1 октября. Вечер

Отсутствие темноты мешало мне быть совсем незаметной, чего очень бы хотелось сейчас. Сандо шёл в сторону обрыва, и я подумала, уж не решился ли он покончить с собой от ущемленной гордости? Может, Лео потому за ним и двинулся, что рассудил его направление так же? Он же не должен выпускать людей из монастыря, значит улететь – тоже попытка бегства, и она должна быть предотвращена.
Хотя я тщательно и регулярно мела дорожки, сухие листья то и дело вновь падали на них, и идти не шурша было крайне сложно. Я аккуратничала и перебиралась с точки на точку на цыпочках, прилично отставая. С этими двумя шутки плохи. Их зрение, внимательность и слух были на порядок выше, чем у остальных, кроме преподавателей. И Джей-Хоупа, как выяснилось. Всё-таки он оказался со скелетом в шкафу! Джин был прав. Откуда вдруг в нем пробилось такое мастерство боя? Загадка. Если только он здесь не очень и очень давно. Но зачем скрывать это от других учеников? Разве они тут не поборники правды? Судя по Хенсоку – нет.
Я приметила для себя раскидистое дерево, которое ещё не оголило свои ветки и обладало толстым стволом. Добежав до него, я присела и, на корточках, стала подкрадываться по кустам туда, куда звуки дойдут. Сандо остановился у обрыва, не став прыгать с него. Сжав кулаки, он смотрел вдаль, куда-то, в края, видимые с этой огромной высоты. Руки его тряслись от напряжения. Как же его задел проигрыш! Лео неспешно подошел к нему и встал тенью. Я затаила дыхание. Эти двое для меня были противоположностями в плане олицетворения добра и зла.
- Что случилось, Сандо? – спросил Лео. Его тоже умеет что-то волновать? Неужели не покривил душой, когда сказал, что переживает за обитателей Тигриного лога? Брюнет, не оборачиваясь, покачал головой и сел, как я, на корточки, схватившись за неё.
- Я никогда не стану бойцом должного уровня! Я не научусь… даже Джей-Хоуп поборол меня!
- Джей-Хоуп вовсе не слаб, как ты думаешь, - опустил ему на плечо ладонь Лео. – Нет ничего позорного в том, чтобы проиграть ему.
- Да гори синим пламенем позор и всё с ним вместе! – Сандо подскочил, развернувшись к своему дополнительному учителю. – Я… я боюсь потерять много времени. Мне нужно научиться скорее…
- Тебя ждёт что-то за стеной… – проницательно заметил привратник.
- Ты меня не выпустишь, я знаю, - хмыкнул тот, но не скептично, а уважительно. – Но я готов биться до смерти, если понадобится, чтобы меня выпустили. Когда я научусь тому, что мне нужно.
- Ты зол на кого-то – это плохо. Злоба не должна руководить твоими поступками.
- Мной руководит жажда мести, а не злоба! – Сандо прыснул ядовитым смехом. – Тебе, наверное, никогда никому не хотелось отомстить, раз ты говоришь такое! Есть вещи, Лео, которые невозможно оставить в себе и простить, и не поможет ни ваш буддизм, ни дзен, ничто! Разве что вены себе вскрыть.
- Время меняет всё, - не теряя спокойствия, заметил тот. – Кто считает иначе – подождал слишком мало.
- Пустые слова! – Сандо вдруг схватил Лео за грудки, глядя прямо ему в глаза. Ростом он был ниже, но вид внушительный, так что не казалось совсем смешным подобное выделывание. – Он убил её прямо на моих глазах, понимаешь? Избивал, пока она не умерла, а мне его охрана оставила вот это, - он ткнул на шрам, который я видела у него под грудью. – И я не смог ничего сделать, потому что истекал кровью в углу! Мне нужно было бы умереть, но я выжил, и раз так, то выжил не для того, чтобы забыть! Я отомщу за неё! Я сдеру с него всю кожу по лоскутку, а обнажающееся мясо буду отрезать, поджаривать, и заставлять его жрать! И когда я это сделаю, я могу сюда вернуться. Мне всё равно. Хоть с моста брошусь. Но ЭТО я должен сделать! Я не хочу позволить ему прожить ещё десяток счастливых лет. Он должен сдохнуть в муках, и как можно скорее.
Лео осторожно взял его за руки и отвел их с запахнутой внахлест своей рубашки.
- Сандо, если ты думаешь, что я не могу тебя понять, - тише и тише говорил монах, начиная шептать что-то собеседнику, так что я поняла, что сейчас он может рассказать что-нибудь о себе, и этого я не могу позволить своему любопытству прослушать! Но с моего места ничего не было слышно, и я, попытавшись приблизиться ещё, упала коленкой на сухие обломки ветвей. Хруст раздался на всё пространство вокруг и оба парня обернулись. Сжавшись в кустах, я поняла, что если приглядываться, то с той стороны видно, наверное, что кто-то сидит. – Кто здесь? – окликнул Лео. Набравшись смелости и сгорая от стыда, я поднялась, показавшись перед ними.
- Ты?! – округлил глаза Сандо, сверкнув белками, контрастирующими с его черными глазами и смуглым лицом. Я стала перебирать пальцы, сцепив их перед собой. Что я должна была сказать? Я смотрела на Сандо по-другому. Не знаю, кого именно кто-то там у него убил, возлюбленную, сестру или мать, но я переосмыслила его поведение и не могла отвечать, как раньше. Я не хотела грубить и хамить ему, но продолжала побаиваться его неадекватных выходок. – Какого черта ты тут делаешь?! – он обошел Лео и двинулся ко мне, но тот поймал его за плечо.
- Зачем ты подслушивал? – обратился не грозный, но скверно настроенный голос Лео, не одобрившего мой шпионаж, который был очевиден. О, пресвятые угодники, он умеет держать язык за зубами? Я была уверена, что если бы он и обратился ко мне, то в женском роде. Но нет, он понял и сумел исполнить всё правильно. Что заставило его умалчивать, верность Хенсоку или расположение ко мне?
- Я переживал за Сандо и пошёл убедиться, что он ничего с собой не сделает…
- Ты? Переживал за меня?! – хохотнул Сандо, покривив ртом. – Какие мы чувствительные. Однако во время боя ты болел за Чимина. Что за перемена симпатий?
- Да, я хотел его победы, но это не значит, что я не могу заботиться и о других.
- Не надо прикрывать тупое подслушивание благородными целями! – ткнул в меня на расстоянии пальцем Сандо. – Погрел уши? Получил, чего хотел? Проваливай, иначе я тебе сам задницу надеру!
- Подслушивать не хорошо, - подтвердил Лео, но не перестал придерживать особо прыткого. – Но ты не должен его трогать, ясно? Сандо, я ничем не смогу тебе помочь, если ты будешь устраивать склоки и драться с братьями. Это ещё хуже. Обещай мне, что Хо ты не тронешь?
Поджав губы и покосившись на меня с презрением и ненавистью, Сандо сделал шаг назад, отступив.
- Обещаю, - немного успокоившись, кивнул он. У меня камень с души упал, и я слегка осмелела.
- А разве секретничать и держать тайны от братьев – не против монастырского устава? Нам всем, и мне, и вам в том числе, говорили наставники, что мы не должны отдаляться от остальных, скрытничать и замыкаться от общины. А вы оба постоянно сторонитесь людей и шушукаетесь! Это неприятно и неправильно! – высказала я. Лео колко впился в меня глазами. Мне показалось, что внутренним слухом я слышу шипение. По-моему, он пытался общаться со мной, как с животным – телепатически. Но он сказал и вслух:
- Никто не имеет право требовать полной честности, не будучи честен сам, - я заткнулась. Как тонко он мне намекнул, что я девочка, о чем не должен знать ни один монах. И покуда они этого не знают, я не узнаю их тайны. Бартер. – Монастырская жизнь подразумевает отсутствие тайн во время проживания здесь, - обращался он дальше как будто бы к Сандо, чтобы не слишком много общаться со мной. Но направлено нравоучение было, конечно же, мне. – То, что осталось за воротами – единственная собственность монахов, которую они могут носить с собой или похоронить, но другие не смеют лезть в ту жизнь, что была у нас до Тигриного лога, - Лео отпустил Сандо и, отправляясь восвояси, остановился рядом со мной, кинув холодный взгляд сверху вниз: - Никто не должен ворошить прошлое монаха, которое было у него до Тигриного лога. Никогда.

Я не выдержала его глубинного упрека этих слов, опустив глаза. Лео ушел. Он запрещал мне совершать поползновения в его сторону, это было ясно. Он не собирался делиться своими трудностями, не собирался рассказывать о себе. Он понимал, что я пыталась вытащить наружу его страхи и фобии, и он отказался пойти навстречу. Я была готова сдаться и опустить руки. Сандо задумался о чем-то, глядя на всё это.
- Мне очень жаль… - промямлила я.
- О, спасибо! Сейчас приложу твою жалость к себе, как подорожник к коленке, и все мои проблемы рассосутся. Так ты это видишь? – сыронизировал он. Умеет заткнуть за пояс. Я совсем повесила нос. – Засунь себе свою жалость, сам знаешь куда, будь другом. Раз уж мне не дают её поколотить, то накажи себя сам.
- Я не намерен отрицать, что всё слышал, поэтому позволю себе заметить: если ты ненавидишь одного, то другие ни при чем. Хватит бросаться на всех! – Сандо подошел ко мне и я, отодвигаясь, чуть не завалилась в кусты, о которые зацепилась. Но он лишь скрестил руки на голой груди, сузив глаза и этими нервными щелками разглядывая меня.
- Ты не можешь меня понять. Ни меня, ни Лео, ни многих здесь. Ты типичный везунчик по жизни, с которым никогда ничего не случается и он суётся в чужие дела потому, что самому по себе ему скучно. Ты можешь просто жить припеваючи, достаточно просто и стабильно, или добиться чего-нибудь – не важно. Но судьба милостива к тебе. Ты не сирота, у тебя никогда не сгорит дом, ты не лишишься работы, если сам не захочешь уйти, у тебя машина не переедет любимую собаку и даже твои близкие, если и умрут, то в глубокой старости, как то и положено. Когда взамен бабушкам и дедушкам у тебя будут внуки, а взамен маме и папе будут дети. И всё бы ничего, если бы ты тусовался со своими такими же. Но нет – тебе надо лезть к таким, как мы – большинство здесь. Ущербные, ущемленные, пострадавшие, мучающиеся. Ты предлагаешь тут свою жалость, забывая, что никогда не испытывал даже подобных страданий. Да, ты можешь жалеть – это что-то вроде умиления с подсознательным уточнением «слава богу, что не со мной такое стряслось». Но соболезновать и сочувствовать – ты не можешь. Для этого надо пережить. Для этого надо испытать. А ты никогда ничего такого не испытаешь. У тебя душа маленькая, у тебя жилы тонкие и умишко слабый. Это как мужикам никогда не понять материнского чувства, потому что мы не можем рожать. Вот и ты такой – ты не можешь родить ничего интересного в своей собственной судьбе, так не забавляйся чужими драмами, ища себе развлечений! Я ясно выразился? – я не ожидала от Сандо такой отповеди. Моя шея вжалась в плечи, и я заставила себя кивнуть, после чего он развернулся и удалился. От его отрезвляющих, прямых и мощных, как его же удары, слов, у меня дыхательные пути пошли спазмами. Понимая, что не могу больше сдерживаться, я заплакала, осев на траву, редко постланную пожухлыми листочками. Он всё-таки сумел надрать мне задницу, хоть и ментально. Я чувствовала себя неправой и лицемерной, пустой и никчемной. Что я делала? Он был прав, даже не подозревая, насколько. Я жила спокойно и благополучно, кручинясь только тем, что унылое бытие не сыплет на голову приключениями. Я мечтала – у меня было время мечтать! – о столице, о перспективах. Я занималась тем, чем хотела – дополнительные занятия, иногда прогулки, выходные с родителями, семьёй. Праздники со смехом и весельем. А тут ещё незнакомец поцеловал! Вдохновленная, я понеслась на гору, чтобы найти романтического рыцаря и добилась того, чтобы поселиться в мужской школе боевых искусств, куда до этого не меньше века не ступала нога ни одной женщины. Да, я была удачливой, Сандо прав. Я даже не была из бедной семьи, как рассказывала тут многим. Я пришла сюда со своей корыстной целью, пытаюсь подружиться, любопытствую, влюбляюсь. Но я ищу парня, который меня поцеловал, не поняв его состояния в ночь Распахнутых врат! Не понимая состояния всех здесь находящихся. Они-то пришли не приключения искать. Отверженные, никому не нужные, брошенные, сломленные, убитые горем и болью, они зацепились хоть где-то, пытаясь вытравить из себя страдания. Они создают тут новый мирок для того, чтобы продолжать как-то жить дальше, потому что других вариантов у них почти нет. И сейчас мне горько и мерзко от того, что я не умею страдать, что я никогда не страдала. Даже несчастной любви не испытывала. Да, Сандо, ты верно заметил. Я как здоровый атлет, присевший на койку умирающего от лейкемии. Могу пустить слезу, подержать за руку, сказать приободряющие слова, подсознательно думая «слава богу, не со мной такое!», но это не спасет жизнь, не снимет муки больного. Он умрет через несколько дней, а я буду жить дальше, со временем забыв о несчастном. Вот что такое жалость таких, как я.

Уже задыхаясь от слез, я пыталась негромко заходиться ими, разбиваясь на осколки от отсутствия умения сопережить, а не пустословить, и тряслась, когда почувствовала, что кто-то обнял меня за плечи. Подняв красные и мокрые глаза, я обнаружила Джина. Он присел рядом и, положив на меня ладони, притянул к себе.
- Хо, что с тобой?
- Я отвратительная… - хлюпая носом и потому говоря так, будто он заложен, пожаловалась я. – Я недостойна этого места… я зря пришла сюда!
- Ну-ну, ты чего? – прижал он меня к себе крепче. – Зря ничего не бывает. Ты благотворно влияешь на Шугу и Ви. И испытываешь мою выдержку. Я буду самый закаленный монах Тигриного.
- Это не смешно, Джин! – я посмотрела в его мудрые не по годам очи. – А то тебе так мало испытаний досталось? – Я взяла его руку и подняла её, расположив между нашими взглядами. Искривленные пальцы говорили сами за себя. – Как я смею после этого ещё усложнять тебе жизнь? Потому что мне приятно, что я тебе нравлюсь?! Потому что я настолько беззаботна, что думаю о красивых мальчиках, а не о том, что творится в их душе?
- Чего же ты хочешь? – посерьёзнел Джин, опустив свои покалеченные пальцы и взяв ими мою руку.
- Я хочу абсурдного! – усмехнулась я, предугадывая, что сейчас скажу. – Я хочу научиться страдать в месте, где люди избавляются от страданий! Если бы я могла взять боль хоть одного мальчишки на себя, хотя бы половину… но я только готовлю им покушать и мою полы. Это они и сами могут, а вот забыться и стать счастливыми – как?!
- Знаешь, на каком-то языке – не помню на каком, признание в любви звучит как «я разделю твою боль», - мы многозначительно посмотрели друг на друга. – Возможно, что страданию учатся через любовь.
- Я поняла, только что поняла ту лекцию учителя Ли, когда он говорил, что низ и верх лестницы самосовершенствования очень похожи. Смотри, - я немного успокоилась, собравшись, чтобы объяснить свою идею. – Нирвана – это избавление от страданий, полное блаженство. Вот посмотри на меня. Со мной никогда в жизни ничего не случалось, я жила тихо, мирно, без потрясений и обид, без врагов и потерь. У меня не было страданий, но разве я в нирване? Я похожа на счастливую и блаженную? Нет! Я в том самом низу, который не вдумывающийся дурак принял бы за верх, расценив по внешнему сходству.
- Ты вдумывающаяся и не дурочка, раз понимаешь это – уже положительные выводы, - отметил Джин.
- Да подожди ты! – не смогла не улыбнуться я сквозь слезы его улыбке. – Пойми, что для пути наверх я должна приобрести их, и лишь потом избавиться. Иначе так и останусь внизу, ничего не понимающей разиней.
- Хо, ты не монашка, зачем тебе всё это? Это ведь духовный путь, опомнись! – пощелкал он звучно передо мной.
- Да, но… я не знаю! Я живу здесь, и надеюсь прожить ещё два месяца… я должна разделять с ребятами всё, а не только труды… - я опять вспомнила Сандо, но на этот раз не разрыдалась. – Только они не спешат со мной делиться ничем, и, возможно, справедливо. Я не могу им помочь, даже понять их толком не могу!
- Но ты хочешь – и это самое главное, - Джин вытер тыльной стороной ладони мои щеки и погладил меня по голове. – Хо, ты добрая и отзывчивая, и если тебе не пришлось окунуться во всю тяжесть и грязь жизни, то это не твоя вина, и не недостаток. Ты не виновата, что страдают другие. Этот мир устроен не тобой, и нечего брать на себя чужой груз.
- Да, только я ещё и хотеть ничего не должна, - пасмурно пригорюнилась я. Джин плюхнулся рядом и прижал к своей груди, опекая и успокаивая. И снова – разве не я должна служить опорой? Ему досталось от судьбы больше, чем мне, а ещё меня и приободряют! – Нет, Джин, не спорь. Пока я здесь – я монах, и должна выполнять всё то же самое, что и вы.
- Например, обливаться холодной водой с нами по утрам? Приходи, но тебе не понравится. А вот нам – очень.
- Ты всё сводишь на юмор…
- Иногда по-другому и не выживешь, - повторив то, что однажды увидел, а возможно и самостоятельно, без ассоциаций дойдя до этого, Джин поцеловал меня в лоб и, отстранившись, поднялся на ноги. – Давай-ка, вставай. Ужин надо готовить. Нечего нюни разводить. Как девчонка, - он подал мне руку. Посомневавшись немного, я протянула свою и встала с помощью парня. Отряхнув меня от сора, он развернул меня в сторону кухни и, вдруг, шлепнул по заднице. Ахнув, я почти обернулась, но он остановил меня, взяв за талию и шепнув на ухо: - Пострадать всегда успеешь, Хо.