магазины.  Я хочу сделать тебе подарок, выберешь, что понравится из одежды. Нельзя же ходить в одном и том же. Это даже неприлично.
    -   Я сам позабочусь о себе. Я получаю зарплату, которую практически не трачу, живя у вас нахлебником.
    -   Денис, ну почему ты никогда не идёшь мне навстречу, никогда ни в чём не соглашаешься? Тебе не хочется быть добрым со мной, да?
- Давайте не будем, вы же обещали. Не заводитесь.
    -   Ах ты, стервец! Да я уже заведена с той минуты, когда впервые увидела тебя! Разве это вина моя? Да, я обещала, но больше не могу  обещать! Я всё тебе скажу. Нет, сиди, ты не уйдёшь, пока  не выслушаешь меня, – опередила она его попытку уйти. – Ты  для меня жалеешь хороших слов. Твой чувственный рот всегда презрительно сжат. В твоих глазах всегда таится насмешка. От твоих слов и от твоего тона - сердце моё холодеет. А чем я хуже других?  Тебе кажется невозможным присмотреться ко мне, заглянуть в меня, попробовать меня на вкус.  Я не стану хвалиться своими успехами. Знаешь, сколько мужчин у меня было? Не я желала их, а они меня хотели.  Понимаешь, я нравилась им как женщина. И сейчас, только моргну,  прибегут и будут ждать. От меня никто не уходил, я сама всех расшвыривала.  Посмотри, какая у меня кожа – гладкая, белая, ни единого прыщика или пятнышка, а глаза, губы! Зубы все чистые, свои, волосы  некрашеные пышные, а грудь наливная от природы. Я вообще могу не краситься, природные краски моего лица только выиграют от этого. Чего же ещё?
     Ему хотелось раз и навсегда прервать поток  ненужных ему излияний, бросить ей слова грубые и обидные. Мне не нравится имя Ольга, я не люблю белую  чистую кожу, не выношу белую шею с двойным подбородком, я равнодушен к  пышным формам, меня не привлекают серые глаза и пепельные волосы! Я  не выношу запах твоего тела, твоих духов, твоих волос! У меня  не встаёт на таких, как ты! Но вслух он произнёс другие слова:
    -   Ольга Дмитриевна, причём  здесь ваши прелести, не в этом же дело. Неужели не ясно?
    -   Уж куда ясней! Любовь!   Так я и есть сама любовь. Моей любви с избытком хватит на двоих! Сколько случаев, когда дружеские отношения перерастали в любовь обоюдную, да ещё какую! Разве не так? Нужно повременить, подождать, и относиться  друг к другу  по-человечески.
- Ваш вариант развития отношений «по-человечески» не совпадает с моим, - равнодушно заметил Денис.
 Ему был неприятен этот дурацкий разговор. Почему я должен выслушивать излияния чужой, ненужной мне женщины, и вообще принимать участие в её жизни? Он чувствовал себя тоскливо и униженно. Ему хотелось уйти, но понимая её, и в какой-то степени жалея, он решил дослушать её монолог до конца. Она тут же почувствовала перемену и сбавила тон:
    -    Да,  пожалуй ты прав. Но меня убивает твой   взгляд, вернее – его отсутствие, тебя нет рядом, ты  в другом месте. Я, для тебя, Денис, сделаю всё, всё! Хочешь,  назначу тебя хозяином над всей бригадой? Все будут смотреть тебе  в рот.  Я передам тебе все секреты и все связи, а потом, если останешься насовсем,  запишу многое на тебя.  А сама буду служить тебе.  Рожу тебе детей столько, сколько захочешь.  Господи, какие у нас будут дети – красивые, умные! У меня хватит и на их воспитание, и на  учёбу, и на наши с тобой развлечения.
- Деньги, уважение – разве это главное? – произнёс Денис.
    -   А что главное? Разве мои предложения  ни есть проявление  моей искренней  любви к тебе?
     Денис смотрел на Ольгу Дмитриевну. Она была увлечена своим   собственным воображением.  Её  щёки пылали, серые глаза стали огромными, яркие губы повлажнели. От её слов исходила энергия тепла и добра.
     Она уловила это, почти неуловимое, изменение в его взгляде и настроении, и взяла его руку в свои жаркие ладони.  Интуитивно, не думая её обидеть,  он выдернул руку.
    -   Ольга Дмитриевна, вы меня пугаете, ваша неуравновешенность просто невыносима.
    -   Невыносима! – закричала она, вскакивая, – ты брезгуешь меня, словно я какая-то жаба непотребная, а  тебе невыносимо! Это мне, дружок, невыносимо! Не хотела говорить, но скажу.  Видела эту твою, которую ты выносишь. Да что в ней? В ней нет ни хрена! Она пустышка.  Когда ты исчез, думала сдохну. Я ездила к тебе, или к ней, не знаю, чья это квартира и знать не хочу. Ездила днём, ездила ночью, и не один раз. Я звонила, мне не открывали, хотя свет в окнах   горел. Я видела, как подъехала машина,  видела, как она открыла двери тому, кто вышел из этой машины. Это был мужчина. Клясться не буду, ты знаешь, что это правда. Через соседку узнала, где она работает. Салон красоты – дамский мастер. Ты даже не заметил, что у меня новая стрижка. Это она производила манипуляции с моими     волосами.  Все кричали. По записи, по записи, – а  как только  я подошла к ней, она сразу же заулыбалась,  почуяла  запах денег. Я ей заплатила втрое больше.  Видел бы ты её глаза. Приходите, заходите, всегда буду рада вас обслужить! Уходя, я пожелала ей любви, удачи, счастья.  Знаешь, что она мне ответила? Она рассмеялась. Вот  чего у меня предостаточно, так это любви, удачи и счастья! Ну, тогда хорошего жениха или мужа, – сказала я. Она развеселилась ещё больше и её подружки по стрижке  переглядываясь, загадочно  улыбались. А этого  добра, – воскликнула она, – у меня  под завязку!  И муж, и женихи – всё есть! Так вот, твоя семейная жизнь, которую ты так оберегаешь, известна всему салону красоты, со всеми подробностями. Мне  хотелось ударить её чем-нибудь по голове, так мне стало тошно и обидно за тебя, хотя  я должна была бы обрадоваться такому повороту.  Ну что в ней такого? Вертлявая, жеманная, лохматая, какая-то  вся непромытая, кожа тёмная, глаза – маятники – туда-сюда,  сама  тщедушная, сиськи, как две редиски. И ноги, наверное, волосатые. А этот смех? Ну, ничего стоящего и достойного!
- Ольга, ты причиняешь мне боль, – негромко произнёс Денис.
     Это новое обращение к ней, возникло само по-себе, помимо его воли.
     От неожиданности она замерла.
    -   Ты назвал  меня Ольгой, сказал мне ты? Господи, какое же это счастье. Денис, Денис… она  опустилась на колени, уткнулась ли-цом в его колени, и заплакала.
     Денис сидел не двигаясь. У меня  вытащили сердце, – подумал он. Внутри было гулко и пусто. До этого момента, он не позволял памяти возвращать  себя в утро его первого четверга. Но сейчас, почувствовав его слабость, память ясно и выпукло явила ему всю мерзость и гадливость  произошедшего. Она, его любимая, не оскорблённая, не убитая стыдом, сидя на кухне, обыденно и цинично, рассуждала о том, что было для него святым.
     Он смотрел на опущенную голову Ольги, ощущая, как образовавшаяся пустота заполняется ненавистью к этой плачущей у его колен    женщине, которая вселила в него этот ужас и лишила малейшей надежды. Отныне и навсегда – отрезок его жизни, в котором он был счастлив, которым дорожил, как самой  большой ценностью – исчезнет: изгаженный, изуродованный, благодаря её стараниям и усилиям. Сладострастные, блудливые самки. Ну что ж, – злорадно и мстительно подумал Денис, – надо отблагодарить женщину за её активность и усердие, удовлетворить её похотливые  мечты.  Самцы всегда были в цене. Это всё, на что я способен.
    -   Ольга, налей мне стакан, нет - два стакана чего-нибудь, лучше водки, и пойдём в твою спаленку.
     Ольга Дмитриевна подняла голову, поднялась с колен, выпрями-лась. Обтирая ладонью влажное лицо и  глядя на мокрые брюки Дениса, спокойно проговорила:
    -    Кажется ты обмочился, – и вдруг, наотмашь, залепила ему по-щёчину. – А теперь, убирайся к своей смазливой шлюшке, и  вытрахай её, после двух стаканов водки.
     Перед Денисом стояла совершенно другая женщина: гневная, волевая, сильная, защищающая своё достоинство.  Она не вызывала жалости и тем более, насмешки. Она была достойна уважения и восхищения.
     Уже в дверях, Денис обернулся и сказал:
    -   Оля, прости меня, прости за пошлую выходку, за цинизм, за жестокость. Ты этого не заслуживаешь. Я причинил тебе боль, но я этого не хотел.
    В её глазах,  устремлённых  на  Дениса,  вспыхнула радость.  Она хотела кинуться следом за ним, но понимала, что сейчас не время. Надо подождать,  надо быть поосторожней, – подумала она, разгораясь от блеснувшей надежды. Мысли метались, сбивая друг друга. Разумом она понимала. Если бы я поступила иначе, то никогда    не услышала бы  такого  желанного: Ольга, Оля – и никогда не увидела  бы в его глазах восхищённого удивления. Но её измученная желанием плоть стонала от воздержания. Ну почему я не дала ему выпить?  Подумаешь, гордая какая. Испугалась? Нет, я же знаю какая я. Всё, всё сделала бы, чтобы стать ему желанной!  От возможности такого исхода, она замирала от волнения.  Потом ею овладело беспокойство. Куда он направился? Где будет ночевать? К той он не вернётся.  Только бы не натворил глупостей. Завтра появится на работе, ключи у меня в машине. Если решит уйти, зайдёт за получкой. А может быть… вернётся? Он же понял, что я другая, что я люблю его.
     Денис исчез. Он ни с кем не попрощался. Никто никогда его больше не видел. Прошла неделя, показавшаяся вечностью.  Ольга Дмитриевна сходила с ума. Почему не удержала, почему? Ходили слухи, что видели его то в одном, то в другом месте, но это были всего лишь слухи.
     Каждое утро, заглядывая в глаза, она спрашивала:
- Лёня, ничего не слышно? Как же так, даже не попрощался с тобой.
    -   Ольга Дмитриевна, я сам в большой печали. Если что, прибегу сразу же, вы не волнуйтесь.
     Через несколько дней, Ольга Дмитриевна не выдержала,  зашла в салон. 
Встретили её обрадовано.
- Проходите, пожалуйста, что будем изобретать?
    -   Ничего не будем изобретать. Я пришла спросить: вы не знаете, где сейчас Денис?
- Какой Денис? – настороженно спросила Она.
- Ваш  муж, забыли даже имя?
- А вы, собственно, кто? Почему вы меня допрашиваете?
- Он работал у меня на рынке.
    -   Понятно,  ценный работник, – усмехнулась она, – понятия не имею, где он.
    -   Почему вы не разыскиваете его?  Неужели он вам так безразличен? Вы же жили с ним, спали с ним.
    -   Моё безразличие, моя постель и моя жизнь вас не касаются. Но чтоб удовлетворить ваше любопытство, добавлю – сам ушёл, сам найдётся,  я его не прогоняла.
    -   А я вот прогнала, а теперь ищу и готова искать всю жизнь, – спокойно произнесла Ольга Дмитриевна,  оставляя свою собеседницу удивлённой и притихшей.
     Она никак не могла забыть тот последний день, когда он впервые назвал её по имени. Как нежно прозвучало моё имя. Сколько добра и света было в его глазах, когда он просил у меня прощения. Нет, мне не дано забыть его.  Я не смогу справиться со своим   сердцем.
     Однажды утром её разыскал Михаил.
    -   Ольга  Дмитриевна, по-моему я видел Дениса на Серпуховке, он покупал сигареты.
     Задохнувшись  от волнения, она схватила его за руку.
- Ты не разыгрываешь меня, Миша? Не шути со мной, пожалуйста.
- Да что вы, я же не Лёнька, чтобы шутки с вами шутить. Говорю – это  был он.
- Как это было, как ты его увидел?
    -   Ну, сначала со спины, пока он покупал сигареты, потом с боку, когда стал закуривать, а потом он вообще весь  развернулся, и я по-нял: точно, Денис.
- Почему ты не подбежал к нему, не спросил?
    -    Ну так я же сидел в автобусе битком набитом, перед светофором, как выскочишь? Автобус сразу  тронулся.
- Остановку запомнил?
- Каждый день катаюсь, как не запомнить?
- Закрывай свою колымагу, берём машину, едем, покажешь ту палатку.
     В машине, разгораясь, возбуждаясь думала. Куплю ему квартиру, устрою на другую работу, парень умный, сдержанный,  пусть живёт и радуется. Лишь бы был, лишь бы я могла его  видеть, разговаривать с ним. И ничего мне от него не надо. Может быть потом, он поймёт как я  люблю его, как люблю. Ольга Дмитриевна ездила к этой палатке и днём и вечером, и утром, и ночью. Но напрасно.
    -   Девушка, вы случайно не видели, не запомнили молодого муж-чину, – спрашивала она, описывая  внешность Дениса.
    -   Дама, вы соображаете? Если я буду каждому мужчине заглядывать в лицо, то останусь без штанов! Я вижу только деньги и руки. Вот если бы ваш бегун был четырёхпалый, или у него на пальце красовался бы какой-то необычный перстень, я бы обратила внимание. А вообще, мужиков, которые любят побегать, нужно метить, кольцевать намертво! – смеясь, заключила продавщица.
     Леонид был в депрессии. Ему было грустно и неприкаянно. Он привязался к Денису. Ему нравилась его немногословность, его умение слушать. Он прекрасно реагировал на шутки, вдохновляя этим Леонида. Он был порядочен и надёжен. Вот дьявольщина,  такому парню и не повезло! – думал Леонид с горечью. Какой-нибудь хмырёк живёт себе припеваючи,  а люди стоящие – страдают.
     Иногда он заходил к Арчилу, поесть шашлыка и выпить стакан красного вина. Однажды, когда Отари отсутствовал, Арчил – долго сдерживающий себя, разговорился:
    -   Слушай, вот ты кушаешь шашлык и не плачешь? Я удивляюсь! Мои слёзы капают на шашлык, я плачу, ты – нет! Тебе, что не жалко Ольгу, смотри, ей совсем плохо! Скажу только тебе, она приходит, между нами, да? Приходит, пьёт водку! Не закусывает совсем!  Ты понимаешь, что будет?
    -   Да, Арчил, это большая опасность: если женщина пьёт водку, жди беды. Что я могу сделать? Мои переживания, и даже тоска,  не способны изменить ход событий.
- Что переживать, надо дело делать! Искать надо его!
- Ищут все, особенно Ольга.
-    Вай ме!*) – не пойму я совсем, такая женщина: чистая, белая, богатая, блондинка – все красят,  мажут волосы, у неё свои, натуральные! Грудь  какая, а? Сама весёлая, умная, добрая, что ещё надо настоящему мужчине! Слушай, ты не видел его женщину?
      Леонид хотел ответить:
- Не видел и видеть не желаю, – но его язык непроизвольно произнёс, – видел.
     Арчил присел рядом с Леонидом.
- Расскажи, какая она, лучше чем Ольга?
    -  Так, начнём сверху: волосы жёсткие, как солома, неопределённого цвета, глазки маленькие, блудливые, губы почти отсутствуют – тонкие, с лиловым оттенком – сама худая, даже тощая, маленького роста, грудь плоская, кожа жёлтая, шершавая, ноги волосатые, да – вспомнил, зубки прокуренные, порченные. Вот, пожалуй всё, – закончил Леонид с явным, ощутимым удовольствием.
     Арчил в ужасе вскочил.
- Ты сам видел, правду говоришь?
- Ещё бы, вот как тебя,  в упор. Я был у Дениса в гостях.
    -   Вай ме! Шени деда!**)  Он что, больной? Как спит с такой? Ничего не получится, даже  за деньги!
- Денис не спит, спят другие, – усмехнулся Леонид.
     Арчил был в смятении.
____________
      
       *) Ой я! (грузинский)

     **) Ой я! Твою мать (грузинский)

-   Денис дурак, русский козёл! Совсем плохой! Ольга, такая женщина, пропадает совсем! Почему меня не полюбила, а? Семье деньги – ей любовь! Слушай, этот Денис похож на вашего русского артиста,
на букву а фамилия.
- На Абдулова, что ли? Нет, у Дениса другая красота.
-   Какой Абдулов? Я сказал – русского артиста.  Абдулов – тата-рин!
-   Ну, ты скажешь! Абдулов – не татарин.  Может быть на Янков-ского?
    -   Слушай, ты меня за дурака считаешь? Янковский – польский артист, фамилия польская, а я сказал – русский, на букву а.   
     Леонид расхохотался.
- Ну, тогда он похож на Армстронга!
    -   Кто такой Армстронг – не знаю. Не можешь ты серьёзно разговаривать, да?
    -   Арчил, я шучу.  Певец и трубач – гениальный джазист,  прославивший свою страну, – к тому же, чертовски красивый парень, Луи Армстронг был, как у нас говорят – чёрный… Вообще,  человек – живущий в России, и тем более имеющий счастье родиться на её земле должен с гордостью, если она есть, произносить: я – российский гражданин. А вот в Америке, в этом многонациональном котле: чёрные, белые, жёлтые, серые, узкоглазые, косоглазые – называют себя американцами, не взирая на кровь. А что наблюдается у нас? Эх,   Арчил!  Я   больше   беспокоюсь о другом. Если у нашей Оленьки будет прогрес-сировать тяга к спиртному, особенно, к этой чёртовой водке, и она не возьмёт себя в руки, то её подставит какой-нибудь смышлёный  шустрый малыш с толстой шеей. А он, я уверен, всем нам должного не воздаст. Заменит нас всех, скопом, на приблудных баб, они ведь дешёвые и сговорчивые,  особенно эти – из ближнего зарубежья. Вот чего я боюсь.
    -   Правильно боишься! Что я знаю, ты не знаешь. Я боюсь, Отари боится. У этой женщины большая сила: у неё везде друзья, много друзей. Она – русская, всех знает, её знают!
    -   Дело не в силе, убрать могут любую силу. Просто она  умеет лавировать и держаться, у неё на это – талант.
     Постепенно страсти затихали. Брожение, вызванное чувствами,  эмоциями – улеглось. Рынок функционировал, контейнера открыва-лись, закрывались. Предпраздничные оживления сменялись будничными затишьями.  Жизнь продолжалась. Но Леонид чувствовал себя неуютно. Всё как-то поблекло, потускнело, что-то навсегда ушло. Он подумывал о том, чтобы покинуть это место. Ну почему так происходит? Только привыкнешь к одному, к другому, и вдруг – всё ломается и исчезает? Что за жизнь такая?  Подобные мысли удручали его. Он скучал по Денису, ему не хватало Ольги Дмитриевны. Она всё реже и реже появлялась на рынке, и, уже с утра, от неё разило спиртным. Хмурая, поникшая проходила мимо. Леонид вспоминал то время, когда она – жизнерадостная, задорная, нарядная, подкрашенная, подходила к каждому с одним и тем же вопросом. Ну как торговля? Оказывается – это было очень важно, этот вопрос гарантировал спокойствие, стабильность, надежность. Её великолепная машина давно не появлялась на рынке. По утрам, её привозили разные машины, а вечером, кто-то из пришлых на подхвате – увозил домой. Это было рискованно. Но кто мог ей помочь? Тот, кто мог бы вывести её из этого состояния, исчез безвозвратно. Куда?
     Человек, лишившийся главного в своей жизни, - сделавший ставку на Любовь и проигравший, - может легко затеряться в этом огромном жестоком, взлохмаченном мире Обманщиков, Предателей, Равнодушных, – всех тех, кто отвергая Любовь - лишает себя единственной истинной ценности.
     В отсутствии любви – разделённые несовпадением, измученные отчаянием – одинокие, разрозненные сердца блуждают в мире людей, страдая и торжествуя, погибая и возрождаясь. Но энергия их сердец не исчезает, – поднимаясь над хаосом, она образует гармонию: жизнеутверждающую и созидательную.
     В прошедшие шесть с небольшим лет ничего существенного в жизни Леонида не произошло. В основном, время было потрачено на поиски работы и нового пространства, на общение с разными людьми – чужими и холодными, редко весёлыми, но больше угрюмыми, дружелюбными и отчуждёнными. Каждое утро он говорил себе. Что-то должно случиться, слишком затянувшееся утомительное однообра-зие должно получить какое-то новое развитие. Это непреложный за-кон жизни  всех живых существ. Его одолевала усталость, но не фи-зиическая, а душевная. Его душа оставалась свободной, но мысли крутились, сталкивались, исчезали. Но иногда, в образовавшейся пустоте, вдруг возникала мысль – ёмкая, отшлифованная, гениальная в своей простоте и  целостности. Однажды, проснувшись с одной из таких мыслей, он вскочил и записал её на первом попавшем листке бумаги. Потом, после чашки кофе, он старательно занёс новорожденную мысль в записную книжку. Процесс записи доставил ему большее удовольствие, чем сама мысль. Это вошло у него в привычку. Через несколько месяцев он решил перечитать исписанные  книжки. Десять томов моей гениальности, – иронизируя  подумал он, и был удивлён. Они показались ему чужими, написанными кем угодно, но только не им самим. Когда я успел наворовать столько чужого? Сомнения заста-вили увлечься чтением настоящей литературы. Вторичное удивление было радостным. Это  не плагиат, это моё! Робкий ветерок вдохновения взъерошил его настроение. Буду работать и копить деньги на издание книги. Нельзя быть эгоистом, нужно поделиться с народом своими перлами! Поиски самого себя приносили удовлетворение и силу. Воображая, фантазируя, извлекая вновь рождённое, он продолжал заполнять чистые страницы. Происходящее внутри него требовало одиночества и уединения.
     Однажды, гуляя по парку, он присел  на залитую солнцем скамью, подставляя лицо первым, по-настоящему тёплым лучам. В эти утренние часы, тихий уголок парка всегда был пустынным. Впадая в блаженство, Леонид опустил веки.
    -   Денис, я присяду, а ты можешь носиться, – прозвучал рядом  мелодичный женский голос.
     Леонид открыл глаза. У скамьи, расположенной на противоположной стороне, немного наискосок, остановилась женщина и мальчик лет пяти. Расправив полы чёрного пальто, женщина присела на скамью. Мальчик, стоявший к Леониду спиной, обнял её, чмокнул в щёку и помчался по дорожке.
     Каре из густых чёрных блестящих волос обрамляло утончённые, совершенные линии её лица.  Распахнутый ворот пальто открывал красивую  шею. Взгляд её тёмных,  выразительных глаз, на какую-то долю секунды, задержавшись на Леониде, устремился вдогонку убегающему мальчику.  Точным, грациозным движением руки она расстегнула пальто навстречу солнечным лучам,  обнажая малиновую яркость короткого облегающего платья и – обтянутые  блеском прозрачных чулок– стройные   ноги, обутые в чёрные замшевые полусапожки на высоком, тонком каблучке.  Неотразимая классическая  магия двух цветов – чёрного и малинового. Леонид смотрел на эту, поразительно прекрасную, незнакомку. Он видел её впервые, но его сердце забилось тревожно и радостно от ощущения того, что эта женщина, каким-то непостижимым образом, ему знакома. Пробегая мимо, мальчик,  за-медляя  бег, серьёзно и внимательно посмотрел на Леонида. Черты его лица, цвет волос, строение мальчугана, но главное – глаза, взгляд, поворот головы! Сходство было не только видимым, но и ощутимым. Леонид замер.  Смятение, охватившее его, мешало сосредоточиться.  Мальчик подбежал к женщине и,  прижавшись к её коленям, сказал:
    -   Мамочка, ты не волнуйся, я буду на площадке, ты будешь видеть меня.
     Интонация   его голоса и манера говорить,  сомнений не оставляли. Не отрывая взгляда от этой пары, боясь их спугнуть, Леонид – сдерживая волнение,  чересчур громко и беззаботно воскликнул:
- Наконец-то солнце сжалилось и заглянуло в наши края!
    -  Вы правы, – улыбнулась женщина, – сегодняшний день – подарок природы.
     Не давая себе замешкаться, приподнимаясь, Леонид сказал:
    -   Простите меня, нахально затевая разговор, я не представился: Леонид.
     Чуть помедлив, женщина отозвалась:
- Меня зовут Тина, а сына – Денис.
- Тина…Тина, что-то завораживающее таится в вашем имени.
- Тёмная вода, ил, водоросли…Не это ли, привиделось вам?
    -   Нет. Я увидел чарующий тенистый сад, где всё загадочно и волшебно, – задумчиво произнёс Леонид, и не делая паузы, добавил, – вы  не рассердитесь, если я задам вам вопрос довольно прозаический?
- Пожалуйста, задавайте.
- Вы когда-нибудь  работали в салоне красоты на Юбилейной?
- Да, но это было давно. Ваш вопрос действительно далёк от поэзии.
    -   Как давно? Мне кажется, что именно там я вас видел, – солгал Леонид.
- До рождения сына. После его появления, я оставила эту работу.
     Только бы не потерять, не упустить ниточку разговора, – лихорадочно думал Леонид, изыскивая новые подходы. Её открытость, ясность, и сдержанная простота ответов восхищала и обнадёживала. Никакой рисовки, никакого кокетства.
- У вас красивый сын, но он не похож на вас.
- Его отец очень постарался, – улыбнулась Тина.
- Отец, наверное, души в нём не  чает.
- О его существовании он даже не подозревает.
- Как же так?
    -   Он ушёл от меня в день возникновения сына, и не вернулся. Но я благодарна ему.
- За что же?
    -   За подарок. Я всегда хотела ребёнка, но только от него. Но у нас не получалось.
- Значит вы его не любили? Вам нужен был только ребёнок?
- Значит любила. Продолжение моей любви – любовь к сыну.
    -   Вас не удивляет моё чрезмерное любопытство? Но я не могу не задавать вопросы – это выше моих сил!
    -   Я не против ваших вопросов. Чувствую вашу заинтересован-ность, но вы так корректны. Вы, случайно, не журналист? – приподнимая брови и лукаво улыбаясь, спросила Тина.
    -   Нет, но я готовлюсь стать очень известным, очень популярным, и просто гениальным писателем!
    -   Вот как? – рассмеялась Тина. – Здоровая самооценка, для реализации подобных замыслов, очень важна.
 
- Ну что ж,  с вашего одобрения, я набираю обороты. Вы заму-жем?
    -   Нет. Вначале  было не до того, да я и не хотела замены, а сейчас уже поздно. Денис взрослый, не по-годам.  Он получил от отца не только его внешность, его имя, его способности– он прекрасно рисует – но и его характер. Чужому мужчине будет трудно завоевать его любовь.
- Но почему же он не вернулся? Он же любил вас!
    -   Странно, вы так уверенно говорите о любви человека, которого не знаете.  Такие, как он – не возвращаются. Постепенно, не сразу, я пришла к простой и ясной мысли: в категоричности и жестокости – нет признаков любви. Я поняла, что любовь – это доброта и даже жалость. Желание понять, умение простить, это и есть любовь. Ведь прощённому даётся возможность покаяния и исправления.  Прощение – одно из самых добрых слов.
     Она задумалась. Прелестная улыбка,  грустная и виноватая, делала её похожей на обиженную капризную девчонку.
- Вы не пробовали его отыскать?
    -   Гордость и чувство вины удерживали меня. Я хотела, очень хотела получить его прощение. Но всё складывалось против. И потом, появление одной женщины изменило моё намерение. Но если бы…если бы он вернулся, я бы вымолила его прощение.
     Она помолчала, затем, приподнимаясь, сказала:
    -   Простите, нам пора. Денис, мы уходим! Спасибо вам за внима-ние, за общение. Вы интересный собеседник.
- Тина, вы не сердитесь на меня за моё наглое вторжение?
    -   Не сержусь. Я почувствовала к вам симпатию. Иногда хочется выговориться с человеком незнакомым. Это облегчает, и ни к чему не обязывает. Всего хорошего. Желаю вам успехов.
     Она уходила. Леонид сидел, как прикованный. Дурак, трус безмерный, идиот полный, – корил он себя, – почему не попросил у неё номер телефона? Прикинулся всепонимающим джентльменом? Успокойся. Она не дала тебе ни единого повода. Ты её не заинтересовал. Господи, что за чудо эта женщина! Потерять голову из-за неё, одно удовольствие! Что я тогда наговорил Арчилу про неё? Кретин. А вдруг, вдруг она опять придёт сюда? Буду приходить до тех пор, пока не встречу её. Смотреть на неё, говорить с ней – уже счастье.  А мальчишка? Произведение искусства! Ну Денис – ты гений. Я знал, я верил, я ждал чуда, и оно пришло, но это только его начало.  Продолжение будет!
     С таким набором мыслей, Леонид покидал пределы парка. Но постепенно возбуждение проходило, и уже  другие вопросы одолевали его. Почему ты не рассказал ей о Денисе, о его отчаянии? Ты думал только о себе. Почему? Я не имею на это права. Зачем возвращать её в прошлое? Лишить покоя, заставить вновь страдать? Она искупила свою вину. Мои откровения, наверняка, вызвали бы отвращение Дениса.  Никогда, никакие благие  намерения не могут оправдать вторжение в чужую жизнь. Я и так многое знаю. И потом, как бы я выглядел  после этого в её глазах? Да, любить эту женщину трудно и опасно.  Мужчины  были, есть и будут в её жизни, но они не станут главными. Сын, воплощение Дениса, вот предопределение её судьбы! Пусть всё идёт своим чередом. Радуйся этой встрече, она и есть то чудо, на которое ты даже не рассчитывал!
     Через месяц произошла ещё одна предназначенная встреча, которая самым непостижимым образом свела и связала воедино утраченные, недостающие  мгновения   жизни. Это было похоже на финальное, заключительное  действие спектакля, где  всё, – прежде несовместимое, разодранное, но пронизанное единым    порывом любви, – образует  законченную  совершенную  целостность, уже не подвластную всему случайному, уродливому, скоротечному и пустому.
     В субботний день, просматривая  книжные новинки, выставленные на торговых рядах привокзальной площади, Леонид взял в руки объёмный журнал под заголовком: Художники России. Новые имена. Небрежно перелистав страницы, ни на чём не сосредоточиваясь, вернул его на место.  Но вдруг что-то, промелькнувшее на его страницах, заставило  его вернуться к просмотру журнала. Ощущая внезапное волнение, медленно переворачивая страницы – он замер, всматриваясь в одну из репродукций.
     Стол, на столе букет ярких, красных роз, початая бутылка коньяка, два хрустальных бокала, на  плоской тарелочке - наре-занные круглые ломтики апельсина. На стуле у стола сидит женщина в небрежно накинутом тёмно-бордовом халате. Она не оголена, лишь чуть проглядывает край груди, голое колено, но во всей её позе, – в положении рук, в наклоне головы есть что-то бесстыдное и дерзкое, бросающее вызов. Её длинные чёрные волосы распущены. Она расслаблена, чувственна, небрежна, и кажется хмельной. Но её тёмные бездонные глаза, в которых застыло смятение, отчаяние и испуг,  опровергают это предположение. Её взгляд направлен вглубь пространства, где под густыми струями воды,  льющейся сверху, стоит обнажённый мужчина. Его силуэт нечёток, вокруг него туманная дымка и нет света. Картина, написанная точными, нервными,  выразительными мазками, приковывала внимание контрастностью тонов и освещения. Психологическая глубина сюжета и композиции настораживала. Два взаимоисключающих пространства, никаких полутонов и переходов. Правая сторона картины – женщина  и всё вокруг неё – выписано тёплыми тонами; от левой половины, исполненной холодными красками, исходит физическое ощущение холода и отчуждения. Вода, обмывающая мужчину, кажется ледяной.  В картине мало света. И только на розах, разбросанных по столу, сияет яркий, ослепительный, волнующий свет. Но именно в этих, вызывающе-красных, будто кровоточащих цветах, таится тревога.  Два взгляда на одно событие: один молит о прощении, другой – прощаясь,  не внемлет. Разница в словах всего в одну букву, но какая!  Под картиной подпись. Д. С. Савельев – Четверг. Прощание.
     Леонид узнал изображённую женщину. Это была Тина, но не  та, с которой он познакомился в парке. Сидящая на стуле женщина была ему незнакома, и даже враждебна.
     От следующей картины, под названием «Пятница», у Леонида защемило сердце.  Под косым то ли ветром, то ли дождём, резко наклонённые торцами, словно готовые убежать,  возвышались двумя параллельными рядами контейнера,  абсолютно похожие друг на друга: мрачные и холодные. В узком проходе между ними – движущиеся разноцветные фигурки людей. Они кажутся одинокими и заблудшими. А наверху,  всклокоченное небо, и сквозь тёмные густые тучи, прорвавшиеся лучики солнечного света. Приютившись на поверхности некоторых железных коробок, они напоминают яркие проблесковые маячки, освещающие путь тем, кто оказался в этом  жёстком, замкнутом,  заставленном пространстве. Пронзительной печалью веяло от этой картины.  У Леонида, от волнения,  перехватило горло.
     Третья картина, названная «Воскресенье», представляла портрет женщины в чёрном монашеском одеянии.  На её белоснежном, спо-койном лице светились большие серые глаза.  Свет, исходящий от них, озарял всё вокруг.  И невозможно было оторваться от этих просветлённых глаз, сияющих на яркой белизне лица.  Но в лучезарности её прямого взгляда таились воля и сила. И было ясно:  ничто не сможет взбаламутить глубину её глаз,  и лишить их невозмутимости, - ничто не сможет нарушить гармонию её души. Портрет был написан в стиле,  отличном от стиля первых двух картин.  Тончайшая градация чёрно-белых тонов, соотношение света и тени,  образуя озарённое, объёмное пространство, пронизанное воздухом,  создавали ощущение безмятежности  и бесконечной свободы. И даже ткань строгого монашеского одеяния была насыщена таким глубоким ласковым  светом, что возникало желание прикоснуться к её мягким, тёплым складкам.
     Под портретом была дана краткая аннотация. Сестра Таисия – в миру Ольга Дмитриевна Чепурная – на собственные средства полностью восстановила и обустроила разрушенный Храм. В него стекаются не только жители окрестностей.  Двери Храма всегда открыты для тех, кто ищет помощи и благословения. Слух о доброте и благочестивости Сестры Таисии выходит за пределы района.
     Прижимая журнал к груди,  в состоянии полной отрешённости, Леонид стал удаляться. Кто-то дёрнул его за рукав.
    -   Ну ты, читатель хренов, сначала заплати за журнал, а потом уходи и балдей!
     Не спрашивая о цене, Леонид молча протянул ошарашенному парню три сотенные, и,  продолжая прижимать журнал к груди, продолжил свой путь.
     Он шёл не соприкасаясь с тем, что было вокруг него. Всё окружающее пространство, отстранённое от его сознания, и вобравшее в себя: дома, деревья, тротуар, дорогу, по которой мчались машины, людей, обгоняющих его и  идущих навстречу, – всё это было нереальным. Реальными были картины, написанные Денисом и запечатлённые на них: сияющие глаза Ольги, убегающие контейнера и ослепительный свет, блистающий на алых розах, разбросанных по столу. И ещё - удивительная женщина в чёрно-малиновом одеянии и Денис, воплощённый в прекрасном мальчике.  Только это было ощутимым и реальным.
     Мозг Леонида, привыкший формировать, отшлифовывать и сбрасывать мысли, выжидательно наблюдал за  происходящим в его душе. А что душа? Свободная, торжествующая, она была полна такой радости, которая посылается только сверху - оттуда,  откуда нисходит прозрение. Теперь он понимал, что жизнь всегда, почти всегда, предлагает выбор. Но чтоб почувствовать это, нужно – по своей воле – очистить, освободить себя от всего корыстного, лживого, мелкого, суетного и невнятного, а затем… сделать первый шаг, второй, третий и идти до конца, не мудрствуя, не лукавя, не сомневаясь. Люди, по которым он скучал, которых любил и помнил, о которых думал, смогли – преодолевая себя – отыскать ступеньку, ведущую наверх. Леонид чувствовал свою причастность к судьбам  этих людей. Частица его любви, доля участия, пусть небольшая, но искренняя,  была  заложена в их восхождении. Он был счастлив. Способность воспринимать чужое совершенство, как своё собственное – удел души доброй, чистой и свободной.

7 апреля 2002г.