Нибиру-2

   Продолжение.Начало в: http://www.proza.ru/2015/10/10/1400

    Весёлый Великий Аннунак в этот миг широко и лучезарно улыбнулся. В этом буйволе, к вящему удовольствию собравшейся земной публики, обнаружилась жизнерадостная сангвиническая натура, которая всем без исключения дико импонировала.

   — Дорогие мои! О, друзья!.. — обратился к окружающим нибируанец. — Вы, я думаю, сильно удивлены вашим сходством с нами, с великими аннунаками? Ведь правда?.. О, не удивляйтесь, пожалуйста! Потому что это именно мы сотворили вас по своему образу и подобию, а не кто-либо из прочего космического сброда… Мы смешали третью часть благородных аннунакских генов с двумя третями, — в равных, естественно, долях, — недостаточно благородных генов свиньи и обезьяны. И получились от этой скрупулёзной операции не кто иные, как вы, дорогие друзья!

   Толстый космонавт громко и предовольно тут рассмеялся.

   Людская толпа почему-то рассмеялась тоже.

   — Поэтому, — продолжал вещать Щурщ, — самая лучшая часть вашего естества — это, конечно же, аннунакская часть, и никакая другая. А оставшимся чертам вашего сборного характера вы обязаны вышеназванным земным млекопитающим... Надеюсь, я излагаю вам ясно? Вопросы по существу у кого-нибудь есть?

   Вопросов ни у кого не имелось. Никто ведь не был в состоянии задавать какие-либо вопросы, поскольку вся публика взорвалась бесшабашным хохотом.

   И, это было конечно очень странным, но примерно треть смеявшихся испускала из себя звонкие, заливистые звуки, а две оставшихся трети, — в равных примерно пропорциях, — или визжали, будто их там за хвост тянут, или этак гортанно похрюкивали.

   Переждав, пока народец чуток угомонится и разрядится, пришелец энергично обратился к встречающей стороне:

   — Итак, со вступительной частью, я полагаю, мы наконец закончили?.. Какие у вас далее намечены мероприятия по случаю моего знакомства с вашим городком?

   — О, уважаемый Великий Аннунак, — влез в разговор блатышский предсидень, фамилию которого никто не знал, — у нас принято так: всех своих дорогих гостей мы перво-наперво водим в Музей Покупации.

   Судя по явно скисшей физиономии Щурща, это предложение, изошедшее из уст сановного блатыша, ему не слишком-то и понравилось.

   — По правде сказать, — замялся слегка Аннунак, — я эти все музеи с выставками в придачу не очень как-то уваживаю… Скажу вам больше — будь на то моя воля, так я бы их все бульдозерами посносил к такой-сякой фатерматери...

   Но, поскольку в туземной толпе сделалось некоторое смятение, вызванное, без сомнения, очевидным непониманием ею культуральных предпочтений Великого Аннунака, то Щурщ принуждён был с походом в Музей всё же согласиться.

   — Ладно, что уж там, — махнул он рукою, — раз у вас эдак принято, то, так и быть, ведите меня туда. Только сперва попить мне чего-нибудь дайте, а то я чего-то испытываю жажду.

   — Воды, воды! — завопили тотчас западенские лидеры. — Несите гостю воду!

   — Э, нет — стоп! — покачал пальцем перед своим мясистым лицом нибируанский гость. — Воду вы сами лакайте, если желаете! У нас на Нибиру этой воды хоть залейся. Аж под ногами везде хлюпает.

   Окружающие толерантно заулыбались.

   — А у вас это... — Щурщ сделал паузу, словно бы что-то вспоминая. — Я слыхал, что лакаго;льные напитки ещё употребляют, а? Хотелось бы чего-нибуть этакого попробовать, а то у нас на Нибиру лет с тыщу уже как чёртов сухой закон царит.

   Просьба господина Аннунака вызвала в собравшихся неподдельную животную радость. Ещё бы — это же какой шанс представился угодить представителю иноземной расы!

   — Пива, пива сюда господину нибируанцу! — заорали в один голос и блатыши и иностранцы.

   Пиво вмиг доставили.

   — Это что тут у вас? — не слишком решительно уставился Аннунак на поднос с пивными бокалами. — Действительно с лакаголью бурда, или как?

   Все согласно закивали головами — мол, не извольте беспокоиться, дорогой нибируанец, — всё у нас как положено, совершенно без никакого обману!

   Щурщ взял бокальчик двумя громадными пальчиками, недоверчиво понюхал его и… осторожно влил себе в пасть. Слегка прополоскав пивом зубы, он совершил наконец громкий глоток и обвёл окружающих ничего не понимающим взглядом.

   — Не разобрал с первого разу, — сообщил он толпе без всякого выражения, после чего отправил себе в утробу все без исключения остальные бокалы.

   Публика нервно ждала реакции. «А ну, как этому Аннунаку да не понравится то, что он лакает?» — озабоченно гадали окружающие.

   Но, к их счастью, блатвийское пиво Щурщу понравилось. Даже очень понравилось! Он широко улыбнулся и громко отрыгнул пивные пары, чем вновь весь народец туземный сильно повеселил.

   — Так, — хозяйским тоном наказал великан, — пока мы в музей этот ваш смотаемся, лёты лу;дзу раскатать тут небольшую полянку! Столик мне соорудите из прочных брёвнышек, стульчик сделайте такой же, и принесите жратвы побольше. Да!.. И не забудьте пивка сюда бочонок доставить! Да и кружечку мне бы пообъёмистей не помешало бы.

   — Ну что, потопали что ли, или будем и дальше тут сопли жевать! — обернулся он решительно к кучке знати, и, кивнув предсиденю Блатвии, приказал ему властно: — Веди давай, Сусанин!

   Вся небольшая делегации во главе с самим Великим Аннунаком направилась по главной улице с оркестром в направлении национально-значимого музея. А позади них вмиг закипела подготовительная к пиру работа. Блатвийский же народ, как это было и ранее всегда, был оттеснён полицаями в сторонку и к лицезрению посещения пришельцем их главного музея допущен не был.

   А вот уже и он, музей!

   Оказалось, что влезть в дверной проём габаритному гостю было не так уж и легко. Но очень весёлый, а от выпитого пива ставший заметно развязнее инопланетянин, справился с этой нелёгкой задачей просто играючи и шутя. Он, не долго думая, и вовсе, казалось, не заботясь о своём высочайшем статусе, тут же встал на карачки и бочком-бочком — со скрипом в помещение музея таки пролез.

   Только вот внутри сего культурального объекта ему чего-то не слишком сильно понравилось. Аннунак явно там скучал и даже широко зевал, когда служитель музея пылко рассказывал ему о страшных злодеяниях, допущенных в адрес бедных тутошних обывателей со стороны дикой орды неких восточных варваров.

   А минут этак через двадцать, когда нудная лекция уже закончилась, и пузатый гость пропихался вон, Щурщ таким вот образом осветил свои впечатления от посещения музея:

   — А с какой такой стати вы этот сарай Музеем Покупации назвали, а? Вовсе же ни одна собака вас и не думала покупать. Вы же сами этим сове;тикам даром отдались!
Личики туземной администрации от сего завяления обидно повытягивались.

   — Да ежели хотите знать, — добавил пузан в энтузиазме, — всей этой вашей Блатвии красная цена… — и он сызнова принялся тыкать себе в лапу пальцем. — Так… Ага, точно… Шестьсот шестьдесят два рубля! Плюс тридцать три копейки вдобавок. И ни копейкой больше, ферштейн?!

   Он так, ко всеобщему удивлению, и сказал: «рубля» и «копейки», а не е;врика там, не дуля;ра, и не яньма;ня… Этим он поверг окружающих, особенно спесивых западенцев и не менее спесивых туземцев, в горестное весьма уныние и в тёмную непонятку.

   Один лишь предсидень Путьвтину заметно этак приободрился и даже набрался наглости вот чего спросить у космического странника:

   — А скажите, пожалуйста, многоуважаемый Великий Аннунак — какие такие рубли и копейки вы имели в своём галактическом виду? Часом, не наши ли, не гроссиянские?

   Путьвтину уже было намеревался всю эту занудливую Блатвию купить между делом со всеми её, так сказать, потрохами, поскольку кое-какие карманные денежки в виде гроссийских рубликов у него имелись, а зато у прочей шатии-братии таковых не водилося ни шиша.

   Щурщ аж пырснул со смеху, услышав этот дурацкий, направленный к себе, вопрос.

   — А какие, по-твоему, я должен был иметь? — ухмыльнулся он, стрельнув на Путя; глазами. — Ясно же какие — нибируанские! А ты на какие подумал, дурила? На свои штоль, на деревянные?

   И он до того заразительно там заржал, что его тут же в этом гоготе все прочие поддержали.
   
   Кроме уязвлённого Путявтину, разумеется. Тот лишь покраснел, словно рак, и вымучил на своём невзрачном личике хиленькую улыбочку. Ему было ужасно досадно не за свой ляп, а за то, что эту занозистую Блатвию пока купить ему было не по карману. «Ничего-ничего, — мысленно стал он себя успокаивать. — Это только пока не удалось. Мы люди не гордые, подождём...»

   Чтобы хоть как-то отвлечь направленное к себе издевательское внимание, Путьвтину прокашлялся в кулачок и вежливо спросил у Аннунака:

   — А скажите, Великий Аннунак, ваши нибируанские рубли, очевидно, имеют золотое покрытие?

   — Нет, серебряное, — ответил, сощурившись, Щурщ. — Что мы, по-твоему, дураки золото на деньги тратить! Оно нам для распыления в атмосфере надобно, а иначе нам всем там кирдык. У нас на Нибиру вообще золота ни шиша нету. Зато у вас его — о-о-о! У вас его много!

   — А сколько много, вы не подскажете? — продолжал въедливый Путьвтину пытать нибируанца.

   — Хм, — усмехнулся тот, — могу и сказать. Мы насчёт золотишка всё про всех знаем. — и он опять стал ковырять в своей огромной ладони. Многие увидели, что он не просто так в ней ковыряет, а там у него появлялся небольшой этакий экранчик, посредством которого он сведения, коню понятно, с какой-то базы данных и черпал.

   — Ага, вот, — закончил подсчёты инопланетный гость. — Итак, золотишка у вас припрятано... ровно триста тридцать три тыщи тонн с копейками. Хэ! И ещё тринадцать тыщ тонн притырили для себя всякие здешние прохиндеи.

   Он довольно хохотнул. Прочие тоже хохотнули, но не так довольно.

   — А знаете, как мы ваше золото считаем, а? — разоткровенничался словоохотливый Аннунак. — Сейчас расскажу... В последний наш к вам прилёт мы заставили один местный народец соорудить большущую пирамиду. Тогда у них правил некий парень по имени Хло;пец. Вот под эту-то пирамидку мы свой счётный аппаратик-то и заныкали. Хэ-хэ! Он всё золото, вами добытое, посчитал — от него золотишко-то не упрячешь!
Все довольно и слегка алчно заулыбалися.

   — А кстати, — похмурел на рожу Щурщара, — не советую вам эту пирамидку подкапывать. Так долбанёт вас нашим космическим электричеством, что сто лет после того шейк плясать будете! Надеюсь, я понятно выразил свою мысль?

   Вся камарилья, и впрямь уже было помышлявшая аппаратик аннунакский на фиг раскопать, тут же подхалимски закивала головами, давая этим понять, что она к аннунакской небесной власти полностью и преданно лояльна.

   — Вы у нас молодцы, — похвалил Великий Аннунак собравшуюся знать, — много золота для нас накопали. Я говорю для нас, поскольку оно ведь вовсе не ваше, а наше. Вы только временно в своих закромах его храните. А вы думали, за каким таким хреном мы с визитом вежливости к вам заявилися?

   Последний вопрос был, конечно же, риторическим и ответа на себя не подразумевал.

   — Ну что, земляне, — воскликнул в этот миг весельчак-аннунак, — не пора ли вам и честь знать? Как там у нас насчёт жрачки?

   И вся толпа быстро потопала обратно, едва-едва поспевая за гренадёрским шагом Великого Аннунака.

   Когда же они вернулись на прежнее место, то обнаружили вот что: прямо на асфальте посреди площади был сооружён огромный циклопический стол, и к нему оказался приставлен такой же громадный стул. На столе же были выставлены в огромных тазах следующие яства: знаменитый на весь белый свет салат оливье, гроссийские пельмени в немалом количестве, жареные индюшки, наваленные в горку на блюде, салаты всяких других марок, а также на великом подносе красовалась небольшая жареная свинья.

  Тут же близ стола покоилась на асфальте открытая бочечка с хмельным пивом. За неимением нужной по величине ложки на столе валялся обыкновенный половник, а вместо бокала там же стоял эмалированный ночной горшок — естественно, новый, а не пользованный… С этим горшком вышла отдельная история, поскольку нужного по размеру бокала найти так скоро не удалось, и все уже впали в жуткую панику, если бы не один находчивый ментяра. Он шустро смотался в ближайший хозяйственный магазин, где этот самый горшок для государственных нужд и реквизировал.

   Аннунак громко крякнул, углядев приятную для себя картину предстоящего праздника живота; он прегромко хлопнул ладонью о ладонь и энергично потёр их с сильным шумом трущейся великанской кожи. Затем он плюхнулся на стол толстым своим задом и с таким завидным аппетитом принялся уписывать выставленные яства, что окружающие только диву дались.

   Сидевшие напротив Щурща на скамьях мировые лидеры широко пооткрывали рты. Такое умопомрачительное и захватывающее зрелище некоторые из них видели лишь на соревнованиях по поеданию сосисок и прочей снеди. А предсидень Путьвтину отчего-то припомнил знаменитого Федю из фильма «Операция Ы», когда тот изволил со смаком отобедать во время обеденного строительного перерыва.

   Через пять-шесть минут с большей частью выставленной еды было покончено. Объевшийся Щурщ довольно откинулся от стола, с шумом икнул, потом рыгнул и, зачерпнув горшок пива, отправил его вослед оливье и свинине.

   Ел, кстати, там один лишь этот обжористый пришелец. Прочие из приглашённой публики только лишь глотали слюни и старательно делали вид, что они сидят на диете. Наконец, гостеприимные хозяева покормили и их: какая-то девушка в национальной одежде разнесла по рядам мировой знати тарелочку печенушек-пипаркукас, которых вышло на рыло ровным счётом по три штучки.

   Между тем, видно было даже невооружённым глазом, что Великий Аннунак весьма изрядно уже набрался. В его поведении появились те же самые, хорошо всем известные черты, которые появляются после принятия горячительного и веселительного у практически любого местного ханыги. Нервная система не привыкшего к лакаголю гостя стала понемногу выходить из строя. Щурщ мало-помалу впадал в физиологическое раздражение. Его небольшие, по сравнению с внушительной харей, глазёнки затуманились и сильно налились кровью.

   Внезапно он стукнул кулаком по столу, так что вся стоявшая на нём посуда подскочила на воздух.

   — Почему молчим, земляные твари?! — взревел он яро. — Почему меня, Великого Аннунака, не славим как полагается?! А?!!!

   Вспышка инопланетного гнева была столь ужасна и внезапна, что повергла местную публику в глубочайший шок. И, естественно, в трепет. Наступила зловещая предгрозовая тишина.

   — А ну-ка подать сюда тутошнего царька! — не терпящим возражений голосом приказал Аннунак. — Ну! Живо!

   Коллективная душа блатыша съёжилась, как шагреневая кожа, и переместилась из области грудины в более низкие части организма. Никто из собравшихся не ожидал такого внезапного приступа гнева от казалось бы вполне мирного и весёлого пришельца. Торжествовала лишь микроскопическая по размерам секта трезвенников, ещё раз наглядно убедившаяся, теперь уже на примере космического пришельца, что пить — это не здоро;во и нехорошо. Но таковых было слишком мало.

   Трясущийся от ужаса предсидень Блатвии на негнущихся деревянных ногах прошествовал к столу — хотелось бы даже сказать, к трону — зловещего Аннунака, и принялся что-то бессвязно лепетать, как бы докладывая о своём нижайшем появлении пред грозными очами Небесного Начальника.

   — Ты хто такой, а? — строго спросил его Аннунак. — Чей холоп будешь?

   Блатыш хотел было сначала, как это он и привык делать всегда, чего-то такое пришельцу соврать, но вдруг услышал у себя в мозгах посторонний властный голос. Кто-то, похожий по прононсу на робота, металлически-скрежещуще ему порекомендовал: «Не сметь врать Аннунаку! За первое непослушание полагается разряд тока малой дозы!»

   У Икса аж глаза полезли на лысый лоб от этой нежданной новости. Он уже было подумывал, что от всей этой гуманоидной передряги чуток там рехнулся, но тот же самый противный голос его вмиг вразумил, проорав ему прямо в мозг: — «Отвечай Аннунаку, идиот! Время не ждёт!..»

   — А-а-а-а... — открыл Икс пересохший рот, но развить мысль так и не смог, закончив предложение так: — Я-я-а-а-а...

   Несильный разряд электрического тока заставил его подскочить и моментально привёл в чувство. Предсидень быстро назвался, поклонившись Аннунаку аж до самой заасфальтированной земли, что вызвало в его радикулите активизирующее оживление.

   Но звук блатышской фамилии не произвёл на отуманенное лакоголем сознание Щурща никакого впечатления: он, звук, просто вошёл ему в кору головного мозга, и тут же бесследно провалился куда-то в подвалы бездонного подсознания.

   — Чё! Не понял... — скривился недружественный гость. — Ты чьих, говорю, будешь, а?

   — Я зверюгинский холоп! — честно признался высокопоставленный чиновник. — Я на Зверюгию работаю!

   Зверюгия — это была такая страна за морем, которая, словно ушлый паучишка мелкую мошку, ухватила эту самую Блатвию в свои острые коготочки и теперь преспокойненько высасывала из влипшей в дерьмо страны питательные финансовые соки.

   — Ах, вона, значит, как! — недружелюбно восклинул нибируанец. — Сей же час повинись пред народом блатышским в своей зверюгинской неполиткорректной ангажированности!.. Ну — я жду!

   Находящийся в предынфарктном состоянии местный предсидень безвольно рухнул перед собравшейся толпой на колени, и сипло забормотал:

   — Аз есмь... Иже херувимы... — у него тут из глаз хлынули обильные слёзы. — Житие мое! Ы-ы-ы-ы!

—    Какое ещё житие твое, пёс смердячий?! — мгновенно взорвался гневом Аннунак. — Клянись народу, что в грехах своих ты каешься! Землю блатвийскую, падла, жри!

   Подобострастно исполняя верховную монаршую волю, господин Икс живо припал к земной тверди и попытался было отгрызть от площади кусок асфальта… Раздался всем слышимый хруст. Икс ошарашено воссел на колени, поковырялся во рту и вытащил оттуда сломанный от усердия зуб.

   Толпа дико неистовствовала.

   Щурщ тогда резко привстал, быстро подковылял к обезумевшему блатвийцу, схватил его за шиворот и рывком поставил на ноги.

   — Молодец! Хвалю! — широко улыбаясь, поздравил он зверюгинского засланца. — Объявляю тебе нибируанскую благодарность!

   Он отнял громадную руку от шиворота Икса и тут же хлопнул ею ему по плечу, так вот эмоционально выражая свою благодарность. Икс сызнова брякнулся на твёрдый асфальт, но теперь уже не по своей воле, а под воздействием мировых физических законов, и отчего-то истошно заорал, схватившись другою рукою за ключично-плечевую область.

   — Эй, там! — скомандовал лихой Аннунак. — Прихлебатели! Окажите помощь своему начальнику!

   Стонущего и охающего Икса быстро подхватили на руки и унесли к стоящей неподалеку машине реанимации. Та включила сирену и стремительно умчалась в неизвестном направлении. А преисполненный решимости вершить суд и расправу Щурщ тут же потребовал к себе заместителя выбывшего из строя Икса. Тот было попытался в этой суматохе удрать, но был вскорости схвачен бдительной охраной и доставлен по назначению к трону Главного Небесного Инспектора.

   — Фамилия! — сухо потребовал Щурщ.

   И хотя Игрек моментально свою фамилию произнёс, таинственный эффект выпадения её из памяти инопланетянина повторился в точности так же, как и в первый раз.
Щурщ не знал, к чему бы ему придраться, поскольку господин Игрек являл своим уничижительным видом совершенную, даже космически-совершенную лояльность.

   Тогда он пошёл издалека:

   — Мы, аннунаки, — гордо он сказал, — построили у себя на планете самый высший и развитый в нашей Галактике общественный строй. Вот спроси у меня, какой у нас строй! Давай, спроси...

   Игрек сглотнул загустевшую слюну и вытолкнул из своего ротового отверстия вопрос об аннунакском общественном строе, являвшем собою вселенское, без всякого сомнения, совершенство.

   Для придания текущему моменту пущей важности Великий Аннунак даже встал.

   — У нас, — гордо начал Щурщ и сделал артистическую паузу, — у нас — коммунизм!!!

   Начавшая было опять слегка пошумливать публика моментально смолкла. Все впились в подурневшее от услышанной вести личико Игрека.

   — А у вас какой строй, а? — требовательно прогремел нибируанец. — Какой строй, я тебя спрашиваю, несчастный!

   На бедного вспотевшего Игрека было жалко смотреть.

   — Ка... Ка... — попытался он сформулировать свой ответ, притом желая обернуть смысл ответа в обёртку политкорректности. — Ка... Ка...

   — Кто кака? — посуровел пришелец и даже от неожиданности сел. — Это я что ли?!!

   Тут уж несчастный премьер не выдержал свалившегося на него бремени стресса: он резко побледнел, охнул, потом схватился рукою за сердце, или за желудок, и как подрубленный рухнул на асфальт. А через минуту-другую уже вторая карета реанимации уносила его в обитель местных эскулапов.

   Когорта туземных начальников редела прямо на глазах. Порядок, наводимый поддатым Щурщом, оказался для чувствительной туземной души слишком уж радикальным.

   Но, к величайшему счастью для местной облажавшейся бюрократии, там оказалась вторая предсиденьческая заместительница — приятная во многих отношениях дама по фамилии Балабо;лкина. В отличие от первых двух лиц блатышского государства, её неплохо все знали и хорошо её имя запоминали. Эта Балаболкина служила спикером в туземном блябляменте, то есть она вставляла пики в тучные бока любителей произносить спитчи, в пику, значит, их излишней говорливости и любви ни о чём постебаться. И хотя она внешне сильно походила на женщину, но на самом деле внутри она была бультерьер. Или даже бультозавр.

Т   ут недавно приключилась одна забавная история, о которой я должен вам обязательно рассказать. В Блатышии произошли выборы, которые выиграла партия, решившая со всеми без исключения политкорректно соглашаться. Вот спросит, к примеру, эта партия у другой партии: а сколько будет дважды, уважаемая оппонентка, два? А та партия ей специально ответит неправильно: пять!.. не четыре, прошу заметить, а именно пять — мы-де так считаем!.. Верно, согласится согласистская партия, совершенно с вами я согласна!.. Лидером в этой согласной со всем на свете партии был один милый парень, настоящий потомственный в сорока пяти поколениях интеллигент. Его так и звали Мил... Мил Кукишков. Он действительно был культурным интеллигентом, поскольку поругался по матушке в прямом эфире один-единственный только разик. Да и то, как поругался-то — ну чепуха же это! Всего лишь двадцать или тридцать непечатных словечек слетели с его мягких губок, и даже не во весь голос, а шёпотком. Никто вообще-то ничего и не разобрал, только шу-шу-шу, и всё. Пришлось аппаратурой эти звуки усиливать, чтобы хоть кто-то что-то там услышал… Так вот, вышел у нашей спикерной дамы с этим Кукишковым небольшой скандалец, а Балаболкина возьми да и вбуравься неожиданно бедному интеллигенту прямиком в печень. Ну, разве не бультозавр, а!.. Вбуравилась она, значит, пареньку в область печени, и, пользуясь тем, что его организм был сильно ослаблен марафонскими променадами, так насквозь обескураженного лидера и прогрызла, выйдя наружу где-то в районе Кукишковского копчика или даже пониже.

   Все и увидели, что Кукишков этот, Мил, внутри, блин, совсем не железобетонно-твёрдый, каким и положено быть политику в даймневкратических джунглях, а этак сильно оказался пустоват и наполнен невесомыми, и даже довольно-таки инертными какими-то газами.

   Вот такая эта Балаболкина была бультозаврша!

   — Разрешите доложить, господин Великий Аннунак? — выпалила громким голосом спикерша и подошла к столу Щурща чётким строевым шагом.

   — Докладывай...

   — Сообщаю Вашему Аннунакскому Величеству, что у нас в Блатышии строй, — тут она сделала небольшую паузу, а потом чуть ли не истерически выкрикнула: — Коммунистический!!!

   — О-о! — только и мог воскликнуть удивлённый нибируанец.

   — Так точно — коммунистический строй... у нас! — очень уверенно продолжала болтать Балаболкина. — Мы, блатыши, спокон веку за светлый коммунизм горой прямо стоим! Это наши розовые стрелки Владимира Ильича Налевина от разной швали беззаветно уберегали!

   — Как?! — не веря своим ушам, воскликнул Великий Аннунак. — Неужели самого великого Налевина?!

   Он тут же сунул руку себе за пазуху и, немного там покопавшись, вынул оттуда пластиковую карточку, на которой был изображён не кто иной, как товарищ Налевин, толкавший, стоя на броневике, революционную пламенную речь. Щурщ умильно поглядел на вождя партии ГБСС, как оказалось, имевшей галактическую, а может быть, и вселенскую славу.

   — Вот это был человек! — задумчиво и печально произнёс расчувствовавшийся внеземлянец. — Не уберегли вы сокола нашего! Не углядели! Хы!

   Его красные от выпитого пива глаза наполнились предательской влагой. А в подобострастной душе спикерши Блатвии в это время быстро происходили какие-то алхимические трансмутации… Она вспоминала, словно в скоростном калейдоскопе, собственное детство с октябрёнским значком на груди, потом торжественное хождение строем с пионерским галстуком на девчоночьей шее, затем сменившееся годами юности с алым комсомольским значком на уже девичьей выпуклой груди… Ярый антикоммунизм, властно пленявший её последние десятилетия, был мгновенно побеждён в духовной борьбе добра и зла, и крепко в её душе он оказался повязан. Она тоже всплакнула, но не от печали и горя, а от великой пролетарской радости нового приобщения к бессмертной коммунистической идее.

   — У нас здесь в городе Дрыге тоже имеется памятник великому вождю Налевину! — в горячке воспоминаний выпалила она, позабыв, как её заблудшие во грехе капитализма соратники снесли этот памятник к такой-сякой бабушке уж лет с двадцать как тому назад.

   Весть о существовании налевинского памятника, и не где-нибудь вдалеке, а прямо тут рядом, необыкновенно взволновала кипучего нибируанца. Он тут же пожелал этот памятник осмотреть и отдать долг уважения космическому вождю Налевину.

   Только тут до Балаболкиной наконец дошло, что она дала очень крепкого маху. «Ведь это же катастрофа! — молнией пронеслось у неё в мозгах. — Это же полный аллес капут обрисовался на горизонте!..» Надо было срочно что-то предпринимать, чтобы избежать ею же расставленного капкана. Необходимо было как-то отвлечь внимание Аннунака от несуществующего в природе чёртового памятника. Хотя бы на короткое время отвлечь. Но как, как в таком цейтноте это сделать?..

   И тут обмишурившуюся спикершу осенило — Гроссия!!! Вот же извечная причина всех блатышских бед, на которую нужно было в пожарном порядке перевести стрелки! Да, обрадовалась хитрая баба: пока гроссийский предсидень будет выпутываться из паутины лживой хрени, нужно будет в спешном порядке соорудить временный памятник на месте памятника старогo.

   — Это они вот дедушку Налевина укокошили! — истерически взвизгнув, указала Балаболкина на съёжившегося от неожиданности Путявтину. — Они-они!.. Не любили они революцию нашу! Ох и не любили! Революционерами они только притворялись, да! Ведь среди истинных, пламенных налевинцев гроссиянца ну ни одного не было! Голимин этот козлобородый не в счёт — он был идиот! Лишь геройские блатыши и горсточка ещё израйцев несли факел коммунизма в тёмные народные массы!

   Тут в нестройной когорте мировой элитной кодлы раздался глухой шум и недовольный ропот. И Анеголая Мурка, как и положено смотрящей по Еврозоне, первой подала свой голос:

   — А мы, херваманеманцы, камарада Налевина и его соратников пуще блатышей с израйцами даже оберегали! — громко завопила она, перехватывая бразды правления у этой низкоранговой мамзели. — Мы даже вагоны с революционерами опломбировали, чтобы в чёртову Гроссию их целенькими довезти! И вообще... — гордо приосанилась главная канцелярша. — Основоположники коммунизма Макс с Ангельсом в нашей стране проживали, а не где-нибудь ещё!

   — О, Макс! О, Ангельс! — ещё умильнее заблажил Великий Аннунак. Он опять полез к себе за пазуху и вытащил на свет божий ещё две карточки, на этот раз с вышеназванными Ангельсом и Максом. Растопырив все три карточки в своей ручище наподобие игральных карт, будто бы он собрался поиграть там в буру или в дурака, Аннунак с жаром поцеловал всю троицу в различные места, а затем сложил их в стопочку и, приложив к самому сердцу, благоговейно закатил кверху глазки.

   По его грубой, но рассопливевшейся в этот момент роже, скатилась скупая мужская слеза.

   Впрочем, как и положено нормальному экстраверту, он не слишком долго там млел и всяко сожалел. Шумно вздохнув, Аннунак отогнал неприятные ретро-воспоминания, затем поочерёдно с присвистом высморкался прямо на площадь, помял двумя пальцами свой курносый нос и, потянувшись к стоящей неподалёку Балаболкиной, вытер испачканные соплями пальцы о её модное платье.

   Затем Великий Аннунак зачерпнул себе горшочек пивка и, пока Балаболкина отдавала втихаря распоряжения насчёт памятника, он с чувством и расстановкой, картинно оттопырив мизинец, опорожнил горшок до самого дна. После этого он поставил посуду на стол и, отыскав глазами весьма неприметного среди других Путявтину, поманил его к себе.

   Мужественно, как разведчику и полагается, превозмогая напавшую на него робость и даже страх, тот быстро и почти не угодливо подбежал к охамевшему вконец нибируанцу.

   — Слушаю вас, господин Великий Аннунак! — произнёс он тоном, заметно отличавшимся от тона, с каким он выступал с трибун всевозможных организаций.

   — Ты коммунист, или хто? — с холодным спокойствием спросил Путявтину инопланетный гость. — Отвечай как на духу, а то я в детскую присыпку тебя сотру!

   И тут же у гроссиянского пахана в голове забормотал механический истукан, грозя ему ужасными карами за возможное враньё и обман.

   — Я коммунист... бывший... — тихо промямлил сразу завявший Путьвтину.

   — Что?!!! — аж подскочил на ноги взбешённый Аннунак и будто пригвоздил Путя к позорному столбу своим пальцем. — Предатель!!!

   — Нет-нет, что вы — вы неправильно меня поняли! — испуганно затараторил инспектируемый Путьвтину. — Я просто не успел договорить. Я хотел сказать, что я есть коммунист бывший, сущий и грядущий во веки веков, аминь!

   В этот самый момент его нехило долбануло космическим электричеством, так что остатки жиденьких его волосишек встопорщились дыбом, а серые глазёнки на пол-яблока вылезли из своих орбит.

   — Врёт он! Врёт! Нагло и неполиткорректно врёт! — мгновенно среагировали на выкручиванья своего собрата элитные даймневкраты и скрытые дикие татары. — Они в девяностых годах развели у себя оголтелую реакцию и все налевинские памятники вдрызг там поразбивали.

   Щурщ громко кашлянул. Он пытливо посмотрел на стоящего перед ним Путявтину, но непроницаемое для гипноза лицо шпиона не выдало бурление внутри него просящегося наружу недопереваренного завтрака. Глаза у предсиденя Гроссии скосились к самому носу. Лицо его посерело. Он удивительно напоминал в этот миг самого себя, когда он выстаивал церковную службу со свечкою в руках в каком-нибудь современном гроссиянском капище.

   Так и не сумев преодолеть броню душевной защиты бравого разведчика, Щурщ быстро раскрыл свою ведьмачью ладонь и довольно долго тыкал в неё пальцем. И чем больше он таким образом технодействовал, тем больше по ходу дела багровел и распалялся гневом.

   — Так и есть — соврал, шпионская морда! — наконец, процедил он, и его сощурившиеся глазёнки, казалось, метнули в изобличённого предателя языки пламени.
Путювтину стало вдруг дурно. Он даже покачнулся от нахлынувшего на него головокружения и чуть было там не упал, но всё же каким-то чудом остался-таки стоять на дрожащих ногах.

   Его спас переменчивый характер несносного Аннунака. Внезапно тот откинулся назад, его рожа быстро разгладилась, и верзила зажигательно расхохотался. Окружившая площадь толпа с облегчением вздохнула.

— Слышь ты, пластун, — опять с юмором спросил Аннунак Путюню, — так за сколько миллиардиков серебреников ты коммунизм наш вселенский продал, а?

   — За тридцать миллиардов, Великий Аннунак, — бесцветно отрапортовал допрашиваемый. — Вернее, за пятьдесят...

   — Ну и ладненько, что сознался, — умиротворённо продолжал нибируанец. — Серебреники по прибытии на родину сдашь своему напарнику. Как там бишь его? Недоведев, что ли?

   — Истинно так, ваша милость — премьер Недоведев!

   — Ну что ж, Путяра, — задумчиво почесал Щурщ свою носяру, — за враньё накажу, на первый раз, я тебя мягко. Сдашь этому Недоведеву все свои государственные дела — пусть он идейки свои гениальные до конца доводит. Ну, там, что у него было намечено из главного? Пельмени в бубль-кексы переименовать, а матрёшек в барбёшек, да?

   — Истинная правда, Великий Аннунак — точно так!

   — Вот пущай и разруливает. Мальчонка он шустрый, бойкий. С этими переименованиями у него же непочатый край работы. Да! У вас там, как я узнал, имеется один выдающийся манижор по имени Чуйкассу. Так пусть Недоведев поручит ему должность главного манижора, этак... поближе где-нибудь к государственной кассе. Уверяю — проблем с кассой у вас в Гроссиянии не будет больше никогда. Нет кассы — нет проблемы, ведь верно! А ты, полковник Путьвтину... нет, капитан Путьвтину... нет, лейтенант... младший лейтенант!.. отправляйся затем арбайтен в эту свою любимую Херваманеманию. Я тебя туда младшим штирлицем назначаю. Язык, к счастью, ты знаешь... Кру-у-гом! На место передислокации шаго-ом ар-р-рш! Левой, левой, ать-два-три!..

   Путьвтину вышагивал энергично, высоко задирая ноги и оттягивая носочки. А окружающая толпа буквально писалась от сладостного восторга. Ещё бы — враг покидал их территорию посрамлённым и униженным пониже грязи, что заставляло обывателей визжать и исходить садистическими архимиазмами.

   «А ну его, этого Аннунака на... — мысленно воскликнул разжалованный, но, после раздавшегося у него в мозгу строгого механического предупреждения, домыслил своё пожелание так: — Ну его на всё хорошее и охрененно ху... художественно великолепное!»

   По мере удаления от треклятой площади он начал интенсивно вспоминать всякие шифры, имена оставшихся на прошлом месте работы законспирированных агентов, а также явки и пароли… «Всё ведь возвращается на круги своя, — успокоил он себя вполне философски. — Всё путём!..»


Продолжение в:  http://www.proza.ru/2015/10/12/1332